скачать книгу бесплатно
Миллион для Коломбины
Анна Данилова
Эффект мотылька. Детективы Анны Даниловой
После смерти любимой матери Надина жизнь превратилась в ад. Девушка понимает, что, как бы ни старалась, она не сможет раздать долги, поэтому соглашается выйти замуж за старика Липкина, который обещает ее озолотить. Но на поминках девушка знакомится с Григорием, который скрывается от преследования. По его словам, он украл огромную сумму из сейфа своего работодателя и теперь все, что ему остается, – это бежать. И если Надя хочет, то может составить ему компанию…
Анна Данилова
Миллион для Коломбины
Часть 1
Надя
1
Его звали Семен Михайлович, фамилию его она не знала. Познакомилась с ним, когда позвонила по объявлению и он назначил ей встречу. Ломбарда в маленьком Михайловске не было, а потому золото можно было продать либо кому-то из знакомых, либо тому, кто занимался этим всерьез. Вот как раз таким человеком и оказался Семен Михайлович.
Это был мужчина лет шестидесяти, а может и больше, худой, болезненного вида, сильно сутулый, если не сказать горбатый, с носом, похожим на вязальный крючок, впалыми щеками и большими черными, на выкате, глазами. Но больше всего поразили Надю его губы, точнее, их сиреневый цвет, словно он поел черники или какой-то синей ягоды и забыл вытереть рот салфеткой.
Он принимал, конечно, не дома. Его скромная конторка размещалась в бывшем центре бытовых услуг – громадном сером здании в самом центре города, на первом этаже, рядом с комнаткой, где ремонтировали ювелирные изделия.
Взгляду посетителя сразу открывался маленький деревянный прилавок советских времен со стеклянной витриной, где на потертых замшевых плоскостях пылились тусклые золотые украшения. Скупщик даже не потрудился почистить золото, чтобы оно блестело, хотя цены на украшения были почти такими же, как и в магазине на новые золотые изделия. Все выглядело так, словно он был уверен, что и без усилий и рекламы сможет продать все то, что еще недавно составляло золотой запас какой-нибудь теперь уже обедневшей семьи или отдельно взятого человека, попавшего в долговую или просто жизненную яму. Примерно такую, в какую попала Надя Сурина, точнее Надежда Александровна Сурина, двадцати пяти лет от роду, преподаватель сольфеджио в музыкальной школе.
Она пришла в конторку первый раз еще зимой, принесла все золото, что было, – несколько колечек, цепочку и подвеску в форме целующихся голубков – и получила за все три тысячи рублей. Понимала, что эти деньги не сделают погоды и что теперь вообще уже ничего ей не поможет – все с болезнью мамы летело в тартарары. Ипотека, долги знакомым, все то, что копилось и тянуло Надю на самое дно. Она понимала, что уже очень скоро квартиру, двухкомнатную, новую, которую они с мамой успели даже отремонтировать (мама работала бухгалтером в приличной конторе, занимающейся продажей бытовой техники, и хорошо зарабатывала), ей придется вернуть банку за долги. Она даже срывала объявления о сдаче комнаты, все искала поближе к музыкальной школе, чтобы не тратиться на автобус или такси. Мама умирала, Надя залезала в долги, чтобы оплачивать лечение, и дошла уже до того, что не могла смотреть в глаза всем тем, кому задолжала. Долги просто душили ее. Понимали ли ее знакомые, что она никогда не сможет вернуть им деньги? Кто-то понимал, но все еще надеялся, а кто-то, кто не знал про ипотеку, полагал, что она продаст квартиру и расплатится со всеми сполна.
Оставалась еще одна золотая вещь – подвеска в форме ромба с большим рубином в центре, любимое мамино украшение, доставшееся ей еще от ее матери, от Надиной бабушки, которой не стало восемь лет тому назад. Деньги от продажи ее маленькой квартирки и положили начало квартирной эпопеи, ипотеки…
– А… Наденька. – Семен Михайлович, увидев ее в дверях своей конторки, даже поднялся, оторвав взгляд от экрана компьютера. Может, он играл в игру, а может, смотрел фильм, подумала Надя, приближаясь к прилавку. – Приветствую вас. Как дела? Пришли выкупить золото?
