В муках рождения

скачать книгу бесплатно

В муках рождения
Церенц

Роман Церенца проникнут духом своего времени. В нем затронуты вопросы, связанные с судьбой армянского народа, которые в силу исторических обстоятельств приобрели решающее значение в 70- 80-х годах прошлого столетия. Своим романом Церенц откликался на самые передовые настроения и стремления своего времени, направленные на национальное и социальное освобождение армянского народа. В этом заключается его историческая заслуга писателя и публициста.

Церенц

В муках рождения

Глава первая

Сасун[1 - Сасун – высокогорная область в юго-западной части исторической Армении. Один из центров народного движения против арабского владычества в IX веке; ныне находится в пределах Турции. Описываемое в романе восстание 851–855 гг. легло в основу эпоса «Давид Сасунский».]

…И явилось на небе великое знамение, жена… она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежало пасти все народы жезлом железным.

Откровение Иоанна

По армянскому летосчислению в трехсотом[2 - Армянское летосчисление было принято в 552 г. н. э.] и от Рождества Христова в 851 году зима в провинции Тарой[3 - Тарон – одна из провинций исторической Армении, находится к западу от озера Ван.] выдалась необычайно суровая. Снег покрыл белой пеленой равнину, а гора Сасун выглядела грозным чудищем из льда и снега.

Кто мог подумать, что на такой высоте и в такой мороз можно было жить и дышать?

Внизу, в долине, в городе Муш[4 - Муш – город в равнинной части Тарона.], царили смерть и молчание, но склоны Тавра были полны жизни и движения. Буран неистовствовал и кружил в воздухе хлопья снега, а люди все поднимались, ползли, скользили на лыжах вверх и вниз. В такую погоду в этих снегах могли передвигаться только горцы, зимой и летом не снимающие домотканной шерстяной одежды и обуви из козьей шкуры. Сеяли они ячмень и просо, потому что на такой высоте среди камней могли произрастать только эти злаки.

Поселения горцев были так далеки друг от друга, что они зачастую не понимали языка соседей и объяснялись через переводчика, несмотря на то, что и те, и другие были армянами.

На этих горных высотах народ не расставался никогда с копьем, единственным оружием против диких зверей и врагов; им защищал своих князей, сидящих в Муше, которым он безропотно подчинялся.

Но что же было причиной такого движения в буран и стужу на горе Хут? Уже темнело, а сасунцы продолжали идти к северному склону горы. Там, перед церковью, стоял отряд молодых людей, не спускающих грустных взглядов с долины. У многих на глазах сверкали слезы. Они плакали не от холода. Они пришли с долины, эти юноши, и приютились пока на склоне горы, освобожденной от врагов. Некоторые из них были вооружены.

В это время из церкви вышли два священника, и один из них зычным голосом обратился к горцам:

– Братцы! Разожгите скорей огонь в комнате для гостей, принесите им еды. Они из долины, не привычны к нашим холодам; мы придем следом за вами.

Другой священник молча посмотрел в сторону долины, которая терялась в тучах снега, и обратился к пришельцам, грустно смотревшим на него.

– Велик бог и заступничество Просветителя[5 - Григорий Просветитель – христианский проповедник в Армении конца III в. н. э. Основатель армяно-григорианской церкви. Тогда все, кто бегом, а кто не спеша, последовали за священником-горцем, который повел их в подворье.], о братья! – сказал он. – Не отчаивайтесь, сегодняшний победитель завтра может стать пленником. Во всем виновны наши князья, которые верят словам и клятвам неверных и, как глупцы, бросаются в их когти, предавая народ этим нечестивцам. Но бог велик, и вы не унывайте.

Это было довольно просторное помещение, наполовину врытое в землю, с одной только дверью и с очагом в углу, где уже трещало несколько больших корневищ, распространяя вокруг живительное тепло.

