скачать книгу бесплатно
Заклание
Владимир Данилов
Казалось бы, после встречи с волшебником в ночь полнолуния жизнь должна превратиться в сказку. Но у Владимира она сразу пошла наперекосяк. Исполнения желаний ждать не приходится, чудеса вроде происходят, но какие-то бессмысленные, и первая смерть – ни разу не сказочная, а самая настоящая. Вот уже возникают подозрения у полиции и, что куда страшнее, – у собственной жены! Обычному парню, не склонному к мистике, сложно поверить, что его предназначение – спасти какой-то неведомый мир, как заверяют очаровательные колдуньи и грозные чародеи. Еще не разобравшись, дар это или проклятие, кем он выбран – Светом или Тьмой, – Владимир понимает: остаться в стороне уже не получится. Содержит нецензурную брань.
Моей любимой Женечке посвящается.
Без тебя эта история никогда не была бы написана.
Хочу выразить признательность Ивану Татаринову.
Ваня, ты тот двигатель, что толкает меня вперед. Спасибо.
Бездна бездну призывает…
Пс. 41:8
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Смущение
ГЛАВА 1,
наша история начинается и наполняется всяческими непонятностями
«Быть или не быть…»
В очередной раз мне предстояло принять участие в игрищах, что так развлекали Гамлета миллион лет назад. Только, в отличие от него, мое положение не так критично: банальное, скучное повышение, только что предложенное мне на затянувшемся совещании – это тебе не престол Датского королевства. Потому-то я мог спокойно расслабиться и отложить принятие решения на более удобное время, нежели одиннадцатый час ночи, да еще в вагоне метро.
Именно так я и сделал. Отгородившись от грохота поезда затычками наушников, я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, отдаваясь магии мелодии и волшебству голосов.
«Не проскочить бы свою станцию», – подумал я, растворяясь в вокале Adele.
Впрочем, об этом я беспокоился зря: этой ночью проспать остановку (грешен, такое иногда случается) была не судьба.
Пролетали минуты, сменялись станции, в плеере один за другим менялись треки, и вот в какой-то момент, колдуя и завораживая, для меня запела Anastacia. Сексуальная хрипотца ее голоса каждый раз будоражила и, цепляясь за что-то в моей душе, заставляла подпевать неизвестные слова на малознакомом языке. Не прошло и пары секунд, а я уже представлял и даже слышал, как сплетались наши голоса, как…
Сильнейший толчок в бок в мгновение разрушил возникшие чары. Что-то твердое и объемное, воткнувшись мне аккурат под ребро, беспрерывно подталкивая, пыталось меня сдвинуть.
Я тут же открыл глаза – и едва сдержался, чтобы не выругаться в голос: одиннадцатый час вечера, вагон метро почти пуст, на лавочке, что напротив, всего два человека, а этот гад, вместо того, чтобы свободно сесть именно там, настойчиво пытался влезть между мной и крупной такой женщиной. Причем он не просто заталкивал свое седалище в небольшое пространство между нами: он сначала поставил сумку, словно отгородившись ею от меня, и в оставшееся совсем крошечное местечко, очевидно с разбега (иначе просто никак), втискивал свое естество, которое я тут же возненавидел. А в той долбаной сумке, судя по объему, звуку и неприятным ощущениям в моем боку, находилось нечто похожее на металлические банки.
В ответ на подобную наглость и бесцеремонность я, естественно, не сдвинулся ни на миллиметр. Что, впрочем, ничуть не смутило банковладельца, и он продолжал елозить, толкаться и настойчиво отвоевывать себе место.
Если бы поползновения на мое пространство продлились еще немного, то, скорее всего, я бы вынул наушники и сказал этому типу все, что о нем думаю, но через пару секунд тычки прекратились и зловредный субъект успокоился: наверное, женщина слева от него не выдержала и сдвинулась.
Я выдохнул, закрыл глаза и попытался расслабиться, что, впрочем, у меня не получилось: адреналин, растекающийся по крови, бурлил и требовал действий – хоть каких-то. Тогда я приоткрыл глаза (чуть-чуть) и начал наблюдать за объектом моей неприязни – не напрямую, конечно, а в стекло напротив.
