скачать книгу бесплатно
– Буров, ты не пробовал обратиться к врачу? Тебе нужен специалист, Буров. Психиатр называется, – она сказала это спокойно и тихо.
– А тебе скоро даже врачи не понадобятся, – ответил он так же тихо. – Вали давай, пока я не передумал.
«Только не передумай! – мысленно заклинала она, собирая вещи. – Иначе мне конец!»
Сколько кругов у ада, Аля толком не знала. Но понимала очень отчетливо: если она останется, Буров опустит ее на самый нижний. И это будет ее персональный круг, с изощренными пытками и нестерпимой болью. Круг, с которого не сойти.
Глава 8
Торопиться было некуда. Георгий проснулся, как всегда, в семь. Многолетняя привычка к четкому распорядку дня, к режиму, когда все расписано поминутно. И все повторяется изо дня в день. Повторялось. Нет работы – прореха в расписании. И заполнить ее нечем.
«Накормлю матушку и засяду за телефон», – подумал Георгий, вытягивая ноги из-под одеяла. В старых тряпичных шлепанцах протерлась дырка. Георгий посмотрел на свой торчащий из нее большой палец ноги и ухмыльнулся: вспомнился давно умерший сосед с первого этажа, спившийся главный инженер номерного завода, который в последние годы своей жизни ошивался у помойки в таких вот рваных тапках. «Мое будущее?» – пока еще не веря своему предположению, подумал Георгий, пряча палец внутрь обувки.
– Мам, проснулась? – Он вошел в комнату матери и остановился у порога. Что-то было не так. Да, запах! К ставшему уже привычным запаху лежачего больного примешивался еще какой-то. Пугающий своей новизной.
Он боялся сделать этот шаг. Один шаг, остававшийся до кровати матери.
«Кому-то нужно звонить. Кому сообщают в таких случаях? Какую службу нужно вызвать? «Скорую помощь»? Зачем приедут врачи? Чтобы констатировать? Да, ведь нужен документ. Даже после смерти без бумажки мы никто». – Георгий смотрел на спокойное лицо матери, неживое в своей восковой бледности.
Вот когда выясняется, как ты прожил жизнь. И любили ли тебя или так, терпели. Глядя на почти неузнаваемых подруг матери, он вдруг подумал о том, что стареет. И что смысла копошиться в этой жизни нет. Просто ничего нового, того, что бы было незнакомо, будоражило, заставляло куда-то бежать, торопиться, чтоб успеть, не опоздать! Ничего такого в его, Георгия Полякова, существовании не предвидится. Он не находил в себе сил хоть на какие-то шевеления, словно заснул крепким сном, когда не хочется просыпаться. И не потому, что сон хорош. А потому, что реальность все равно окажется хуже.
– Сочувствую, Жора. – Он все-таки приехал на похороны, друг его детства Васька Голод.
– Спасибо.
– Помощь нужна?
– Помощь? Да, то есть… Да все уже сделано… Ты останешься на поминки?
– Конечно. Держись, не раскисай. Все там будем, – почему-то эта банальная в своей откровенности фраза показалась Георгию кощунственной. Но он только молча кивнул.
Голод отошел в сторону. Тут же с двух сторон к нему пристроились двое мордастых и при галстуках охранников. «Раньше галстук был признаком интеллигентности», – некстати подумал Георгий, заметивший настороженные взгляды, которые бросали на Голода и его охрану мамины подружки-старушки. Их откровенный страх смешил его. Только Полина Яковлевна, их соседка, смотрела на бывшего голодранца Ваську с нескрываемым пренебрежением. И с осуждением – на Георгия. Как и тридцать лет назад, когда умненький Жора Поляков водился с хулиганом – сынком «этой профурсетки» Вальки Голод.
А вечером он сидел за кухонным столом и опять пил водку. Думалось почему-то только о том, что теперь некому его даже упрекнуть в этом. Он может пить, сколько хочет, без остановки, не таясь и не отчитываясь, сколько выпил «в граммах».
