Леди Клементина Черчилль

скачать книгу бесплатно

– Твоя статья произвела фурор в парламенте.

Я чувствую, как мои брови удивленно поднимаются, и это заставляет его продолжать.

– О, да, Клемми. Ты умеешь захватить читателя с первых строк, – он выпускает мою руку и тянется к газете. – Я хочу сказать, это же просто гениально – перефразировать вопрос, который поднимает сэр Алмрот Райт в своей абсурдной статье с «можно ли дать женщине право голоса» на «может ли женщина существовать вообще по причине своих дефектов», которые, по мнению сэра Алмрота Райта, не позволяют им голосовать. Это раскрывает глупость его доводов.

Он смеется, и я вместе с ним. Затем он цитирует первые строки моей бомбы из «Таймс», и они звучат иронично и мощно – нет, не вычурно, как я опасалась. Интересно, хорошо ли приняли члены парламента остальную часть статьи.

Он продолжает читать статью вслух. Смех вырывается у него из груди, когда он зачитывает часть, в которой я делаю вывод с учетом списка недостатков и дефектов, которые сэр Алмрот Райт приписывает женщинам. Согласно его доводам нам надо просто уничтожить женщин.

Громкий хохот срывается с моих губ, пугая Уинстона. Я что, правда это написала? «Как смело с моей стороны», – думаю я. Это не казалось настолько дерзким, пока я набрасывала статью, но тогда мной двигала ярость.

– Ох, Клемми, следующий фрагмент просто наотмашь, – комментирует с нескрываемым восторгом Уинстон и снова читает вслух на сей раз раздел, в котором я ставлю вопрос, можем ли мы продолжить людской род без женщин, раз уж согласно сэру Алмроту Райту они так фатально неполноценны. – Блестяще, хлестко, Клемми. Премьер-министр тоже так думает.

– Правда? – я поражена. Асквит не проявлял ни капли симпатии к избирательному праву женщин, и я думала, что Уинстону от него достанется, когда он узнает – как и все, несомненно, что «КСЧ», анонимный автор статьи, на самом деле жена его собственного лорда Адмиралтейства. – Не подумала бы, что его взгляды на избирательное право для женщин настолько широки.

– Не надо быть суфражисткой, чтобы понять, что этот сэр Алмрот Райт полный дурак и заслуживает порки.

– Полагаю, ты прав.

– Асквит пошел даже дальше, Котик. Он намекнул, что это лучшая статья по женскому вопросу за долгое время.

– Неужели правда?

– Да. Хотя вряд ли она изменила его позицию по поводу женских избирательных прав.

– Он знал, что автор – я?

– После того, как я ему сказал, – отвечает он с озорным блеском в глазах. Теперь я вижу, что Уинстон ждал реакции премьер-министра, а потом сообщил ему эту новость.

У меня вспыхивают щеки от удовлетворения. Моя статья, написанная в приступе досады, оказала даже более сильное влияние, чем я предполагала. Возможно, если премьер-министр в конце концов публично выскажет свое одобрение, Вайолет будет вынуждена последовать его примеру и оставить свои притязания на Уинстона раз и навсегда. И не только Уинстон, но и Вайолет поймут, что меня нельзя недооценивать.

Глава двенадцатая

12 и 18 мая 1913 года

Яхта «Энчантресс» и Афины, Греция

С моей выгодной позиции на палубе я наблюдаю за тем, как, похоже, вся команда из 196 человек занята перетаскиванием на борт нашего багажа. Неужели мы привезли все эти чемоданы на поездах от Лондона до Венеции? Кажется невозможным, чтобы они вместились в железнодорожный вагон, но это так. В конце концов, леди среди наших гостей придерживались светских норм, четырежды в день меняя платья, пока мы жили в Венеции, и я готова поклясться, что ни разу не надевалось одно и то же платье дважды.

Прикрыв глаза от яркого солнца Венеции, я изучаю маршруты членов экипажа к разным каютам. Я так увлечена этим, что подпрыгиваю от неожиданности, когда чувствую чью-то руку на талии, на которой корсет ослаблен из-за жары. Я оборачиваюсь к улыбающемуся Уинстону, выглядящему нарядно в своей темно-синей форме лорда-адмирала, в белых палубных туфлях и с биноклем. Словно читая мои мысли, он произносит:

– Котик, не волнуйся насчет того, что команда разнесет чемоданы не по тем каютам. Эти люди профессионалы до мозга костей.

