banner banner banner
Иллика и Оккар
Иллика и Оккар
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Иллика и Оккар

скачать книгу бесплатно

Иллика и Оккар
Дарья Быкова

Эта история начинается со свадьбы. Нежеланной и неправильной. Со свадьбы, где невеста боится и ненавидит жениха, а жених презирает и не желает невесту, но колдовством заставляет её сказать «да».

Союз, благословлённый Тёмным – плохое начало для долгой и счастливой совместной жизни. Но даже боги не всегда могут угадать, как лягут дороги в руках Безымянной… и со свадьбы и в самом деле всё только начинается.

Дарья Быкова

Иллика и Оккар

Пролог

Оккар

Средняя дочь купца Бернея была некрасива. Слишком большой и острый нос – того и гляди клюнет; громоздкий рот – болтлива? Чуть оттопыренные уши – лапшу зато, наверняка, вешать удобно… Про фигуру и говорить не стоит – нет её, фигуры. Плоская, что доска. И хуже всего – взгляд. Тупой, овечий взгляд, который, может, добавил бы очарования какой-нибудь совсем юной прелестнице и совершенно не шёл этой старой деве двадцати четырёх лет отроду, превращая её в умственно отсталую. А может, – с надеждой подумал вдруг Оккар, – действительно дебилка?

Увы, покорная чуть заметному движению пальцев сила, метнувшись к девушке, принесла ответ: здорова. Вменяема. А значит, повода расторгнуть сделку у него нет.

Особенно раздражало, что на него самого девица смотрела с плохо скрываемым восторгом. Еле удержался, чтобы не сплюнуть. Это только кажется, что обожание непременно должно объекту нравиться, ну или, как минимум, льстить, на самом деле всё зависит от того, кто именно твой обожатель. Если красивая женщина или умный и успешный мужчина – тогда да, конечно льстит, а вот если ничтожество… то ты и сам начинаешь ощущать себя таким же ничтожеством. Дочь купца – как там её, Иллика? – однозначно была ничтожеством, и своим восхищением его, Оккара, унижала. Вот ведь вляпался… Но взятые в долг деньги отдавать нечем и хуже того – нужно ещё!

– Добавь сто тысяч, и по рукам! – обречённо сказал, наконец, униженный Илликой, деньгами её отца и вообще обстоятельствами колдун и вздохнул.

– Идёт, – не скрывая радости, протянул руку Берней. Как же, такую страшилу сбагрил… Продешевил, – горестно подумал новоиспечённый жених. – Как есть, продешевил.

Глава 1

Иллика

– Взгляд должен быть кротким! – поучала младшая сестрёнка, отчаянно пытаясь приладить так украшавшее её саму, и поэтому такое любимое платье на тощую и старательно сутулящуюся фигуру Иллики. Безуспешно. И безнадёжно. Платье было мало в плечах и коротковато, зато болталось мешком на груди, отчётливо демонстрируя её полное отсутствие, и в талии тоже болталось, парадоксальным образом эту самую талию увеличивая.

– Да, – сказала Илька, разглядывая своё отражение в зеркале, и благодарно улыбнулась сестре. – То, что нужно. Спасибо!

Бедная Нелечка смутилась. Она видела, что сестру платье не то что не украшает, уродует до безобразия, но не решалась сказать об этом. Да и зачем? Своих платьев у Ильки давно уже не было, а какое из Нелиных ни надень, всё одно будет… вот так вот будет, так пусть хоть немного уверенности в себе останется у сестры.

Волосы Иллика специально зачесала как можно туже, скрутила в невзрачную кичку – так лучше всего. Что ещё? Ах да, кроткий взгляд ягнёнка… Ну вот. Образ готов. И Иллика готова. Готова поспорить, что теперь жених не устоит и пойдёт на всё, лишь бы не связывать себя с такой… хм… чаровницей.

Увы, жених подкачал. Нет, он вроде бы таращился на неё с вполне себе выраженным ужасом и отвращением, но жадность, жадность оказалась сильнее эстетических чувств. Вот же жмот ей достался! Внешне жених тоже не понравился: слишком низкий, всего с неё ростом, с ним и каблуки-то не наденешь – стыдно, слишком худощавый: как бы его самого не пришлось на руках нести, – брезгливо поморщилась Илька, – ну точно, её, Ильку, он не поднимет, хоть и не толстая она, вот ведь позорище… И вообще, смуглый, чернявый, глаза какие-то узкие… Тьфу.