Гостеприимные и хлебосольные сасунцы поставили перед своими братьями из долины все, что имели – хлеб из ячменя и проса, горячий танапур[6 - Танапур – армянское национальное блюдо, приготовляемое из пахтанья и пшеничной крупы.], высохший и соленый сыр и горный мед. Они сами брали по ломтю и, подбадривая гостей, угощали их.

– Кто знает, о братья, – говорили они, – возможно, уже завтра вам придется сражаться, и силы будут вам нужны. Кушайте, братья, и считайте, что вы в родном доме.

– Да, – горько засмеялся один из пришельцев. – Сейчас кров наш – открытое небо, а семьи наши, если они живы, кто знает в какой части Аравии!..

– Если только они живы… – повторило несколько человек, вытирая кулаком глаза. Иные обильно поливали хлеб солеными слезами.

И вот настала минута, когда никто больше не мог проглотить куска хлеба. Тогда встал местный священник, прочел благодарственную молитву, перекрестился и посмотрел в темноту трапезной, туда, где сверкало множество копий. Народу собралось так много, что пар от дыхания стоял облаком.

– Братья поселяне, подойдите ближе, – начал священник. – Что вы прячетесь в темноте? Настал день когда Святой Карапет[7 - Монастырь св. Карапета – духовный центр провинции Тарон, захваченный в это время арабами.], Тарон, нахарары, князья, священнослужители и народ наш, преисполненные великой надежды, смотрят на гору Сасун. Вот вам кондак[8 - Кондак – духовное послание, булла от католикоса или патриарха.] из великого монастыря, – он поднял руку и показал собравшимся пергаментный свиток, опечатанный множеством печатей. – Если я прочту его, то вы все равно не поймете, но содержание его всем нам знакомо. Это старая история. Более ста лет уже, как проклятые арабы вторглись в наши раввины и истребляют наш народ. Если бы не благословение Святого Карапета и заступничество Просветителя, в наших равнинах не осталось бы ни одного христианина, имя армян стерлось бы с лица Таронской земли. Но велика сила Христова, и если сегодня арабы вторгаются в наши земли, истребляют и уводят в плен армян, то назавтра армяне сходят с гор, истребляют их и берут обратно наши ущелья. Никто из них не спасается. Но что толку? Этот проклятый народ через некоторое время снова идет на нас с еще большей яростью. А армянин должен терпеть это насилие до тех пор, пока не перельется чаша терпения. Тогда уже, не в силах вынести этого, он из хилого ягненка превращается в льва. Горы и долы вопиют, армяне поднимаются, даже мертвые словно воскресают, и равнины наши покрываются трупами неверных. Уже полтораста лет мы играем в эту игру. Им не надоело брать нас в плен и истреблять, а нам – убивать и уничтожать их. Но воля божья сбудется, Святой Карапет проявит свою мощь и придаст нам сил, дабы навсегда истребить этих нечестивцев. Вы знаете, братья и дети мои, что наш князь Багарат ездил к этому неверному арабу, который называл себя нашим другом, клялся своим пророком и своей верой, что не нанесет ему вреда. И знаете, что произошло? Он изменил своей клятве, ибо пророк его был лживым, а вера – безбожием. Багарата, его семью, детей – всех он заковал в цепи и отправил в Аравию, а сам остался в Муше и греет сейчас свои дряхлые кости в княжеском дворце князя Багарата, понося ежечасно нашу веру. И это все на виду у Святого Карапета. Бог этого не простит, не оставит без возмездия. Доколе же нам спать? Сасунцы никогда не боялись холода и не им сейчас отчаиваться. Если солнечные лучи придают силы нечестивым арабам, то холод должен бодрить и придавать силы армянам. Подумайте же, братья-поселяне, что нам надо делать, и решайтесь, ибо время не терпит, Святой Карапет в опасности!

По окончании проповеди священника глухой ропот поднялся в землянке. Каждый говорил с соседом, но никто не повышал голоса. Казалось ни у кого не хватало смелости говорить об этом прямо.

