скачать книгу бесплатно
Однажды кто-то подкормил клевером любимую лошадь настоятеля, да так, что бока у неё раздуло. И когда настоятель, оседлав её, спустился в деревню, лошадь пустила такие ветра, что одного из жителей унесло в реку, а остальные разбежались, прикрывая носы рукавами.
В другой раз берёзовые дрова оказались вымоченными в торфяной вытяжке – той самой, что высушивалась на солнце из свежего торфа. Холодным вечером послушники, как обычно, забросили порядочную охапку дров в подвальный камин, из которого теплый воздух расходился по всем залам. Но вместо тёплого воздуха из стенных труб повалил густой дым, покрывший копотью и послушников, и монахов-камунуси, и даже настоятелей. Виновника так и не нашли, хотя искали всем монастырём. Более прочих в поисках усердствовал Хацукои.
А как-то в монастырь приехали настоятели из соседнего храма. К приезду важных гостей было велено навести лоск. Послушники первых лет выполнили эту задачу со всем рвением. Полы в приёмной зале оказались натёрты скользким воском, и дорогие гости кубарем повалились один на другого, бесполезно пытаясь удержаться на ногах. Глиняные кувшины с привезённым в дар монастырским вином полетели на пол и разбились.
Наконец до настоятелей дошло, кто же был причиной всех беспорядков. К Хацукои приставили старшего послушника-шраманери, а самого мальчика с той поры стали называть Такуаном в честь небесной куницы Та Гуан.
Куница Та Гуан известна была беспорядком, что устроила на Небесах в тот же момент, как ей посчастливилось туда попасть. Самому Хацукои-Такуану новое прозвище понравилось, ведь куница была любимым героем из сказок, которые вечерами рассказывали родители. Ещё больше он любил волшебную обезьяну-ванара Хатимана. Но после всех проделок Хацукои никто его царём ванаров прозывать не захотел. Мальчику пришлось смириться со своим новым именем, но он и это проделал без особого труда.
Даже под бдительным присмотром Такуану удавалось время от времени проказничать. Уже ближе к концу второго года послушничества он перехитрил-таки и своего надзирателя, притворившись одним из монастырских старейшин.
В тот день стояла особенно хорошая погода, вечер выдался тёплый, и на небе ярко блестели звёзды. Шраманери, которому поручили следить за непослушным послушником, сидел у сарая, где спали его братья, смотрел на небо и размышлял, покручивая соломинку во рту. Благодаря своему поручению – надо сказать нелёгкому – шраманери удавалось выкроить время для безделья. Тогда как братья его, послушники вторых и третьих лет, сидели без движения и медитировали, погружая себя в устройство Небесного дворца. Так что опекавший Такуана шраманери нисколько не жаловался на свою судьбу. До поры до времени.
Итак, одним тёплым вечером ничего не предвещало проказ молодого послушника. Целый день Такуан работал на поле и должен был, по мнению шраманери, повалиться в сарай без задних ног. Но не таков был Такуан. Утомительный и однообразный труд только распалил его. На свою усталость он внимания не обращал.
Такуан со всей осторожностью выбрался через отверстие в притолоке сарая и прокрался вдоль стены так, чтобы оказаться у шраманери позади. Затем он сказал такие слова, притворяясь настоятелем:
– Бездельничаешь? Где Такуана бросил?
– Спит он уже без задних ног, – ответил шраманери, вскочив на ноги.
– А кто тогда в храме свечи жжёт?
Шраманери поднял глаза на храм, в котором и правда дрожали тени от свечей. В тот день настоятель совершал там особенный обряд. Отвлекать настоятеля было никак нельзя.
Такуан догадался обо всём этом благодаря любопытству и наблюдательности. Он приметил, что раз в месяц один из настоятелей запирается в храме и разжигает свечи. Так было и в эту ночь. А вот шраманери об этом не знал. Он часто отлынивал от своих медитаций и больше смотрел в небо, чем по сторонам. Поэтому шраманери никак не мог предположить, что происходит в храме. Он поверил словам Такуана, посчитав его за самого настоятеля. А надобно сказать, что Такуан специально выбрал для подражания того самого настоятеля, который находился сейчас в храме.
Шраманери сломя голову бросился к храму, проклиная свою оплошность. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть на окликнувшего его настоятеля. Такуан остался незамеченным. Он довольно улыбнулся и отправился себе спать.
С громким воплем шраманери ворвался в храмовую залу:
– Такуан!
