скачать книгу бесплатно
–
Что? – спросил отец. – Какой телевизор?
–
Обыкновенный, чтобы смотреть…
–
Не уверен… Не знаю… – ответил отец рассеянно.
–
Ну вот, – сказал Петька,—там от скуки сбесишься. Засядешь в избе с тараканами и сиди – радуйся. Два пенсионера…
Город готовился к Новому году. Симпатичные деды-морозы в витринах раскрывали мешки с подарками и сверкающими ёлочными игрушками. Электрики, стоя на подъёмниках, тянули через улицы электрические гирлянды.
–
Мороженого хочешь? – спросил вдруг отец.
–
Батон за двадцать восемь копеек, – только и сумел от неожиданности сказать Петька. Мороженого он хотел всегда, в любое время года, при любой погоде. Но никогда ему не предлагал мороженого отец, да ещё зимой.
–
Нет, брат, – сказал отец, – пойдём в мороженицу.
–
В «Лягушатник» или в «Улыбку»?
–
Какой ещё лягушатник?
–
Да вон! Она внутри зелёным пластиком отделана, потому и «Лягушатник».
–
Нет, брат, пойдём в другую.. Я угощаю! – Но голос у отца был почему-то печальным.
Они долго ехали на трамвае, потом сошли у небольшого скверика. Огромная, словно срезанная, стена многоэтажного дома своим скучным, слепым, без окон, боком нависала над сквером, а к ней прилепился маленький павильон.
17
–
Два по триста ассорти, – сказал отец волшебные слова, и у Петьки даже сдавило горло.
Разноцветные шарики истекали сиропом. Первые два Петька Столбов съел молча, не отвлекаясь и не торопясь. Потом перевёл дух и осмотрелся. Это была обыкновенная мороженица, и посетители в ней были обыкновенные. Вон бабушка с малышом…
–
Ешь маленькими кусочками! Слышишь, кому говорю!
–
Папа! – сказал Петька. – Почему мы приехали сюда?
–
Почему? – спросил отец, и Петька понял, что отец ждал этого вопроса. – Почему мы приехали сюда? Ты уже взрослый, Петя… Мы приехали ко мне в гости. На этом месте стоял наш дом. Здесь я родился и до семи лет жил с мамой, папой и бабушкой… – Отец медленно разминал белые шарики ложечкой, и прожилки сиропа делали мороженое мраморным. – А мороженица была вон в том доме, через дорогу, рядом со школой, где работала мама. И мороженое тогда было другое.
–
Лучше? – спросил тихонько Петька. Он спросил не потому, что его это интересовало, а потому, что отец замолчал и что-то чертил на столе и было невыносимо вот так сидеть молча.
–
А? – поднял голову отец. – Не лучше, другое… А потом наступило то лето. И меня первый раз отправили в пионерлагерь. Провожали с оркестром! И бабушка всё кричала мне, чтобы я купался около воспитателя и не ел немытые фрукты… А когда я после войны вернулся, ни бабушки, ни мамы, ни отца не было… И дома не было, а была большая воронка, загороженная забором. На заборе были плакаты: «Эх, встречай, с победой поздравляй!», «Мы дошли до Берлина». А мне всё казалось, что это не то место, что наш дом стоит где-то рядом, целый и невредимый… Ты ешь, ешь. А то у тебя всё растаяло.
Петька начал, давясь, глотать мороженое, потому что в горле торчал кол, и мороженое только набивалось в рот, и его было невозможно проглотить.
–
А где же ты был в войну? – спросил Петька.
–
В оккупации был.
–
Как это?
–
Наш пионерлагерь был недалеко от границы, и мы сразу оказались в тылу у немцев. Правда, я их ни разу не видел. Прошёл слух, что всех ленинградских детей фашисты отправляют в Германию, и тогда местные жители стали нас прятать. Месяца через два нас завезли в такие леса и болота, что туда фашисты и полицаи нос боялись сунуть. Но там другая была беда. Места глухие, дикие, людей почти нет. Деревни маленькие, три – пять домов, хутора, а не деревни. Жителям нас всех прокормить было трудно. Тогда нас разобрали по семьям. Ты поедешь к тем старикам, у которых всю войну жил я. Они мне заменили отца и мать. Ты к ним поедешь. Понял?
–
Понял!
–
Ещё мороженого хочешь?
–
Хочу. А реставратор тоже с тобой жил?
–
Нет, Коля был нашим пионервожатым. Он всю войну добывал продукты и кормил всех нас. Это вернейший человек!