Наконец какой-то юноша воскликнул:

– Почему все только шепчутся и никто не заговорит громко? Где брат Овнан? Почему же он молчит? Каково его мнение? Если и ему нечего сказать, то нам здесь делать нечего. Разойдемся тогда по своим домам.

– Ты бы, парень, помолчал, – пригрозил ему какой-то старик. – Тебя только тут не хватало!

– Брат Мыкир, не сердись, парень прав.

– Где Овнан? Овнан!.. Овнан!.. – вскричали разом со всех сторон.

И вот из темноты отделился и прошел вперед мужчина лет сорока, среднего роста, с широким обветренным и обожженным солнцем лицом. Его темные глаза сверкали, как стрелы, они, казалось, проникали до глубины человеческого сердца и видели все насквозь.

Овнан был вооружен не только копьем, как все сасунцы, к поясу его был пристегнут и обоюдоострый меч.

– Говори, Овнан, говори! – закричали все. И когда шум утих, Овнан заговорил:

– Слушай меня, о народ Хута! Если вы хотите спасти монастырь Святого Карапета от проклятых арабов, если вы хотите отомстить за князя Багарата, не теряйте же субботы Святого Саркиса, не сидите сложа руки. Кто знает, возможно, этот буран и последний. Покуда арабы, эти исчадия ада, застывшие и онемевшие от холода, сидят в домах наших несчастных горожан, покуда эти нечестивцы греются еще у наших очагов, нам надо напасть на них. Слава богу, мы люди крепкие, холод и жара нам нипочем. Если вы спрашиваете меня, когда нам напасть на город, то я вам скажу: незамедлительно, сейчас, в этот мороз и буран. За четыре часа мы дойдем до Муша и ворвемся в город, когда разбойники будут еще крепко спать предрассветным сном. А когда мы войдем в город, совесть подскажет каждому, что надо делать. Я кончил.

Наступило глубокое молчание. Наконец священник счел своим долгом спросить.

– Братец Овнан, есть ли у тебя сведения о расположении арабов, об их аилах, раз ты так смело говоришь?

– Как не быть. И двух часов нет, как я вернулся домой. С того дня, как эти нечестивцы взяли князя Багарата в плен, у меня нет ни минуты покоя. Я был повсюду, осмотрел все, искал выхода, как его освободить. Взяв с собой около тридцати человек, я восемь дней подряд шел следом за неприятелем, но, увидев, что все наши усилия пропадут даром, а мои храбрецы зря погибнут, – повернул назад. Я был у монастыря Святого Апостола и видел, что делается в городе. Эти безбожники беспечно и спокойно сидят в Муше. Что им? Ведь Тарон стал кладбищем, никого не осталось в живых. Если бы утром со мной было человек пятьсот, ни один из этих разбойников не спасся бы от нас.

– Ну, ребята, чего же мы стоим? Идем! Идем! Овнан нас поведет! Идем! – крикнул один из горцев.

– Идем! Идем!.. – подхватила призыв и загудела толпа, теснившаяся в землянке и на дворе.

Глава вторая

Народ

Снег валил не переставая, буран свирепствовал, и людям нелегко было выйти в эту пору из домов. Поэтому, когда после полуночи у села Сарасеп, неподалеку от Муша, собралось около тысячи человек, вооруженных копьями, Овнан не стал больше ждать и повел их за собой, скользя по снегу на деревянных лыжах, издавна применяющихся местными горцами.

Он приметил, что ветер дует в спину, и это немного облегчало ужасающе трудный поход, а мысль, что они скоро встретятся с вражескими войсками, и надежда на победу еще больше поднимала дух воинов. Весь Сасун знал, что Овнан не знает усталости, что он никогда не падает духом, ничего не боится, и поэтому сейчас, скользя впереди отряда, он уверенно вел людей за собой. По древнему обычаю, шагая по снегу, передние из них постепенно отставали, а задние проходили вперед, как делают журавли в перелетах.

Луна, время от времени появляясь из-за облаков, тускло освещала снег, и все темные предметы вырисовывались отчетливее.