Он все время чего-то ждал. Понял он это, когда поймал себя на мысли, что прислушивается ко всем посторонним звукам. Он ждал, чтобы кто-то позвонил в дверь, пусть Полина Яковлевна! Или зазвонил бы вдруг телефон, который он поставил прямо на табурет возле кухонной двери, туда, куда дотянулся шнур. Мобильный, подаренный Васькой, он продал еще прошлой осенью. Но было так тихо, что от напряженного ожидания мутило. Или это от выпитой без закуски водки? Одиночество стало таким невыносимым, что Георгий не выдержал. Шатаясь, он добрел до прихожей, натянул прямо на домашнюю футболку ветровку, автоматически сунул в карман ключи, вышел из квартиры, просто захлопнув за собой дверь. «К людям, хочу к людям!» – повторял он мысленно, пьяно шагая по круто спускающейся к набережной улице. Там, на набережной, в летних кафешках, попивая пивко и заедая его кавказским шашлыком, толпились беззаботные горожане.
Он прошел почти до речного вокзала, протрезвев на свежем ветерке с Волги, повернул обратно и остановился. Какая-то тревожная мысль вдруг пронзила его, почудилась надвигающаяся беда. Георгий побежал обратно. Толпу, гомонящую любопытством и восхищением (хорошо, видать, горит!), он заметил не сразу. Сначала он увидел столб дыма, поднимающегося над крышами домов. И услышал усиливающийся вой пожарных машин. Одна за другой они промчались по набережной и, завернув на ту улицу, по которой Георгий недавно спускался, ехали дальше.
Его квартира выгорела вся. Он стоял на пороге, оглядывая тлеющие среди ошметков пены остатки мебели, и плакал. Ревел в полный голос, как в детстве. Когда еще не стыдно, когда и ревешь-то для того, чтобы пожалели. И детским умом понимая, что после слез наступит облегчение.
Глава 9
– Где сын? – Василий Голод сидел в кресле и сцепленными в замок руками старался угомонить желание хорошенько тряхнуть тощую шейку жены. И надавить покрепче на выступающий, как у мужика, кадык. Чтоб до конца! И не видеть больше! Виноватых влажно глаз, дергающихся губенок ниточкой и ручек-ножек толщиной с канат. Как его угораздило жениться на этом недоразумении, мало похожем на женщину? Спьяну не женишься! А он ей руку и сердце! Ладно, не деньги! Правда, по тем временам не такие уж и большие. Но хватило ума диковинный в его годы брачный контракт подписать, по которому в случае развода ей – шиш! А она возьми и сына роди. А он возьми да полюби его неожиданной для самого себя отцовской любовью. Бывает безумная материнская любовь, а вот с ним приключилась отцовская! И это несмотря на то, что внешне Марк был больше похож на его, Василия, нелюбимую жену.
Он гордился им, как своим творением. Только своим! Что могла ему, парню, дать эта курица с засушенными мозгами? Да он и не подпускал ее к сыну с первых же дней, как привез их из роддома. Нанял кормилицу. Из деревенских, плотно сбитую, грудастую и здоровую. Лилька, жена, вроде сначала совалась в детскую, что-то улюлюкала мальчику на своем птичьем языке, раздражая и кормилицу, и самого Василия. Девка Маша разговаривала с первых дней с ребенком уважительно, по-взрослому, как же – сын хозяина. А эта, мать его, «сюси-пуси»! Короче, добились они с нянькой, чего хотели – она носа к сыну больше не казала.
И вырос Марк мужиком. Даже будучи телом худоват и некрасив совсем, источал мужскую харизму, девицы к нему так и липли. А он, Василий, еще и машину ему – супер, и карточку золотую. Хотя тот и не просил. Сам работал, сразу, как из Лондона вернулся, так к нему, отцу, в дело. Гордился таким сыном Василий безмерно. А вот мать его не прогонял из жалости. Одно только и требовал от убогой – знать, куда сын пошел. Тот иногда говорил с ней, не то чтобы делился сокровенным, но если спрашивала – отвечал.
Только один раз в жизни Василий за сына всерьез испугался. Когда в новую школу его перевел. Влюбился Марик в одноклассницу, да так, по-взрослому! Болел даже, таясь ото всех, и от него, Василия, тоже. Случайно просек отец ситуацию, учительница проговорилась, краснея-бледнея под взором грозным. На девочку показала, ничего – хорошенькая. Он быстро выяснил, кто папа, остался доволен (не из последних!) и успокоился, наивно полагая, что его-то сыну она рано или поздно сдастся. Но Марик мрачнел все больше, а в душе Василия зрела обида.