Сама Илька была рыжей, а мужчины ей нравились высокие, мускулистые и, желательно, блондины, как Его Высочество принц-консорт Константин.

Впрочем, кое-что Ильке всё-таки приглянулось, и даже больше – вызвало неподдельное восхищение: его клинки. Из-за спины торчали две рукояти, и она сначала даже глазам своим не поверила – решила: подделка, но нет, клинки были подлинными. И, кстати, стоили куда дороже, чем всё, что этот чернявый и неприятный тип был должен её отцу, в разы дороже.

Жмот, – ещё раз неприязненно подумала Илька и вздохнула. План по отпугиванию жениха провалился, теперь придётся бежать. И безнадёжно испортить и так напряжённые отношения с отцом.

Вообще, Берней был человеком неплохим и дочерям своим, конечно же, желал всего самого лучшего. Вот только, как это часто бывает, то, что одному человеку видится благом для другого, для того – адская каторга. Илька замуж не хотела. Вообще. Никогда-никогда. Это же крест на жизни женщины. Уж она насмотрелась, пока жила четыре года у старшей сестры и её мужа. Сначала любовь-любовь, а потом, как надоела, да ещё и забеременела, всё. Служанки, гулянки… и всё это на деньги отца жены, которые по каким-то совершенно дурацким законам теперь принадлежали этому кобелю. Даже к ней, Ильке, подкатывал. Врезать ему как следует Илька не постеснялась, но ситуацию это, конечно же, не исправило. И домой пришлось вернуться. А тут такое вот…

Отец со своим пунктиком, что женщина не в браке – несчастная женщина. И желанием причинить это самое мифическое счастье Иллике, дескать, давно пора, возраст уже… О, боги!

У отца была сестра – Эда, незамужняя, склочная и вечно всем недовольная. Её-то отец и приводил всегда в пример: если женщина не выходит замуж, у неё портится характер, и она очень страдает! – говорил Берней. Не выйдешь замуж, будешь как тётушка Эда!

Илька была бы не против – жила Эда шикарно. Брат платил ей более чем щедрое содержание, она могла путешествовать и заниматься чем угодно, сама себе хозяйка и при деньгах, ну не мечта ли?

Нет, вот положа руку на сердце, Илька против мужчин ничего не имела. С ними весело, куда веселее, чем с женщинами, с которыми только и поговоришь, что о нарядах, детях и тех же мужчинах. С ними можно фехтовать, напиваться, дружить… и даже любить тоже можно, что уж тут, но отдавать какому-то мужчине всю свою жизнь? Чур-чур-чур!

Вечером за ужином царила почти радостная атмосфера: радовался Берней, мысля, что купил дочке женское счастье, без которого ей, конечно же, было очень плохо, пусть и не признаётся, но переживает ведь, что в таком возрасте и не замужем; радовалась Нелечка – и за сестру, и – стыдно признаться, но что есть, то есть – куда больше за себя, теперь и ей можно будет замуж, благо уж у неё-то есть из кого выбрать; молчала Иллика, не поднимая глаз от тарелки. Она натянуто улыбалась, а в голове крутилось – бежать! Нынче же ночью бежать! Потом отец поймёт и простит. Может быть, лет через десять она родит ему всё-таки внука, тогда точно простит.

Но куда бежать? К сестре теперь нельзя… и муж её зло затаил, и отец там отыщет легче лёгкого. Тогда куда?

Идея появилась неожиданно. В монахи. Странствующие. Там, правда, много чего нельзя, но это ж, наверное, просто формально? Обложка, так сказать. Не будут же боги подглядывать за одной из тысяч своих служителей, что она что-то не то наворачивает на ужин… или ночует не одна. Да и вообще, может, это люди придумали, что нельзя. До брака вон с мужчиной спать тоже нельзя, говорят, а Илька спала, и ничего – молнией её не пришибло. Ну, и не только спала, да. Но молнии как не было, так и нет. Значит, решено. И, повеселев, Илька, наконец, подняла взгляд от тарелки.

Дверь, на которую девушка возлагала столько надежд, захлопнулась прямо перед носом, причём, и в прямом и в переносном смысле, оставив Ильку ошарашено моргать и пыхтеть от возмущения. Это неслыханно, просто неслыханно! А так ведь всё хорошо складывалось… Дождалась, пока все заснут, тихонько собрала вещи: самый минимум и, конечно же, никаких платьев, только штаны, рубаха, оружие, немного денег и еды, и выскользнула в ночь. Храм Пяти открыт, к счастью, постоянно, и идти до него всего ничего… но вот дальше!