Отряд молча продолжал продвигаться. Часы текли. Ночь близилась к концу и рассвет был недалек, когда предводитель отряда неожиданно остановился и все стали за ним не понимая, что случилось.

Овнан увидел на дороге необычный снежный холм, и первой его мыслью было разбросать его. Он воткнул копье в снег, но почувствовал сопротивление. Раздались чьи-то крики, лошадиное фырканье, лязг оружия, и из-под разбросанного снега вышли четверо мужчин с лошадьми.

– Кто вы такие? Друзья или враги? – сурово спросил Овнан.

Ему громким смехом ответил самый высокий из мужчин.

– Ха, ха, ха! Если бы мы не были друзьями, вы думаете, мы жили бы в эту чу?дную погоду в этом розовом саду или ждали встречи с вами под этим снежным шатром?

– Шутить не время! – сказал Овнан. – Что вы тут делаете?

– Это я должен спросить, что вы тут делаете, тем более, что я имею больше прав, так как вы разрушили наш дом и, возможно, даже избавили от смерти, ибо никому неизвестно, сколько еще будет идти этот снег… Но вас, друзья, довольно много. Куда вы направляетесь в этот буран? На свадьбу или на дружеский пир? Храбрые сасунцы, как известно, никогда не расстаются со своим оружием.

– Да, мы идем на свадьбу, князь Гурген, – сказал Овнан, разглядев, наконец, высокого мужчину. – И чтобы не терять времени и стать соучастниками нашего веселья, соблаговолите и вы присоединиться к нам.

– Куда вы идете, братцы? – спросил негромко и серьезно князь.

– В Муш.

– Мы далеко от него?

– Осталось несколько шагов, я боюсь рассвета, как бы сыны Исмаила не увидели нас.

– Я сам с трудом различаю тебя, где этим нечестивцам разглядеть что-нибудь.

Овнам не ответил ему и зашагал быстрее уверенный, что князь Гурген, укрывшийся от бурана под снегом со своими всадниками, присоединится к ним, ибо он понял, что отряд Овнана идет против врагов армянского народа и армянской веры.

Наконец зоркие глаза Овнана разглядели высокий купол Мушской церкви, построенной в центре города князем Багаратом. Он остановился и разбил свой отряд на три части. Одна из них под его предводительством должна была вступить в город с юга, другая – с востока, а третья, обогнув город, – войти с северо-запада.

Так они и напали на Муш с трех сторон. Когда в городе раздались громкие, воинственные крики сасунцев, арабы потеряли голову и, увидев себя окруженными неприятелем, с отчаянными воплями разбежались по городу. Пленные армяне, получив свободу, приветствовали горцев радостными возгласами.

Востикан[9 - Востикан – арабский наместник верховного эмира, полновластный правитель армянских земель.] Юсуф, сын Абусета, который в это время нежился на перине во дворце Багарата, вскочил с теплой постели и растерянно стал метаться, спрашивая, что происходит. Когда ему доложили, что «дикие и кровожадные» горцы осадили город и уже ворвались в него, он выбежал из дворца и укрылся на колокольне церкви Спасителя. Он дрожал от страха, зная, что и там ему не будет спасания от горцев. Сасунцы окружили церковь. Несколько человек поднялись на колокольню и тут же прикончили его, пронзив насквозь копьем.

Тем временем князь Гурген нашел своих родичей Арцруни, бывших заложниками у Юсуфа, и освободил их из темницы. Сасунцы ликовали и радостно делили между собой добычу.

Веселье царило повсюду, армянские воины распивали вино из дворца князя Багарата, которое и грело, и веселило их. По улицам города разносились радостные песни. Небольшой отряд армян во главе с Овнаном очищал церковь Спасителя от грязи, трупов и крови.

На второй день утром под куполом церкви неслись ввысь уже не арабские молитвы, а псалмы горцев во славу бога, ниспославшего армянам победу.