Объект оказался не молод, далеко за пятьдесят. Лицо помято-кривоватое, худощавое, подернутое седой хлипкой бородкой. Он не только выглядел не комильфо, но еще источал не сильный, но очень ощутимый специфический аромат несвежести. До запаха бомжевания, конечно, было ему далеко, но немытость, нестиранность и укрепляющаяся тухлеца создавали основу амбре, изобилующего разными нераспознаваемыми оттенками.
В любое другое время я бы и секунды не задержался рядом с источником подобных ароматов, но беспардонность, с которою он только что забирался на лавку, сделала свое черное дело: просто так взять и уйти, оставив победу за его наглостью, – этому не бывать. Я слегка пошевелился и сдвинул треклятую сумку в сторону ее хозяина.
В стекле напротив мужик подскочил, замер на пару секунд, а затем начал агрессивно ввинчиваться в лавку. Его губы зашевелились. Похоже, мужичок выражал неудовольствие, до которого мне не было ни малейшего дела. Тем более, в тот момент внутри меня звучал голос Кристины Агилеры, а разменивать подобное чародейство на всхрюкивания дурно пахнущего субъекта как минимум не умно.
За движениями мужичонки вновь последовали толчки в мой многострадальный бок, но, к счастью, это продолжалось недолго: женщина не выдержала и снова отодвинулась.
Увы, время покоя оказалось недолгим. Я только решил, что представление закончилось, как мужичок подскочил, а затем живенько так достал из внутреннего кармана очки и нацепил их на нос. В темном стекле вагонного окна отражающиеся очки выглядели настолько странно, что я решил рассмотреть их вживую.
Повернув голову, я увидел старую, дряблую кожу немолодого лица с пятнами ярко выраженного воспаления: находиться рядом с этим человеком становилось еще неприятнее. Что же касается очков, то их странность оказалась куском несвежего махрящегося бинта, обмотанного вокруг обеих дужек.
Тем временем неугомонный товарищ продолжил рыться у себя за пазухой. Видимо, внутри его темно-серого жилета с множеством раздутых карманчиков таилось много других «сокровищ».
Секунд через двадцать копошение прекратилось и на свет божий появился блокнот – огромный такой блокнотище. Как в его одежде могла разместиться эдакая здоровенная почти книга, ума не приложу. Но лишь мужичок ее достал, руки его затряслись, рот задергался и начал кривиться, а грудь заходила ходуном. Мне показалось, что даже сквозь музыку я слышу то ли хрипы удушья, то ли всхлипы отчаяния. В это мгновение он походил на карася, вытащенного на берег, сходства чему добавляли глаза – выпученные, почти выскакивающие из орбит.
Столь странная метаморфоза настолько приковала мое внимание, что я не заметил, как в наушниках сменился трек, и поплатился за это: рев Muse едва не порвал мои барабанные перепонки. Запредельная громкость их нового альбома требовала экстренного уменьшения звука, а я этот момент прозевал.
Угомонив британских рокеров, я продолжил наблюдать за мужичком.
К тому моменту большущий блокнот уже лежал раскрытым на коленях и трясущиеся руки истерично его листали.
Не то чтобы мне было любопытно, но все же я заглянул в ту книгу, и ничего, кроме разнокалиберных и разноцветных каракулей, не увидел. Там были еще кружочки, в большинстве слов, большие и идеально круглые.
Тем временем странный человек ткнул в страницу неровный, узловатый палец и покоробленным ногтем, подобно первоклашке, стал водить по строчкам: кракозябры, кружочки, кракозябры…
Похоже, в той самой галиматье скрывался какой-то смысл: я не столько увидел, сколько почувствовал, что истеричный страх отпустил мужика. Тот сразу оправился, расслабился, и мне показалось, что улыбнулся. А еще через секунду я заметил, что он смотрит на меня в черное противоположное окно с не меньшим интересом, чем я смотрю на него.
Пока мы вот так подглядывали друг за другом, поезд замедлил ход и въехал на станцию, чернота за окнами исчезла.
Остановка.
Я достал телефон и стал перебирать плейлисты, думая, что бы послушать. В итоге мой выбор остановился на сборнике треков из Бондиады, и когда зазвучал Skyfoll, а я, довольный, поднял глаза, то обнаружил человека, застрявшего в закрывшихся дверях. Паренек, почти мальчишка, сжатый дверьми аккурат пополам, пытался прорваться внутрь вагона. Первое, на что я обратил внимание – чутошная, жиденькая, вздернутая кверху бороденка, комично выглядящая на почти безволосом лице. Она подергивалась и, словно вторя ей, острый выпирающий кадык простреливал то вверх, то вниз, то вверх, то вниз.