– Нет, – сказал настоятель, выслушав её сбивчивую просьбу: что, мол, ей очень приспичило богам служить. И начать надо вот прямо сейчас. – Это не то, что тебе нужно, сестра! Не ищи лёгкого пути, ищи свой путь!

И выставил за дверь. Нет, вот сказал бы прямо: в этом году набор окончен, и так уже народу через край. Или: мы берём только мужчин. Или только старых и страшных женщин. В общем, назвал бы нормальную причину, настоящую, а не нёс этот бред про поиск пути… Этого, да простят её Пятеро, бреда, она и на еженедельных проповедях наслушалась… Илька вздохнула и развернулась, чтобы уйти. Может, надо было сказать, что ей во сне лично все Пятеро явились и велели в храм бежать? Не поверит…

Выставили её, разумеется, не из самого храма, а из специального зала для церемоний, но находиться теперь в храме никакого смысла не было. Мелькнула мысль обратиться к кому-то из Пяти, а то и вообще ко всем, попросить помощи или хотя бы совета, но она её отмела. Не то чтобы она совсем не верила, отчего же, верила, как и все, но полагала, что богам не до неё. Наверняка, у них есть дела поважнее, чем её, Илькино, нытьё о предстоящем замужестве. Саму Иллику жутко раздражало бы, если бы её постоянно дёргали по таким пустякам, тем более что просителей хватает, вон даже ночью бедным богам никакого покоя, – раздражённо подумала она, наткнувшись взглядом на ещё одного ночного посетителя, и, если честно, не столько сочувствуя Пяти, сколько вымещая собственную досаду.

Впрочем, стоило взглянуть повнимательнее, как досада отошла на второй план, а на первый вышло любопытство вкупе с азартом. Это был он, этот её, стыдно сказать, жених. А он-то тут что забыл? Тоже пришёл в монахи сдаваться?

Ой-ё… Да он колдун, чтоб его сплющило и разорвало! Ну точно, вон, в первую очередь к Тёмному направился. Надо сказать отцу. Не отдаст же он свою хоть и непослушную, но любимую дочку за этого… этого… просто за этого. Иллика буквально на секунду отвлеклась, уже представляя, как отец удивляется, негодует и разрывает сделку, и тут же вздрогнула, услышав рядом голос. Неприязненный и неприятный.

– Следишь за мной? Не терпится?

– Терпится, – огрызнулась Иллика, хмуро рассматривая этого. Вот дали же боги женишка… Мало того, что уродлив, так ещё и колдун. Может, зря она мало к богам обращалась? Вот они и решили, что она всё стерпит, даже такого вот… И голос-то тоже невзрачный. Хиленький такой тенорок. Тихий. От неуверенности в себе, не иначе.

Да что она вообще на него время тратит? Домой надо, домой, к отцу, чтобы покончить с этой дурацкой женитьбой, как можно скорее… Илька отвернулась и сделала шаг в сторону выхода, но тут в её плечо вцепились чужие пальцы, твёрдые и даже острые, заставляя развернуться. Когти у него там что ли? Она попыталась сбросить, но не тут-то было – вцепился, словно клещ!

– Куда? – как-то слишком напоказ удивился мерзкий колдун. – Раз уж мы так удачно здесь оказались, давай-ка всё и завершим сразу!

Илька, надо сказать, его не поняла. Она растерянно сделала пару шагов за тащившим её мужчиной, потом стала на всякий случай упираться, хотя бы уже потому, что от отродья Тёмного добра не жди. Ну и из духа противоречия, куда ж без него.

Хилый внешне жених – уже почти бывший жених, что не могло не радовать, казалось, даже не заметил её попыток вырваться, так и пёр к своей цели и Ильку за собой волок. Как волк ягнёнка, – подумала неожиданно Иллика, прежде всегда считавшая себя волчицей, а не овцой. Отчаявшись освободиться, она просто для порядка пару раз наступила ему на ногу, и была готова поклясться, что весьма болезненно, но этот даже не поморщился и с шага не сбился. Он вообще живой?