В тот же день, когда солнце уже ярко светило, а снег слепил глаза, армяне стали вывозить из Муша в Хут взятую у арабов добычу.

Овнан, сложив на груди руки, смотрел на эту картину. Услышав за собой шаги, он обернулся и увидел князя.

– Брат Овнан, – сказал Гурген, – почему ты бездействуешь, когда все работают?

– Упаси меня бог от такой работы, – ответил Овнан. – Все что увозят сасунцы, это наше, армянское добро. Варвары, идя к нам в Армению, кроме своих черных лиц, мечей, лжи и проповеди своей отвратительной веры, ничего не приносят с собой. Все это богатство вывезено из Васпуракана[10 - Васпуракан – обширная область в исторической Армении, расположенная к востоку от озера Ван. После освобождения страны от арабов здесь в X–XI веках существовало Васпураканское царство Арцрунидов с центром в городе Ване.] и Тарона. Сасунцы имеют право его вывозить, потому что владельцев не осталось в живых. Но я, если бы было возможно, раздал бы все это тем несчастным пленным, жены и дети которых неизвестно где и кому достались.

Говоря так, этот мужественный человек отвернулся, чтобы скрыть слезы. Но он умел владеть собой, и слезы застыли в его глазах. Князь Гурген внимательно смотрел на этого необыкновенного горца. Овнан был типичным армянином с твердым и сильным лицом простого человека из народа.

Заметив, что князь разглядывает его, он устремил свой острый взор на Гургена и одним взглядом прочел на его молодом лице уверенность, граничащую с дерзостью, неуемную силу и храбрость, казалось, им самим, еще неосознанную. На его ясном лице не было ни одной морщинки, большие, темные глаза смотрели вокруг весело. Высокий и статный князь Гурген был очень хорошо сложен. Одет был он просто, но со вкусом. Оружие и латы его были из железа, но выложены золотом и серебром. Конь его, которого слуга держал под уздцы, чистокровный армянский рысак, не спускал глаз со своего владельца и легким ржанием давал знать о себе. Князь успокаивал его, время от времени приговаривая: «Сейчас, Цолак, сейчас».

– Собираешься уезжать, князь? – спросил Овнан спокойно.

– Да, брат Овнан, – ответил Гурген, – но наш разговор такой серьезный, что я не могу расстаться с тобой, не задав тебе нескольких вопросов. Вот вы, сасунцы, храбро выполнили свой долг, а как вы поступите завтра, если халиф вместо Юсуфа пошлет сюда Якуба, Ибраима, Абдула и ваш город Хут осадит войско в 150 000 человек? Я об этом все думаю со вчерашнего дня и боюсь, что ваша радость скоро сменится печалью, а вся эта добыча, не пройдет и года, как попадет в Аравию.

– Очень возможно, потому что армянин – не человек.

– Ах, мне уже надоело слушать о том, что «армяне недружны», что «армянин не любит свою нацию», «армянин любит чужестранцев», «армянин – негодяй», «армянин труслив», будто тот, кто это говорит, сам не армянин, будто среди других наций: греков, персов, сирийцев, арабов – нет таких. Сколько на свете лиц, столько и интересов, характеров и положений. Глуп тот, кто хочет сделать возможным невозможное. Я тебя спрашиваю о деле, потому что ты не только человек дела, но, вижу, и умница. Скажи мне, что по-твоему должен был делать армянин, если бы он был человеком?

– Вопрос твой уместен, и ответ на него готов, но я боюсь, что он может обидеть и возмутить такого благородного и храброго князя, как ты.

– Прошу тебя, я считаю своим долгом говорить с тобой во имя армянского народа и христианства.

– Тогда я скажу. Все армяне, где бы они ни были, должны объединиться и решать свою судьбу без нахараров[11 - Нахарары – армянские феодалы, крупная и средняя землевладельческая знать.]. Тогда только, возможно, армянский народ найдет свое спасение.