Тот день он будет помнить всю жизнь! Вот она, связь по крови. Сидя на совещании, он вдруг дернулся, словно от толчка. Сердце стучало у горла, стало холодно и липко в районе позвоночника. А перед глазами – он, Марк, сын! Рванул к машине, расталкивая всех на пути, ехал три квартала, не обращая внимания на дорожные знаки (в центре-то движение почти везде одностороннее!) Успел! Дверь в ванную сына ногой вышиб и замер на секунду на пороге. Сердце остановилось. Уверен потом был: не жил он этот миг вместе с сыном! Ушли они оба, на доли секунды, но ушли из мира живых. Вместе же и вернулись.
Долго он еще не мог смотреть на его запястья. А всю злость и обиду на девочку эту направил. Умом понимал – она не виновата, но сердцем отцовским винил. И посадил отца за взятку. Мачеха-хохлушка от девочки сбежала, а ее – к тетке с бабкой отправили. Что с ней дальше было – плевать. По-сталински рассудил – нет человека, нет проблемы.
А проблема осталась. Марк забыл, кажется, девчонку. Знал бы Василий, как он ее забывал! Только когда весу в нем осталось точно в барашке, заподозрил отец неладное. Второй раз за последние полгода чуть с жизнью не расстался. На этот раз сердечный приступ был всамделишный, с вызовом неотложки и реанимацией. Первым, кого увидел, открыв глаза, был он, Марк. Бледный, как и отец, с судорожно сжатыми тонкими в своей худобе пальцами, сгорбившись на неудобном больничном стуле, тот сидел у его кровати. «Я обещал тебе, что больше никогда! Ты просто не слышал, папа. Я правда обещал!» – лепетал он, уткнувшись в его ладонь.
Он оказался очень сильным, его сын! Окончив школу, решил продолжить учебу в Лондоне. Не хотел Василий его так далеко от себя отпускать, пробовал уговоры, угрозы. Но, натолкнувшись на твердый взгляд Марка, сдался. И до сих пор об этом ни разу не пожалел.
Но страх за него остался. Противное в своей слабости «а вдруг». Поэтому старался знать о Марке все.
А сегодня он узнал, что впервые после возвращения с учебы Марк не ночевал дома. И до сих пор его нет.
– Ты звонила на мобильный?
– Да, он отключен.
– Рашид где?
– Нету, – прошелестело из поднятого ворота халата.
– Не-е-ту, – передразнил он раздраженно, тыча пальцем в экран своего мобильного. – Рашид? Ты где сейчас? Подъезжаешь? Поднимись в мой кабинет.
Рашида он «вывез» из Чечни. Голодного и избитого до полусмерти. И сколько ни пытался расспрашивать, так и не узнал, кто его так и за что. Сам потом выяснил, по своим каналам. За такую вот «стойкость» и держал его при себе.
– Доброе утро, хозяин.
– Доброе. Ты где был ночью-то?
– Марк Василич меня отпустил, – ушел от прямого ответа Рашид.
– А сам он где? – как можно равнодушнее задал вопрос Василий.
– На своей квартире остался.
Василий удивился. Марк практически там не бывал. А уж остаться на ночь…
– Один?
Рашид пожал плечами и отвел взгляд.
– Ну?!
– С девушкой.
– Знаешь ее?
– Нет. Первый раз видел.
– Рассказывай! – Немногословность парня на этот раз раздражала Василия.
– Это нехорошая девушка. С улицы. В юбке – во! – показал Рашид много выше колен и нахмурился.
– Проститутка, что ли? – Василий заметно успокоился. – А, ладно! Не первый раз!
– Нехорошая девушка, – с нажимом повторил Рашид и замолчал.
– Сейчас к нему поедешь?
– Да.
– Иди. О том, что я интересовался им, ничего Марку не говори.
У Марка была невеста. Или Василий думал, что была. Познакомив сына с дочерью партнера, Василий не сомневался, что Марк все правильно поймет. Вроде так и было. Шлюх Марк снимал редко, больше в элитных салонах, относился к ним с брезгливостью, пользовал и забывал. Посмеивался над своим другом Пашей, сыном банкира Кротова, который, в силу воспитания интеллигентного, всегда пытался вникнуть в судьбу «несчастной» и помочь. Девки деньги с Пашки брали на лечение больной мамы или на конфеты и фрукты чаще несуществующему ребенку, Паше плакались на нищету и голод, а уходить с теплых мест не торопились. Марк, рассказывая отцу про друга, жалел того за мягкий нрав, но не осуждал. Так что непонятно было Василию, с чего бы это сыну тащить девицу с улицы в дом.