И что ему в зале для церемоний понадобилось, интересно? Будет проводить очную ставку с настоятелем и выяснять, что же его наречённая тут забыла?

Колдун постучал в дверь так, что Илька, будь она на месте настоятеля, точно не открыла бы. Ну или разве что, чтобы по наглой морде врезать, а то ведёт себя в храме как дома, оборзел вконец. Она даже понадеялась было, что этого нахала сейчас божественной молнией шарахнет, вот это было бы чудо! Половину приданого не пожалела бы храму отписать… Но Тёмный и не подумал наказывать своего приспешника, даже, кажется, молчаливо одобрял. Мерещилось что-то эдакое в воздухе…

Настоятель, отворивший всё же двери, был безмятежен, по крайней мере, с виду, и Илька успела уже даже позавидовать его выдержке, но тут и его проняло, когда колдун потребовал:

– Обвенчайте нас! Прямо сейчас!

Удивилась, и сильно, но нет, вовсе не испугалась – чего бояться-то? Во-первых, настоятель явно недоволен тем, как настойчиво и неуважительно барабанил в дверь этот алчный придурок, так что вряд ли пойдёт ему навстречу. Во-вторых, ночь же! Не женится никто по ночам! Ну и самое главное – ничто не мешает ей, Ильке, сказать «нет!». И она скажет, будьте уверены, если до этого фарса всё же дойдёт. Ну давай же, старик, выдай свою любимую отмазу про другой путь, свой путь, или что там полагается говорить безумцам, заявляющимся среди ночи, и разойдёмся все и, слава Пяти, навсегда.

Кажется, настоятель и правда собирался отказать, он даже головой покачал и рот открывать начал, но тут, словно Тёмный ему что нашептал, осёкся и вопросительно взглянул на предполагаемую невесту. Дескать, является ли ваше безумное и неуместное желание вступить в брак посреди ночи взаимным и добровольным? Во взгляде ей почудилось неодобрение – ещё бы, то в монашки рвалась, то через пять минут замуж. Мечется, болезная, не знает, куда себя и пристроить.

Конечно же, Илька, не будь дурой, энергично замотала головой – нет, нет и нет. Она уже нашла свой, вполне прекрасный путь: избавиться от жениха и податься в армию, может, в личный полк принца удастся попасть… А он такой, м-м-м!

– Хорошо, пойдёмте, – сказал вдруг настоятель, и Иллика, которая в мечтах уже скакала на какое-нибудь жутко важное, опасное и ответственное задание рядом с самим Константином, вздрогнула и недоумённо заморгала. Это что за «пойдёмте»? Что значит «хорошо»? Невеста против же, разве не видно?

– … – сказала несогласная невеста. Нет, она вовсе не выругалась, чай не совсем сбрендила – в храме выражаться-то, она просто открыла рот, чтобы вежливо обратить внимание настоятеля на своё нежелание, и… ни звука. Словно она немая от рождения, или вообще – одна из этих глупых рыб, которые плавают в огромном стеклянном ящике у отца в приёмной, и которыми он так гордится.

Илька попробовала ещё раз… И ещё. И вот теперь ей стало страшно, паника поднялась огромной волной, откуда-то из области желудка, сдавила горло тугой петлёй – теперь, кажется, несчастная девушка и сама не смогла бы ничего произнести, дышала-то еле-еле, а затем волна хлынула вниз, разливаясь по конечностям, заставляя ладони вспотеть, а коленки задрожать.

Она всегда считала себя смелой. В ней и в самом деле было достаточно дерзости и веры в собственное бессмертие, чтобы скакать на лошади без седла, ввязаться в поединок с мужчиной, заступиться в драке за слабого… и ещё плевать на приличия. Что ни говорите, но для последнего тоже нужна определённая смелость. А вот перед колдовством Иллика испытывала какой-то безотчётный ужас, в котором даже сама себе не признавалась. Даже наоборот. Всегда охотно смеялась над байками, представляющими колдунов злобными и недалёкими, не упускала случая презрительно скривиться, ведь это недостойно мужчины – полагаться на волшбу и помощь Тёмного, а не собственные силы, и думать – не думала, ведать – не ведала, что доведётся свести близкое знакомство с одним из этого отродья.