Это неожиданное мнение изумило князя и вызвало на его лице легкую краску. Но он спокойно ответил:

– Какими преступлениями заслужили нахарары такую лютую ненависть? Я знаю, что среди нас и наших предков много людей с недостатками, среди нахарарских родов много было глупцов и негодяев, но ведь среди них были и такие, которые могли бы составить честь и славу истории великих народов. И если бы изъятие их могло бы принести пользу и спасение моему народу, бог свидетель, я бы дал свое согласие, чтобы кончить этот кровавый спор. Но я очень сомневаюсь, что после истребления этих князей на их месте не станут их убийцы и не будут действовать еще хуже… Твое желание когда-то сбылось в Нахичеване[12 - Нахичеван (Нахчаван) – один из крупных городов средневековой Армении. Арабы в 706 г. обманным путем заманили сюда около 800 нахараров и азатов и сожгли их в церквах города.], и деды этих арабов, которых ты сегодня пронзал копьем, какие-нибудь Кашимы и Абдулы, сжигали армянских нахараров и храбрецов. Этому пиршеству не хватало только армянских рук, чтобы разжечь пламя, зажженное мусульманами.

Но я сглупил и не выждал, чтобы узнать, за что ты так враждуешь с князьями и знатью. Я знаю, что ты находился у них на службе, сидел с ними за одним столом и жил в их домах. И я знаю, как безгранично любил тебя князь Багарат.

– Прежде всего, князь, ты должен знать, что я для спасения князя Багарата забыл о своем домашнем очаге. Ты должен знать, что когда все советовали князю отозваться на приглашение востикана, чтобы не вызвать его гнева, я просил и умолял его не ездить к нему и остерегаться этих вероломных людей, считающих за честь не только проливать кровь христиан, брать в плен и грабить их имущество, но ложными клятвами обманывать их и изменять своему слову. Но князь Багарат не послушался меня.

Я говорю тебе эти слова, князь Гурген, не для того, чтобы доказать свою верность и дальновидность. Я ведь не враждовал ни с князьями, ни с азатами[13 - Азаты (букв. свободные) – вообще правящее сословие дворян-землевладельцев. В более узком смысле – мелкая знать.]. Я спокойно и счастливо жил в своих горах и жил бы так, если бы князь Багарат не разыскал меня, не взял к себе и не внушил, что единственной причиной несчастья армянского народа является дворянское сословие.

Да, после долгих наблюдений в течение двенадцати лет я убедился, что, когда во главе народа становится один человек или одно сословие, пользующееся славой, почестями, уважением, то он должен считать своим долгом не только пользоваться этим, но и руководить народом. А разве наши нахарары, князья, дворяне и азаты выполнили этот долг? Я расскажу тебе и с душевной болью расскажу, о Гурген, как они выполнили его. Когда один из персидских царей изменнически убил армянского царя, нахарары армянские без сопротивления перешли на сторону изменника[14 - Речь идет об армянском царе Аршаке Втором (345–367 гг.), вероломно захваченном персидским царем Шапуром II.]. Один из царских сыновей спасся от резни, вырос и с помощью чужеземцев освободил свою страну от врагов. Этот царевич спас свой народ и стал для армян вторым Просветителем. Нахарары умолили молодого царя вернуться на свой престол, а через некоторое время отравили его[15 - Имеется в виду сын Аршака II царь Пап (368–374 гг.), который по наущению армянских князей, а также духовенства, недовольного его политикой в отношении церкви, предательски был убит римлянами во время пира.]. Вот как они поступили с достойным царем. Когда же на армянском престоле воцарился глупый, негодный человек, они предали его чужеземцам, нечестивым персам и погубили свое царство. Не говорю уже о Меружанах, Васаках, Гедеонах[16 - Имена армянских князей-изменников.], которые стали причиной кровопролитий и увода народа в плен.

Вернемся теперь к нашему времени и посмотрим, что сделали эти нахарары и как они правят народом, Вот теперь Васпуракан все время посылает неверным арабам заложников и богатые дары. Земля Таронская утопает в крови, а народ стонет от цепей и рабского ярма. И в такое время уже год, как князь Григор Сюнийский и Бабкен Сисакан воюют между собой, точно мало у нас чужеземцев, с кем надо воевать.