Свечи задрожали от распахнутой двери и погасли. Осталась только одна свеча, которая подсветила волчий оскал настоятеля так, что шраманери тут же понял, что его провели.
Обряд был необратимо испорчен, а шраманери посчитали в том виноватым. Ведь когда он, беспрерывно извиняясь, притащил настоятеля к сараю, выяснилось, что Такуан всё это время спал крепким сном. Да таким, что шраманери с трудом его растолкал ко всеобщему недовольству.
Так прошёл первый год. По окончании года на бритое темя послушников добавили вторую точку. Монахи-камунуси носили на голове пять точек, образующих созвездие Небесного корабля, и новые точки добавлялись послушникам каждый год.
В числе прочих поставили вторую точку и Такуану. На следующий год он должен был стать таким же шраманери, как его надсмотрщик. Шраманери называли в монастыре посвящёнными.
«Во что их там посвящают?» – эта мысль не покидала Такуана, но разузнать ответ ему никак не удавалось. Особенно сложно это стало во второй год.
Послушники вторых лет большую часть времени проводили в медитации. Для Такуана медитация оказалась делом ещё более скучным, чем выдёргивание сорняков. «Вот скукота! Сидишь весь день и ничего не делаешь. Даже глазами подвигать не разрешают», – сокрушался он.
Конечно, Такуан на месте подолгу не сидел. Однажды он обмазал коврики своих братьев пчелиным мёдом, и за день медитации послушники накрепко приклеились к своим коврам. Такуан тоже оказался приклеенным, но в этот раз не избежал наказания. Настоятели уже хорошо знали хитрости Такуана.
Но и это не расхолодило беспокойного мальчишку. Не долго он просидел без проказ.
Каждый вечер медитация заканчивалась ударом гонга, и вот как-то ночью Такуан прокрался в зал для медитаций и развязал шнурки, которым гонг был закреплён. Так что следующим вечером, когда настоятель ударил в гонг специальной палочкой, тот слетел со своей подставки и покатился вниз по ступеням храма, звеня при каждом ударе. Никто из послушников не успел остановить несущийся по ступеням медный диск, и гонг без препятствий выкатился из ворот храма и помчался по тропе, догоняя паломников. Те в испуге спрыгивали с тропинки. Так и укатился бы гонг в соседнюю провинцию, если бы на тропе не оказался один из комусо. Странствующие монахи владели многими искусствами, и комусо без труда остановил гонг одним движением руки.
После этой проделки перед Такуаном поставили условие:
– Оставляешь свои проказы, – сказал ему настоятель, – или никогда тебе камунуси не стать. – Он хорошо знал, что до сих пор удерживало Такуана в монастыре.
А после того как Такуан увидел искусства комусо в действии, ему ещё больше захотелось пройти все испытания на монашеском пути. Так что Такуан собрался со всеми своими силами и взялся за ум.
Он прилежно сидел в зале для медитаций в храме, сидел на площадке для медитаций на заднем дворе, стоял на столбах для медитаций, которые торчали в монастырском заборе, лежал на глади пруда, висел вверх ногами, как летучая мышь, цепляясь кончиками пальцев за потолочные балки.
У Такуана было много времени для раздумий, и он стал размышлять о том, почему же так легко было ему проказничать. Он вспоминал всё, что ему привелось увидеть, и пытался изо всех сил понять, как же так устроены люди, что они сами прежде прочего стремятся себя обмануть.
Ответ на этот вопрос он искал и в монастырских книгах. Наконец ему открылась природа человеческих страстей.
Три корня зла угнездились в каждом человеке: невежество, алчность и гнев. Стоило только одному из корней коснуться человеческого разума, как взор того человека туманился и он был готов поверить всякому, что питало этот корень. Потому-то Такуану и удалось провести алчного Ту Фанга.
Такуан так обрадовался своему просветлению, что разжал пальцы и упал с потолка головой вниз. Потирая шишку на лбу, он стал придумывать, как ещё он может водить за эти корни тех, кто поддался собственному злу.
В таких раздумьях и прошёл второй год его послушничества.
И вот Такуану поставили на лоб третью точку. Пришла пора посвятить его в тайное знание, которым обладали монастыри. Но Такуана больше интересовало, что случалось с послушниками после четвёртой точки. Когда на темени у шраманери не доставало лишь последней звезды Небесного корабля, послушника призывали в тёмную залу монастырского храма, где с ним совершали обряд, тайну которого не раскрывали даже посвящённым послушникам третьих лет.
