скачать книгу бесплатно
Колумбия – любовь моя
Брюс Федоров
Прочтя очередную приключенческую книгу, порой задумываешься, а бывает ли так в жизни на самом деле? Или всё, что написал автор, есть не более, чем плод его воспалённого воображения?
Ну, а если бывает? Если есть такие судьбы, которые вмещают в себя события, которых хватило бы на сто других судеб? Тогда как?
Брюс Федоров
Колумбия – любовь моя
О тех немногих, которые в эпоху перемен решились выйти из порочного круга забвения и приспособленчества и предпочли тернистый путь одиночек, сумевших не согнуться под бременем испытаний и начать воссоздавать свою жизнь с чистого листа, сохраняя в душе единственное, что у них еще оставалось, – свой собственный кодекс чести.
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел – потерял, что любил – не сберег.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна.
И окурки я за борт бросал в океан,
Проклиная красу островов и морей,
И бразильских лесов малярийный туман,
Темноту кабаков и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,
Полететь бы опять к певунье своей…
Да узнает ли старая Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел – потерял, что любил – не сберег.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
Песня из кинофильма «Судьба резидента». Слова и напев Евгений Агранович
Copуright Брюс Федоров (Bruce Fedorov) 2017 год
izdat-knigu.ru edition
* * *
Глава первая
«Н-да, сегодня солнце превзошло самое себя. Похоже, невидимый кочегар высыпал в небесную топку все свои запасы первоклассного горючего антрацита. Нет толка от того, что я неподвижно лежу, будто вывалившаяся на палубу из невода селедка. От этого ничегонеделанья только хуже становится». Антон медленно подтянул под себя вначале одну ногу, потом другую и одновременно скинул их с опостылевшей кровати.
Было так томно, так жарко, что не хотелось без острой на то необходимости шевелить ни рукой, ни ногой. С энтузиазмом размахивающие своими лопастями-лопатами потолочные вентиляторы просто бесцельно взбивали тугой, набитый стопроцентной влажностью воздух, не принося никакого облегчения. Обнаженное тело, не желавшее принимать в этот полуденный час даже лоскут самой легкой одежды, было покрыто тончайшей пленкой противной скользкой испарины, от которой хотелось как можно быстрее избавиться.
«Тогда в душ, может, там полегчает». Антон прошлепал босыми ногами по полу из досок твердого эбонитового дерева, пересек большую продолговатую комнату, выполнявшую роль основного зала для отдыха, с размещенными в ней длинной барной стойкой и огромным полукруглым диваном из дорогой кожи красноватого цвета, в который к месту и не очень были вмонтированы различные фигурные столики и подставки, на которые так удобно было ставить замороженные бутылки с отменным мексиканским пивом «Ла Корона» или высокие стеклянные фужеры с фруктовыми коктейлями.
Широкий поворот вентиля с синей кнопкой, обозначавшей подачу холодной воды, вызвал водопад струй, обрушившихся на подставленную в надежде на быстрое облегчение голову. Вода текла и текла, но не становилась прохладней.
«Наверное, те же тридцать градусов, что и в комнатах». Антон то поднимал плечи, то разводил лопатки, то вытягивал кверху руки, стараясь, чтобы вода проникла во все закоулки его молодого мускулистого тела.
«Странно, – продолжал размышлять он. – Вчера был дикий по своей разрушительной силе шторм».
Необузданные силы природы, казалось, вознамерились разметать по бревнышкам бамбуковый коттедж Антона. Невидимый в ночи Тихий океан ревел и стонал, изнемогая от охватившей его долго сдерживаемой ярости. Ветер с силой бросал в хрупкие стены и окна пригоршни тяжелых, как свинцовая дробь, водяных брызг, наваливался на хрупкое человеческое жилище своим могучим плечом, заставляя крытую металлической черепицей крышу грохотать так, будто с десяток морских чертей отплясывали на ней свою огненную дьявольскую тарантеллу.
И что же, наступил день, все успокоилось, как и не было, и вернулось на круги своя.
Даже еще жарче стало. Что не говори, а тропики всегда остаются тропиками.
Как бы то ни было, но водная процедура оказала на него свое ожидаемое воздействие. Антон почувствовал себя бодрее. Теперь можно складывать мысли.
Накинув на плечи белое махровое полотенце, он подошел к чуть-чуть запотевшему большому зеркалу и принялся с любопытством рассматривать в нем неясные очертания своего обнаженного тела.
