скачать книгу бесплатно
– Я доктор. Вызывали?
– Да, наконец-то! Проходите! – нервно потирая дрожащие руки, засуетился Василий Пантелеевич. – А эта дама кто? – он указал на женщину, и врач коротко ответил:
– Роженица.
– Ещё одна? – с испугом прошептал Василий Пантелеевич, перестав окончательно понимать происходящее.
– Так случилось. Устройте её куда-нибудь, а мне покажите, где вымыть руки. Надеюсь, вы подготовили горячую воду.
Василий Пантелеевич оторопел:
– Воду?
– Именно. Мне надо много горячей воды. Несколько чайников. И чистые простыни, и полотенца.
Словно куль с мукой, доктор перевалил женщину на руки Василию Пантелеевичу и поспешил на стон из спальни.
Тусклый свет лампы едва позволял разглядеть лицо женщины. Оно показалось Василию Пантелеевичу детским. Вцепившись ему в рукав куртки, женщина выгнулась дугой и надсадно замычала.
Не зная, что предпринять, Василий Пантелеевич едва ли ни силой потащил её в помещение для прислуги, находящуюся напротив туалетной комнаты. Судя по неуверенным движениям и диким взглядам, она, похоже, совсем обезумела.
В комнатёнке давно никто не жил, в застоявшемся воздухе пахло пылью и сыростью. Василий Пантелеевич опустил свою ношу на узкую койку, застеленную пикейным покрывалом, и женщина коротко поблагодарила его кивком головы. Видимо, она не могла говорить.
В это время, как на грех, потухло электричество, что в последнее время случалось с досадной регулярностью. Перебирая руками по стене, Василий Пантелеевич заметался в поисках свечей. В разных концах квартиры кричали женщины. Доктор требовал света, горячей воды и чистых полотенец. С закатанными рукавами он бегал от одной пациентки к другой. В темноте коридора его лицо мелькало светлым пятном.
Когда доктор в очередной раз пробежал мимо, Василий Пантелеевич закатил глаза и рухнул на пол. Последним, что запечатлелось в мозгу, был недовольный возглас доктора:
– Только этого ещё не хватало!
* * *
По щекам назойливо хлестало что-то горячее и мокрое. Не желая выныривать из состояния покоя, Василий Пантелеевич крепче смежил веки, но в тот же момент понял, что придётся открыть глаза. Усилием воли он шевельнулся и нечетким зрением увидел незнакомца, сидящего около него на корточках. Свёрнутым в жгут мокрым полотенцем мужчина ещё раз шлёпнул его по щеке:
– Господин Шаргунов, очнитесь! Идите к жене!
«Ах, да! Оля, ребёнок, вызов доктора», – припомнил Василий Пантелеевич.
В следующее мгновение он встрепенулся и уже осмысленно спросил:
– Всё закончилось?
– Да, – кивнул доктор. – Вас можно поздравить.
Василий Пантелеевич не сразу понял, что электричество снова горит, что стоны из спальни стихли. Когда он с помощью доктора поднялся, ноги дрожали.
– Оля! Олюшка!
Василий Пантелеевич шагнул в спальню. Смятые подушки, смятые простыни, спускающиеся до полу, смятое лицо Оли.
– Оля, милая! – Опустившись на край кровати, Василий Пантелеевич припал губами к Олиной руке. – Доктор сказал, что всё хорошо! – Он поискал глазами младенца. – Но где наш сын?
– Сын? – Голос Оли звучал спокойно и устало. – Почему ты решил, что у нас сын? У нас дочь.
– Как?
Хотя известие поразило его до глубины души, Василий Пантелеевич понял, что даже ради всех сыновей на свете не готов ещё раз пережить подобную ночь. Девочка так девочка. Девочки тоже люди. Устыдившись своих мыслей, он постарался побороть растерянность.
– Да, девочка, – подтвердила Оля. – Её доктор унёс. Сказал, что мне надо отдохнуть.
Жена закрыла глаза и немедленно уснула, а Василий Пантелеевич обернулся к доктору.
Тот кивнул головой в сторону кровати:
– Вашей супруге пришлось трудно. Пусть она поспит. Пойдёмте.
Василий Пантелеевич покорно потрусил за доктором, который уверенно прошёл в комнату для прислуги.
