скачать книгу бесплатно
***
Одной игрой мы, конечно, не ограничились, тем более что симулятор выдавал тот же результат: вероятность новой волны безумия составляет восемьдесят процентов от усреднённого уровня. Ни больше, ни меньше.
Следующую игру мы создали сами, и она здорово отличалась от первой. Основную идею мы с Лантом обдумывали параллельно, даже не подозревая об этом, и заговорили о ней неожиданно друг для друга.
– Эта игра хорошая, но нужно что-то другое. – Лант ел нежное суфле, рецепт которого нашёл в местных архивах – это как раз был день его дежурства по столовой. – Люди играют поодиночке и это их всё больше разъединяет.
– Я тоже об этом думала. – Я налила себе чай. – Нужны командные игры, иначе им всё скоро приестся. А когда люди что-то делают вместе, то и психика меньше разрушается, и, уж простите за пафос, нравственность, хотя о ней здесь говорить не приходится, как и о пороке. Они тут вообще не имеют представления ни о том, ни о другом.
– Я пересмотрел подборку игр, но ничего подходящего не нашёл. – Он потянулся к кофейнику. – Все командные игры сделаны в основном под войну. Если мы попытаемся их повторить, то люди вообще слетят с катушек.
– А если сделать игру самим? – Я взглянула на него. – Придумать сценарий?
– Нужна основа! А её взять неоткуда.
– Как раз наоборот! Вы же сами говорили, что местные – дети. Они сейчас, наверное, на уровне трёхлеток по психическому развитию, так что для них самое лучшее – сказки. Наша игра у них потому так и пошла, а идеи Эмиля Линдсея никто не оценил, даже он сам признал, что ничего не получается.
Вскоре мы, перебрав несколько сказок, остановились на нелюбимой мной, но знакомой нам обоим «Озме». В ней был тот плюс, что приключения происходили в основном в большой компании и все герои оказывались в них задействованы. Вскоре мы придумали сценарий и доработали правила: если в группе погибал хоть один игрок или моб, вся игра откатывалась к последней точке сохранения, а в конце игры все участники – и реальные игроки, и мобы, – должны были быть живы и в своём реальном (в понятиях игры, конечно) облике.
Эта игра оказалась гораздо популярнее первой, хотя для победы над Королём Гномов требовалось намного больше сил, знаний и, что для местных было совсем непривычно, дружбы. Если осознание того, что все участники должны быть целы и помнить о взаимовыручке, возникло довольно быстро, то понять, что спасение мобов-солдат для победы так же важно, как и спасение людей, участники смогли далеко не сразу и не все. В первое время некоторые команды, бывало, по неделе застревали в игре, пока им не удавалось собрать вместе и в натуральном виде всех игроков. Особенно тяжело приходилось тем, кто играл Железного Дровосека: найти заколдованного игрока удавалось иногда лишь с двадцатой попытки. Зато сколько было шуток над теми «счастливцами», кому выпадал жребий отыгрывать всё в виде курицы Биллины! Славившийся своими кулинарными талантами Франц Фишер так вошёл в образ, что и после игры сохранил птичий облик и продолжал нести яйца, пытаясь накормить ими всех, кто попадался ему на пути, из-за чего получил новое прозвище Яйценоского. Особая пикантность заключалась в том, что он был очень старомодных взглядов, то есть предпочитал в качестве партнёрш исключительно женщин, даже вариант «я поменяю пол на время свидания» он отвергал сразу, так что ни один красавец Петли за всё время не мог похвастать его вниманием, а вот свежеснесённым яйцом… Впрочем, он сам их не нёс, а только создавал в специальном кармане своего экстравагантного костюма.
***
– Деми, к вам можно? – заглянул в мою гостиную Лант. За прошедшие почти три месяца знакомства мы привыкли друг к другу и часто сидели то у него, то у меня, болтая о не связанных созданием игр или светскими визитами делах.
– Заходите. У меня прохладно. Сок будете?
Лант зашёл в притенённую – солнце уже ушло на другую сторону дома – комнату, облегчённо вздохнул:
– В мастерской сейчас вообще пекло. Придётся переделывать, то обычные кондиционеры не справляются.
– А возможности браслета?
– Никак не пойму принцип работы местной техники, – с лёгким смущением вздохнул Лант, – и поэтому не хочу лишний раз ею пользоваться. Знаю, что надёжная, но… всё-таки у меня техническое образование, хочется представлять, чем пользуешься.