– А что, оно еще цело? Не продали?
– Да я и не собирался продавать. Знал, что рано или поздно вы за ним вернетесь. Ну не может у такой красивой девушки не найтись кого-то, кто не позаботился бы о ней и не выкупил золото. Поэтому и придержал. Достать?
– Вы серьезно? – Она почувствовала, как губы ее задрожали. Что это было? Он издевался над ней или искренне полагал, что она пришла к нему, чтобы вернуть себе золото?
Мысленно, направляясь сюда, она уже рассталась с рубиновой подвеской и жила в съемной комнате в каком-нибудь старом бараке на самой окраине города, поедая пустые макароны.
– Вполне!
Он вышел из-за прилавка и, пощипывая пальцами свой чисто выбритый подбородок, – этакий кривоногий, в темной одежде, источающей запах нафталина, человечек, – разглядывал ее, словно собираясь произвести оценку ее самой. Интересно, подумала она, чувствуя, что слезы уже совсем близко, во сколько он оценит меня? Мои лицо, фигуру?
– У меня мама умерла, послезавтра сорок дней, мне нужны деньги на поминки, – сказала она каким-то не своим, хриплым голосом. – Вот, посмотрите.
Она достала кошелек, где в отделении для мелочи лежала, вжавшись в самый угол, словно не желая, чтобы ее заметили, подвеска.
Умереть, что ли? Исчезнуть, чтобы не было уже так стыдно…
Скупщик подошел к ней совсем близко, еще немного – и он протянет руку, чтобы ощупать, наверно, ее или куснуть, пробуя на ценность, настоящая ли она. Может, еще и лупу возьмет, чтобы рассмотреть ее кожу, волосы, зубы?
Она содрогнулась, когда представила себе это. И с горькой усмешкой вспомнила своего недавнего возлюбленного, Мишку Коротаева, который, оценив масштаб ее долгов, бросил ее, беременную, переметнувшись к ее подруге, Розке, сильно поднявшейся буквально за пару лет на норковых шубах, которыми торговала в павильоне на рынке. История о предательстве самых близких людей, которая уже набила оскомину по многочисленным сериалам. Что поделать, если она повторяется время от времени и в реальной жизни? Хотя, может, это и есть жизнь. Розка была единственной ее близкой подругой и единственным человеком из ее окружения, к которому она не обратилась за помощью в трудную минуту. Если бы не история с Мишкой, Розка точно помогла бы ей, она не жадная.
О последствиях аборта у нее не было желания думать. Быть может, даже хорошо, если она останется бесплодной. Какие дети, когда она никогда не выкарабкается из долгов?
– Замуж за меня пойдешь? – вдруг услышала она и улыбнулась одними губами, словно только они и могли оценить степень черного юмора и цинизма скупщика.
– Вы серьезно? – повторила она свой вопрос, прозвучавший снова в саркастической манере. Нашел время для шуток! И это после того, как она сообщила ему о смерти матери. – Это вы так шутите, чтобы уж окончательно доконать…
– Я вполне серьезно, – произнес Семен Михайлович, начиная какое-то странное кружение вокруг нее. Рассматривает, гад. – Все про тебя знаю… – Он уже шипел ей в спину. – Все-все. И про долги твои большие знаю. И готов все покрыть, будешь в золоте ходить. Шубу куплю соболиную. Твоя подружка-стерва от зависти подохнет на своей норке. Дом куплю на озере, я уже присмотрел. Там одна ванная комната двадцать квадратов.
Он снова возник перед ней и смотрел теперь на нее слегка снизу вверх, лаская ее взглядом. Он как-то изменился буквально за те несколько минут, что мнил себя ее женихом, а может, уже и мужем. Она видела теперь уже не того скупщика, которого не замечала как человека, а мужчину, скорее всего, одинокого и несчастного. Если он все про нее знает, значит, интересовался, справки наводил, думал о ней. Мечтал. Мысленно уже сделал ее своей женой. Неужели влюбился?
