скачать книгу бесплатно
– А вы, значит, слыхали?
– Не глуха, батюшка, не глуха. Да и не слепа, как он тебе обо мне размалевал.
«А бабка-то не из простых, – смекнул Донсков, – вон как её распирает от возмущения, надо послушать её, чем чёрт не шутит…»
– Да, доктор вроде ничего особенного и не сказал, – подзадорил он старушку. – Так. Поспать вам пожелал. От бессонницы-то, говорил, видения разные бывают, галлюцинации по-научному.
– Я не в том возрасте, батюшка, чтоб из меня дурочку строить. Грех на душу не приму. Ему сказала и вам повторю. Видала я его собственными глазами.
– Это кого же?
– Я за стенкой проживаю. Чуть шорох какой, у меня всё слыхать. Дверь за Аркадием Викентьевичем закрылась. Я прилегла.
– Это кто такой?
– Знакомый покойного Дмитрия Филаретовича. Ну и, конечно, Серафимушки. Он к ней даже чаще заглядывал в бытность-то ещё мужа. Тот на выставку, ещё куда, а они, как голубки… Но ничего лишнего не скажу, не видела.
– Значит, Серафиму Илларионовну проведывал? – поторопил Донсков разговорившуюся старушку.
– Ну уж не знаю. В мудрёные игры они с Дмитрием Филаретовичем баловались, в шахматы.
– А вы легли, как Дзикановский ушёл?
– Ну какой там сон, – пожаловалась старушка. – Я, батюшка, двое суток ни в одном глазу. Она, Серафимушка, ключом своим от двери меня наградила, вот я и бегала, как бы с ней самой что не случилось.
«Прав был док, – начал злиться Донсков, прихлёбывая чай, – болтлива старушка, она, если не перебивать, до утра не кончит».
– Вот и мотылялась из одной комнатки в другую. И котёнок за мной, ему спать не даю.
– А?.. – заикнулся было Донсков, не вытерпев.
– А за полночь уже, – глянула на него старушка и пригнулась, даже зажмурившись, – учуяла я шаги у Серафимушки за стенкой. Я не спугнулась сначала, поднялась, думаю, Серафимушка моя, а и то, сколько ей лежать можно? Но что-то поздно уж.
Старушка на Донскова заговорщицки зыркнула одним глазком:
– У них упало вроде и опять шаги. Да не лёгкие, женские, я уж их изучила, что Серафимушки, что покойника. Эти чужие! Грозные! Да тяжёлые!
Донсков только языком цыкнул.
– Я ухом к стенке и припала. А шаги – чую, как есть чужие. Меня всю страхом так и прошибло: как же я прошляпила! Не слышала, как к ней гости ночные нагрянули! А там уже двигать что-то начали, похоже, как стулья, и упало опять что-то. Я уж теперь думаю, впотьмах он там шастал. Искал что-то. Поэтому и ронял.
– Кто?
– А вот уж не знаю, батюшка. Только я, себя не помня, может, действительно, что нашло или испугалась шибко, ключ схватила и к ним! Открываю, а он на подоконнике стоит!..
– Кто?
– Спроси, что полегче, батюшка, – старушка давно свою чашку на стол поставила и руками за краешек стола вцепилась, но пальцы её выдавали, подрагивали. – Я вскрикни, а он за окно-то и свалился.
– Кто же это был?
– Да чёрт и был. Нечистый не иначе.
– Второй этаж у вас, – подошёл Донсков к окну и вниз глянул. – Тут костей не собрать. Так бы и валялся. А ведь пусто?
– И я, батюшка, к окну осмелилась, когда в себя от страха пришла.
– Ну?
– Никого.
Глава IX
Наконец-то мы приблизились к разгадке! Бабка Ивелина, здравствующая свидетельница тех событий, в наших руках! Конечно, она своими глазами видела архиепископа Митрофана и откроет нам тайну его бесценного креста, канувшего в Лету. Это была не просто удача. Это!..
В две пары глаз взирали мы с Федониным на Сашка так, что в перекрестии этих восторгов в минуту тот выкатил колесом тощую грудь и левую руку заложил за поясницу, задрав вверх нос. Ему бы сейчас треуголку!