«Должно быть, это я, тот, кто прячется за этой призрачной вуалью из водяных капель. Такой же мутный и непонятный, как и моя нынешняя жизнь добытчика изумрудов и международного контрабандиста, – заключил он. – А что будет, если я сотру эту влажную испарину с идеально ровной поверхности зеркала? Может быть, тогда, я увижу в нем отражение другого человека, бывшего всего-то полтора года назад успешным бизнесменом в далекой, упрятанной за снежными горами и бескрайними лесами России».
В те стремительные нулевые годы двадцать первого столетия Антон быстро выучил нехитрую науку, как управлять доверием ближнего и сколачивать на этом миллионы. Но и тогда он был еще другим, совсем другим под своей третьей личиной, того совсем еще молодого парня, знавшего, что такое воинское братство. Это были времена, когда на нем ладно сидел зеленый камуфляж фронтового разведчика, а за плечами была пристроена снайперская винтовка Драгунова. Тогда он, Антон Бекетов, еще верил в идеалы и в крепость данного слова и старался не задумываться на тем, кем и почему была развязана эта братоубийственная война на южных рубежах его Родины.
Антон неспешно пересек одну комнату, другую, сбросил по дороге на подвернувшийся деревянный стул ставшее никчемным полотенце и через широко раскрытый проем в стеклянной стене вышел на большую тенистую террасу, прикрытую сверху огромным непроницаемым для палящих солнечных лучей навесом.
Так во сколько же оболочек упакован каждый из нас, людей, всегда беспокойных, чем-то недовольных и постоянно требующих от жизни все новых наслаждений, а заодно и власти над этим миром, и, прежде всего, над себе подобными? Внутренний вопрос остался без ответа. Антон подошел к краю террасы и в нерешительности остановился, не решаясь поставить ногу на первую ступень лестницы, выводящей на раскаленную ленту желтого песчаного пляжа. Вместо этого он предпочел остаться в защитительной тени веранды и прислонился к одной из ее опорных круглых колонн.
Так будет хорошо – просто стоять безо всяких движений, лишь подставляя под ласковые прикосновения легкого морского бриза свое обнаженное тело, утомленное зыбким ночным сном.
Что может быть лучше, красивее, чем раскинувшийся перед тобой бескрайний синий океан и прокаленный полуденным пеклом песок, и разбросанные по дюнам островки вечно зеленных пальм, с обвисшими ожерельями из перезревших желтых кокосовых орехов? Разве можно уродовать эту совершенную картину, созданную самой матерью-природой, техническими причудами современного человека, изобретенными им для удовлетворения своего ленивого безразличия? Разве пробирающаяся по чешуйчатому стволу пальмового дерева шипастая игуана не более прекрасна, чем современная общество людей, обросшее бетонными конструкциями и чадящими в голубое небо трубами?
Природа не приемлет острых углов и примитивных геометрических построений, придуманных человечеством себе на потеху. Ну, а если будущие более продвинутые цивилизации однажды задумались бы над тем, какого памятника достоин современный человек со всеми его «достижениями», то, несомненно, им бы стала высоченная куча из миллионов тонн гниющих пищевых отбросов, щедро удобренная рваными пластиковыми пакетами, железными бочками и останками сломанных механизмов, до вершины залитая наподобие ромовой бабы густой глазурью из нефти и мазута.
«Ну ладно. Хватит об этом. Я здесь не для того, чтобы выносить приговор самому себе, коль я один из представителей этого ненасытного племени». Бросив еще раз взгляд на округлую подкову лазурной лагуны, на которой у причала неподвижно замерла его моторная яхта, Антон оторвался от колонны и вернулся в комнату отдыха, где первым делом направился к скрытому за панелями из красного дерева огромному рефрижератору с двумя дверцами. Распахнув его, он с удовольствием принялся обозревать стройные ряды покрытых тонкой вязью изморози пивных бутылок: «Ну что ж, скучно не будет», – и, выхватив две из них, понес их по направлению к низкому столу из толстенного голубоватого стекла.
Антон любил это место – небольшой островок в ста милях от тихоокеанского побережья колумбийского департамента Чоко, обращенного своим остроконечным мысом в сторону Панамы, – крохотная изумрудная жемчужина среди ультрамаринового океанского простора, обрамленная отрогами подводных коралловых рифов с голубым пятнышком уютной лагуны.