– Миньковым самый твой большой долг отдам, Потаповой Людке, Захаровым, соседке все верну до копейки, чтобы ты могла ей в глаза смотреть. Квартира твоя тебе останется – все заплачу, квартирантов туда пустишь, все деньги твои будут, на помаду. Соглашайся. Я не зверь какой. Я ласковый и заботливый. Домработницу наймем, я уже присмотрел, ее Александрой зовут, ее мать у меня двадцать лет отработала, Сашка работящая и воровать не будет. В Париж тебя отвезу, куда хочешь! Деньги есть, на несколько жизней хватит. Сына мне родишь или дочку.
Золото, шуба, Париж… Сцена из дешевой мелодрамы. Надя расхохоталась, и ее хохот перешел в истерический плач. Она и сама не ожидала от себя такой реакции. Семен Михайлович усадил ее на стул, принес воды.
– Ты чего это? От радости, что ли?
Зубы стучали о край чашки с водой. Голова кружилась.
– Семен Михайлович, вы на самом деле предполагаете, что я соглашусь?
– А у тебя выхода нет. Вот просто нет – и все! А если согласишься, я прямо сейчас дам тебе денег, и ты купишь все к поминкам. Даже красную рыбу. Помянешь Антонину Петровну по-царски. Пусть все удивятся и порадуются за тебя, что ты снова при деньгах и у тебя все хорошо. А заодно успокоятся. Ты пойми, все вокруг сразу станут тебя уважать, и не то что здороваться, будут звонить тебе и спрашивать, как ты, что ты, в гости будут звать, на юбилеи, в надежде, что ты придешь с ценным подарком. Они такие – люди. Это сейчас от тебя все отвернулись и наблюдают за тобой со стороны, ожидая развязки. Никто не знает, как ты закончишь. Или, наоборот, как выкарабкаешься из ситуации. И руки тебе уже никто не подаст. Ты для них – ноль, ничтожество. Они презирают тебя. Ты меня слушай, я много подобных историй знаю. И не такие люди ломались. Ты не смотри на эти побрякушки, что у меня здесь, на витрине. Люди мне брильянты приносят, ценные бумаги, разве что почку свою не могут мне продать… Жизнь – она сложная, и не каждой девушке вроде тебя может кто-то предложить то, что предлагаю тебе я.
– Но… Я не…
– И про аборт твой от Коротаева знаю.
У нее от услышанного живот заболел. Словно внутри провернули нож. Как тогда, после операции, когда отошел наркоз.
– И часто вы своим клиенткам предлагаете брак? – Она уже не знала что говорить и как себя вести. То ли обижаться на него и дать пощечину, то ли благодарить уже хотя бы за то, что он хочет ей помочь. Реально.
– Второй раз.
– И кто же был тогда, в первый раз?
– Моя жена. Но это было тридцать лет тому назад. Она умерла в прошлом году. Вот так.
– Извините… И что же теперь делать?
Этот вопрос она должна была задать прежде всего себе, и уж никак не собиралась его озвучивать. Но слова сами вырвались, словно в подтверждение ее слабости, растерянности и, чего уж там, колебаний. Она колебалась, и он это почувствовал.
– Соглашайся, Наденька. Ты ничего не потеряешь. Да, я не молод и не красив, зато богат. И где гарантия, что, встретив молодого красавца, ты на следующий день не повесишься от отчаяния, что и он тебя предал?
Да, такое могло случиться. Она не разбиралась в людях, ей и мама об этом постоянно твердила. И все потому, что в их семье никогда не лгали, что ее просто хорошо воспитали, а поэтому она в каждом новом человеке видела прежде всего все хорошее. И только когда ее обманывали, уже откровенно, глядя бесстыжими глазами в ее честные глаза, она понимала, что ошиблась в очередной раз. По словам мамы, она просто притягивала к себе пройдох и мошенников. Но если раньше рядом всегда была мама, а потому ей не так страшно было переживать все свои обиды и разочарования, то теперь, когда ее не стало и когда она осталась совсем одна, с грузом долгов и проблем на плечах, как жить? На кого надеяться?
– Зачем вам этот брак?
Вопросов было много. И таких, как она, безденежных молодых девушек, которые закладывали, вернее, даже продавали ему последнее золото, чтобы элементарно прокормиться, было немало в городе. Так почему она? Почему?