Такуан знал следующее: после обряда у шраманери появлялись два волка – таких в точности, какие встретились ему по дороге в монастырь. А сам шраманери принимал обет молчания, надевал тростниковую шляпу и отправлялся странствовать. Таково было последнее испытание, и Такуан с нетерпением дожидался дня, когда он сам превратится в странствующего комусо. Но до этого оставался ещё целый год, который Такуану предстояло прожить посвящённым послушником.
Чтобы узнать, что за тайное знание стало известно Такуану и как он им воспользовался, читайте следующую главу.
Глава седьмая
в которой повествуется о том, как Такуан обрёл тайное знание, а также о том, как он покинул монастырь Белой Горы и куда отправился дальше
Итак, проказник Хацукои провёл в монастыре два долгих года и обзавёлся новым именем. Теперь все называли его Такуан. Новое имя не изменило его натуры. По-прежнему ему не сиделось на месте. Одна только мечта удерживала Такуана в монастыре: очень ему хотелось стать монахом-камунуси и сражаться с демонами.
Во время медитаций Такуану открылось, что люди легко поддаются обману из-за трёх корней зла, что посеяны в сердце каждого человека. И мальчику ещё больше захотелось найти разбросанных по миру бесов-оборотней, которые сеют в людях это зло.
На третьем году послушничества настоятели посвящали шраманери в тайны, известные одним только старшим монахам трёхсот монастырей. Настал этот день для Такуана и его братьев. Настоятели собрали всех послушников третьих лет в одной большой зале. Самый старший из настоятелей сказал так:
– Третий год послушничества начался. Пришла пора вам узнать истинное предназначение монастырей. Много лет назад боги пожертвовали нам, людям, семена удачи. Каждый житель нашего мира получает своё семя, как только ему исполнится пять лет.
Всё это было Такуану хорошо известно. «Когда ты какую-нибудь тайну уже скажешь!» – с недовольством подумал он, но тотчас вырвал у себя подкравшийся корень гневливости.
Настоятель продолжал:
– Триста горных монастырей дали обет Небесному Императору. Этот обет скоро ляжет и на ваши плечи. На плечи тех, кто успешно пройдёт последнее испытание. На плечи камунуси, хранителей духов.
«Ну и это мне известно, – всё больше надоедали Такуану речи настоятеля. – Когда же ты дойдёшь до сути дела!» От нетерпения Такуан заёрзал на своём коврике. Соседние шраманери недовольно покосились на него.
– Камунуси, – тем временем повторил настоятель, – это опоры Небесного дворца. Небожители живут в наших молитвах. Днём и ночью мы держим своим разумом стены дворца, который защищает небожителей от всех невзгод. Мы, – настоятель обвёл взглядом притихших послушников, – единственная защита и опора небожителей.
«Какие они тогда небожители, – подумал Такуан, – если сами от людей защиты требуют». Вслух он этого не сказал. Он выжидал, когда настоятель наконец раскроет, с помощью какого искусства монахи-камунуси побеждают демонов. Но настоятель вовсе не собирался об этом говорить. Он закончил свою речь:
– Чтобы стать камунуси, необходимо заучить всех небожителей и знать все молитвы, которыми держатся постройки на Небесах. На третьем году послушничества вы должны выстроить дворец, в котором поселится один из небожителей.
Настоятель замолчал. После чего он сделал знак всем расходиться.
Один за другим шраманери вставали с пола и сворачивали свои коврики. Они отправлялись в залы для медитаций, чтобы приступить к строительству Небесного дворца. За предыдущий год они хорошо усвоили, как это нужно делать.
Вот только Такуану совсем не хотелось быть чьим-то дворцом. Пусть даже если этот кто-то был небожителем. «Скучно всю жизнь провести чьей-то половицей. Или притолокой», – так подумал Такуан. Он встал с пола, свернул свой коврик и пошёл за остальными.
Такуан уселся в зале для медитаций и закрыл глаза. Небесный дворец он строить не собирался. Он раздумывал, как бы ему стать камунуси – или хотя бы комусо – без напрасной траты времени. Совершенно бессмысленной траты, если его спросить. Как обычно, решение пришло к нему быстро.
