скачать книгу бесплатно
– Все до единой. Я лишь хотел, чтобы подростки читали…
– И вы ничего не имеете против такой «детской» литературы? – я приподняла брови.
– Вовсе нет. Я не говорю, что «Гарри Поттер» мне нравится. Я не говорю, что это гениальное произведение. Я не говорю также, что это плохая книга, потому что это всего лишь не моя книга, понимаешь? Если человеку не нравится читать, скорее всего, он еще не нашел ту самую книгу, которая бы заставила его влиться в книжный мир.
– И даже если…
– И даже если это детская сказка, – он поднялся скамейки, – хотя, разумеется, это не так.
– Но Вы всегда говорили… Говорили, что сказочные истории – это просто сказки… – начала я.
– Слова – пустота по своей сути. Никогда не слушай никого. В том числе и меня. Ну разве что на уроках.
Он подошел к подъезду и обернулся.
– Я могу ожидать гениального выступления на литературном вечере от… От одной из самых талантливых учеников школы номер тридцать восемь?
Я задумалась на секунду, стоит ли называть то, что я написала гениальным?
– Да.
– Всё будет хорошо,– мужчина сильнее сжал руку дочери.
Я, закусив губу, привстала на носочки и увидела, как женщина тепло улыбнулась и села у ног отца.
Какого это, терять человека?
Не терять человека после очередной сцены ревности… Не терять его после ссоры, которая была совсем необязательной…
А терять его так… Держа за большую, хоть уже и не особо сильную ладонь. Зная, что, пожалуй, на этом все.
Какого это, терять человека так.
Понимая, что этот вдох для него последний. Эта звездная ночь, усыпанная осколками разбитых сердец для него последнее, что он увидит в закрытое окно перед тем, как закрыть глаза.
Закрыть их в последний раз.
Я тихо, чтобы меня никто не услышал, спустилась со скамейки, и молча подняла голову к небу. Я никогда не любовалась звездами, и никогда не видела в них ничего романтичного. Но сегодня эти горящие газовые шары вызвали у меня даже подобие улыбки. И все-таки это было красиво. Постояв еще немного, я двинулась дальше. Сегодня ночью вы должны увидеть больше историй.
Глава 3.
Во дворе по-прежнему было тихо. Тихо настолько, что в голове стоял невыносимый писк, а мысли роились одна за одной. Я немного испугалась, когда рыжая кошка грациозно преодолела кусты близ лоджии, и запрыгнула прямо на подоконник первого этажа. Я так же тихо, как кошка, подобралась к балкону, какие есть только в обшарпаных жизнью пятиэтажках, и прислушалась.
В небольшой комнате играла музыка. Я попробовала напрячь слух, но попытки были тщетны. Я так и не поняла, кто поет из колонок магнитофона. Да это было и не важно, из комнаты доносились звуки, перекрывающие навязчивую мелодию.
Кто-то плакал.
Я привстала на носочки и кончиками пальцев зацепилась за край балкона.
Девочка сидела на кровати, опустив голову и закрывая рот рукой. Слезы стекали по детскому лицу и достигнув острого худого подбородка, орошали тетрадь, лежавшую рядом. Вряд ли в этой тетради были тяжелые уравнения, ведь я была уверена, плачет она точно не от этого. Янтарные глаза казались умными. Слишком умными для ее возраста.
Я оглядела девочку с ног до головы и поняла. Она не хочет возвращаться в школу. Там ее не любили. Я поняла это по худым запястьям и жидким волосам, собранным в нелепый хвост.
Я поняла это по взгляду, который был мне не знаком, но все же понятен.
Удивительно, сколь жестоки бывают дети.
Зачастую они готовы разорвать тебя на части, только за то, что ты не соотносишься с их понятием «идеально».
У тебя небогатые родители, которые не могут купить тебе дорогую одежду? Ты – ничтожество.
У тебя гормональные сбои и высыпали прыщи на лбу? Не сомневайся, ты – ничтожество.
У тебя есть лишний вес, поздравляю… Ты понял.
Лишь спустя годы уже повзрослевшие дети понимают, что ничтожность – это судить человека по его одежде, весу, расе и любому другому признаку, который бросается в глаза.
Но дети – чудовища. И я точно знала, что именно эти чудовища довели девочку до слез.
До состояния полного отчаяния.
– Катя! – девочка маленького роста вздрогнула, услышав свое имя.
– Да? – голос был тонким и едва слышим.