На острове проживало десятка два семей черных, как обгоревшие головешки, аборигенов, основным занятием которых была морская рыбалка, да бродили ничейные, то есть, по негласному закону, общие, худосочные свиньи с вытянутыми рылами и хлопотливые курицы, вечно занятые расклевыванием раковин морских моллюсков. Выуженные из морских глубин элегантные красавцы: дорадо, окунь или голубоватый тунец составляли основу питания местного населения, излишки которого они периодически вывозили на продажу на стихийные товарные рынки, разбросанные вдоль береговой линии южноамериканского континента. Сдав оптовым торговцам свою рыбу и выручив за нее несколько тысяч песо замызганными мятыми банкнотами, они испытывали неподдельную гордость. Сердца наполнялись гордостью, а на загорелых лицах появлялось выражение крайнего довольства.
Никогда и никто не хвалил их за то, что они ежедневно выходили в океан на промысел на своих утлых баркасах с ненадежными, вечно чихающими вонючим дымком лодочными моторами. Никто на острове не называл их дела подвигом, никто не считал их риском.
Многочисленные изголодавшиеся семьи, ждавшие их возвращения на берегу, воспринимали работу рыбаков как обычное рутинное занятие, и потому островитяне редко воспринимали гибель своих сородичей как большое несчастье. Это была их привычная жизнь. Раз за разом одно поколение сменяло другое. Сегодня жить – умереть завтра – дело привычное и естественное, как восход и заход солнца. Место в лодках, вместо сгинувших в непроглядной пучине отцов, занимали их старшие сыновья, на худые плечи которых ложилась тяжкая забота по добыче пропитания для слабых и немощных.
Но вот в те редкие дни, когда в их дырявых карманах начинали шуршать бумажные деньги, эти бедняки превращались в королей момента, так как могли позволить себе купить для своих семей молока, кукурузных лепешек-арепас, недорогих шоколадных конфет, а лично для себя – бутылку жгучего агуардьенте. Как радостно было потом возвращаться домой на свой родной забытый богом и людьми остров, потому что тогда они могли не отводить глаза под вопросительными взглядами своих вечно полуголодных детей и женщин. Гордость и почти исчезнувшее уважение к себе наполняли их бесхитростные души на несколько дней. Вмести с ними под утлые крыши ветхих хижин входил праздник, и начинали звучать смех и оживленные голоса довольных всем и вся домочадцев. Возникала атмосфера всеобщего довольства и безудержного веселья, на которое только было способно их непритязательное воображение.
Глава вторая
Антону нравился этот остров и его скромные и малозаметные обитатели. В кругу этих людей ему было спокойно и хорошо. Он говорил им то, что думал, и с удовольствием выслушивал их незатейливые рассказы о своей жизни, в которых было мало слов, но много искренности и простоты. Их нравы и образ жизни казались Бекетову лишенными всякой искусственности, и он воспринимал их как выражение природного естества.
Чтобы как-то отблагодарить аборигенов за их приветливое и доброе отношение к себе, он всегда стремился поделиться с ними частью продуктов из супермаркета, которые прихватывал с материка в те дни, когда намеревался посетить это чудесное место своего уединения. Однако больше всего у рыбаков ценилось топливо, которыми они заправляли лодочные моторы перед выходом в море, которому поклонялись как кормилице.
Понимая, какое значение имеет для них даже одна бочка бензина, Антон дал распоряжение Маноло, своему поверенному из числа костеньос, местных жителей тихоокеанской полосы Колумбии, в обязанности которого входила задача присматривать за домом и обеспечивать его снабжение всем необходимым, периодически доставлять на остров такую бочку и передавать ее в дар островитянам.
Поселенцы спокойно отнеслись к вторжению в их мир незваного белого чужака. Он их не трогал и не вмешивался в привычный распорядок жизни, и они платили ему взаимностью и не докучали излишним вниманием. Только неугомонные шоколадного цвета ребятишки иногда выскакивали из-под зеленого опахала пальмовой рощицы, окружавшей дом Антона, и таращили на него, как на диковинку, свои черные, как бусинки, глазенки. За свое неуемное любопытство и кривляющиеся смешные рожицы они всегда могли рассчитывать на небольшое, но такое приятное вознаграждение и с удовольствием уплетали цветную пастилу и другие фруктовые сладости, которые Антон всегда вручал им в руки лично при каждом их появлении. Все в этом изолированном от цивилизации уголке земли дышало первозданной чистотой.
