скачать книгу бесплатно
Диссидент
Валентин Самойлов
Банальность: чтобы человек мог существовать в обществе, он должен подстраиваться и соглашаться с его законами и правилами. А что же общество? Оно может быть благожелательным или нейтральным к человеку. А может быть агрессивным. Но хуже всего, когда общество забывает цель своего существования – развитие, теряя по пути смысл и человека. В этом случае оно деградирует и не принимает ничего, что противоречит его «муравьиному» сознанию. В таком обществе каждый человек – диссидент. Для этого необходимо лишь немногое – сделать легкомысленный шаг в сторону от тропы.
Валентин Самойлов
Диссидент
Вестник «Королевский глашатай».
Официальное сообщение:
«Употребление табака и
табачных изделий – вне закона!
Табак опасен для вашей жизни!»
Я пребывал в полудрёме, время от времени заваливаясь вперёд, и рискуя при этом разбить нос о высокую спинку кресла депутата, сидевшего впереди меня. Pardon, не депутата, а лорда Палаты лордов сэра Кронсбери…
Вынырнув в очередной раз из полузабытья, осмотрелся по сторонам и с облегчением вздохнул: не только я героически боролся со сном, участь получить травму при отправлении государственного долга поджидала большинство пожилых и юных лордов, присутствовавших в зале.
Продолжая «бродить» взглядом по залу, ненадолго задержал затуманенные дрёмой глаза на ораторе, излагавшем монотонным и бесцветным голосом проект билля «О запрете ночного брожения».
Перейдя к очередному разделу, сэр Вальтасар Сэсил слегка повысил голос, чем неожиданно оживил обстановку заседания Палаты, заставив почтенных лордов на мгновение проснуться. Но это продолжалось недолго. Голос оратора снова зазвучал монотонно и умиротворяюще:
– За нарушение запрета нахождения в ночное время вне помещений, зданий и сооружений кошки, нарушающие общественный порядок и тишину, подлежат изъятию у владельцев и…
Всего несколько дней назад легкомысленно в шутку я предложил включить в билль не только «кошачье население», но и собак и птиц.
Сэр Сэсил тогда обидчиво поджал губы и устроил отповедь:
– Сэр Лесли, вас извиняет лишь то, что только недавно вы стали лордом Палаты лордов после безвременной кончины вашего достопочтенного отца, моего кузена и друга, сэра Алекса. Вам оказана великая честь – стать потомственным лордом Палаты лордов! Несите её с достоинством!.. Не огорчай меня, мой мальчик.
После упрёка он ушёл в свой кабинет сопровождаемый секретарём. На секретарше была надета максимально мини юбка. Удаляясь, она слегка повернула голову в мою сторону, на лице играла улыбка, обещавшая рай и ад в постели.
Они ушли, а я остался в холле напротив «своего» кабинета, с тоской глядя на дверную табличку:
«д.д. Палаты лордов, Пэр,
Граф Лесли Рюрикофф».
Аббревиатура «д. д.», если кто не знает, означает «достопочтенный джентльмен»…
Но больше всего в словах сэра Вальтасара удручало напоминание об отце, смерть которого я старательно изгонял из памяти, но безуспешно…
Увы, мои старания оставались тщетными: репортёры жёлтых изданий при каждом удобном случае назойливо бросали в спину идиотские вопросы, а лорды сопровождали каждый шаг, каждое движение нового пэра многозначительными взглядами.
Да отец погиб на дуэли, пронзённый в сердце арбалетным болтом. К сожалению, право выбора оружия принадлежит тому, кому бросают вызов. А барон Клохт хорошо владеет тяжёлым армейским арбалетом. Если бы это была рапира, шпага, сабля, двуручный меч или, например, пистолет, то шансы отца в сатисфакции были бы предпочтительнее…
Изнутри вырвался вздох. Туман в голове окончательно рассеялся, дрёма ушла. Но скука продолжала терзать, переполняя единственным, но неисполнимым желанием – сбежать отсюда, неважно куда, главное – сбежать.
Вздох повторился. И видимо слишком громко, поскольку из-за спины сэра Сэсила прозвучал лёгкий язвительный смешок.
Я знал что, вернее кто, находился там, в тени, за спиной докладчика – король Кай I – мой приятель и сподвижник, увы, далёких детских проказ и развлечений. К сказанному, в примечание, добавлю, что мы были кузенами по крови и братьями по несчастью, поскольку нахождение в Палате лордов в подобных случаях вряд ли походило на счастье.