– Я влюблен в вас, – проговорил, обращаясь к ней уже на «вы», этот синегубый карлик, этот волшебник, единственный в ее жизни человек, который реально мог решить ее проблемы.
Разве такой человек, алчный и бессердечный, может вообще любить?
– И давно? – Она тянула время, чтобы понять, можно ему верить или нет.
– С тех самых пор, как увидел вас однажды в театре, куда вы приходили со своей матерью. На вас еще тогда было красное платье с черной кружевной шалью.
Надя остолбенела. Оказывается, он еще и в театр ходит!
Театр в городе был один, вернее, даже не театр, а так называемый клуб молодежи, куда время от времени со спектаклями приезжала труппа Екатеринбургского драмтеатра. И да, действительно они с мамой старались не пропускать ни одного спектакля. И платье красное с черной шалью у нее имелось.
– Я понимаю, вам сейчас трудно и нужно подумать. Даю вам полчаса. Вы можете прогуляться по парку, поразмышлять. Но потом возвращайтесь, все равно у вас нет другого выхода. Вы же не собираетесь сбегать из города. Вы не такой человек. Не так воспитаны. А потому вам все равно придется распрощаться со своей квартирой, и лучшее, что вы можете потом сделать, это снять комнату в квартире с какой-нибудь бабушкой, которая будет вас раздражать и которую вы вскоре возненавидите. Вам противно будет пользоваться ее ржавой ванной и унитазом, вы будете воротить нос от ее запахов, от ее кастрюль с месивом вместо нормального супа, а потом бабушка впадет в маразм и будет требовать у вас квартплату чуть ли не каждый день по причине своего склероза и слабоумия. Вам все это надо? Подумайте хорошенько и вспомните вашу маму. Вот она точно уговорила бы вас на этот брак. Я – человек достойный и никогда не обижу вас, я знаю, как сделать вас счастливой.
А может, это сон? Она незаметно ущипнула себя за бедро. Да нет, не сон. Вот он, стоит перед ней и предлагает ей новую жизнь.
– Повторяю, подумайте о вашей матушке, такую ли судьбу она вам желала? Вы думаете, что она страдала, умирая, только физически? Нет, моя дорогая Наденька, умирая, она думала о вас, о том, что ее болезнь разорила вашу семью окончательно, и понимала, что вам, без ее помощи, не выплатить ипотеку. Ведь это она зарабатывала деньги, не вы. И вот теперь там, на небесах, она смотрит на нас и волнуется, переживает и просто умоляет вас согласиться выйти за меня. Она была здравомыслящей женщиной и понимала, что деньги играют в жизни не последнюю роль.
Надя представила себе маму, сидящую на облаке и смотрящую вниз, на нее, в растерянности стоящую перед Семеном Михайловичем, обещавшим ей золотые горы, и ей стало совсем уж нехорошо. Но он был прав, она действительно страдала, понимая, что все те деньги, которыми Надя расплачивалась в больнице, она занимала. И что теперь все их планы рушились прямо на глазах. Планы на хорошую жизнь в новой квартире, на путешествия, на новые наряды. Она так хотела видеть свою дочь счастливой и ни в чем не нуждающейся! И как радовалась, когда начала хорошо зарабатывать! Как же несправедливо устроена эта самая жизнь!
Что самое страшное и неудобное ждет ее в браке с этим скупщиком? Он целыми днями так и будет сидеть в этой своей каморке под лестницей, загребая золото. И возвращаться будет лишь вечером. Домработница будет готовить и убираться, а она, Надя, будет принадлежать целый день себе. Даже ужин с ним она сможет еще как-то вынести. Значит – ночь? Спать с ним в одной постели, терпеть его – вот чего она может не выдержать. Да ее стошнит в первую же ночь! Что, если сослаться на нездоровье?
Мысли вокруг этой темы бродили как прокисшее вино.
– Я никогда не жила в браке, не знаю, как все это происходит… У меня будет хотя бы какая-нибудь свобода или же я целыми днями должна буду сидеть дома и поджидать вас с работы?
– Полная свобода, поездки, встречи с подругами. Я не приму только измену.
– Вы ревнивый?