– Пожалуйте удостовериться, господин Шаргунов, ваш ребёнок в целости и сохранности.
Василий Пантелеевич увидел полулежавшую на кровати женщину, которая прижимала к себе два совершенно одинаковых свёртка.
Женщина подняла голову и робко улыбнулась чуть припухшими губами.
– В вашей квартире сегодня появились на свет две девочки, – сказал доктор.
Василий Пантелеевич забеспокоился:
– И какая из них моя? Правая или левая? Вы их не перепутали?
От волнения он начал пришепётывать, что с ним случилось единственный раз на выпускном экзамене в гимназии.
– Никоим образом не перепутали, – заверил врач. – Запомните, ваш ребёнок помечен тесёмкой на ножке, – он кивнул головой, и женщина подала ему левый свёрток. – Вот ваша красавица, знакомьтесь.
В момент, когда взгляд Василия Пантелеевича остановился на крохотном личике в обрамлении белой простыни, ему показалось, что Земля остановила вращение и они вместе с новорождённой дочкой оказались где-то посреди двух миров – действительным и нереальным, сотканным из звёзд и ветров.
У крохотной девочки были голубые глазки, тёмные бровки, и она умела моргать и морщить лобик!
Настигший Василия Пантелеевича восторг оказался такой силы, что по щекам потоком хлынули слёзы.
– Господи, спасибо Тебе за это чудо! – прошептал он и посмотрел на доктора. – Господин доктор, сколько я вам должен за подобное счастье?
Доктор неопределённо хмыкнул:
– Вообще-то счастье бесценно, но в качестве компенсации я попрошу вас позаботиться о Фаине, – он указал на лежащую женщину. – Понимаю, время трудное, но ей надо окрепнуть и встать на ноги. Проявите милосердие.
– Конечно, конечно, – забормотал Василий Пантелеевич, – не беспокойтесь. Мы с Ольгой Петровной всегда рады гостям. И приютим, и накормим, и напоим.
Он не был уверен, что Оля разделит его мнение, но в приливе благодарности за дочь мог пообещать что угодно, хоть свой любимый портфель из крокодиловой кожи, подаренный сослуживцами на сорокалетний юбилей.
* * *
На улице грянул взрыв такой силы, что задрожали стёкла. Приподнявшись на локте, Фаина заглянула в лицо сначала одной девочке, потом другой. Они обе лежали рядом – два одинаковых тёплых кулёчка. Доктор попросил присмотреть за дочкой хозяев, потому что хозяйка ослабла и ей необходим отдых, а она, Фаина, молодая и крепкая.
Очень хотелось пить. Протянув руку, Фаина взяла с тумбочки стакан сладкого чая и жадно сделала несколько больших глотков, ощущая, как к ней возвращаются силы.
Если бы несколько часов назад, когда она замерзала на холодных ступеньках, кто-нибудь сказал, что утро она встретит уже мамой в кровати под тёплым одеялом в вышитом пододеяльнике… со стаканом малинового чая! В узкое окно заглядывал жидкий рассвет, освещая высокий комод с тремя ящиками и глянцевые плитки тыльной стороны камина по дальней стенке. Господи, хоть бы подольше остаться в этой чудесной комнатке с обоями в мелкий цветочек и широким подоконником, на который можно поставить горшок с геранью! Большего нынче и желать трудно.
Повернувшись на бок, Фаина одной рукой обняла сразу двух девочек и вздохнула. Родились в один день, в один час, а судьба их ждёт совсем разная. И которая-то из них наверняка будет счастливее, чем другая. Кабы знать, кому из двух уготовано счастье, да поменять местами, чтобы оно точно досталось её дочери! Вот и хозяину стукнуло в голову, что можно детей перепутать. Эх, вот и образованный человек, а не понимает, что никогда мать не перепутает своё дитятко, если хоть единый миг побаюкала его. Ей стало стыдно своих грешных мыслей, и она посмотрела на икону в углу:
– И не введи нас, Господи, во искушение, и избави нас от лукавого. На всё Твоя воля, пусть обе девочки будут счастливы, и даруй им многая лета!
