скачать книгу бесплатно
Они нырнули в подворотню рядом с тёмной глыбой музея, прошли в чёрном колодце двора и оказались перед маленькой дверцей в глухой стене.
Петька ахнуть не успел, как отец втолкнул его в огромный зал. Сильные лампы светили над столами, штабелями лежали какие-то плиты, пахло красками, а посреди комнаты стоял огромный бронзовый Пётр I. Голова его еле виднелась в сумраке под потолком. Из-за бронзовых сапог самодержца выскочил маленький человек в белом халате, с биноклем на лбу.
–
Дорогой товарищ вожатый! – сказал отец. – Звеньевой шестого отряда, то есть второго звена шестого отряда, прибыл! А это Столбов-второй! Рапорт сдан!
–
Рапорт принят! – ответил белый халат жутким прокуренным голосом и отдал пионерский салют. – А тебя я, Петька, знаю! Правда, когда я тебя видел в последний раз, ты ещё «папа-мама» не говорил. Меня зовут Николай Александрович! – И Петькина рука словно попала в клещи.
«Ого! – подумал он. – На вид слабаком кажется!»
–
А ты рожу не криви! – сказал Николай Александрович Петькиному отцу. – Именно Николай Александрович! А не Коля-вожатый! Ты ещё папа, а я две недели как дедушка! Твой отец, Петька, был звеньевым самого расхлябанного звена в моём отряде.
–
Коля! – сказал отец. – Ты меня компрометируешь!
–
И картошку воровал! – перебил Николай Александрович. – И врун был отчаянный! Ужасный был врун! Фантастический! – Они вдруг кинулись и стали тискать друг друга, щекотать, давить, хлопать по плечам. Бронзовый Пётр I стоял над ними, надменно опираясь на трость и делая вид, что его всё это не касается.
«Взять и сказать сейчас про завтрашний сбор! – подумал Петька. – Оказывается, отец тоже приврать любил. Значит, эта черта у меня наследственная».
–
Ух ты! – Отец поскользнулся и двинул лбом в петровский ботфорт. – Ой-ой-ой!..
–
Вот так всегда! – вздохнул вожатый. – Ещё хорошо, очки мои не разбились. То, понимаешь, теряю, то разбиваю… Имею чай! – добавил он виновато. – Чайку, может?
–
Предъявите!
–
Момент! – И они пошли в глубь комнаты, мимо икон в белых наклейках, мимо каких-то совершенно чёрных картин с деревьями.
Под светом сильной лампы на столе лежала чёрная доска, в ней, словно маленькие окошки, светились яркими красками квадратики.
–
Вот! – сказал гордо вожатый. – До тринадцатого века добрался. Четыре слоя! И подозреваю – есть ещё один. Может, это Киевская Русь… А? Представляешь? – И он гордо блеснул биноклем на лбу. – А это вот…
Он осторожно достал большую кожаную плитку.
–
Вот! Видал – книга…
–
Какая же это книга? – удивился Петька. – Это же кирпич какой-то.
–
Она вся склеилась, – пояснил реставратор. – Листы пергаментные. Кожа на окладе очень старая. Скорее всего это летопись не позднее тринадцатого века!
Он осторожно положил фолиант.
–
А вдруг там «Слово о полку Игореве»? Представляешь?
–
И что вы с ней будете делать?
–
Раскрывать будем. По листочку отклеивать – и на рентген. Года через два прочтём!
«С ума сойти! – подумал Петька. – Это два года пергамент колупать. Помешаться можно!»
–
А вдруг там карта с кладами! – сказал он. – «Пиастры! Пиастры!»
–
Пиастры нам и даром не надо. Восемнадцатый век, механическая чеканка – художественной ценности не представляет… Вон в Новгороде на раскопках сапог двенадцатого века нашли! Двенадцатый век – это, брат, не пиастры! А грамоты берестяные! Я когда их разворачивал, сердце где-то в голове от радости колотилось… Они скрученные были, – пояснил он Петьке, – ну как кора скручивается.
Николай Александрович быстро и ловко расставил посуду. На резном деревянном блюде с надписью «Хлеб да соль» лежали бисквиты, в смешном шестигранном чайнике заваривался чай.
У Петьки глаза разбегались: он никогда не видел так много старинных вещей! Серебряные с чернью ложечки, сахарница – на ней было нарисовано улыбающееся и подмигивающее лицо. Прусский солдат-щелкунчик в полметра высотой. Кладёшь в его зубастую пасть орех, нажимаешь сзади на косу – крак – и выскакивает ядрышко.