– Не бойся, – раздражённо сказал ей колдун, которого, видимо, бесило её прерывистое поверхностное дыхание. А может, опасался, что в обморок упадёт или истерику закатит. – Не бойся, – повторил он, пока настоятель доставал атрибуты ритуала: книгу, нож и чашу. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

Илька ему не поверила, впрочем, что толку, если сделать ничего не могла? Только недоумевать и злиться на Пятерых, что в Их храме возможно творить такое… ну и себя ругать последними словами, что вообще из дома вышла. А обряд тем временем шёл полным ходом, и она словно со стороны наблюдала, как кто-то говорит её губами заветное «да!», протягивает её, Илькину, руку… Это было омерзительно и противоестественно, но почему-то завораживало. А может, это тоже колдовство – то, что она так отстранённо на всё смотрит? Или это просто её психика защищается, как может?

Ей вдруг обожгло голову, и она потеряла сознание, испытывая даже облегчение – какой смысл быть в сознании, если твоим телом всё равно правит кто-то другой.

Говорят, когда-то давно, когда людей было ещё не так много, боги лично благословляли каждый союз. Или не благословляли, и тогда жених с невестой расходились чужими людьми, и благодарили своих покровителей за то, что те не дали совершить ошибку. Ну, считается, что благодарили. Затем людей стало больше, а может, Пятерым просто надоело, или же – как знать? – вдруг Они сочли людей достаточно разумными – погорячились, конечно, но боги же, им не предъявишь; в общем, перестали они смотреть, кто именно ищет их милости и заключает брак. И на смену проявлявшемуся ранее на коже сияющему венцу пришли искусные ювелирные поделки. Впрочем, ходят слухи, что истинные браки встречаются до сих пор. Но ой как редко.

Поэтому, когда Илька увидела в зеркале пересекающий лоб венец, где-то на уровне пары пальцев от линии роста волос, она решила, что он нарисован – так делали бедняки, у которых не было денег на украшения – какой позор! – и попыталась его стереть. Ха. Мало того, что у неё не получилось, так он ещё и словно ужалил её. И в довершение ко всему, он был чёрным. Чёрным! Свадебный венец. Это при том, что лучшим способом испортить молодожёнам жизнь считалось принести что-то чёрное на свадьбу. Хоть кусочек угля, хоть нитку, неважно. А у неё вот венец. Впрочем, никакого мира и лада у неё с мужем всё равно не намечается, хорошо бы вообще как можно быстрее остаться вдовой.

– Что это? – спросила Илька, неприязненно взглянув на отражение своего жениха… хотя нет, теперь уже мужа, и потёрла ещё раз ненавистную линию. Палец снова неприятно заныл.

– Милость Тёмного, – как-то нерадостно скривился муж. У него на лбу была точно такая же линия. – Иногда он бывает чересчур…милостив.

– То есть это не смывается? – спросила Иллика, раздумывая, а не дать ли мужу по голове чем-нибудь тяжёлым. А что? Скажет потом, что поскользнулся, упал… Вот эта ваза вполне подходит. Не хотелось бы, конечно, брать на душу грех убийства, но иначе ведь всю жизнь придётся с ним…

– Не смывается, не отдирается, и даже вырезать тоже не выйдет, – мрачно сказал колдун. Впрочем, на его смуглой коже и с чёрными волосами смотрелось ещё ничего. А вот на белой Ильке… – Насчёт брачной ночи… – сказал тем временем колдун.

– Иди на… – с удовольствием ответила жена. Они ведь уже не в храме, а у этого подонка дома, и она и так проявляет чудеса сдержанности и благородства – вот и на вазу пока только смотрит, даже в руки не взяла, а ведь так хочется…

Нет, она вовсе не забыла, что он может вертеть ею словно куклой, такое и захочешь – не забудешь, но какой-то демон внутри заставлял её хамить и нарываться. С другой стороны, если он причинит ей вред, уж она найдёт способ сообщить об этом отцу, и тогда держись, мерзкий колдун, ни гроша не получишь, хорошо если живым останешься!

– Иллика, – вздохнул муж и подошёл к ней. Обидно, но он, кажется, совсем не разозлился от её грубости. Илька даже себя каким-то глупым ребёнком почувствовала, который взял и испортил свою любимую игрушку, чтобы наказать родителей, а тем всё равно. Дурацкое сравнение. – Пошлёшь меня ещё раз, и я восприму это как требование осуществить супружеский долг, – даже не пригрозил, а скорее просто сообщил. И добавил, гад. – Хотя мне бы этого не хотелось.