Такуан дождался темноты, выскользнул из сарая своим обычным путём и пробрался в зал для каллиграфии. Там он перебрал все пузырьки и выбрал такую тушь, которую даже сильный дождь не мог размыть. Этой тушью настоятели писали письма, которые затем отправляли в дальние монастыри. Такуан взял тонкую кисть, примерился перед серебряным зеркалом, которое светилось едва заметным сиянием, и поставил себе четвёртую точку там, где она и должна была появиться в следующем году.
«Готово! – выдохнул он, когда убедился, что точка стоит на нужном месте. – Завтра я спокойненько пройду тайный обряд, стану комусо и отправлюсь по миру странствовать». С этими мыслями он свернул письменный набор и прокрался обратно в сарай. Никто его отсутствия не заметил.
Утром Такуан проснулся раньше всех и тут же отправился медитировать на столбе. Он забрался повыше, чтобы никто не заметил, сколько точек теперь у него на темени. Между тем очередь из послушников четвёртых лет выстроилась к входу в тёмную залу. Один за другим шраманери входили в храм, а затем выходили, прижимая к груди по корзине. В этих корзинах сидели волчата – Такуан это уже знал. Он терпеливо стоял на своём столбе и дожидался, покуда не начнёт темнеть.
И вот солнце наконец склонилось к закату. Такуан соскользнул по столбу вниз и пристроился в очередь к храму. В очереди оставалось всего пара послушников, и вскоре пришёл черёд Такуана.
Он отряхнул с ног пыль и отодвинул ширму. В тёмной зале всё-таки оставалось немного света. Свечи стояли по периметру зала, и Такуану показалось, что их пламя колышется в такт его дыханию. Через узкие амбразуры припотолочных окон пробивались розовые лучики заходящего солнца.
В середине залы стояла соломенная корзина, покрытая широким полотенцем. «Мои волки!» – подумал Такуан. Дыхание у него перехватило. Пламя свечей застыло.
Такуан медленно подошёл к плетёной корзине и опустился на циновку рядом. Он медленно поднял глаза и увидел старших настоятелей монастыря, всех троих сразу. Один из них был слеп, второй давно оглох, ну а третий потерял голос ещё до того, как Такуан-Хацукои появился на свет. Такое редко случалось, чтобы три старших настоятеля собирались вместе.
Такуан склонил голову, чтобы настоятелям были хорошо видны его четыре точки, из которых только три были настоящими. Один из настоятелей произнёс имя, которое Такуан почти позабыл:
– Хацукои!
Дрожа всем телом, Такуан простёрся на полу. «Неужели они меня раскусили?» – подумал он. Но это было не так. Настоятелям ход времени был неинтересен, и они даже не задумывались, как долго несносный Хацукои уже послушничал.
– Заботься о своих братьях как о себе, – сказал настоятель. – Корми их своими словами. Всё, что ты скажешь, они услышат. Они и больше никто. Принимай обет.
– Пр-р-ринимаю обет, – неуверенно сказал Такуан.
И тут же почувствовал, как его темя облизывает чей-то тёплый язык. «Он же сейчас мою четвёртую точку слижет!» – перепугался Такуан, позабыв о стойкости выбранных им чернил.
Такуан поднял голову ровно настолько, чтобы обнаружить сдвинутое вбок полотенце и рыжую морду, которая высунулась из корзины. На Такуана в упор смотрели хитрые лисьи глаза, чёрные как смоль.
– А где волки? – спросил Такуан.
В тишине храма голос Такуана прозвучал словно весенний гром. Свечи испуганно задёргались, безуспешно пытаясь сбежать.
Один из настоятелей – тот, что давно ослеп, – схватил другого за робу.
– Слышал?
Тот похлопал слепого по руке, затем стал на пальцах объяснять третьему, что произошло. Ни один из них не ожидал, что Такуан заговорит. А те двое, что до сих пор могли видеть, были не меньше Такуана удивлены лисёнком, который уже выбрался из корзины и нетерпеливо прыгал вокруг замершего как статуя Такуана.
– Такуан! – взревел глухой настоятель.
Теперь до них дошло, с кем они имеют дело. Настоятели наконец посчитали в уме, сколько лет они уже терпели выходки сперва Хацукои, а затем Такуана. И поняли, что четвёртая точка на его темени – фальшивая.
– Чтобы завтра же ноги твоей тут не было! – заорал слепой настоятель.
– Этого, – глухой настоятель показал на лисёнка, – забери.
Третий настоятель молча размахивал кулаками и корчил страшные рожи.