Я откинулся на спинку кресла, в небольшой оазис тени, мечтая всхрапнуть по-тихому ещё часик с небольшим.
Во внутреннем кармане форменного камзола завибрировало.
«Да что же это такое?!» – раздражённо подумал я и осторожно, но незаметно, дабы не задевать честь лордов, выудил из кармана мобильный телефон.
Абонент под ником «К» прислал сообщение:
«После окончания словесной мастурбации приходи ко мне, оторвёмся».
Усмехнувшись, дал радостный и многообещающий ответ:
«Да, да, да…»
«Бедный Кай, – пронеслось в голове, – как я тебя понимаю! Ты уже четвёртый год после смерти отца и славного короля Карла XXXII стоически выносишь всё это. А на меня Палата лордов «свалилась» только недавно. Но долг достопочтенного джентльмена, есть долг…»
И тут я вспомнил… После сегодняшнего заседания предстояла встреча с сэром Вальтасаром. Он настаивал, чтобы соавтором нового билля «О четвертовании» был я – это повысит мой авторитет в глазах лордов. Автором был он. А я сопротивлялся…
Вздохнув в очередной раз, достал телефон и «отбил» сообщение Каю:
«Совсем забыл. Придётся задержаться. Обязательная встреча с сэром Сэсилом. Освобожусь – у тебя».
Телефон снова завибрировал. Сидевшие по правую и левую руку от меня лорды Нэсфорест и Роул, вперили укоряющие взгляды и поджали губы. Пришлось извиниться перед ними: я приложил правую руку к сердцу и слегка склонил голову.
Лорд Роул кивнул в ответ, похлопал по моей руке. Извинения приняты…
В сообщении говорилось:
«Чёрт бы побрал дядюшку Вальтасара! Жду!»
Я убрал телефон и снова откинулся на спинку кресла, закрыв глаза.
«Бу-бу-бу-бу-бу…», – гуляло по залу монотонное бормотание сэра Сэсила, словно волны прилива и отлива одряхлевшего засыпающего моря. Но разве море может быть старым и одряхлевшим?.. Наверное, может. Это люди приписывают ему мифические смыслы, а он такой, какой есть… И тогда эти мифы приобретают реальность, но только для нас…
Сейчас я ощущал старость. Она противоречила другой реальности, той, что видят окружающие люди. Да и сегодня из зеркала на меня смотрел молодой двадцатипятилетний повеса. Но это было утром. Утро прошло. Запоздавший завтрак сигнализировал его окончание скребущим по пищеводу заветренным сандвичем и не очень ароматным чаем. Вторая половина дня прибавила годы в виде памятной отповеди сэра Сэсила. А нахождение в зале Палаты окончательно состарило и растворило во всеобщем старческом маразме традиций, установлений и «Ордере поведения» лорда Палаты.
Так что сейчас новый пэр был стариком. А одной из неизменных традиций старости являются воспоминания. Они неотвязны, неуместны и несносны. Это, во-первых. А во-вторых, это свидетельствует о дурном «воспитании» памяти. В таких случаях принято требовать сатисфакции. Но от кого? От себя?.. Смешно, но на первый взгляд… Можно, конечно, посчитаться и с собой. Но и это должно выглядеть прилично для общества. Мы слишком «вросли» в традиции, установления и правила, въевшиеся в общество за долгие века, чтобы пошлым образом пускать пулю в лоб. Для этого есть «русская рулетка» и подходящая компания – благородная игра благородных джентльменов…
Конечно, «русская рулетка», пуля в лоб – привлекательная мысль для скучающего джентльмена или эстетствующего денди, но не для меня, поскольку ещё не соскучился от однообразия жизни, не покрылся ржавчиной и мхом рутины. Возможно, это ждёт впереди, но не сейчас…
«Так. Стоп!» – меня снова потянуло куда-то в сторону, отвлекая от главной мысли. А какова главная мысль?.. Старость?.. Нет, не сама старость, а её хроническая болезнь – память. Почему бы двадцатипятилетнему повесе не погрузиться в старость и память, въевшуюся в геном ядом многих поколений предков?.. Но для чего?.. Наверное, для того, чтобы, наконец, понять: Кто ты, Лесли? Ведь для этого не было времени… Стоп! Не лукавь!.. Время бы-ы-ы-ло… Детство, юность, учёба, учителя, отец. Но так и не повзрослевший недоросль не озаботился этим вопросом тогда. Почему?.. Да потому что отец был рядом! Он умело и тактично вёл вперёд инфантильного субъекта в розовых очках. Романтик развлекался, думая, что пустота и есть блаженство, а тяжёлый сверхплотный сгусток материи, именуемый жизнь, где-то там, далеко… И эта жизнь находится в умелых руках мага – отца… Пора взрослеть. Иначе получится плохо…
– Прошу голосовать за проект билля «О запрете ночного брожения», – торжественно пронеслось по залу. Лорды ожили, задвигались, прокатился радостный приглушённый гул голосов. – Кто «За», достопочтенные джентльмены, прошу нажать чёрную кнопку. Кто «Против» белую.