Двери разошлись, паренек ввалился в вагон, и через секунду поезд уже набирал скорость.
Привлеченный столь эффектным появлением нового попутчика, я невольно переключил внимание на него, тем более что и сам парнишка плюхнулся на сидение прямо передо мной.
Что ж, скорее всего, я не ошибся и пареньку года двадцать два, не больше. Вытянутое лицо, заостренный подбородок с той самой курчавой и столь неуместной бородкой. Забавный удлиненный нос, расширяющийся к кончику, напоминая клюв птицы, альбатроса кажется. Глаза…
Глаза паренька если не с ужасом (с чего бы?), то с растерянностью уж точно, смотрели на меня, затем в сторону, как бы на моего странного соседа, потом опять на меня, и так снова и снова.
Решив, что смущаю парнишку столь пристальным разглядыванием, я откинулся на сиденье и закрыл глаза (не до конца, конечно), продолжая незаметное наблюдение.
Но паника в глазах паренька, не уменьшилась, теперь он не просто смотрел на моего соседа, но и… пытался перемигиваться с ним, что ли.
Возможно, я так бы и продолжал наблюдать за мимической игрой его лица вплоть до своей остановки, если бы случайно не посмотрел вниз. Мой взгляд скользнул по темно-синей футболке, черным супермодным джинсам, обуви паренька…
…да так там и завис.
На его ногах красовалось нечто странное и неуместное: ботинки не ботинки, туфли не туфли, штиблеты не штиблеты – я не знаю, как это назвать. Что-то кожаное, потрепанное, потертое, прошедшее через века. Нет, правда, его обувь выглядела не то что не современной, а совершенно антикварной: может в сороковых или в шестидесятых годах такая и была в моде, – но однозначно не сейчас. И еще, эта его обувка, она казалась мокрой – насквозь: едва парнишка переставлял ноги, в образующихся складках явно проблескивала вода.
Вид древней, раздолбанной, да еще мокрющей обуви на ногах современного, модного парня так ошарашил меня, что я, забыв про маскировку, открыл глаза и буквально вперился взглядом в его ноги. Когда же я посмотрел вверх, то увидел неприкрытый ужас в широко раскрытых серых глазах.
Поезд прибыл на мою станцию, а я осознал это лишь за несколько мгновений до того, как двери вагона закрылись. Лишь чудом я успел выпрыгнуть на платформу.
Возможно, через десяток-другой секунд я бы начисто забыл о своих попутчиках, тем более что повода помнить о них не было никакого: мало ли странных людей встретишь в метро. Но один момент словно впечатал их образы в мою память: когда вагон, из которого я выпрыгнул, медленно набирал ход, из окна, почти прижавшись друг к другу, на меня смотрели два человека: несвежий мужик с большущим блокнотом и парнишка в мокрых ботинках.
«Чудики с бороденками», – подумалось мне, и тут я вспомнил про маршрутку.
ГЛАВА 2,
повествующая о том, что паранойя не всегда беспочвенна
Ботинки того паренька – нет, не зря они привлекли мое внимание. Вскоре я смог не только лучше разглядеть их, но и убедиться: они действительно мокры, причем какой-то странной мокростью – они не сохли.
Понимаю, звучит абсурдно и дико. И в тот момент, когда поезд скрылся, увозя парнишку и странного мужичка в темноту тоннеля, о существовании подобной дичи я даже не подозревал. В те несколько секунд растерянности, провожая взглядом исчезнувшие огни последнего вагона, я, кажется, ощущал волнение. Мне действительно так кажется, но утверждать не берусь, потому что вдруг, словно из ниоткуда, проявились оранжевые цифры тоннельных часов, и 22:49 сменилось на 22:50.
«Черт, я могу не успеть на последнюю маршрутку, – подумал я и почти побежал по перрону.