Я понимающе кивнула и взяла графин со смородиновым соком. Он был кисловатый, почти несладкий и хорошо освежал. К тому же напоминал клюквенный морс, что я особенно ценила. Наливая сок, я улыбалась про себя. Мне было приятно, что напряжённость между мной и Лантом постепенно исчезала, он начинал спокойно общаться, не срывая на мне раздражение и непонятную злость на что-то, известное лишь ему самому. Человеком он был хорошим, но… Наверное, в его прежней жизни было что-то, что он вспоминать не хотел, а всё, что теперь нас окружало, постоянно напоминало ему об этом. Теперь прежние проблемы постепенно забывались и Лант к моему, да и своему облегчению стал общаться спокойно, без прежней вечной колючести, даже иногда говорил вот о таких вещах, как задетое самолюбие технаря.
Пока я наливала сок, он привычно оглядывал комнату.
– А где ваза с камнями? – удивился он. – Убрали?
– Да, наигралась, – улыбнулась я. Если Лант в плохом настроении уходил в мастерскую или срывался на мне, то я в таком случае сбегала в бассейн или пересыпала камушки, и теперь, тоже постепенно привыкнув к новым условиям, перестала нуждаться в такой релаксации. Понадобится – снова сделаю, это секундное дело.
– А это что? – Он кивнул на стоящую на полке лакированную доску, на которой морилкой была нарисована непропорционально длинноногая то ли Диана, то ли амазонка в корсаже, шортиках и античных сандалиях с высокой, до колен, шнуровкой. Кажется, образцом для неё выбрали солистку с какой-то обложки группы ABBA, я когда-то натыкалась на похожую фотку. Но мужские мечты превратили её в нечто напоминающее сложенный грудастый циркуль. Правда, очень симпатичный, по крайней мере мне она с детства нравилась. А вот Ланта она сильно удивила.
– Вы же другие картины любите.
– Это не картина, а нарды. Умеете играть?
– Нет, первый раз слышу.
Я сняла с полки плоскую, пахнущую лаком и деревом, глухо грякнувшую фишками коробку, положила на стол. Лант с интересом рассматривал изображение на коробке.
– Рисунок для игры?
– Нет, просто так, для красоты.
Я раскрыла коробку, в которой лежали полупрозрачные круглые фишки – зелёные и оранжевато-розовые – и две чёрных игральных кости.
– Пластик? – снова удивился Лант. – Я думал, что хотя бы стекло.
– Мне такие нравятся. Хотите сыграть? Только… если да, можно, я буду играть зелёными?
Ланту стало интересно, он внимательно слушал незамысловатые правила, потом расставил свои фишки. И удивлённо взглянул на меня, когда я перевернула одну свою фишку – в отличие от остальных не тёмную, а светло-зелёного цвета, – и поставила её первой в ряду. Заметив его удивление, я немного смущённо объяснила:
– Это не в правилах, это моя привычка. Ну что, кидаем кости? У кого больше выпадет, тот и ходит первым.
Партии в нарды короткие, особенно когда играют новички или сугубые любители вроде меня, так что вскоре Лант, проиграв раза два, разобрался в правилах, почувствовал уверенность и даже смог полностью заблокировать мне ходы. И… открыл проход. Намеренно открыл, я это поняла сразу. Мне осталось только провести последнюю фишку и выиграть в абсолютно провальной партии.
Я встала:
– Я не буду с вами играть. Вы играете нечестно, поддаётесь.
– С чего вы взяли? – попытался соврать Лант. – Ошибся, вы воспользовались этим, вот и всё.
– Перестаньте врать! Я отлично знаю, что к чему, много лет играла.
– И выигрывали? – Лант усмехнулся с уже подзабытым презрением. – Играли, чтобы выигрывать. Вы и приметы все соблюдаете, фишки переворачиваете. Чего потом жалуетесь, что выигрываете? Где логика?
– Я играла ради игры. Фишка… – На меня тоже накатило раздражение, а больше – обида. Нарды остались в том далёком прошлом, о котором нельзя было вспоминать здесь, в этом сумасшедшем мире. Нельзя не из-за запретов Шалорна. Просто нельзя. Это игра другого мира и времени – того, что уже не вернётся. И светло-зелёная фишка с вытертым ободком по верхнему краю – я всегда клала её именно перевёрнутой – тоже не должна была быть здесь. Зачем я всё это вспомнила?