А это идея, – подумала Илька. Насчёт не хотелось бы. Мужчины, они же так уязвимы психологически, говорят, достаточно нескольких метких слов, чтобы мужу уже ничего и не хотелось. Только вот, где их взять…

– Давай договоримся, – предложил колдун, не подозревая, какая угроза нависла над его мужскими способностями, в которых, признаться честно, Илька и так сомневалась.

– А давай, – с энтузиазмом кивнула она и на всякий случай подошла поближе к той самой вазе – вдруг это он просто зубы ей заговаривает, отвлекает, чтобы она заветные меткие слова найти не успела. Новоиспечённый муж молчал, и она охотно взяла дело в свои руки.

– Я заведу любовника! – сказала она и разозлилась на себя: почему-то ей стало обидно от того, что он не попытался даже запретить, просто пожал плечами. Слабак. – И ты отдашь мне клинки р'Рах.

Глава 2

Оккар

В храм он пришёл в отчаянии. Как-то не ладилось ничего. И, что хуже, ничего не радовало. Казалось, что деньги и время он просто выбрасывает в бездонную пропасть, а вовсе не вкладывает в сильно затянувшееся расследование. Впрочем, возможно, так и есть. Дорогие, бессмысленные, безрезультатные попытки что-то разузнать…

Впрочем, деньги-то у него как раз скоро будут… и совершенно тупая и уродливая жена в придачу. Может, зря он вообще это всё затеял? Может, и нет в этом всём ничего странного, и он впустую тратит время, силы и деньги… А это просто череда дурацких случайностей, или вообще воля богов, против которой он, Оккар, зачем-то вздумал идти…

Колдун был уже готов отказаться от всего. Совершенно без всякой надежды, но всё же с неизменным почтением, капнул крови на алтарь и прикрыл глаза. Минуту постоять, тщетно вслушиваясь в себя, как это происходит уже много лет, и, так и не получив ответа, уйти. И плюнуть на всё, и жить, наконец, в своё удовольствие, забыв про данный сгоряча обет. Но Тёмный неожиданно ответил. Впервые за очень долгое время, вот жаль только, что ответил совершенно непонятно. «В огне потеряешь себя и вновь обретёшь, и пламя даст тебе силу». Оккар непроизвольно вздрогнул – на костёр ему, как и всякому здравомыслящему колдуну, совершенно не хотелось. Но спорить и переспрашивать как-то не с руки. Да и ноющая пустота в груди, требовавшая бросить всё и просто лежать пластом, ожидая, что всё как-то само наладится или наоборот сколлапсирует, куда-то подевалась.

Её он почти проглядел. Ну, точнее заметил краем глаза, подивившись, что нужно в ночной час в Храме этой одетой в мужской костюм девице, но не признал. А потом вдруг как молнией ударило – это же его наречённая. Во даёт, девка! Неужто с кем другим сговорилась обвенчаться? Оккар почувствовал, как долг, который он себе уже простил, замаячил снова, а дополнительные сто тысяч наоборот подёрнулись дымкой и стали исчезать… Ну нет, – подумал он и решительно направился к ней.

Нет, вы только посмотрите! Куда девался этот тупой овечий взгляд? Словно невеста его – оборотень: днём глядит овцой, а ночью – волчицей. И, надо признать, волчицей ей куда лучше, хоть на человека похожа. А в этом мужском наряде, бесстыдно облегающем тело, как ни парадоксально, даже на женщину смахивает, и куда больше, чем в том унизанном рюшечками и бантиками платье. Вот только обожание из взгляда куда-то подевалось, и, несмотря на то, что ещё днём чувствовал себя этим самым обожанием униженным, теперь он почувствовал себя почти обворованным. Что ни говори, но преданно смотрящая в рот жена куда удобнее, чем эта упирающаяся дикарка. Ух, слониха! И ведь специально наступила, вон как скалится и глазами сверкает. Вот показала бы она своё истинное лицо днём, просил бы не сто тысяч, а в два раза больше! Хотя определённый шарм в ней вот такой всё же есть… на любителя. К коим Оккар совершенно не относится.

– Обвенчайте нас! Прямо сейчас! – приказал он настоятелю, и по глазам понял, что сейчас тот откажет. Просто чтобы продемонстрировать свою власть. Ну и потому, что глубоко в душе ненавидит и боится колдунов, даром что служитель Пяти, а колдуны – это всем известно, дети Тёмного. Ненавидит, боится и люто завидует, ведь, положив всю свою жизнь на служение богам, только и может, что проводить обряды, а любой мальчишка, отмеченный благодатью Тёмного, даже без обучения, даже ни разу не посетив храм, способен творить чудеса.