Выстрелы на улице стали звучать чаще и громче, и Фаина снова возблагодарила Бога за предоставленный кров. Ей теперь было очень страшно за свою кроху, что могла бы умереть от пули, так и не появившись на свет. Скорее бы закончилась неразбериха в государстве, чтобы можно было обрести хоть какой-то угол да выправить пенсию за погибшего мужа. Авось и удастся вывести ребёнка в люди и не сгинуть в кровавой каше, что заваривается сейчас в России.
Днём в поисках угла она прошла мимо Дворцовой площади, застроенной баррикадами из дров. Готовясь к обороне, солдаты таскали мешки с песком. Щетинились штыками батальоны, и крики вокруг раздавались короткие, злые, как ножевые удары. Радовались происходящему только мальчишки, что с лихим интересом шныряли между взрослыми.
Уходя, хозяин выключил свет, и от занавесок по потолку скользили расплывчатые тени, похожие на облака. Усталое тело казалось пустым и невесомым. Фаина прислушалась к лёгкому сопению двух носиков, перекрестила девочек и заснула чутким сном своего первого дня материнства.
* * *
Первыми словами, произнесёнными наутро Ольгой Петровной, были:
– Вася, а ты уверен, что наша девочка действительно наша? Доктор сказал, что повязал на ножку тесёмочку. Проверь.
Василий Пантелеевич растерялся, потому что сам вопрос предполагал пеленание, которое представлялось очень сложным искусством для любого мужчины. Казалось, что крохотные ручки, ножки, пальчики способны переломиться от одного взгляда, не то что от прикосновения. А если ребёнок, упаси боже, испачкал пелёнки? Что тогда предпринять?
Василий Пантелеевич мысленно вознёс к небесам молитву и лишь только потом неумело вытащил заправленный в складку край пелёнки.
Ярко-зелёная тесёмочка на правой ножке была на месте. Держа дочку на отлёте, Василий Пантелеевич положил её Оле на колени, удивлённо отметив, что Оля посмотрела на новорождённую скорее с досадой, чем с любовью.
– Странно, я вчера не заметила, что у неё синяк под глазом. И лоб какой-то жёлтенький. – Оля пристально исследовала взглядом каждый сантиметр крохотного личика. – А та, другая девочка, тоже такая… – она затруднилась с определением, – … такая помятая?
– Я не разглядывал, – сказал Василий Пантелеевич, – она спит у матери на руках.
– Кстати, я так и не поняла, откуда в нашем доме взялась ещё одна женщина. Доктор что-то объяснял, но мне было не до разговоров.
– Я тоже не очень понял. Доктор её с собой притащил. Совсем молоденькая, примерно лет восемнадцати. Говорит, вдова солдата. Зовут Фаина. Не выгонять же её на улицу, да и доктор гонорар не взял, а попросил приютить свою протеже, пока та не окрепнет.
Не обращая внимания на ребёнка, Оля откинулась на подушки и прикрыла глаза:
– Уходи, Вася, и дочь унеси, я устала. Пусть эта Фаина её покормит.
* * *
Фаина никак не могла назвать дочку. Прикидывала так и этак, но всё, что приходило на ум, казалось неподходящим. То вспомнила золотушную Маньку, дочку прачки, что ругалась крепче извозчика, то гулящую Палашку с косым глазом. Хотела было назвать Танюшкой, но вспомнила про несчастливое замужество своей тёти Тани.
Имя – оно ведь как судьба, даётся навсегда, ошибиться нельзя.
Поэтому, когда Василий Пантелеевич пригласил для крещения батюшку, она обрадовалась. Пусть священник подскажет, так оно вернее получится. Как сказал Василий Пантелеевич, хозяйскую дочку решили назвать Элеонорой, по-простому Еленой, в честь бабушки Ольги Петровны.
«Красивое имя, господское, – подумала Фаина, – с таким имечком надо ходить в шелках и бархате, а по утрам пить кофе из фарфорового сервиза с золотым ободком».
Но приглашённый батюшка оказался суровым. Пригладив волосы, он поправил скуфейку, помолился перед иконами и заявил:
– Обеих крещаемых нарекаю по святцам. – Сухими пальцами он полистал молитвослов в шагреневом переплёте и поднял глаза на Василия Пантелеевича и Фаину. Ольга Петровна чувствовала лёгкий жар и поэтому с кровати не встала. – Сию деву нарекаю Анастасией, – он показал на Фаину с ребёнком на руках, а сию – Капитолиной.