Я схватила эту, когда-то счастливую, и совсем не в игровом смысле, фишку, опрокинув при этом всю доску, и швырнула зелёный кругляшок в окно, далеко в кусты, что росли около нашего дворца.
Лант молча вышел из комнаты.
Доску с нардами я уничтожила: незачем делать здесь такие вещи. Навела порядок в комнате, сходила в бассейн, чтобы успокоиться. В этот день было моё дежурство по кухне, но ничего не хотелось делать. Лант сам вполне может приготовить, браслет на руке есть. А мне ничего не хотелось. Хорошо, что в этот вечер не намечалось гостей, можно было побыть одной, отдохнуть.
Я стояла у окна в библиотеке, смотрела на заходящее солнце, слишком маленькое и тусклое по сравнению с солнцем нашего мира. Лант подошёл, встал рядом, тихо сказал:
– Я не хотел вас обижать. Обычно люди играют чтобы выигрывать, все, кого я знал, стремились к этому. А вы так проигрывали, что… Я думал, вы расстроитесь из-за проигрыша.
– Я хочу выиграть! – Я обернулась к нему. – Но не в нарды. Есть намного более важные игры. Нам нужно выиграть у Петли. Нам троим – мне, вам и Шалорну.
– Это верно. Но… нарды для тебя тоже были важны. Они – из прошлого. Я это не сразу сообразил. Прости.
Он вложил в мою ладонь что-то влажное, сжал её в кулак.
– Прости. Я больше не стану тебя задевать.
И вышел из комнаты.
Я разжала пальцы. На ладони лежала бледно-зелёная фишка. Та самая, с потёртым верхним венчиком, нетронутым донцем с наплывом пластика – именно из-за желания сохранить донце я в детстве и переворачивала фишку, – и с вдавленной в верхнее углубление мокрой землёй и травинками. Сделать вторую такую он бы не смог, не успел бы запомнить, как она выглядит, я это запоминала несколько лет. Он смог найти её там, в кустах и траве. Я снова сжала пальцы. Иногда молчаливая память бывает нужна, и прошлое меняет будущее через десятки лет.
С этого дня мы с Лантом перешли на «ты».
***
Шёл четвёртый месяц нашей жизни в этом мире, и мы готовили новую игру, намного более сложную и непредсказуемую не только для местных, но и для Ланта. Сюжет её предложила я, вспомнив прочитанные когда-то юмористические рассказы. История по русским сказкам поразила Ланта ещё в самом начале, когда он услышал о Емеле и щуке.
– Невозможно! Это какой народ придумал, чтобы просто так всё делалось? – Он слушал моё чтение, то и дело прося объяснить, что к чему. Я пожала плечами: вроде всё понятно, да и у других народов похожее есть. Но Лант переключился на другое:
– Ты уверена, что хоть кто-то из них пройдёт игру? В ней же нет ни капли логики!
– Всё вполне логично, особенно для детской психики. Уверяю, они отлично справятся.
– Но… – Он замолчал, потом согласился: – Хорошо, попробуем. Сколько тут локаций? И игроков?
– Надо посчитать. – Я стала листать книгу. – С локациями всё равно будем думать, а игроки… игра может быть рассчитана и на одного, и на группу, но больше шести-семи человек пускать нельзя, а то они мешать друг другу станут. Здесь их… шестеро.
– Значит, максимум на семерых надо считать, а каждая локация – по несколько сот метров…
– Можно делать её звездой и заполнить пустыню паркетом. – Я попыталась нарисовать, но у меня ничего не вышло.
– Подумаем, но идея хорошая, давай делать.
Мы подумали, подумали, и создали вот этот макет, который сейчас стоял на столе. И прокрутили на симуляторе вероятные варианты развития игры. Потом снова всё пересчитали, и ещё раз. И ничего не поняли. Результат был странным. В ближней перспективе вероятность волны безумия уменьшалась в несколько раз, что нас очень радовало, но потом, по прошествии долгого времени, увеличивалась почти в два раза по сравнению с усреднённым значением.