Я криво улыбаюсь и говорю:

– Мопс, я сомневаюсь не в профессионализме команды. Меня тревожит скользкая мораль наших гостей и ее влияние на размещение.

Он хмыкает.

– Венеции на борту нет, так что вряд ли тебе следует волноваться насчет любовных интрижек.

– Верно. Полагаю, бдительность вошла в привычку.

– Бдительность порождена необходимостью, – соглашается он, намекая на многократные попытки Венеции и премьер-министра Асквита скрыть свою связь, какой бы она ни была, используя ее дружбу с Вайолет. Он не хуже меня знает, что наши гости в этом средиземноморском круизе на Мальту через Венецию и Афины дали нам повод для подозрений и про прошлые поездки.

В этом путешествии на «Энчантресс» нашими гостями будут Дженни, Джеймс Мастертон-Смит, личный секретарь Уинстона, и Асквиты – премьер-министр, его жена Марго и, конечно, его дочь Вайолет. Мать Уинстона в щекотливом положении, поскольку она в процессе развода со своим мужем, Джорджем Корнуоллисом-Уэстом. Законным основанием разрыва послужила его измена, хотя на самом деле это лишь предлог. За четырнадцать месяцев, прошедших с публикации моей статьи в «Таймс», наши отношения с Асквитами переросли почти в дружбу. Мы стали чуть ли не регулярно играть в гольф и бридж. Однако осторожность в данном общении терять нельзя: неискушенному человеку их слова и взгляды и могут показаться добрыми и сердечными, но я-то знаю, как они мелочны и всегда готовы уцепиться за малейший промах. Венеция часто с удовольствием делится личным мнением Асквитов о моей персоне, а именно то, что хотя они и находят меня привлекательной и пылкой, но считают, что я недостаточно эрудирована и культурна для них – она же избегает возражать что-либо на это. Вайолет продолжает тосковать по Уинстону, и, хотя я все еще слежу за ней, в последнее время ее поведение не дает оснований для тревоги.

Уинстон и я беремся за руки и смотрим на сверкающее море. Мы обсуждаем поездку на гондоле два вечера назад и пикник, что был у нас в итальянской деревне. Мы сравниваем здешнее солнце с солнцем Лаго-Маджоре, где провели свой медовый месяц. Я думаю о том, как эти редкие моменты наедине поддерживают меня. Довольная, я свободной рукой сжимаю его руку. В этом путешествии я напишу ему много записочек с просьбами посетить меня вечером, и в большинстве случаев мы будем просыпаться в объятиях друг друга, что так редко случается в нашей обыденной жизни.

Мое внимание отвлекают члены команды, продолжающие таскать вещи на борт. Это уже не чемоданы, а знакомые ящики.

– Что в этих ящиках, Мопс? – спрашиваю я, стараясь говорить ровно.

Он мнется.

– Напитки для путешествия.

– «Поль Роже»? – спрашиваю я, уже зная ответ.

– Да, – смущенно отвечает он. – Но не волнуйся, Котик. Это не за наш счет.

С чего он взял, что единственным, что поставлено на карту покупкой этого дорогого шампанского, является наше финансовое положение?

– Мопс, ты же знаешь, что использование нами «Энчантресс» обсуждалось членами парламента. Ты правда считаешь разумным предаваться роскоши?

– Каждый потраченный нами фунт стоит того, – решительно говорит Уинстон. – С тех пор как я стал лорд-адмиралом, этот корабль прошел около девятнадцати тысяч миль и посетил со мной почти каждый порт на Британских островах, хоть как-то связанный с интересами нашего флота. Во время этих поездок мы проинспектировали от шестидесяти до семидесяти военных кораблей и крейсеров, все флотилии эсминцев и подводных лодок, и я присутствовал почти на сорока флотских учениях. И сейчас «Энчантресс» идет на Мальту, чтобы я мог провести военную инспекцию вместе с фельдмаршалом Китченером[35 - Горацио Герберт Китченер, 1-й граф Китченер (24 июня 1850–5 июня 1916) – британский военный деятель.] ради обеспечения безопасности в Средиземном море. Как еще я могу убедиться, что мы строим сильнейший в мире флот?