Зазвонил телефон. «Вот и ладненько», – подумал Василий, увидев на дисплее улыбающееся лицо сына.
– Слушаю тебя, сынок. Ты где? У себя на квартире? Как нездоровится? Что болит-то? Голова… Ну, что же. Работа не убежит. Лечись давай. – Он отключился и покачал головой. «Заболел… Ну-ну…» – подумал с обидой.
Марк никогда ему не врал. Это было в первый раз. И Василию Голоду очень хотелось знать – почему.
Глава 10
Милочка звонила уже в третий раз, а он все не брал трубку. Ну, не готов он был сейчас общаться со своей совестью, а именно так он Милочку и воспринимал.
Раков помнил вчерашний вечер до тошноты отчетливо. Удивленную рожу Леньки Мазура, испуганную – его подруги, толстый «тройной» подбородок которой вызывал в нем стойкую брезгливость. Вчера Борис Раков распрощался со своей более-менее успешной жизнью, врезав теперь уже бывшему (что уж тут сомневаться!) другу промеж глаз. Сегодня, не протрезвев толком, он пытался осмыслить наступающее будущее. Работы нет – раз, из квартиры погонят не сегодня завтра – два. А в-третьих – он опять сорвался. Да, он запил! Начав с коньяка из бара в кабинете Мазура (а хотелось-то вроде по-доброму разобраться с другом), он опустился до того, что пил за гаражами с местными алконавтами третьим. Алконавты ему сочувствовали ровно до тех пор, пока не кончились у него рубли в кармане. Потом, похлопав утешающе по плечу, разбрелись по домам. А его уже гнало куда-то. Если б деньги были! Но в долг никто не давал, зря он звонил приятелям-подругам. А к Милочке идти было стыдно. Потому как она – его совесть.
На очередной звонок он все же ответил. А зря. Это была хозяйка квартиры, равнодушно пробубнившая, что с завтрашнего дня в квартиру въезжают другие, более порядочные, жильцы. Короче, нужно было сваливать.
Вещи у Бориса были. Пара свитеров, межсезонная куртка, ботинки на толстой подошве, папка со сценарием и дорогой, подаренный Милочкой, дорожный несессер. И еще портплед, из прошлой, богатой командировками и путешествиями жизни, их еще с Ириной жизни, сытой из-за подачек ее отца.
«И все же без Милки не обойтись. Хоть шмотки у нее сброшу на время. А матушка ее меня кофием напоит». – Он потянулся к телефону, лежащему на полу около дивана. Он не сразу догадался, почему не набирается номер. А поняв, чертыхнулся: ни рубля на счету. Оставалось только ждать очередного звонка от Милочки.
Но она больше не звонила.
Борис не хотел выходить на улицу, не связавшись с ней. Но, оставаясь в квартире, он то и дело подходил к холодильнику по велению урчащего желудка, открывал дверцу, убеждался в пустоте его нутра и все больше хотел есть. Так что выйти из квартиры его заставил голод.
Пешком добраться до Милочкиного дома было невозможно. Борис потоптался возле остановки маршрутки, идущей в тот район, авось кто из знакомых встретится, понял, что и тут ему облом, и пошел к скверу. Пустых скамеек было мало. Наслаждаясь пока еще свежим с утра воздухом, мамочки и бабушки выгуливали малышей. Борис присел на лавку, стоящую у входа в сквер, и закрыл глаза.
– Можно? – еле слышно прошелестело сбоку, и Борис втянул носом воздух: пахло хорошим французским парфюмом.
– Да, пожалуйста, – ответил он, открывая глаза.
– Видите, кругом все занято, – вроде бы извинилась худенькая старушка, глядя на Бориса.