Мы пытались разобраться, почему так получается, и приходили к одному и тому же: в мире вечного удовлетворения всех желаний и отсутствия хоть каких-нибудь реальных перемен разумные существа жить не могут. Наши игры, о которых сейчас говорили даже некоторые обитатели резерваций – те, кому хозяева разрешали выходить оттуда, и кто сам хотел контактировать с «большим миром», – приносили местным временное облегчение, ощущение единения, общей цели. Но потом все возвращались в свои дворцы и дома, к райскому беспроблемному существованию оранжерейных цветов, и… Каждая игра в отдельности снимала напряжение, но все вместе они усиливали реакцию на окружающее, приводя к катастрофе, пусть и отложенной, но ужасной даже по сравнению с прошлыми вариантами.
– Что он от нас хочет? – ворчал Лант, садясь за покрытый крахмальной скатертью стол и ожидая, когда робот-лакей положит ему первое – суп а-ля тортю. Я пожала плечами:
– Хочет решить квадратуру круга и изменить этот мир, не меняя его. Он чувствует ответственность за людей и бережёт их как умеет. Безопасность людей здесь зависит от неизменности мира.
– Это как засунуть ребёнка в ящик и надеяться, что стенки помешают ему вырасти. – Лант взялся за ложку. – Ты читала Гюго?
– Пыталась, но не осилила. Но откуда этот образ, знаю, в детстве фильм видела.
– Вот и здесь такое! Засунули людей в «ящик» – петлю времени – и думают, что это защитит их от развития. Но дети-то растут!
– И или погибают, или уродуются, причём и психически. – Я попробовала суп и удивилась про себя, чего такого особенного в этом знаменитом а-ля тортю? Обычный бульончик, и всё. – Ты слышал про русского царя Ивана Антоновича?
– Нет. – Он с любопытством взглянул на меня. – Что с ним было?
– Это русская «железная маска». В восемнадцатом веке в России была путаница с престолонаследием и власть обычно получали в результате заговора. В середине века после смерти Анны Иоанновны на трон посадили младенца Иоанна Антоновича – ему тогда и года не исполнилось. Его мать была наполовину русской, внучкой Петра Первого, отец – немцем из захудалого княжества, и оба совершенно необразованны. Дочь Петра, Елизавета, устроила переворот, но, как ни странно, племянницу свою, мать царя-младенца, не убила, просто сослала со всей семьёй в жуткое захолустье. А через несколько лет в Петропавловской крепости Петербурга появился узник, о котором было известно только, что с ним никому нельзя разговаривать, лишь приносить еду, и всё. Лет через двадцать, уже при Екатерине, один из офицеров попытался устроить побег узника, но тот был полуслепым, очень слабым и психически остановился на уровне примерно шестилетнего ребёнка. Его застрелили при попытке выйти со двора.
– Царь-узник? – Лант заинтересовался. – А ты откуда знаешь?
– Училась хорошо и историю люблю, – отшутилась я. – Но я имела в виду…
– Что здесь люди – как тот маленький царь? – Он задумался. – Да, только они, в отличие от него, сидят в роскошной камере и играют в дорогие игрушки. Но результат одинаков. Шалорн требует от нас невозможного!
– Скинем ему разработку игры и умоем руки. – Я взялась за лангет с пюре из каштанов. К моему разочарованию, это пюре тоже оказалось совсем не таким вкусным, как описывали в книгах, обычная картошка вкуснее.
***
– Ну, милый Лант, что вы создали на этот раз? – Мэд Менгель демонстративно сняла несуществующую пушинку с плеча Ланта, он, сдерживая недовольную гримасу, отстранился.
– Прошу испытать, уважаемая Медея. Ваш выход – в первой семёрке.
– А как же жребий? – проворчал никогда не отказывавшийся от развлечений и бесконечно критиковавший их Алекс Кёнинг, которого тут же поддержала такая же недовольная Лина Ли:
– Вы говорили, что всё будет честно!
– Разумеется. – Я официально улыбнулась высокому черноволосому Алексу в показушно-скромном костюме вроде нашего спортивного и невысокой, худой и странноватой с виду – кажется, она была потомком одновременно азиатов, негров и латиносов – Лине Ли. – Здесь пятнадцать полигонов, и все пятнадцать команд – первые. А жребий, распределяющий вас по командам, будем тянуть сейчас. Кто станет доставать жетоны?
– Мои бутрески, – тяжело шагнул вперёд Сансзорей – тот самый четырёхрогий великан, которого я видела в первый день на вечеринке Камелии. Он был одним из немногих, кто нравился мне в этом мире, хотя зачастую казался невыносимым в своём пессимизме.