– Нет. Если уж я выбрал вас, Наденька, значит, я вам доверяю полностью.
– Вы не грубый?
– Нет. Мы живем в маленьком городе, и вы можете навести справки обо мне. Расспросите моих соседей или родственников моей покойной жены, и они скажут вам, что я был хорошим и заботливым мужем.
Интересно, как же она может узнать о нем, когда ей нужно дать ему ответ через полчаса?!
– Почему полчаса? Дайте мне время подумать.
– Хорошо. Так и быть. Даю вам время – два дня. И если вы не против, то я пожалую к вам на поминки. Послезавтра, да? Я приду в шесть вечера, раньше не могу, у меня работа.
Она хотела спросить его, на какие деньги она будет покупать продукты, но он опередил ее и, вернувшись к себе за прилавок, достал из ящичка деньги и протянул ей. Пятьдесят тысяч рублей. Он веером развернул купюры, чтобы она могла увидеть их количество.
– Но я не был бы Липкиным, если бы не подстраховался, понимаете? Поэтому вы оставите у меня подвеску. Конечно, она стоит сущие копейки, она очень легкая, да и рубин там дешевый. Другое дело, что она дорога вам как память о матери. Вот поэтому я даю вам целых пятьдесят тысяч, как бы демонстрируя вам свою щедрость и желая расположить вас к себе.
Слушать его было крайне неприятно.
– А если я скажу вам через два дня «нет»? Что будет тогда? Еще один долг?
– Вы согласитесь. Повторяю, у вас нет другого выхода.
– И все же? Мало ли что может случиться!
– Чудес не бывает, моя дорогая Наденька. Если вы предполагаете, что те ваши друзья, что придут помянуть вашу матушку, вдруг все разом простят вам ваши долги, то не обольщайтесь. Такого не будет. Больше того, если поначалу они будут пить и закусывать, искренне поминая Антонину, то потом начнутся уже другие разговоры. Они все, как по команде, напомнят вам о ваших долгах, начнут рассказывать уже о своих проблемах, которые они могли бы решить, верни вы им деньги. Вот так все будет. И после того как они уйдут, вы будете рыдать на кухне, моя тарелки. Но рядом окажусь я, понимаете, и если вы будете благоразумной и дадите мне ответ до того, как придут эти стервятники, чтобы поесть сладкой кутьи, то мы объявим им о нашей, так сказать, помолвке, и я пообещаю им в самом скором времени вернуть долги. Вот тогда вы увидите, какими глазами они будут смотреть на вас, сколько уважения вы прочтете в их взглядах.
– Хорошо, я согласна, – произнесла она тихо, словно стыдясь себя. – Пусть все так и будет, Семен Михайлович.
Она положила деньги в сумку и уже направилась было к двери, как он вдруг взял ее за руку и притянул к себе. Она зажмурилась, ожидая его поцелуя и даже успев представить себе горький нафталиновый вкус его губ, но ничего такого не произошло. Он стоял с закрытыми глазами рядом с ней, совсем близко, и вдыхал запах ее шеи, волос, ее запах.
– Вы, Наденька, пахнете, как роза, – сказал он приглушенным голосом и как-то особенно интимно. Она почувствовала, что краснеет. – Однако подвеску все же оставьте. Дело принципа, знаете ли.
Вот после этих слов она вспотела. От унижения, стыда, ужаса. Какой же он мерзкий! И далась ему эта подвеска!
Она дрожащими руками достала кошелек, открыла его и извлекла маленький золотой ромбик с рубином, протянула ему.
Семен Михайлович посмотрел на нее как-то странно, строго и вместе с тем задумчиво.
– Не сердитесь, не надо, прошу вас. И не думайте обо мне плохо. Вы уже дали мне ответ, и я теперь полностью доверяю вам. Да и дело вовсе не в деньгах. Я уверен, что вы не передумаете.
– Но тогда зачем вам эта подвеска? – спросила она его, давясь слезами. – Потому что вы – скупщик? Потому что у вас это в крови?