– Но Ольга Петровна хотела Элеонорой, – заупрямился Василий Пантелеевич.
– Капитолина, – бескомпромиссно отрезал батюшка, – взгляните в окно, какое время трудное им выпало. Сейчас надо особо правила соблюдать, ведь неизвестно, что этих детей ждёт. Пусть хоть здесь своеволием не нагрешим.
На улице и вправду стреляли, и толпа матросов в шальном угаре пьяно орала всяческие непотребства.
* * *
«Удивительно, какую метаморфозу могут претерпеть человеческие чувства», – подумала Ольга Петровна, уныло разглядывая осенний пейзаж на стене спальни. Пейзаж она намалевала лично, ещё в барышнях, и очень гордилась найденным колером золотистой листвы на фоне трёх белоствольных берёзок у пруда с чёрной водой. Кое-где на воде играли серебристые блики, и вдалеке у кромки воды приткнулась старая лодка.
Там, в беззаботной юности, зрелая жизнь казалась чередой открытий и праздников, а на деле вышло спокойное, можно сказать, бесцветное существование, к которому теперь прибавились трудности в виде ребёнка. Наверное, она слишком долго ждала дитя, и любовь в сердце успела перегореть в горстку пепла. Кроме прочего, ей уже хочется покоя, а не криков по ночам и не топота детских ножек. Няню нынче днём с огнём не сыщешь, да и платить ей нечем – жалованье Василию Пантелеевичу задерживают, цены на продовольствие дикие, на носу зима, а значит, придётся оплачивать отопление. Может и к лучшему, что доктор подобрал на улице готовую кормилицу. Ольга Петровна никак не могла назвать Фаину по имени, потому что за неделю видела её лишь однажды, когда та принесла ей дочку после крестин.
– Олюшка, ты только не переживай, но отец Макарий окрестил нашу дочь Капитолиной, – примирительно произнёс муж, поглаживая по плечу.
Ольга Петровна стряхнула его руку. Поднявшееся в груди раздражение оказалось так сильно, что она едва сумела выдавить:
– Капитолина так Капитолина. Мне всё равно. И знаешь что, Вася?
– Что? – Он посветлел лицом. – Я всё для тебя сделаю.
Ольга Петровна вздохнула:
– Поговори с кормилицей, вдруг она согласится остаться в нянях без жалованья, работая за стол и проживание?
* * *
– Остаться у вас? Ухаживать за ребёнком? – Фаина во все глаза смотрела на Василия Пантелеевича и не могла опомниться от счастья.
Когда Василий Пантелеевич сказал, что не сможет платить ей жалованья и предлагает работу за кров и стол, Фаина замахала руками:
– Что вы, что вы! Я согласна! Век вам буду благодарна!
Ей показалось, что хозяин тоже обрадовался, и его напряжённый взгляд стал спокойным и тёплым. Тыльной стороной ладони он потёр щёку с пробивающейся щетиной:
– Вот и славно. Значит, договорились!
– Вы не пожалеете, я умею хорошо работать! – горячо произнесла Фаина, всё ещё боясь, что он передумает и скажет ей, что пора очистить помещение, и она превратится в бездомную собаку, обречённую на голодную смерть.
Едва за Василием Пантелеевичем закрылась дверь, она бросилась на колени перед иконой:
– Господи, спасибо Тебе! В добрый час Ты привёл меня к этому дому и поставил на пути доброго человека, доктора!
От великой благодарности и любви, заполонившей сердце, Фаина расплакалась. Неужели бывает так, чтобы из печали да сразу в радость? Словно бы из горящей избы на волю вырвалась. Всю прошлую ночь она мучительно обдумывала своё положение и не находила выхода. Фабрики бастуют и не набирают работников, в Петербурге волнения и неразбериха, а значит, подённой работы тоже не сыскать. А куда девать ребёнка? Чтобы не умереть с голоду, оставалось одно – отдать Настёну в приют в чужие руки. Одна мысль о подобном бросала в холодный пот. Отказ от своего дитятки представлялся хуже смерти.