В этом месте, запрятанном в заповедных тайниках тропического пояса планеты, блистало радостное солнце, гуляющий над бескрайними водными просторами вольный ветер наполнял легкие влажным и теплым воздухом, заставляя загорелое обнаженное тело нежиться в его ласковых объятиях.
Величавый Тихий океан, в отличие от вздорной, набитой ураганами красавицы – Карибского моря, в основном предпочитал задумчиво дремать, не слишком донимая поселившихся на крохотном островке суши людей. Но иногда, видимо, раздражаясь на своевольство забывшегося в своих проказах человечества, неожиданно пробуждался и показывал свой грозный характер. И тогда он неудержимо начинал бушевать, разбрасывая гроздья своей ярости по всем странам и континентам. В эти моменты люди и звери в панике замирали перед его необоримым могуществом и в страхе прятались от его гнева, распихивая свои хрупкие тела по горным пещерам, за стекляшками бетонных строений и в глубине бездонных вод.
На метеостанциях датчики, контролирующие погоду, срывались в бешенный ритм, регистрируя все новые экстремальные значения. На околоземных орбитах электронными хороводами носились космические аппараты, транслируя в исследовательские центры петабайты информации, взрывая серое вещество в головах умудренных опытом научных мужей, заставляя их делать поспешные и некорректные заключения. Уж пусть лучше он сам утихомирится и укротит свой грозный нрав.
Антон любил этот остров. Любил не потому, что кто-то рассказал ему о нем или посоветовал побывать на его желтых песчаных пляжах. Он любил этот уголок земного рая еще и потому, что самостоятельно открыл его. Можно сказать, натолкнулся на него совершенно случайно, когда безотчетно носился по волнам, обкатывая свою новую, с иголочки, только что купленную моторную яхту класса «Predator». Это была его любимица, по-настоящему дорогое существо, которым он не уставал восторгаться и потому придумал для него вызывающее имя «Хищник», которое, в общем-то, являлось прямым переводом с английского. Элегантная, с плавными красивыми обводами, модным укороченным флайбриджем, со стремительным спортивным характером, который поддерживался двумя мощными моторами, она не плыла, а летела, едва касаясь поверхности морской стихии. Особенно хорошо было сидеть за рулем на открытой верхней палубе. Тогда ветер наваливался всей своей вихрастой грудью, стремясь сбросить вниз, в закрученные винтами белопенные буруны, ну а если не удавалось, то принимался яростно лохматить волосы и закидывать голову и руки гроздьями соленых брызг, которые было так приятно слизывать с мокрых губ. Это был вызов самому себе и дикой необузданной силе природы, которую если нельзя было одолеть, то можно хотя бы попытаться сравняться с ней в бесстрашной отваге.
Люди с континента так и не смогли точно подсказать ему, как же называется этот остров. Кто-то, порывшись в глубинах памяти, неуверенно заявил, что слышал в детстве название «Сан-Кристобаль», другой, не согласившись, настаивал на том, что на этом месте находится всего лишь выступающая из океана скальная гряда с плоской, будто срезанной ножом вершиной, и больше ничего. Старики поговаривали, что в далекие времена капитаны испанских каравелл, нагруженных по самую палубу золотом, серебром и драгоценными камнями из сокровищниц захваченной ими империи инков, прокладывали маршруты своего пути до благодатных берегов Панамы таким образом, чтобы обойти это гибельное место.
Ходили слухи, что немало гордых океанских парусников и славных моряков нашли свой страшный конец в этих водах, натолкнувшись на скрытые под водой коралловые щупальца, протянувшиеся от угрюмых утесов далеко в море. Обитатели самого острова вообще никак его не называли, потому как не видели в этом никакой нужды.
Удовлетворившись услышанными рассказами, Антон посчитал, что вправе сам придумать для него подобающее имя, и с легким сердцем внес в мореходную карту недостающую пометку – остров Buena Suerte (остров Счастливой Судьбы).
«Почему бы не устроить здесь себе некое убежище? – спросил он себя, когда впервые ступил на эти, как показалось с первого взгляда, необжитые берега. – Чем не подходящее место для личного уединения, чтобы никто не мог донимать меня надоедливыми звонками, визитами, встречами? Здесь есть все, что надо для обретения внутреннего спокойствия: песок, пальмы, голубая лагуна и много солнца, ветра, и самое главное – уходящий за горизонт океан».