– Нет, моя дорогая. Странно, но вам почему-то не пришло в голову, что я живой человек, влюбленный в вас мужчина, и что мне просто захотелось оставить что-то у себя в залог нашей любви. Уже очень скоро все ваши драгоценности, если их так можно, конечно, назвать, снова вернутся к вам и будут лежать в шкатулке с остальными, уже подаренными мной, настоящими драгоценностями.
– Простите меня… Я действительно не подумала… Хорошо, договорились, послезавтра я жду вас в шесть вечера. Только приходите обязательно, мне на самом деле будет тяжело… одной… без вас…
2
Стол накрыли в гостиной, сохранившей следы прежней, благополучной жизни, с хорошей мебелью, картинами на стенах. И скатерть Надя решила постелить новую, с вышивкой. Помогать готовить пришли соседки, те самые женщины, которым, как оказалось, в тот момент ей было еще труднее смотреть в глаза, потому что больше всего их занимал как раз вопрос о том, а где она взяла деньги на этот раз. Ведь продуктов было закуплено много, и поминальный обед должен был получиться не скудным, как Надя предполагала это вначале, когда она решила продать мамину подвеску, а просто роскошным. Мяса и рыбы было много, пироги заказали у одной знакомой, которая лучше всех в городе пекла. Накрывая на стол, Надя плакала, настолько не вязалось это предстоящее обжорство с тем горем, что она переживала. И зачем только люди устраивают эти поминки? Зачем так много есть и пить? Не случайно люди, наевшись и забыв, зачем пришли, начинают за столом петь песни.
– Что, Надя, снова денег заняла? – все-таки не выдержала Лариса Петровна, одна из соседок, молодящаяся одинокая дама, большая любительница цветных нейлоновых костюмов и белых медицинских сабо. Она красила ресницы раз в неделю, поэтому под нижними веками у нее всегда была темная пыль. Она, повесив луковую шелуху на одно ухо, резала лук для селедки – где-то вычитала, что таким образом не щиплет глаза.
– А что еще оставалось делать, Лариса Петровна?
– Отдавать чем будешь?
– Скоро все в моей жизни изменится. И у меня будут деньги.
– В смысле… – Нож завис над доской с луком. – Работу другую нашла? Или банк ограбила?
Шутка была грубой, поэтому Надя решила не отвечать. Позже она услышала, как несколько женщин, помогающих ей на кухне, шепчутся о ней, она слышала слова «долги», «ипотека», «кредит» – ничего нового.
Кухня была заставлена кастрюлями с горячими щами, пюре, компотом. В тазиках под крышками были салаты, в большом контейнере на подоконнике томились пироги с мясом и капустой. К шести часам повалил народ, знакомые и полузнакомые люди, которые рассаживались вокруг стола с видом гостей, пришедших на день рождения, сидели, болтали, и мало кто поглядывал на установленный на особом месте портрет мамы в черной рамке.
Наде казалось, что ей снится какой-то странный и злой сон. Она, разнося тарелки, вглядывалась в глаза пришедших, пытаясь хотя бы узнать их. Было несколько человек с маминой работы, одна из женщин, уловив момент, встала из-за стола и сунула Наде в ладонь рулончик денег, мол от работы. Надя сердечно ее поблагодарила, кивнула и тем, кто вложился в эту помощь. Сунув деньги в карман фартука, она снова метнулась на кухню, где ее поджидали новые порции щей. Конечно, она поглядывала на дверь, ожидая Семена Михайловича. Она с трудом себе представляла, как он сейчас войдет, сядет за стол, чтобы потом, прямо вот здесь, на поминках, объявить о помолвке и пообещать многим из присутствующих раздать ее, Надины, долги. Должно быть, тогда все прекратят работать ложками и уставятся на него. Это будет шок. Для всех. А назавтра все ее кредиторы вздохнут с облегчением. Надя, отряхнувшись, выберется из долговой ямы и будет готовиться к свадьбе. Пусть даже к самой скромной, но все равно ей наверняка купят белое платье, закажут столик в ресторане. И что будет дальше?
После щей было съедено второе, гости нахваливали еду, объедались селедкой и соленой семгой, пирогами и время от времени произносили несколько слов, вспоминая Антонину-покойницу.
«А что, он целыми днями будет на работе, а я буду предоставлена сама себе».