Я пробиралась сквозь ряды стульев в актовом зале, чтобы не сидеть со всеми вместе.
– Ты готова? – Кристина выглядел раздраженной и буквально нависла над девочкой.
– Сбавь обороты, – я обратила на себя внимание и те немногие, кто был занят последним прочтением сценария на заключительной репетиции, повернулись.
– Прости, что?! – чуть ли не взвизгнула Кристина.
– Я сказала, – немного приподнялась, чтобы меня было лучше слышно, – сбавь обороты.
Сцена была напряженная, но маленькая девочка, которую звали Катя, немного улыбнулась, и я даже умудрилась ей подмигнуть.
Молчание нарушила Вера Викторовна, которая буквально влетела в актовый зал, задев стоящую плетеную вазу подолом длинной юбки.
– Так, все зайчики в сборе? – тут же залепетала она, голосом напоминавшая мне эльфа. К тому же огромные глаза сквозь линзы толстых очков делали ее вылитым жителем волшебной страны.
Кристина зло взглянула на меня, но все же промолчала и помчалась на сцену, где её уже ждал ее верный спутник.
– Так, первая у нас Екатерина, – Вера Викторовна села на первый ряд и натолкнула очки на переносицу, – прошу.
Катя уверенной походкой прошлась почти через весь зал, поднялась на сцену, и я заметила разительное изменение, между Катей, на которою накричала Кристина и между Екатериной, которая гордо выпрямилась и прошла на сцену.
И изменение это, называется уверенность, которая напрямую зависит от отношения.
Отношение к человеку.
Одно дело, когда ты повышаешь голос, считаешь себя выше других и считаешь, что вправе считать себя лучше всех, и совсем другое, когда ты знаешь, что ты выше, старше, мудрее, но ты не делаешь на этом акцента. Может и не все педагоги умели общаться с подростками так, как Вера Викторовна, но она делала это в разы лучше, чем самовлюбленная и думающая, что ей море по колено, старшеклассница.
Я уже выходила из гардероба с ветровкой в руках, как вдруг услышала какие-то крики на углу школы. Нужно было быть полным кретином, чтобы не понять, что там происходила ссора. Быстро подойдя к углу здания, я немного выглянула из-за кирпичной стены. У черного входа в школу стояло четверо. Трое девочек стояло как будто вокруг еще одной. За спутанными волосами я узнала Катю. Ничем неприметную, но так явно выделяющуюся среди других.
– Эй, что здесь происходит? – я вышла из-за угла, ловя на себе четыре пары недоуменных глаз. Катя стояла, окруженная тремя девочками, и смотрела так испуганно, что и без того огромные глаза, могли выпасть из глубоко посаженных глазниц.
– Не твое дело, – огрызнулась девочка с отросшими корнями на макушке и собранными волосами в тонкий хвост на затылке.
– Очень даже мое, – спокойно ответила я. Чего-чего, а с маленькими быдлятами я должна была справиться.
– Пошла н**уй, – крикнула вторая девочка, скрывавшая всю красоту своего пышного тела за черной толстовкой.
Не справилась.
Я опешила на секунду, а может на минуту, я не знала. Я просто испытывала шок, ни с чем не сравнимый. Я не шучу. В тот момент я просто приоткрыла рот, но все никак не могла ничего сказать. Не то что я не знала, что пятиклассники матерятся, конечно, я точно знала это. Но я даже и представить не могла, что кто-то может послать меня так далеко и надолго.
– Уходи, – достаточно громко сказала Катя, и я могла бы спокойно уйти, оставив ее в одиночестве, но я знала, что ей нужна была помощь. Я видела в этом взгляде мольбу. За маской самостоятельности, разумеется. Я видела в ее глазах испуг, граничащий с беспомощностью. И могла ли я оставить ее сейчас здесь? На растерзание одноклассниц?
Не могла, конечно.
– Звоню маме, – я достала из кармана узких джинсов телефон и начала делать вид, что уже звоню нашей общей маме, которой разумеется не существовало.
– Да? – я пыталась изобразить максимально естественный голос.
– Что? Да, она со мной, – я посмотрела на Катю, а все остальные зрители наблюдали за моим спектаклем одного актера.
– Домой, – я положила телефон обратно в карман и снова взглянула на Катю, – мама сказала идти домой! – уже с некоторым нажимом произнесла я.
– Что ты… – Катя не успела договорить, я с силой рванула ее за локоть и окружавшие ее расступились.