Маленькая деревушка, населенная немногочисленными и всегда чем-то напуганными рыбаками-аборигенами, не могла служить помехой для создания комфортной атмосферы отдыха и полного релакса. Ни тревог, ни печали. Только небо и звезды по ночам.
Лишь инженер-строитель из подрядной фирмы, взявшейся за возведение на острове небольшого шале, все не мог успокоиться и регулярно приговаривал:
– Ну объясните мне, сеньор Антонио, зачем вам дом на этой куче песка и камней? Нет, конечно, вы не подумайте чего плохого. Мы сделаем все, что вы посчитаете нужным. И дом, и причал для вашей великолепной яхты мы построим в лучшем виде с использованием самых передовых технологий. У вас будет умный дом, оснащенный солнечными батареями и резервной мобильной электростанцией. Пробурим скважину для самой чистой в этих краях питьевой воды. Поставим спутниковое телевидение и интернет. Нет, нет, не подумайте, что я чем-то хочу обидеть вас. Упаси бог. Но поверьте мне, что за такие деньги вы можете легко приобрести чудесный коттедж с эксклюзивной архитектурой в одном из элитарных частных компаундов, расположенных в пляжной зоне, но вдоль континентального побережья, а не здесь, в этом заброшенном краю, где обитают лишь примитивные существа, более похожие на животных, чем на людей. Ни аэродрома, ни современной клиники. Одним словом, никакой цивилизации.
Антон отмалчивался и лишь изредка снисходительно поглядывал на расторопного, но все же излишне суетливого инженера, хотя неплохого в общем парня. Ну что он может сказать ему? То, что на этом острове он надеется обрести, пусть даже на короткое время, ощущение полной свободы? Никто не будет докучать ему своим присутствием и неуместными и такими надоедливыми разговорами на ничего не значащие темы. Разве это не прекрасно – почувствовать себя, пусть даже на мгновение, неотъемлемой частью этого вечного мироздания? Приехать сюда одному, скинуть с себя смешную цивильную одежду и вместе с ней целый ворох невидимых оков, которые опутывают его изо дня в день и опустошают его физически и эмоционально.
Он даст роздых своему утомленному мозгу, занятому ежечасными размышлениями о сохранении бизнеса, в котором порхают и кружатся неутомимые случайные люди и людишки, которым от него постоянно что-то надо, а ему от них. И такие же женщины с горящим взором, облизывающие свои пересохшие от нетерпения губы и озабоченные мыслью о том, как бы поскорее оказаться в его объятиях и залезть поглубже к нему карман.
Может ли знать этот говорливый колумбиец, что ничего нет лучше на земле, чем нестись на полных парах на аквабайке, выворачивая рукоятью максимальную скорость, или, подхватив длинную гавайскую доску, с разбега броситься в шипящий от жары и соли океан и выгребать руками навстречу вскипающим на отмелях волнам, чтобы, выбрав одну из них, самую высокую и длинную, взобраться на ее вихрастый гребень и, вскочив на своего пенополиуретанового коня, стремительно заскользить вниз, ловко огибая водяные ухабы и косогоры?
И вот тогда, если повезет и получится, со всего разбега ворваться в ревущую, составленную из мириад капель вихревую трубу и скрыться в ней, прочерчивая ладонями ее податливые своды и разглядывая через ее изумрудную крышу голубое небо и блистающее в зените солнце. В такие моменты восторг рвется наружу из раздвинутой груди, и с души смывается черная краска бытия, а острое и перченое, как разжеванный зубами зеленый перец чили, ощущение того, что я живу, смотрю и дышу, воспринимается каждой клеточкой напряженного тела, и восторг судорожными спазмами сжимает горло.
И тогда, только тогда возникает чувство безмерного счастья.
Нет, он не будет рассказывать этому любопытному парню о том, что там, за северной окраиной острова, между хищно раздвинутыми скальными клыками кипят, упираясь в каменистое морское дно, гигантские водовороты и, наталкиваясь на них, разворачиваются в сторону океана могучие океанские течения, гоня перед собой огромные водяные валы. Там и только там можно подбросить вверх на удачу монету судьбы – чет-нечет, жить-умереть. Там бурлит коловращение жизни. Там нет места лжи, обману и угодничеству. Только там одна царствует украшенная венцом из светоносных изумрудов чистая и ясная, как горный кристалл, истина – кто чего стОит на этом белом свете. Туда нет прохода слабакам и нытикам, приспособленцам и предателям. Там, за пиршественным столом славы, риска и подвига сидят и вздымают вверх заздравные кубки самые смелые и отчаянные, честные и отважные.