Ты потомок двух знатных нахарарских родов Арцруни и Мамиконянов, ты должен знать, почему Багарат, отчаявшись и не дождавшись помощи от соседей, попросил помощи у чужеземцев – он не был уверен в своих нахарарах. Та же участь ждет наших князей, которые являются не владетелями несчастной Армении, а тиранами. Они не могут защитить ее от чужеземцев. Потакая своим слепым страстям, мелкому и низкому честолюбию, они роют яму самим себе и своему народу. Храбрые и непобедимые в бою, они безжалостно проливают кровь своих подданных, разоряют страны таких же армян. Что для них армянин? Ничто! Вот, мой храбрый князь, почему я, огорченный всеми этими бедствиями, сказал тебе столько неприятного. Поверь, что мной руководит не зависть и не жажда власти. Я болею только о своем народе, покорном своим духовным и земным князьям, который гибнет ежечасно и духовно, и телесно.

Он умолк. Наступило глубокое молчание. Овнан, сын народа, молча опустил голову. Молодой князь также не поднимал головы. Немного погодя, князь, казалось, очнувшись от сна, вспомнил о чем-то. Не ответив ничего Овнану, простился с ним, приложив руку к сердцу, и подал знак, чтобы ему подвели коня, вскочил на Цолака и повернул на восток, сопровождаемый слугами и освобожденными им заложниками, князьями Арцруни.

Глава третья

Волшебное зеркало

Овнан, опершись о копье, долго смотрел вслед небольшому отряду.

«Возможно, Гурген и обиделся на меня, разгневался, но разве то, что я сказал ему, неправда? Он мог бы мне сказать, что если нахарары и князья глупы и негодны, то народ, подчиняясь их своенравию и произволу, как бессловесное животное, еще глупее и негоднее. Это был бы справедливый ответ на мои слова. Но что делать? Восстанавливать, раздражать народ против своих вековых владетелей и князей в такое время, когда арабы, с одной стороны, греки – с другой, топчут эту несчастную страну и хотят стереть с лица земли армян? Магомет учит своих учеников быть безжалостными и неумолимыми с христианами, а христиане-греки не запрещают им притеснять христиан-армян. Два государства, арабское и греческое, воюют друг с другом и губят Армению. Вчера император Теофилий напал на нас, разорил страну и увел в плен народ; сегодня, откуда ни возьмись, явился Абу-Джафр еще больше разорять и губить Армению. А наши нахарары вместо того, чтобы спасать свою страну, из-за жалкого тщеславия и бессмысленной жадности воюют между собой и изменяют друг другу, А ты, армянин, ты, христианин, должен быть свидетелем этого кошмара, ты, бедный Овнан, будь равнодушен, как камень, и смотри, как братья твои умирают в мучениях, как дети твои изменяют своей религии, своей нации, погибают из-за них, жена твоя и дочь уводятся в чужую страну служанками и наложницами убийц и насильников, заглушая в лязге цепей свое горе и рыдания. Вот судьба несчастных армян уже несколько веков. А духовенство, друг и приятель наших нахараров, говорит нам: „Это все послано нам за наши грехи“».

Продолжая раздумывать об этом, Овнан с сокрушенным сердцем пошел по направлению к городу. Ни разгром врага, ни освобождение пленных, ни спасение заложников не вызвало улыбки на его лице, особенно, когда он вспоминал пророчество Гургена. Время от времени он невольно оборачивался и грустно смотрел вслед отряду, едущему в сторону Васпуракана. Все вокруг были заняты только грабежом. С большим трудом Овнан собрал своих товарищей и напомнил им, что они должны еще освободить монастырь Святого Карапета. Сасунцы повскакали с мест, побросали все и с громовым криком «Пойдем на монастырь!» последовали за Овнаном, который твердо шагал впереди, прикладывая изредка руку ко лбу, славно отгоняя мысль, упорно возвращающуюся к нему. Овнан изредка поглядывал на ясное, сверкающее небо. Но солнце едва грело землю. Воины сасунцы стремились вперед, охваченные мыслью об освобождении занятого арабами монастыря Святого Карапета. Они во что бы то ни стало хотели засветло дойти до монастыря. Их предводитель смотрел на небо и просил у бога только одного, чтобы не сбылось пророчество Гургена. Он все время повторял: «Господи, неужели из-за меня должна пролиться армянская кровь? Я ведь хочу только одного – спасения своего народа!»