И тут словно сам Тёмный встал рядом – Оккару показалось, что он даже какое-то дуновение у плеча ощутил. И всё переменилось.

– Хорошо, пойдёмте, – сказал настоятель, а его, Оккара, невеста запаниковала, хоть и не сразу. Сначала она ещё пыталась что-то сказать, а потом задышала часто-часто, как выброшенная на берег рыба, и таким животным страхом от неё повеяло, что не склонный к утешению истеричных барышень колдун всё-таки сказал:

– Не бойся.

Разумеется, не помогло.

Тёмный не только помог, но и славно подшутил. Оккар даже мысленно поаплодировал тому и поклон отвесил, хотя, положа руку на сердце, хотелось выругаться. Но кто же ругается в ответ на особую божественную милость?

К тому моменту как очнулась его жена, он уже почти успокоился, и теперь даже с каким-то злорадством – не делает ему чести, но из песни слов не выкинешь, предвкушал её реакцию. Напрасно. Иллика восприняла венец с потрясающим равнодушием, как и то, что очнулась в доме мужа, впрочем, как позже выяснилось, причина была в её невежестве. Она просто не понимала, насколько всё теперь у них завязано друг на друга.

– Я заведу любовника! – сказала она, и Оккар еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Любовника. С таким венцом. Ага. Впрочем, на здоровье. Это он ей при любом раскладе готов уступить, и предупреждать о невозможности вовсе не планирует, а вот клинки в женские руки – никогда!

Клинки… Единственное, чем он может гордиться хоть немного. Оккар всем говорил, что они достались ему от отца, но правды в этом не было ни на грош. Отца своего он не знал, оружие же снял с трупа врага, даже, пожалуй, Врага – с большой буквы, ибо победа обошлась ему так дорого, что до сих пор сводило скулы и хотелось убить гада ещё раз, и не один раз, стоило только вспомнить. И уже даже только поэтому клинки он не отдаст. Никогда и никому. И уж точно – этой странной и нежеланной женщине, по какой-то насмешке богов его пожизненной жене, с которой теперь ни развестись, ни разъехаться, и которой не изменить.

– Как рассветёт, отправимся к твоему отцу за деньгами, – сказал он ей. И больше ничего говорить не собирался, но вдруг заметил, как она стискивает руки – Иллика тут же их расцепила под его взглядом, но стало только хуже – белые, стремительно краснеющие следы от её пальцев, как укор ему, и глаза, в которых вызов еле-еле прикрывает подступающую истерику…

Ему вдруг стало стыдно. Ну, в конце концов, она просто девчонка. Богатая, избалованная и глупая, ничего о настоящей жизни не знающая, и он, в полтора раза её старше, хочется верить, что в разы мудрее…ну, про красивее и изящнее просто умолчим, в общем, не к лицу ему вымещать свою досаду на этой убогой. Оккар поморщился и, сам себя не узнавая, произнёс:

– Если тебе нужен праздник, пусть будет праздник. Я не против.

– Да по… – начала эта рыжая бестия, он поклясться был готов, что его посылают, уж очень однозначна была интонация, даже обрадоваться успел – нет, и слава Пятерым, но… – Да, пожалуй, – сказала Иллика, и он скривился. Всего секунда душевной слабости и излишней мягкости, и вот тебе совершенно бессмысленные дела на несколько дней. Скверно. Но теперь уже ничего не поделаешь.

Праздники Оккар не любил. Даже почти ненавидел. Потому что на праздниках всегда собиралась толпа, а, как известно, даже самые адекватные и вменяемые люди, собираясь в толпу, превращаются в идиотов. В глупо хихикающих, сплетничающих идиотов, это если говорить о праздниках. И это, конечно, куда лучше, чем озверевшие идиоты с факелами и вилами – было в его непростой жизни и такое, но всё равно противно. Аж передёргивает. А уж праздник, где ты – центральный экспонат… И где была его голова, когда он ей это предложил? А она, хоть и дура, но каким-то женским коварством поняла, что от праздников его воротит, и теперь вот отыгрывается вовсю, он уже слушать устал, сколько у них будет перемен костюмов, перемен блюд и ещё каких-то там перемен. А Берней слушает и от удовольствия щурится… и только когда Иллика отвлеклась ненадолго, шепчась с сестрой, наклонился к новоиспечённому зятю и бросил:

– Ещё сто тысяч за внука в течение года!