– Вы привели их сюда? – поразилась Лисси Зеферино, не любившая этих сектантов, слишком противоположных во всём жизни нежной красавицы.
– И они будут здесь? – жеманно растягивая слова влезла в разговор Лили Голд – дальняя родственница и словно бы плохая копия Камелии Дзинтарс. Если Камелия была по манерам и живости ума аристократкой в лучшем смысле этого слова, то у Лили оставались одни манеры, несколько «пересушенные» и иногда подводившие её. – Ах, дражайший Виктор, я так хочу их увидеть. Говорят, они – нечто совершенно необыкновенное и древнее?
– Вон они. Я немного изменил их, но они этому даже рады. – Виктор указал на группку нелепых созданий: невысокие то ли люди в одинаковых серых балахонах, скрывающих фигуры и лица как глухие чадры мусульманок, то ли грибообразные существа с обвисшими до земли складчатыми шляпками, на которых яркой голубизной горели спокойные, как у юродивых, глаза.
– Но что они будут делать вне резервации? – поинтересовалась уже Мэд Менгель, бросив наигранно призывный взгляд на пошедшего пятнами и заулыбавшегося как ребёнок капитана Уиткинса. – Они так скучны и однообразны и совсем не интересуются сексом. Почти как вы, Лант. Может, возьмёте их к себе? У вас ведь ещё нет резервации?
– Не думаю, что имею право лишать господина Сансзорея этих друзей. – Лант едва заметно поморщился, потому что любой разговор обе красавицы – и Медея, и Мелисса – сводили к постельным (земным, водяным и даже небесным) утехам, а он отлично помнил первый наш день в этом мире и если и реагировал на такие намёки, то только слегка бледнея и оглядываясь в поиске возможного пути бегства. Я не смеюсь: у меня на местных кавалеров был такой же условный рефлекс, поддерживавшийся необходимостью хотя бы иногда общаться с Адонисом и Уиткинсом с подчинёнными. Последних урезонить было проще: грубые вояки отлично понимали силу, и мне хватало показать им специально сделанный пистолетик, стрелявший временно отбивающими мужскую охоту пулями-ампулами. С Адонисом было сложнее. Хорошо, что сталкивалась я с ним обычно перед игрой и с огромным удовольствием придавала Гэотуэю-младшему максимальное ускорение в сторону главного босса игры.
– Что вы, Виктор, от нас хотите? – подошёл к нам один из бутресков.
– С кем имею честь беседовать? – переключился на него Лант.
– Не имеет значения, мы все равны перед высшей силой. – Бутреск смотрел на Ланта чистыми голубыми глазами. – Кто вы?
– Меня зовут Лант, я хозяин сегодняшнего вечера и хотел просить вашей помощи. Нам нужно определить состав команд, которые будут участвовать в игре. Не могли бы вы тянуть жребий?
– Что? – Бутреск с со сдерживаемым возмущением уставился на Ланта. – Играть, тратя энергию на бессмысленные развлечения?
– Но вы тоже пользуетесь этой энергией, – возразила я. – А нам на самом деле нужна ваша помощь.
После долгого монолога о немыслимой растрате энергии и ограничении потребностей самым необходимым – этот монолог очень позабавил окружающих, воспринимавших его чем-то вроде выступления стендапера, – бутреск всё-таки согласился. Жребий тянули он и четыре его спутника, а пятый (и шестой по счёту в их общине) перенял эстафету морализаторства, здорово напоминая мне героев старинных историй об ограниченных ревнителях традиций. Зато жребий меня, да и остальных, повеселил. Мэд Менгель и Лисси Зеферино оказывались в одной команде бойцами, а Адонис – магом той же команды. Громадному Сансзорею досталась роль вора.
Наконец все сто пять человек отправились к началу локаций, а нам пришлось общаться с занудными бутресками.
– Скажите, зачем нужно это ваше самоограничение? – После ухода команд Лант с облегчением перешёл от слащаво-напыщенной к обычной, а то и грубоватой манере,
– Траты всегда должны быть обоснованы, – ответил один из бутресков. – Мы нищие, мы берём энергию у Вселенной и должны быть рачительными хозяевами.
– С этим я согласен. – Лант взглянул на меня, прося вмешаться в разговор. – Но этот мир, кажется, тратит не так уж много энергии. Или вы хотите засадить всех в голые комнаты с сухпайком вместо нормальной еды?