«Это мое сокровенное, не предназначенное для внешнего потребления, – думал Антон, с улыбкой поглядывая на смутившегося инженера. – Почему бы мне не назвать мое жилище как-нибудь поромантичней. Скажем, „Хижина русского Робинзона“ или, как вариант – „Дом, который построил себе Тони“. Простенько, но со вкусом».
Глава третья
А пока что он, опустошив очередную бутылку пива и звучно стукнув донышком о поверхность барной стойки, сдвинул ее в сторону, туда, где уже сгрудились несколько ее стеклянных предшественниц.
«Включить, что ли, телевизор, – вялая мысль пронеслась в его голове. – До вожделенного заката осталось каких-то два часа. Чем-то развлечь себя на это время надо. Соваться на пляж в такое пекло смысла нет, а бездумно сидеть под тенистым покровом пальм – себе дороже».
Его взор принялся обшаривать незамысловатую обстановку гостиной и наконец остановился на предмете, который так упорно искал и который просто лежал на раздерганной кипе жанровых журналов в цветастых глянцевых обложках. Антон взял в руку пульт управления, щелкнул красной кнопкой выключателя и принялся бесцельно переключать программы ожившего плазменного телевизора. Светящаяся точка раз за разом со скоростью света пересекала диагональ широкого жидкокристаллического экрана, выбрасывая на полотно миллионы пикселей, которые мгновенно складывались в картинку какой-нибудь передачи на местную политическую тему.
«Нет, участвовать в этом клубе по интересам я, конечно, не буду». Пальцы, как по клавиатуре рояля, пробежались по кнопкам, выхватывая из эфира то говорящие головы, то взлетающего над планкой прыгуна в высоту, то чьи-то намазанные помадой губы, увещевавшие зрителей в необходимости всенепременно сорваться с места и бежать в ближайшую торговую лавку, чтобы прикупить, например, вкуснейшую и лучшую в мире сырокопченую колбасу «Мечта гаучо». В конце концов всплыло нечто, на чем можно было остановить внимание. Некая музыкальная дива, почти всосавшись широко раскрытым ртом в микрофон и поблескивая отполированными зубами, то вскидывала вверх голову под ослепительные лучи софитов, то резким движением бросала ее вниз, рассыпая длинные каштановые волосы чуть ли не до пола.
«Ну что ж, это подойдет. – Антон отложил пульт в сторону. – Похоже, этой милашке самой нравится эта песня, иначе с чего бы она, как в экстазе, раздвигала бы ноги и приседала, демонстрируя свои шелковые трусики?» В конце концов мелодия, исполняемая в умеренном ритме из смеси сальсы и болеро, захватила его и заставила всматриваться в выпяченные ягодицы и задвинутые в камеру подпружиненные груди.
Как там имя этой красотки? Нидия? Ну, вот и хорошо. Почему бы не послушать ее выступление? Развлекает и размышлять не мешает.
Он подошел к кожаному дивану и, подкинув под голову кожаную подушку, растянулся на нем, подложив под затылок ладони. Так легче было лежать, смотреть и размышлять о чем-нибудь отвлеченном. Мысли одна за другой переносили его в дни минувшие.
«Ведь не случайно оказался я на этом острове? Как-никак прошло полтора года, как я оставил Россию. Так кто я теперь? На первый взгляд, бизнесмен средней руки, владелец земельного участка и небольшой шахты по добыче изумрудов в Колумбии. Почему подвернулась именно эта страна? Наверное, тоже не случайно. Как-никак в инязе испанский был у меня вторым языком. Что еще?»
С первых поездок понравилась Латинская Америка. Своим размахом, необычностью. Поэтому, пожалуй, и решил заранее присматривать себе в этих краях позиции на всякий непредвиденный горький случай. Мало ли каких сюрпризов можно было ожидать от родной отчизны. И оказалось, как в воду глядел. Накаркал себе на голову беду. Вот тогда и пригодилось наличие анонимных номерных счетов в Белизе и незапятнанное второе гражданство.