– Ничего, вы мне не помешаете, – улыбнулся он невольно, до того мило выглядела очень пожилая дама. А то, что это дама, а не простая бабка, Борис понял сразу. Так просто и с изяществом та была одета. И еще эти духи…
Борис и не понял, как оказался в этом кафе. Почему он не отказал ей, незнакомой старухе, когда та пригласила его выпить кофе. При этом заметив, что у нее именно в этом ресторанчике неограниченный кредит. А он ей сразу поверил. Им быстро накрыли стол к завтраку на двоих, только она ничего не ела, а он, когда спохватился, понял, что съел и ее омлет, и все тосты с сыром. И выпил почти весь кофейник кофе. И при этом говорил, говорил… Она слушала. Не кивала сочувственно, спокойно слушала историю всей его жизни, чуть не от пеленок. И не задавала при этом вопросов. Только когда он замолчал, поинтересовалась: что дальше?
Борис вдруг очнулся. С недоумением огляделся, поймав любопытный взгляд официантки.
– А почему вы меня расспрашиваете? – поинтересовался настороженно.
– Я? – удивилась старушка, – Вовсе нет. Вы сами, Борис…
Он и имя свое сказал, а что еще? Он стал вспоминать, о чем еще говорил. Получалось, выложил о себе практически все.
– Мне пора, – заторопился разом. – Спасибо вам, я верну деньги за завтрак, можно, несколько позже? Сейчас просто так получилось…
– Хорошо, хорошо… Когда вам будет удобно, занесите Светочке, – она кивнула на официантку. – Просить вас, Борис, принять угощение, я понимаю, бесполезно? Все-все, молчу… – успокаивающе подняла она руку, видя, что он готов возмутиться.
Он скомканно попрощался и вышел из кафе. «Черт, Милка, да позвони уже! – попенял он безмолвную трубку. – А то я из-за тебя влип незнамо во что!» – как всегда, по привычке обвинил он свою подругу.
Глава 11
– Я познакомлю тебя с отцом. – Марк гладил ее по спине прохладными пальцами.
– Нет, зачем? – испугалась она.
– Дурочка, а как же мы поженимся? Отец должен знать мою будущую жену.
Юлька резко села в кровати, отчего у нее закружилась голова. Выходить замуж за Марка она не хотела. Точнее, она знала, что это полный бред. Марк что, не понимает? Или не знает ничего? Скорее, не знает. Что же, придется просветить. Только позже.
– Ты торопишься, Марик. Ты забыл, что снял меня на дороге? Я еще должна отдать деньги хозяину, – она нарочно не выбирала выражений.
– Этот вопрос я решу. – Он все еще улыбался.
– Жениться на проститутке тебе отец не разрешит! – наступала Юлька, все с большим изумлением глядя на Марка.
– Это вряд ли, – спокойно усмехнулся тот.
Нет, Марк не мог стать вдруг таким… мужиком. Около папочки с мамочкой, с их бабками, тачками и особняками он должен был вырасти мажором, никак иначе: все же даром достается, работать не нужно! И никак не должен ничего решать сам! А он решает. И за нее, Юльку, тоже. Но знает Марик, что его папаша Юлькиного засадил, или нет? Для нее это ничего не меняет: сын за отца не в ответе. По малолетству даже если и знал, сделать ничего не мог. Юлька чувствовала, что все равно вопрос этот нужно прояснить.
– Расскажи мне про себя.
– Что? Школа, тебе известная, дальше – учеба в Лондоне, сейчас работаю у отца. Холост, богат. Есть любимая девушка. Юлей зовется. Теперь ты рассказывай.
«А вот этого не нужно. Не нужно тебе, Марик, знать, что было со мной после того, как твой папаша сделал меня сиротой. Или нужно?» – врать не хотелось. Смотреть в эти зеленые глаза и плести чепуху о счастливом детстве при бабушкиных пирожках и жизненной «трагедии», толкнувшей ее на панель. Ее, трагедию, и выдумывать не нужно. Но под мужиков она, Юлька, легла добровольно. С осознанием, можно сказать, выбрала себе профессию. Думала, денежную. А деньги нужны были очень… На зону. Живому тогда еще отцу.
– А ты сам догадайся, как я жила после того, как…
– После чего, Юля? После того, как попал в тюрьму твой отец? Ты тогда уехала, никто не знал куда.
– Никто?! Да твой папаша!..
Он точно ничего не знал, мальчик Марк. Он думал, что Юлькин отец сам попался на взятке.
– Что мой отец, Юля? – вдруг побледнел Марк. – Что ты хочешь сказать?