Оккар тут же ощутил себя окончательно униженным и оплёванным, хотя тесть, наверняка, добивался не такого эффекта, может, даже приободрить хотел. Но это был теперь больной вопрос: воздерживаться всю жизнь колдун, естественно, не собирался, но и представить интим со своей женой пока не удавалось. Впрочем, с голодухи, наверняка, и такая сойдёт. А ведь насколько сестра у неё аппетитнее… Он вздохнул и тотчас же невольно вздрогнул, когда слух выхватил произнесённое его женой «Сказание об Алларе». Ну конечно, какой ещё спектакль для демонстрации на их свадьбе могла выбрать его душка-жена, как не тот, где сжигают колдуна… Ну, ничего. Будет и его очередь веселиться. И скоро. Уже очень-очень скоро. Надо только как-то пережить эту вакханалию, в которую по собственной глупости вляпался. Больше никаких уступок этой змеюке, да ей не то что палец в рот не клади, к ней вообще приближаться опасно.

Единственное, в чём он был с этой рыжей согласен – истинные венцы надо скрыть. Купить какие-нибудь ювелирные штуковины и носить, хоть и ненавидит он, Оккар, всякие побрякушки, но выставлять напоказ свои уязвимые места – куда хуже.

А ведь ещё надо как-то сказать Виллене, что всё кончено, – вдруг подумал Оккар, и ощутил какую-то давящую тоску, впрочем, быстро сметённую раздражением. На неё. На эту его, с позволения сказать, жену. Не окажись она там в храме, ничего бы и не было, Тёмный не властвует днём, а никто из других богов не стал бы касаться колдуна своей милостью.

Виллена… роман их только начался, и колдун на многое ещё рассчитывал, ну, на пару-тройку месяцев жаркой телесной любви так точно. Потом ему, вероятно, как обычно наскучило бы, так всегда бывало: стоило изучить тело и повадки любовницы, опробовать позы, на какие хватает фантазии, и всё. Скучно. А ещё и мозг начинают выносить. Почему-то влюблялись они в него, как кошки, все, причём, тем сильнее, чем больше он к ним остывал. И ведь, казалось бы, умные всё женщины, прекрасно понимают, что связались с колдуном, которому способности любить просто-напросто самими богами не отмерено, а всё одно – каждая надеется, что именно с ней, именно в неё…

Да, любовь колдунам не полагалась, что самого Оккара, кстати, ничуть не удручало – он достаточно уже повидал влюблённых идиоток и идиотов, чтобы понимать, что от этого чувства одни неприятности. И выглядит влюблённый почти всегда жалко и нелепо, в крайнем случае, смешно. Воистину, Тёмный дважды одарил своих детей: дав магию и лишив любви.

По легенде, правда, Тёмный сделал это не специально. Он просто не поладил с Девой, говорят, то ли он ей нахамил и отказал, то ли наоборот – грязно домогался, а может, Деву не устроило то, что он никогда не давал магию женщинам, но, так или иначе, любви колдунам не доставалось. Зато другие божественные дары – за милую душу.

Вообще, каждому человеку полагались от богов дары и судьба. Дары, правда, далеко не от всех Пятерых. Судьбой наделяла Безымянная, и она не пропускала никого, остальные же четверо: Воин, Мудрец, Дева и Тёмный могли одарить храбростью, мудростью, любовью и магией соответственно, но одаривал обычно кто-то один, максимум два.

Оккару, конечно, хотелось бы верить, что лично ему присущи вдобавок к магии и мудрость, и храбрость, но иногда казалось, что вообще и с тем и с другим не задалось, уж самому себе можно в этом признаться, и даже нужно. Нет ничего хуже, чем врать самому себе.

Интересно, а что же Пятеро его жёнушке отмерили? Храбрость и Любовь? Мудростью-то тут явно и не пахнет… А вот безрассудства хоть отбавляй. В том, что Любовью его жена одарена, Оккар тоже ничуть не сомневался – в его картине мира это был недостаток, почти синоним глупости и недалёкости. Стоит ли сомневаться, что уж этого добра в его спутнице жизни даже сверх всякой меры?