– Идем, – я почувствовала в своей руке маленькую ладонь, а после услышала дрожащий голос:
– М-мы сможем зайти в школу, мой рюкзак остался там.
Я молча кивнула, и мы прошли в школу, чтобы Катя забрала свои вещи. Я стояла в холле и разглядывала кубки, которыми была награждена школа. Тут много было наград, но среди них не было почему-то наград за смелость, за доблесть и за бесстрашие. Неужели все эти качества были бесполезны? Неужели ценились меньше, чем хитрость и желание сорвать куш побольше? Зачастую, наша школа именно так получала металлические кубки, облитые золотом. Вот за что боролись волейболистки, облившие форму своих соперниц на городских соревнованиях. Вот, что считали своей мечтой мальчики, которые «случайно» сломали ногу самому быстрому футболисту в команде соперника. Вот, за что они сражались.
Вот, за что давали эти кубки.
– Я готова, – Катя натянуто улыбнулась, и я кивнула, толкнув перед ней входную дверь.
– Мне туда, – она показала в противоположную от моего дома сторону.
– Ты ведь живешь со мной в одном дворе?
– Я не домой, – Катя остановилась, – спасибо, что… Что забрала меня.
– А куда ты? – я пропустила вторую фразу мимо ушей.
– В художественную школу.
– Рисуешь?
– Немного, – Катя застеснялась, а мои губы наконец дрогнули в улыбке.
– Пойдем, прогуляюсь с тобой, –я сделала несколько шагов, и поняла, что Катя в раздумьях, – что это было?
– Это была школа, – заключила Катя и я потряслась до глубины души. Двенадцатилетний ребенок понимал о школе если не все, то многое.
– И за что же они с тобой так?
– Я не помогла им с контрольной работой, – Катя пожала плечами, будто это было нормальной ситуацией.
– А должна?
– Может и не должна, но раньше помогала.
Я промолчала, ведь не мне учить ребенка простым истинам, которые и взрослые-то не все понимают, а подростки и подавно.
– Но ведь ты больше не будешь им помогать? Раз уж они обращаются с тобой так жестоко? – я с надеждой посмотрела на нее.
Она кивнула, но, кажется, мы оба понимали, что все эти разговоры лишь до следующего домашнего задания или контрольной, на которой вполне себе спокойная Катя снова даст этой троице списать.
Мы долго шли вдоль центральной улицы, разглядывая витрины магазинов, в которые никогда не заходили, потому что были вынуждены любоваться этой красотой только снаружи, ведь денег на дорогие духи или сапоги у нас не было. Зато у нас была приятная беседа и искренний смех, заставлявший редких прохожих оглядываться. И с каждом годом я почему-то понимала, что это важнее, уметь общаться с кем угодно и не боятся пошутить в новой компании. Сейчас подростки все реже обладают такими навыками, и представляя следующее поколение молодых людей, мне почему-то казалось, что мы – последнее поколение, которое умело улыбаться. Знаете, не для фотографии, снятую специально для фотоленты в очередной соцсети, а просто так.
Просто потому что на улице тепло, а душа – поет.
Когда я видела подростков в толстовках, наушниках, я все чаще начинала понимать, что мое поколение было последним, чьи фотографии были сделаны не на телефон. Мое поколение последнее, чей веселый смех прорывался сквозь призму пленочного фотоаппарата, умеющего дышать, жить и чувствовать, а не сквозь маленькое окошко смартфона, не умеющего ни дышать, ни жить, ни чувствовать.
Но общаясь с Катей мне хотелось верить, что я, конечно, ошибаюсь.
– Мы пришли, – заключила она, остановившись у трехэтажного здания.
– Ого, у вас ремонт? – я посмотрела на стены, имевшие теперь сливовый цвет, хотя раньше здание было светло–сиреневого цвета.
– Ты здесь училась! – воскликнула Катя и я смущено улыбнулась. Я действительно все детство ходила сюда три раза в неделю и пыталась стать художником. Вот именно, что пыталась.
Я изо всех сил хотела стать художником, а не рисовать.
Я хотела стать известным музыкантом, а не играть на гитаре.
Меня впечатляли только мечты о великом, а не сам процесс.
– Училась, – подтвердила и так очевидное я, – ну, пока.
– Спасибо, – Катя улыбнулась и пошла подниматься по ступенькам наверх.
А я смотрела на сутулую спину и понимала, что вряд ли в миг может закончиться то, что формировалось месяцами, если не годами.