Если честно, я живу недалеко от метро, минутах в пятнадцати ходьбы. И казалось бы, человеку, дружащему со спортом, пройти такое расстояние лишь в удовольствие, но… когда в дело включается матушка лень – а в тот вечер она намекнула о себе еще на совещании, – спорт безнадежно проигрывает. И сколько ты ни убеждай себя в необходимости подобной прогулки – ты же спортсмен, а работа у тебя малоподвижная, – лень всегда берет верх, приводя неоспоримый довод: завтра на тренировке велосипед покрутишь подольше! Вот и тогда я молодым оленем скакал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, лишь бы успеть…
И вдруг, вопреки всем усилиям подгоняющей меня лени, я встал как вкопанный почти на самом верху лестницы и, развернувшись, проследил взглядом за двумя женщинами, что, под ручку спускались к платформе.
«Совершенно сухие… и никаких зонтов», – сказал я самому себе, продолжая наблюдать за ними, пока женщины не сели в подошедший поезд.
Уже через пару секунд я бежал по подземному переходу и ругал себя за напрасно потерянное время. «С чего бы тем женщинам быть мокрыми, – говорил я самому себе, – Третью неделю зной и жара». И тем не менее, оказавшись на улице, вопреки доводам рассудка я совершил очередную бессмыслицу: остановившись, я внимательно огляделся по сторонам, а затем, когда убедился, что никакого дождя не было и в помине (вот ведь неожиданность), я изучающе посмотрел на небо.
Это сейчас я могу теоретизировать о том, насколько же сильно на меня подействовала насквозь мокрая обувь парнишки, что я начал совершать странные поступки, тогда же все происходило спонтанно и как бы вполне естественно.
Небо оказалось таким, каким и должно быть ночное городское июльское небо: безоблачное, почти черное с едва заметными искрами редких звезд. Лишь луна, неестественно огромная, обиженно выглядывала из-за близстоящей высотки.
Быстрый-быстрый топот, раздавшийся рядом со мной, прервал мое бессмысленное созерцание. Девушка в ярко розовом топике пробежала мимо меня и встала в конец длиннющей очереди на маршрутку – ту самую маршрутку, о которой я грезил.
«Трындец! – подумал я, двинувшись в сторону очереди и оглядывая этих несчастных, что друг за дружкой выстроились у столба в надежде избежать прогулки по ночной Москве.
До очереди я так и не дошел. Меня остановила мысль, столь неприятная особенно сейчас: «Все же придется приобщиться к спорту», – подумал я и, оглянувшись, бросил взгляд на тротуар, уходящий в сторону моего дома.
И вот тут-то я его и увидел – того самого парнишку, чьи сырые черные ботинки последние десять минут не шли из моей головы.
Ошеломленный, я замер и стоял так, пока паренек не скрылся в конце тротуара за деревьями.
«Он же уехал… уехал дальше!» – возникло в моей голове.
И это еще одна странность странного вечера: почему явление здесь парнишки сразило меня? С одной стороны, я мог и ошибиться: мало ли молодых людей поздним вечером болтаются у метро. С другой стороны, – какое вообще мне дело до него, даже если это тот самый человек.
В этот момент подъехал микроавтобус, и мои рассуждения сами собой прекратились.
Меньше чем через минуту свободные места закончились, но люди продолжали набиваться внутрь, переговариваясь, подталкивая и утрамбовывая уже находившихся в автобусе счастливчиков. Наконец дверь закрылась и последняя на сегодня маршрутка, влившись в транспортный поток, исчезла из виду. Остатки очереди тут же рассыпались: кто-то пошел на автобус, а кто-то, как и я, отправился домой пешком.
Невероятно, но парня в мокрых ботинках я увидел еще раз, причем очень скоро. Точнее сказать, мне показалось, что я заметил именно его: похоже, случайная встреча в метро становилась моим наваждением.
Домой я шел непривычно быстро, как ходить не люблю, и привычно в наушниках, что мне очень даже нравится. Когда в моих ушах «затычки», я стараюсь идти по тротуарам, чтобы не думать о машинах и прочей ерунде. Но сейчас, ночью, дороги между домами пусты, да и машина незаметно подкрасться не сможет, фары ее выдадут. Потому я шел посреди проезжей части, подпевая, про себя конечно, Кристине Агилере. У нас получился очень складный, замечательный дуэт, чем я и наслаждался, как вдруг – резкий всполох из-за спины. Не оглядываясь, я сделал несколько шагов в сторону, вышел на тротуар и, не сбавляя скорости, пошел дальше. Приближающейся машины я не слышал, но, по усиливающемуся потоку света, понимал, что она все ближе и ближе. И в тот момент, как автомобиль поравнялся со мной, его фары выхватили вдалеке того самого парня.