Я чуть ли не смеюсь над его сложным оправданием, но затем замечаю выражение его лица. Он совершенно уверен в своих заявлениях. «Уинстон говорит как тори, – думаю я. – Совсем не как либерал, которым, как утверждает, является. Что происходит с человеком, за которого я вышла замуж?» — удивляюсь я.

Я отстраняюсь от Уинстона и смотрю ему прямо в глаза.

– Я не парламентский комитет по расследованию использования «Энчантресс». Я твоя жена, и единственная моя цель – защищать нас.

Хмурое выражение его лица смягчается, как и его голос.

– О, Клемми, конечно. Твои стремления всегда благородны.

– Возможно, ты переоцениваешь меня, Мопс, – я думаю о детях, оставшихся в Лондоне со своими няней и учителями, но без родителей. Оставила бы благородная мать своих отпрысков на попечение других людей ради роскошной поездки? Сосредоточившись вместо них на своем муже и его карьере?

Он берет меня за руку.

– Нет, Котик. Ты благороднейшая из женщин.

По палубе цокают женские каблучки, и Уинстон говорит:

– Вот и наши гости прибыли. Ты готова?

Я прячу поглубже мои тревоги и изображаю улыбку.

– Как всегда.

На его лице возникает коварная усмешка.

– Как и к «Полю Роже»? Не можем же мы подавать министру дешевое шампанское.

– У нас есть время посмотреть на Парфенон в лунном свете? – спрашивает Дженни голосом, хриплым от вина, выпитого за ужином в британской миссии в Афинах. Поскольку вояж «Энчантресс» имеет военные цели, британские чиновники приветливо распахивают перед нами двери, и так будет продолжаться по всему нашему маршруту – Афины, Сицилия, Корсика и, наконец, Мальта.

– Мы выходим утром, мама, – отвечает Уинстон с чуть заметным замешательством. Из опыта наших поездок я знаю, что по возвращении на судно ему придется встретиться с капитаном.

– Ну, пожалуйста, Уинстон, – умоляет Дженни, беря Уинстона под руку. – Луна такая яркая.

Мы уже побывали в древнем храме, посвященном богине Афине, но наши хозяева из британской миссии заявляли, что «надо обязательно увидеть его в свете луны». А Дженни всегда должна сделать то, что обязательно.

– Ну, хорошо, – в его голосе слышатся нотки раздражения, но я знаю, насколько он ценит возможность порадовать мать, особенно сейчас. Пресса раздувает историю о том, как молодой муж бросил Дженни, развеяв ее репутацию неотразимой женщины, и она повсюду рассказывала о своих страданиях. Даже я прониклась сочувствием к моей обычно суетной и тщеславной свекрови.

Акрополь возвышается перед нами как призрачная женщина. Идти недолго, но я дивлюсь выносливости Дженни и Марго, особенно учитывая то, сколько мы ходили и карабкались наверх сегодня днем. Также меня волнует, не споткнутся ли они в темноте.

– Может, нас заберет экипаж, Уинстон? – спрашиваю я.

– Незачем. Мы же справимся? – обращается он к остальной группе с вопросом, который скорее звучит как приказ.

Асквиты, рука в руке, с непривычно спокойной Вайолет отвечают:

– Конечно, – никто не обращает внимания на Марго, ворчащую, что до Парфенона придется карабкаться по разрушенным ступеням Акрополя и крутому холму.

Когда мы добираемся до Панафинейского пути в западной части Акрополя, ведущего к Парфенону, я слышу, как Уинстон отвечает на вопросы Асквита по поводу «Энчантресс». Мой муж хватается за возможность превознести достоинства своей любимой яхты, от искусства исполнения ее двойных винтов и массы в четыре тысячи тонн до ее способности идти на скорости в восемнадцать узлов. Раньше он еще упоминал, что ее строили знаменитые «Harland & Wolff», но поскольку они еще и создатели «Титаника», он перестал распространяться о ее происхождении.

Их разговор резко обрывается, когда Уинстон видит обломки рухнувших дорических колонн.

– Боже, посмотрите на эти сокровища. Какой ужас, что греки позволили им превратиться в руины.