Ещё не отойдя от мыслей, я протянул расслабленную руку к пульту и нажал ближайшую кнопку – чёрную.
– А вы молодец, сэр Лесли. Приятно видеть, как дети продолжают дела отцов. Сэр Алекс был традиционалистом. Вижу вы тоже. Нашей партии традиционалистов нужна такая молодёжь как вы. Разрешите пожать вашу руку, – произнёс лорд Роул.
– О, что вы, – я смутился и пожал его руку.
– Не смущайся, мой мальчик, – переходя на более доверительный язык общения, произнёс сэр Роул. – Я помню тебя ещё маленьким на поле для гольфа. Мы тогда часто играли в гольф с твоим отцом и сэром Сэсилом.
– Да, да. Конечно, – ответил я, хотя не помнил, чтобы Роул играл с отцом в гольф…
В буфете я пробыл недолго. На скорую руку перекусил, задобрив желудок хорошо прожаренным натуральным стейком и алкоголем на два пальца в стакане. Затем поднялся на третий этаж Палаты, ощущая некоторое внутреннее удовлетворение. В таких случаях всегда посещает один и тот же вопрос: мозг находится в голове или желудке?..
Я легкомысленно усмехнулся и направился к кабинету сэра Вальтасара Сэсила…
В приёмной кабинета, напротив входа, стоял стол секретаря, за которым в кресле, в раскованной позе, сидела юная девица…
Очаровательная Нора была в белой блузе, пуговки на которой застёгнуты не все, проецируя взгляду очертания прелестной груди, и мини юбке светлых тонов. Под юбкой нижнего белья не было, демонстрируя каждому входящему женские прелести, которые так волнуют мужчин. Но всё это выглядело несколько физиологично и, скорее, отвращало, нежели привлекало взгляд потенциального партнёра…
Да наш мир – это мир лёгкости нравов и почти полной вседозволенности. Но почти. Потому что мир полной сексуальной свободы, казалось бы, не имеющий ограничений, всё-таки имеет их, «запаянные» в голове в виде остатков морали и эстетического восприятия окультуренного мира, основанных, в данном случае, на стандартах костюма, его элементов или отсутствия таковых. И в этом случае свобода, словно слепец, всегда сталкивается с моралью, порождая скорее не противоречие, а недоумение в расслабленном от отрицания морали, мозгу…
«Бедная Нора», – подумал я, сочувствуя ей…
Нора третья дочь графа Кондора Гринвуда. А это означает, что она не первая в списке наследников. И это же означает, что она может обеспечить своё материальное будущее только путём замужества и, соответственно, приданого от отца. Но чтобы выйти замуж Нора должна выполнить условия билля «О безбрачии»: получить сексуальный опыт с разными джентльменами до вступления в брак в виде не менее пяти половых актов, зарегистрированных адвокатом Королевской гильдии адвокатов. И этот билль касается только благородных семей – на простолюдинов, как впрочем, и на невесту короля, он не распространяется…
Ну, скажите, какой нормальный джентльмен помчится к адвокату свидетельствовать о «регистрации полового акта»?.. А как же традиции? А как же упомянутые нормы морали? А как же, наконец, личное достоинство?..
Да, выражаясь языком крючкотворов, существует изъятие из традиций и морали, установленное королевским законом. Но ведь есть ещё и никому не нужная честь рода! Как быть с ней?..