Лисёнок с готовностью запрыгнул обратно в корзину и посмотрел на Такуана, высунул узкий длинный язык.
Ничего Такуану не оставалось, как взять корзину и направиться на выход. В сарай посвящённых третьих лет он с корзиной пойти не мог. А в сарай шраманери четвёртых лет его бы и вовсе не пустили. Так что Такуан спустился по ступеням храма, поставил корзину на пол и расплакался. Его мечтам о монашестве не суждено было сбыться.
Долго плакать Такуан не стал. Он вытер слёзы рукавом своей робы и только тогда заметил, что лисёнка в корзине нет. «И ты тоже от меня сбежал», – подумал Такуан, и на его глазах опять выступили слёзы.
Но тут он услышал негромкое тявканье. Такуан поднял глаза на звук и увидел лисёнка, который тащил за собой невесть откуда взятую белую робу камунуси. «Да ты не меньше меня проказник!» – обрадовался Такуан. На душе у него потеплело. Лисёнок выпустил из пасти робу, ловко вскарабкался Такуану на плечи и слизнул солёные слёзы с его лица.
Такуан аккуратно свернул белую робу и спрятал в корзину. Лисёнок запрыгнул сверху, свернулся клубком и потянул полотенце на себя. Такуан поднял корзину и отправился было в курятник, но на полпути сообразил, что куры его новому другу не обрадуются. Тогда он пошёл спать на сеновал, где устроился в копне сена, поворочался и наконец заснул.
Пробудился Такуан, когда солнце уже стояло высоко. Никто его не искал. Настоятели подумали, что он сбежал ещё ночью, а братья-послушники уже привыкли к тому, что Такуан то и дело пропадал. И потом всегда возвращался.
Но в этот раз всё было иначе. Возвращаться в монастырь Такуан не собирался. Он облачился в белую монашескую робу, у которой оказались глубокие пазушные карманы. Лисёнок пробрался в один из них и замер.
Такуан выглянул из сеновала. Рядом никого не было. Тогда он выскользнул наружу, приосанился и неспешным ходом проследовал мимо медитирующих в саду шраманери и мимо всех зданий храма, перешёл через ручей по узкому мосту и вышел за ворота.
«Вот дураки! – подумал Такуан про монахов. – Даже не догадались, что я у них робу спёр. Теперь я самый настоящий камунуси». С такими мыслями он зашагал вниз по тропе.
Такуан был уже на полпути к подножию, когда увидел, что навстречу ему поднимается странствующий монах-комусо. Одежда его была потрёпана, но цела. Трещина на шляпе аккуратно зашита. Рядом с ним шагали два его волка.
Такуан замер. Его словно парализовало. Он боялся пошевелиться – казалось, что, сделай он хотя бы один шаг, странствующий монах поймёт, что камунуси перед ним ненастоящий. Пальцы Такуана побелели, сжимая чётки, которые мальчик нашёл в пазушном кармане. Чтобы успокоиться, Такуан стал медленно и глубоко дышать.
Комусо мерно шагал навстречу и вот уже поравнялся с Такуаном. Его волки почуяли запах лисёнка и ощерились. «Сейчас бросятся!» – промелькнула мысль в голове Такуана. Но волки бросаться не стали. Монах уже прошёл мимо, и волки потрусили его догонять.
«Пронесло! – выдохнул Такуан, когда комусо скрылся за поворотом. – Пожалуй, не стоит мне в этой робе разгуливать». Он сбросил белое одеяние камунуси и закинул его далеко в кусты. Затем Такуан продолжил свой путь к подножию Белой Горы.
Первым делом он отправился в свою родную деревню. «Как же там мои родители? Как сестричка моя, совсем подросла уже?» – так думал Такуан, шагая по просёлочной дороге. Спустя несколько дней Такуан оказался на пороге родительского дома, что стоял рядом с кузней, над которой из высокой трубы поднимался густой дым.
Вот только сам кузнец, который работал во дворе, оказался мальчику незнаком.
– А где Цунь? – спросил Такуан кузнеца. Отцовское имя после долгой разлуки прозвучало как чужое.
– Нет больше Цуня. Медведь его задрал, – ответил кузнец.
– Медведь? – не поверил Такуан.
Медведей в округе не водилось.
– Оборотень, – сказал кузнец не оборачиваясь.
На шум из дома вышла жена кузнеца. И её Такуан видел впервые. Они с мужем недавно переехали в деревню Кото, поскольку жителям нужен был новый кузнец.