Несмотря на мучительные думы, Овнан продолжал шагать впереди. Горцы не отставали от него, было видно, что он пользовался большим уважением и доверием своих земляков.

Этот человек, не будучи никем избранным, не имея состояния и знатного имени, пользовался на горе Сим огромным уважением, ибо все знали его бескорыстие, знали, что он беднее многих из них, хотя долгие годы был любимцем князя Багарата. Всем – было известно, как помогал Овнан словом и делом неимущим и несчастным и как неумолимо суров был к угнетателям и нечестивцам. К этим его качествам надо добавить еще его грамотность, что было большой редкостью в то тяжелое время и в этих горных краях считалось чем-то сверхъестественным. Много раз после того, как священник прочитает над больным свое «Исцелися», родные больного просили Овнана прочитать над ним евангелие, и многие находили, что его молитва исцеляла больных. При этом все видели, каким вдохновенным становилось лицо Овнана, как сосредоточенно смотрели его глаза и как этот сильный человек смиренно говорил, что он чувствует силу слова Христова. Наконец, брат Овнан был для сасунцев чем-то вроде святого, и когда он по делу покидал село, то многим казался Моисеем, исчезнувшим на глазах израильтян на горе Синай. Если в окружении Овнана и попадалось несколько негодных и завистливых людей, каких немало везде и всегда, то они не решались даже рта раскрыть.

Солнце уже близилось к закату, когда неожиданно показался отряд арабов, движущихся навстречу сасунцам, якобы для оказания им дружеского приема. По приказу Овнана армяне разбились на небольшие отряды и, образовав четырехугольник, напали на арабов, стремясь остановить их.

Хоть множество арабов и было истреблено при этом, все же часть конников, прорвавшись сквозь пешие отряды горцев, сумела пробраться через границу Армении и донести своим, что армяне разбили их наголову и убили наместника халифа.

Монастырь Святого Карапета был освобожден, и часть сасунцев уже возвращалась к себе в горы. Овнан, отделившись от них, задумчиво продолжал идти вперед. Дойдя до церкви, он вошел помолиться. Все думы и мольбы этого благородного человека были только о том, чтобы пророчество Гургена не сбылось. Сердце его трепетало при мысли, что он может стать причиной несчастья своего народа.

Наконец, игумен и монахи отслужили молебен во славу спасителей и пригласили Овнана со всеми оставшимися товарищами в трапезную поужинать с ними. Естественно, что за трапезой все разговоры были о сражении и о победе горцев. Один Овнан говорил мало и вскоре, отговорившись усталостью, вышел, чтобы отдохнуть на стоге сена.

Через несколько часов он проснулся, и усталости как не бывало. Колокол звал монахов в церковь. Овнан одним из первых стал у входа в храм. Служба уже началась, когда вдруг он почувствовал на плече чью-то руку. Оглянувшись, Овнан увидел высокого, худого старца с длинной белоснежной бородой. Широкое серое шерстяное одеяние его доходило до пят. Смуглое морщинистое лицо и большие черные глаза светились добротой. Не говоря ни слова, он взял Овнана за руку и вывел из церкви. Когда они оказались одни под лунным светом, старец сказал:

– Пойдем за мной, Овнан, если хочешь, чтобы завеса будущего разверзлась пред тобою и показала божественную тайну грядущего. Пойдем, со мной, не бойся.