Асквит цокает.

– Как жаль.

Я удерживаюсь от того, чтобы напомнить джентльменам тот факт, который они уже должны бы знать, – вряд ли нынешнее греческое правительство ответственно за состояние Акрополя и Парфенона. Разрушение произошло за много столетий до того. Возможно, правительство оставило свидетельство былого разорения и войн преднамеренно, как памятник превратностям истории. В конце концов, некоторые из величайших движимых сокровищ Парфенона – мраморные статуи и фризы – были вывезены графом Элджином[36 - Томас Брюс, 7-й граф Элджин и 11-й граф Кинкардин (20 июля 1766–14 ноября 1841) – британский дипломат шотландского происхождения, который вывез из турецкой Греции в Великобританию исключительное по культурному значению собрание древнегреческого искусства, ныне известное как мраморы Элджина. Благодаря ему появился термин «элджинизм», обозначающий разграбление культурных ценностей под благовидным предлогом.] сто лет назад и помещены в Британский музей.

– Почему бы нам не послать группу моряков и не поднять колонны? – предлагает Уинстон.

– Ах, Уинстон, кто знает, как воспримут это греки? Не будем устраивать международный инцидент из-за того, что вам невыносим вид разрушенного памятника искусства, – отвечает Асквит, затем начинает долгий подъем на вершину Акрополя с Вайолет по правую руку и Дженни по левую.

Марго приходится взбираться по крутым, неровным мраморным ступеням в одиночку. Хотя она известна своим острым языком и наверняка осмеяла бы наши попытки помочь ей, мы с Уинстоном медленно идем рядом, чтобы в случае чего помочь. Я с благодарностью думаю, о том, что женская мода недавно отказалась от объемного S-силуэта в пользу более узких, более удобных юбок. Иначе и мне было бы тяжело.

– Эти чертовы ступеньки, – бормочет она, опускаясь на лестницу и вытаскивая веер из маленькой бисерной сумочки на запястье. Этот аксессуар – единственный изящный элемент ее облика. – Как цивилизованный человек может карабкаться сюда по такой жаре?

Уинстон садится рядом с ней, и снятой шляпой обмахивает обоих, а затем, когда Марго раздраженно отталкивает его руку, откладывает ее в сторону. Я поднимаю шляпу, надеваю ее набекрень и, в попытке развеять обстановку, широко им улыбаюсь.

Марго одаряет меня слабой улыбкой, но Уинстон неодобрительно смотрит на меня и резко тянется за шляпой. Я вздрагиваю от его грубости, меня охватывают обида и гнев. Как он смеет! Я долгие годы была ему верной женой и политическим агентом. И я не могу себе позволить минутной веселости? Легкомыслия? Все мои слова и поступки должны диктоваться требованиями его политического успеха и его личного комфорта?

Не говоря никому ни слова, я ухожу, поднимаясь по оставшейся лестнице к Парфенону. Мне нужно место, чтобы отделить мои собственные мысли и чувства от его. Шагая по площадке на вершине Акрополя, забыв и о виде Афин, и о прославленной симметрии Парфенона, я думаю о своей роли и месте в мире. Как давно я принимала решение или даже произносила слово, не думая о реакции Уинстона? Его интересы – как постоянный шум на заднем плане моей жизни.

Когда я вхожу в целлу, внутреннюю часть Парфенона, я слышу шаги у себя за спиной. Это Уинстон. Освещенный луной сзади он выглядит совсем не романтично.

– Ты в порядке? Ты ушла, не сказав ни слова, – он говорит одновременно взволнованно и как ни в чем не бывало. Как такое может быть? Интересно, он притворяется или уже так привык, что мой мир вращается вокруг него, что действительно не понимает?

– Ты не знаешь, почему я ушла? – спрашиваю я, выверяя его реакцию. Как бы то ни было, этим искусством я овладела хорошо.

– Нет, – он кажется искренне озадаченным.

– Не помнишь, каким стало у тебя лицо, когда я надела твою шляпу? Забыл о том неуважении, которое ты продемонстрировал мне, твоей жене, за маленькую вольность? Как потом ты грубо вырвал у меня шляпу? Это не просто неуважение ко мне и моим трудам, но и чудовищное унижение на глазах у Марго.