– Орёл ты наш! – с чувством похлопал его по плечу старший следователь. – Вон оно как в жизни. Оказалось всё рядышком. Где бабка-то драгоценная? Неотложку за ней снарядить? Я мигом.
– Зачем неотложку? – расплылся в ухмылке Сашок.
– Ну как же? Лет-то ей сколь?
Дело в том, что уговорить или силком утащить Толупанова в тот памятный вечер к Федонину из Ленинского парка мне не удалось. Он всё-таки удрал на футбол, пообещав, что утром бабка Ивелина заявится собственной персоной.
– Бабулька в отличной спортивной форме и по врачам не скучает, – хитро прищурился Сашок. – До солнышка в церковь сбегает, а уж оттуда сюда заглянет. Небось уже во дворе прохлаждается. Быстра на ноги.
Федонин так и обомлел, а я в окно вывалился.
– Вон она! – сунулся за мной Толупанчик и радостно прикрикнул вниз:
– Бабуль! Ты чего там шныряешь? Дуй сюда. Тебя заждались.
– Разве можно? Со старушкой-то? – пожурил Федонин. – Не стыдно? Пожилой человек.
– Старушка? Вы её не видели. Сейчас убедитесь. Она фору любому из нас…
Договорить он не успел, дверь приоткрылась бережно, без стука, и к нам просунулась головка в светленьком платочке с проворными маленькими глазками – точь-в-точь внучёк, один в один Толупанчик, только морщинистей личико.
– Здрасьте вам, люди добрые! – выпалила старушка, и я вспомнил мультипликацию про колобка, там личики были и у деда, и у бабки, и у колобка конопатые и солнечные, это чуть рыжей, в общем, будто засияло в тёмном прокурорском помещении.
– Не ошиблась, кажись! – воспрошала она и к Толупанчику прижалась. – Запыхалась. Водички бы. Чего стоишь? Угощай.
Вот они, повадки толупановские, теперь понятно, почему он меня всегда опережал в столовой. Не растерялся Федонин, он уже подавал графинчик со своего стола, а стаканчик платочком протёр и на меня глянул. Я тотчас про стул вспомнил.
– Благодарствую, – ответила она и оглядела кабинет, вскидывая глаза в углы, будто чего-то искала, а не найдя, смиренно перекрестилась, опустив голову на грудь, присела. – Ты старший будешь?
Федонин смутился, заметив, как она покосилась на аквариум.
– Чего звал, мил человек?
– Бабуль, это главный следователь, – вступился Сашок. – Павел Никифорович. Он насчёт того архиепископа интересовался.
– Знамо, главный, – вскинула глазки старушка и в Федонина ими упёрлась, а глазки уже из добрых буравчиками острыми стали и засверлили старшего следователя, забуравили насквозь. – Таким великим, как наш убиенный владыка Митрофан, только самый главный человек и должен интересоваться. Говорил твой дед, Константин Мефодьич, мир его праху, что настанет тот день, когда правду захочет узнать мир. И вот оно! Свершилось! Вспомнили владыку Митрофана. Вспомнили безвинно убиенного. Благодарю тебя, Господи, что дал увидеть сейчас своими глазами! А я, грешница, уже верить перестала.
– Бабуль, – ткнулся Сашок к старушке, – ты постой. Ты послушай, что тебя спрашивать станут. Не спеши.
– А что мне спешить? – прогневилась она на внука. – Ты не встревай! Я сама вижу. Сюда я попала. К доброму человеку. Этот человек спросит, что требуется. Горя, что было причинено, уже не исправить. А я перед владыкой в неоплатном долгу. Не сберегли мы его… Я всю правду, как на духу. Вот вам крест!
И она неистово закрестилась.
– Да ты ж девчонкой тогда была, – одёрнул её Сашок. – Чего знала? В чём твоя вина?
– Одним воздухом дышала. Значит, и в ответе. А ты молчи, не с тебя спрос.
– Ивелина Терентьевна, – остановил старушку взглядом Федонин, – мне бы с вами обо всём поподробнее…
– За этим сюда и наведалась, мил человек, – отвернулась она от внучка. – Ты бы спровадил молодых-то. А уж мы с тобой одни… Чего они поймут?