Да честь рода мумифицирована законом. Но джентльмен обязан ему подчиняться, воспринимая узаконенную реальность, как «заботу о здоровье потомства рода». Это примиряет благородные семейства с узаконенной реальностью, но не всех. Потому что одни из «не всех» воспринимают себя в роли шутов и, соответственно, «роняют честь», что недопустимо, но не всегда приводит к дуэлям. Другие, этакие динозавры чести, требуют сатисфакции по поводу и без повода, потому что живут по принципу: «Я дерусь, потому что дерусь!» Объяснить данный принцип они не могут, растекаясь мыслью по древу, ссылаясь на древние установления, представления о традициях, сложившихся в семье, и много говоря ещё о чём. Но это «говорение» в конечном итоге заводит диалог в такие дебри, из которых уже невозможно выбраться несчастным «словесным дуэлянтам», так как первичная мысль представляется верной, а конечный вывод непонятен обеим сторонам…
Это напоминает недавнюю историю, ставшую «широко известной» в «узких кругах».
Леди Матильда Гринвуд, мама Норы, супруга Кондора Гринвуда, фрейлина при дворе короля Кая и прочая, прочая, прочая… является известной защитницей прав благородных женщин, угнетаемых тупыми мужьями-держимордами.
Стремление встать на защиту прав леди, леди Матильду толкнуло неуёмное сексуальное влечение сэра Кондора к супруге, что, согласитесь, на фоне ограниченной биллем «О безбрачии» неограниченной сексуальной свободы, для общества выглядит странно. И ещё более странным, если не болезненным (о чём общество не имеет права говорить открыто), выглядит поведение сэра Кондора. Результатом «поведения сэра Кондора» стало появление на свет семи дочерей и ни одного наследника мужского пола, но сэр Кондор не сдавался…
Упорство сэра Кондора дало свои результаты в виде протеста леди Матильды, заявившей: «Кондор, я требую уважения! Я требую ограждения своей персоны от сексуальных домогательств! Я требую равенства, наконец!»
Сэр Кондор тогда задал вопрос, основываясь на «ложной мужской логике»: «Дорогая, если ты требуешь равенства, значит, тебя можно вызвать на дуэль?»
И тогда леди Матильда дала ответ, разошедшийся по всем дамским салонам: «Конни, любимый, как ты можешь? Я же женщина!»…
Мне неизвестно, что на это ответил сэр Кондор, но известны последствия заявления леди Матильды: лорд Гринвуд отправился в казино, где сыграл три тура в «русскую рулетку», остался жив, вернулся домой и осуществил «сексуальное домогательство»…
Да и с этим «сексуальным домогательством» вообще всё странно…
Благородный мужчина, чаще всего попадаясь на удочку леди, ведёт себя так, как понимает внешние и внутренние посылы, выражаемые леди. Ну что вы хотите от благородного «хомяка», когда «потенциальная леди» такое «отхомячивает»!.. Но, оказывается, «хомяк» понимает всё неправильно. И в этом случае он превращается в заблудившегося «хомяка», которому требуется навигатор. И таким «словесным навигатором» становится леди, объясняющая «хомяку» мягко, тонко и проникновенно: «Дорогой, у нас всё должно быть красиво и нежно. Сначала знакомство, свидания, подарки, флирт и лёгкие прикосновения. Затем признания в симпатиях и, возможно, в любви. А уже потом…»
Бедный «хомяк» делает всё, что изложено в инструкции, но получает отказ и зубодробительный ответ: «Дорогой, ты так ничего и не понял»…
Я мысленно усмехнулся, и направился к столу. Подойдя к Норе, нагнулся, поцеловал в щёку и невольно заглянул туда, где анатомия женского тела расположила грудь леди Норы.
– Как у тебя дела? – спросил я, выпрямляясь.
Она прекрасно поняла смысл вопроса, и ответила:
– Три.
Нора подняла взгляд. Её пронзительно зелёные глаза «ведьмы» призывали стать четвёртым. Высокие брови своими дугами пытались подняться как можно выше, создавая впечатление, что со мной разговаривает дурочка из великосветского дамского салона. Но это впечатление портила тяжёлая нижняя челюсть – фамильное наследство Гринвудов, в роду которых никогда не было идиотов…
Было жаль Нору. Но в таком положении, в котором очутилась она, для меня стать четвёртым означало совершить акт изнасилования. Я внутренне передёрнулся от отвращения и, склонившись к уху, спросил:
– А почему ты без трусиков?