Верный человек чуть не опоздал к поезду. Они так неслись на вокзал, что не успели ни о чём поговорить.
–
Ты вот что, старик! – кричал реставратор, когда Петька уже стоял в тамбуре вагона. – Адрес у тебя в рюкзаке, на бумажке! Проводница тебя высадит! Клава тебя встретит! Телеграмму я подал – всё будет нормально! Старик! Держи хвост морковкой! Старик!..
Он бежал за поездом, кричал, что не сказал самого главного. Что-то выкрикивал про скит… про деревню Староверовку… поминал какие-то книги… иконы…
Петька ничего не понял. Расстроился ещё больше. Пошёл к себе в купе и залез на верхнюю полку. Стучали колёса. Скрещивались за окном пути. Мигали семафоры. «Сидеть бы сейчас дома! Читать книжку! Или помогать капитану Никифорову ловить преступников», – печально думал он.
Прямо перед Петькиной полкой четыре мужика резались в карты. Разговор шёл интересный и даже, как показалось мальчишке, героический. Да и вообще картёжники Столбову понравились. Широкоплечие! С обветренными лицами и хриплыми голосами. «Настоящие трапперы», – подумал о них Петька, припомнив сразу и «Зверобоя», и «Последнего из могикан», и даже «Дерсу Узала»… \
–
Счас лося… Лося надо брать, – говорил хрипло один из мужиков, упираясь мощным подбородком в воротник грубого свитера. – Лось тут непуганый. А лось – это что? Это мясо! В городишко приедешь – с руками оторвут. Значит, содействие городу в обеспечении продуктами.
–
А разве тут не заповедник? – спросил его парень в очках и в жёлтой нейлоновой куртке, которую Петька сразу оценил: канадская или японская.
Намёк понял! – сказал хрипатый. – Нет, дорогуша, тут не заповедник. Вот с вальта я и пойду! Не заповедник тут! И вот ещё вам в придачу. А вы каким промыслом живёте?
–
Наука! – сказал очкастый и засмеялся. – Как это? Стас? Какая наука?
–
Эта… – сказал его партнёр. – Этнография! Во!
–
Это как же? Вот наше дело исконное – охота. А вы, я из- виняюся, как?
–
Очень просто, – говорит очкастый и запевает: – «Я ехала домой, двурогая луна… светила в окна тусклого вагона…»
Петька смотрит на них с верхней полки с уважением: первый раз он видит этнографов.
–
Вы, так сказать, собираете ценности материальные, а мы духовные. Вот вам дамочка! Тут деревни пустые стоят, а в них, знаете ли, пропадает всякая утварь или, к примеру, иконы… «Доски» мы их называем, а это сейчас в большом ходу…
–
Видал! Видал… – недобрым смехом засмеялся ещё один игрок, по виду тоже охотник. – А потом «рус ляпти, рус балалайка»… Скалки, прялки…
–
Именно, именно… – смеётся очкарик. – Не пропадать же этому в мёртвых деревнях… «Светила в окна тусклого вагона…»
–
А в раньшее время церковных воров знаешь как убивали? – интересуется тот, с недобрым смехом. И тоже запевает про двурогую луну.
–
Так дикие люди были! Опьянённые дурманом религии, они видели в иконах так называемые святыни, а не произведения искусства… А мы возвращаем народу утраченное достояние.
–
И сколько же такое достояние даёт, если, скажем, милиция застукает? – интересуется охотник.
«Что это он? – думает Петька. – При чём тут этнография и милиция?»
–
«Светила в окна тусклого вагона…» – поёт очкастый. – Меньше, меньше, чем за охоту без лицензий. Да ещё в заповеднике.
–
Не заповедник здесь… Не заповедник, – говорит охот-
ник. – Вот вам раз! Два! Три! И… погоны! – И он довольно начинает подпевать про окна тусклого вагона.
«Что это они поют неправильно, – думает сквозь дремоту Петька, – не «тусклого вагона», а «окна тусклые вагона», а тусклых вагонов не бывает, это окна тусклые…»
Трясётся вагон на стыках, гудит разговорами. В каждой секции – своё. Ребёнок плачет, гармошка играет… Но разговоры всё больше про деревню да про места, мимо которых мчится поезд.
–
То, что сейчас деньги вкладывают в Нечерноземье, – это не только экономика… – говорит кто-то в соседнем купе. – Это наш национальный, патриотический долг, нужно воскресить исторический центр России…
–
Болото не стоит! Оно наступает! Мы сейчас осушаем те земли, которые полвека назад обрабатывались… А озёр сколько болотом затянуло… – толкуют в проходе.
–