Вся посуда была разная и немножечко порченная – щербатые края, трещинки… Но Петьке эти вещи казались прекрасными, – наверное, у каждой из них была своя тайна, своя история. Они были живыми.
–
Вот если бы все эти ложки-плошки заговорили, можно было бы книгу написать, – словно читая Петькины мысли, задумчиво сказал отец.
–
Много бы я дал, чтобы эти вещи заговорили! – сказал Николай Александрович. – Вот эта ложечка, например, открыла бы секрет своего изготовления: видишь, чернь по серебру? А как это сделать, теперь никто не знает. Если бы вещи спросить можно было, учёные бы жизнь за это отдали. Вон в Индии столб железный стоит две тысячи лет, а не ржавеет и не окисляется. Нынешние металлурги сколько ни бьются, а сделать, чтобы железо без специальной обработки не портилось, не могут…
–
Это инопланетяне столб поставили, – прихлёбывая чай, сказал Петька, – я кино смотрел.
–
Сами мы инопланетяне! – вздохнул реставратор. – В Костроме да в Ярославле ещё в двадцатые годы изразцы делали, которые цвет не теряют и ни от солнца, ни от мороза не портятся. Лет десять назад хватились – а мастеров нет. Кто от старости умер, кто в войну погиб… Секрет изразцов утерян! Как вспомню про это, плакать хочется. Ведь я уже жил тогда, можно было этих людей встретить, расспросить. Мне же в войну уже четырнадцать лет было, я всё понять мог!.. Сами как инопланетяне: ничего про себя не знаем!
–
Ты преувеличиваешь, – сказал отец.
–
Что преувеличиваю? Кто твой дед был? А прадед? То-то,
что не знаешь! Ну ладно! Вы пейте чай, а мне… кое-что доделать надо. Тут работа механическая… Я буду разговаривать и делать… Это из Польши привезли.
На верстаке в углу стояла деревянная статуя – голый человек в венке из колючек пригорюнившись сидел на пенёчке.
–
Куда я лупу задевал? – начал шарить реставратор на столе.
–
Да вон она у тебя на лбу.
–
Спасибо! Склероз у меня!
Он спустил свой бинокль на глаза, взял длинный шприц и стал совсем похож на доктора. Реставратор шприцем вливал в червоточины и трещины статуи какую-то клейкую жидкость.
–
Совсем статую червь изъел…
–
Ну как, – подмигнул отец Петьке, – нравится?
–
Ничего, – ответил сын, прикидывая, к чему весь этот разговор.
–
Вот завтра закончу, – говорил сам себе реставратор, – а послезавтра на самолёт – ив Польшу…
–
Как в Польшу? – закричал отец. – Меня на сборы воинские отправляют, я же хотел у тебя отпрыска оставить!
–
Дела!.. Можно его Люське оставить, но у неё, сам понимаешь, внук двухнедельный… Хочешь дитё понянчить?
«Что я, Ванька Жуков?» – подумал Петька.
–
Его самого ещё нянчить нужно! – сказал отец. – Он твоего внука не той стороной в горшок посадит. Это же не парень, а сто рублей убытка!
–
Слушай! – сказал бывший вожатый. – А ты его пошли в деревню. Клава его с удовольствием примет. А парню воздух нужен. А то он у тебя как огурец – весь зелёный и в пупырях!
«Ничего я не в пупырях!» – возмутился в душе Петька. Он себе вполне нравился, особенно когда делал перед зеркалом мужественное лицо.
–
Да неудобно, – сказал отец.
–
Ну, ты даёшь! Да ты старикам только радость доставишь! Тебя всегда сыном считали! Ты представь: деревня – пять дворов. Зима! Живут два старика – и вдруг к ним парень приезжает: косая сажень в плечах, кровь с молоком!
«Как ехать в какую-то дыру, так я сразу кровь с молоком», – затосковал Петька.
–
Ну, я на тебя надеюсь! – сказал отец.
–
Николай Александрович! – шёпотом спросил Петька, когда он провожал их в прихожей. – А в школу завтра можно не ходить?
–
Старик, – так же шёпотом ответил реставратор, – о чём ты говоришь? Естественно! – и подмигнул.
Можно было, конечно, упереться, закатить истерику и не ехать в эту деревню в пять дворов, но тогда завтра нужно идти на сбор.
–
А там хоть телевизор-то есть? – спросил Петька отца.