– Люгорт посоветовал, – ответила она и слегка прижалась ко мне.
Я ощутил прикосновение груди Норы к руке. Внутри стало «что-то» возбуждаться, но упоминание имени сына барона Клохта произвело обратный эффект:
– Люгорт! – возмущённо воскликнул я и выпрямился. – Он же животное! Ты же знаешь!
– Да, – вздохнув, согласилась она и пожаловалась: – Когда всё это происходило, он так пыхтел, словно занимался не сексом, а выгребал навоз из конюшни. – Нора посмотрела просительно, если не умоляюще.
Я снова «отбил» поклон, поцеловал её в макушку, ощутив приятный, казалось, слегка горьковатый, но в целом не определяемый запах светло рыжих волос Норы. Ноздри затрепетали, порождая одновременно романтизм и реализм, к которым призывало млекопитающее-шизофреник, именуемое «homo sapiens». Романтизм требовал ухаживаний, вздохов, прогулок под звёздами, очаровывающих самку предметов, и, наконец, квинтэссенции в виде слияния души и тела двух сердец. Реализм без эмоций и сухо резюмировал: перечисленные «телодвижения» души глупы и нерациональны, поскольку всё просто – надо стать четвёртым, снять напряжение и «забить» номер самки в телефон на будущее. А вдруг понадобится?..
Я не хочу быть реалистом, потому что взаимоотношения между мужчиной и женщиной – не решение сухой математической задачи, а нечто большее. Потому что сведение к бесконечному уточнению числа «Пи» всяких взаимоотношений между людьми – роботизация представлений о жизни и её смысле. Потому что сжатие взаимоотношений между мужчиной и женщиной до статуса партнёрства приводит только к одному – один превращается в клиента, а другой получает мзду за услуги…
Я отодвинулся от Норы, обогнул стол и сел в кресло напротив, потому что то, что хотелось сказать, надо говорить прямо, глаза в глаза. Когда вы говорите что-то, неважно что, глядя на человека сверху вниз, а он воспринимает слова снизу вверх, то это подавляет, порождая внутреннюю незащищённость и невысказанный протест…
– Надень, пожалуйста, трусики, – слегка наклонившись вперёд, негромко произнёс я. – Понимаешь, таких как Люгорт конечно многовато, но… – Я на некоторое время замялся, пытаясь подобрать правильные слова, и производя при этом хаотичные пасы руками. Наконец, в голове что-то сформировалось, превращаясь в клише «отживающих век» норм морали: – Тебе только восемнадцать лет. Опыта «общения» с противоположным полом не так много. – Я снова изобразил что-то руками перед собой, воспитатель из меня ещё тот! – Нагота – это выражение доверия друг к другу. При этом обнажается не только тело, но и мысли, взаимные стремления, а в высшей точке – возможно душа. А то, что сейчас больше похоже на гинекологическое обследование, что ли?
Нора хмурилась некоторое время, периодически бросая прерывистые взгляды, словно производила массированную артиллерийскую атаку моего лица. А затем тоном реалиста спросила:
– Ты не хочешь быть четвёртым?
Я глубоко вздохнул. Нора то ли не поняла, то ли сделала вид, что не понимает то, что я сказал…
В поведении женщины очень трудно уловить грань перехода с поэзии на прозу жизни и обратно. Этот вечный круговорот льда и пламени женской натуры то замораживает тебя, то обжигает до смерти. Остаётся только одно – примириться с этим, чтобы иногда попадать в такт её движений во время танца жизни, и где-то тактично, а где-то грубо вплетать в фигуру танца свои движения и жесты…
– Хочу, но… – Я снова замялся, словно нерадивый воспитанник перед строгим воспитателем. – Понимаешь, я не хочу быть четвёртым при таком положении дел.
– Значит, я тебе не нравлюсь? – спросила она, отказываясь понимать меня.
– Нравишься, – ответил я и вздохнул. И тут у меня возникла идея. Не знаю, как на неё отреагирует Нора, но я её высказал: – Давай завтра пойдём к адвокату, и я засвидетельствую, что стал четвёртым.
– Без полового акта? – тоном бухгалтера уточнила она, её брови взлетели вверх, а губы плотно сжались, оставив вместо себя лишь тонкую ниточку губной помады.
– Да, – ответил я, глядя на Нору.
Она слегка наморщила лоб, с прищуром смотря на меня, и обдумывая моё предложение…