А что Колумбия? Не хуже других стран, а может, даже получше будет по ряду аспектов. Страна во всех отношениях уникальная. Есть все и для каждого на любой вкус: крокодилы и нефть, оружие и изумруды. А еще золото и, конечно, кокаин. Куда же без него. И все эти чудеса густо замешаны на густом привкусе хронической гражданской войны, затянувшейся лет на пятьдесят. Чем не раздолье для человека с железной хваткой и инициативой, готового сторицей оплатить входной билет в закрытый элитарный круг авантюристов, гангстеров, бандитов из эскадронов парамилитарес, агентов международных спецслужб и продажных политиков?
Есть чем похвастаться, и, что поразительно, при всем при этом – предсказуемая экономическая обстановка и весьма устойчивый курс национальной валюты. И еще этот взрывной, упертый национальный характер выносливого, закаленного испытаниями и невзгодами народа, с которым непросто договариваться, но зато можно дела делать.
Недаром в сороковые годы прошлого века в бредовых головах американцев зародилась идея сделать из Колумбии некую выставочную модель для рекламы своих доморощенных «демократических» ценностей.
Пусть другие: сальвадорцы, гватемальцы, боливийцы, чилийцы – обзавидуются и толпой побегут выстраиваться в очередь к хозяину Белого дома: мол, мы тоже все хотим в ваш американский рай по тому же сценарию. Не получилось. Эксперимент на то и эксперимент, чтобы издалека через увеличительное стекло посмотреть на полученные результаты. И сделать выводы. Не у себя же дома месить кровавое тесто, присыпанное наркотической пудрой. Поглядим еще, какой пирог из него спечется. Авось пригодится и найдется еще кто-нибудь, который потянется за очередным ядовитым куском. Чудаков много. А мы опять подождем, а если плохо ему станет, то и лекарство подкинем, спасем, чтобы не загнулся. Не бесплатно, конечно.
Одним словом, не просто страна, а «Локомбия» (#bookmark38)[1 - Loco (исп.) – «сумасшедший».], как некоторые называют эту изумрудную красавицу.
Антон Бекетов встал со своего дивана и прошелся по комнате отдыха, зачем-то растирая ладонью одной руки предплечье другой. Может быть, для того, чтобы унять неожиданно возникшее у него безотчетное ощущение какого-то внутреннего неустройства?
«Отчего бы мне не выпить еще пива?» Решительно ничего лучшего в этот жаркий полуденный час он и придумать не мог, а потому повернулся и подошел к барной стойке, на которой уже успела сформироваться внушительная группка из пустых бутылок из-под «Короны». «Одна, вторая… Всего пять. Нет, хватит. Иначе перебор. Я и так слышу, как в животе с бульканьем перекатывается жидкость».
Чтобы проверить это предположение, Антон даже покачал бедрами.
– Нет, вроде бы все нормально. Показалось. Места для новой заправки хватит, но без ажиотажа, – сказал он сам себе и бросил взгляд на телевизионный экран, который все так же продолжал грохотать барабанными палочками, взвизгиванием саксофона и воем соло-гитары – все ради того, чтобы неугомонная Нидия смогла в полной мере продемонстрировать возможности своих голосовых связок.
«Эта песня меня уже больше не развлекает». Антон вернулся на террасу, выдвинул на середину деревянное кресло-качалку с парусиновым сиденьем, в котором с удовольствием устроился для того, чтобы было сподручнее обозревать океанские дали и пересчитывать белые барашки, периодически вскипающие на тягучих волнах. Прошло время, и постепенно стало вечереть. Солнце уже не так ожесточенно жалило своими ультрафиолетовыми иглами золотую гладь пляжа и осмелившихся появиться на нем смельчаков.
«Ну а если по-другому взглянуть на мою судьбу в ее нынешнем виде, то я всего лишь беглец из России, скрывающийся на дальних берегах. И не более того». Столь печальный вывод не удивил и не огорчил его. Он давно был понятен ему.
Интерес вызывала лишь цепочка событий, загнавшая его в этот дальний конец света. Окончил институт, хороший, один из лучших в Москве, можно сказать. Жизнь представлялась ясной и просматривалась на многие годы вперед, как убегающие вдаль отполированные до блеска рельсы одноколейки. Стоишь на ней, и в сердце растет уверенность, что это твой путь.