От неожиданности я встал на месте, а парнишка, шустренько проскользнув через освещенную часть дороги, канул в ночь.
Весь дальнейший путь домой, те семь минут, что я проходил темными дворами, затем сквозь огромную арку дома и через перекресток с мигающим желтым светофором, мысль о парне из метро не покидала меня ни на секунду – я даже не помню, какая музыка у меня играла. Временами я останавливался, оглядывался по сторонам, обзывал себя параноиком, кретином, шел дальше и останавливался и оглядывался снова и снова. Лишь у своего дома я почувствовал облегчение, но… оно оказалось преждевременным.
Свернув за угол, перед подъездом я обнаружил парнишку из метро. Он сидел на лавочке и испуганными, как у мышонка, глазами смотрел на меня.
ГЛАВА 3,
рассказывающая, что иногда заглавная буква О – не просто буква
Отсутствие жены – это благо.
Да, явно ерунду сморозил. Я лишь имел в виду, что иногда, если жена в отъезде, как например моя, уже третий день на шопинге с подругами в Барселоне, это здорово облегчает ситуацию. Не представляю, как объяснить женщине то, о чем сам не имеешь ни малейшего понятия. И уж тем более – как объяснить моей дражайшей супруге, с ее запредельно рациональным мышлением, нечто, не имеющее с реалистичностью ничего общего. Отсюда и вывод – Барселона случилась во благо.
На улице ночь. Сквозь приоткрытое окно слышится грохот взрываемой в соседнем дворе пиротехники (вот ведь, люди даже в будни умудряются находить повод для торжества), а мы с парнишкой сидим на кухне и смотрим друг на друга.
Точнее, это я внимательно смотрел на него, а паренек, отхлебывая из большой кружки чай, упорно таращился на что-то за моей спиной, и выглядел он при этом одновременно растерянным и озабоченным.
Самый первый вопрос, что я задал ему там, у подъезда, в отдаленном приближении звучал примерно так:
– Какого хера у тебя мокрая обувь?
Не подумайте только, что я сразу же накинулся на парня с вопросами, нет. Вначале я просто смотрел на него (последствия не до конца рассеявшегося потрясения), а уж затем, когда он под моим взглядом смутился еще больше и пробормотал: «Здрасьте», я ответил: «Ну, привет…» – и поинтересовался его обувью.
Взгляд испуганного мышонка дрогнул (парнишка словно ужался), и, посмотрев на свои ноги, затем на меня и опять на ботинки, юноша сказал:
– А, это, – он на секунду замешкался. – Там перед входом в метро что-то раскопали и воды натекло; я шел задумавшись, не заметил и влетел в неё. Вот. – И так недоуменно пожал плечами: дескать, что в этом особенного, я по пять раз на дню хожу по лужам.
– Понятно, – ответил я, как бы удовлетворившись таким объяснением. Оно все вроде бы и логично, только вот паззл внутри меня почему-то не складывался, словно кусочки мозаики пытались затолкать не на их место.
– Так, что ты хотел? – спросил я спустя некоторое время.
Парнишка смутился еще больше, как-то затравленно оглянулся, чем удивил и почти рассмешил меня, и, помявшись немного, ответил:
– Не могли бы мы поговорить у Вас дома?
«С чего бы?» – хотел сказать я, но вместо этого подошел к двери подъезда, открыл ее и произнес другое:
– Заходи. (Еще одна не понятная мне самому странность).
Пока наш новый, убийственно неспешный лифт поднимался на девятый этаж, я смотрел на парнишку в огромное зеркало и корил себя за очередную глупость, совершаемую мной в эту самую минуту.
– Я Леха, – сказал паренек, протягивая мне руку и прерывая мои размышления.
– Владимир, – ответил я, и мы обменялись рукопожатием.
Лифт дернулся, пружинисто покачнулся, остановился и издевательски медленно раскрыл свои двери.
Как я уже упоминал, жена в то время находилась за границей, сын отбывал летние каникулы в деревне у бабушки, так что встречал нас лишь Кот, наш обожаемый, огромный, невероятно розовый канадский сфинкс. Кошка-собака, как я про него всем рассказываю. И это действительно так: он хоть и кот, но с замашками настоящего сторожевого пса.