– Слышали, бойцы? – сделал хмурыми брови Федонин, и мы заспешили к двери.
Глава Х
Пригнувшийся, почти бегущий человек привлёк внимание старосты кладбищенских сторожей. Как и когда тот появился, Карпыч, задремавший на скамейке у часовни, враз и не приметил. Только вывернулся жёлтый глаз луны из-под набычившихся мрачных туч, дохнуло ветром с полуночного неба, и в мёртвом покое городского погоста заметалась пугливая одинокая фигура. Близок уже был совсем, спёртое дыхание и вроде как ругань слышались. Длинный лёгкий пиджак за спиной мешал бежать, задевал, цеплялся за колючие макушки оград, да так, что порой до Карпыча долетал треск рвущейся материи, впрочем, не останавливающий беглеца. Широкополую шляпу тот придерживал то одной, то другой рукой, перекладывая нелёгкую, видно, ношу. Лица не различить, незнакомец постанывал и болезненно припадал на левую ногу.
В такие дела сразу лучше не вмешиваться, и сторож прижался к скамейке, затих, про дыхание забыв, оставаясь незамеченным благодаря разросшемуся рядом кустарнику дикой розы. Похоже, беглец спасался от преследователей? Но за ним не гнались. Мчался, обезумев от страха, никого не замечая? Однако он следовал уверенный в своей тропке и строго придерживался одного направления, хотя перед ним расстилалось безбрежное море зловещих надгробий и крестов вперемежку с редкими деревьями.
«В избу к могильщикам держит путь, – понаблюдав из своего убежища, смекнул староста. – Не иначе к Спиридонычу. Взбредёт же в голову шляться в такой час! Однако, верно, нужда?..»
Между тем незнакомец, не меняя направления, проследовал мимо притихшего сторожа, явно его не заметив, и начал удаляться.
«Спиридоныча ему не застать… – кумекал Карпыч, не сводя глаз с нежданного ночного гостя. – С вечера Матвей Спиридоныч не в себе. Перебрал по случаю большой занятости. Горячий выдался денёк. Многих грешников земле предали. Попался знакомый Спиридоныча, расстроился тот, набрался водки, обычно не баловавший, отпустил вожжи. Братва, словно покойника, его самого на плечах с глаз долой в избу снесла…»
Карпыч перевёл дух, сварганил самокрутку махорочную, ни папирос, ни сигарет его организм не признавал, засмолил не спеша, успокаиваясь, в рукав огонёк пряча. «К Спиридонычу, не к Спиридонычу, – закрутилось в его голове, – а ему, охранному старосте, знать всё следует. Тем паче, припёр тот кладь неведанную. А на погост абы с чем не заявляются в полночь да озираясь…» Он с тоской глянул на свою клюку и так и сяк повертел, палка она палкой и останется, как ни крути. «Не позвать ли Артёмку с западных ворот? – шевельнулась в глубине мыслишка, но он тут же её приструнил. – Сдюжу! Да и не станут же морду бить, если сцапают. Его как облупленного мужики знают. А ему что? Ему только убедиться, к кому поздний гость…»
Он не ошибся. Незнакомец замедлил ход, приблизившись к двери покосившейся от времени ветхой мазанки. Бросил ношу к ногам, отдышался и постучал. Барабанить ему пришлось долго, наконец в маленьком оконце появился свет керосиновой лампы, дверь отворилась и захлопнулась, его поглотив.
«Ну вот, птичка в гнезде и очутилась. А мне всё равно, где коротать, – начал подыскивать и себе удобное место Карпыч, оглядывая землянку. – Утром и разберёмся. А спьяну да со сна невесть как обернулось бы…»
Глава XI
Выйдя от Федонина, я так закрутился в тот день, что к себе в кабинет попал только к вечеру, уже в восьмом часу забежал над бумажками посидеть: чёткий Колосухин несколько раз напоминал про обобщение жалоб, и я промотался в городских прокуратурах, собирая необходимый материал; зампрокурора области не вспомнит прошлые заслуги, у него чтобы в отделе кипела работа, которая планом определена от коллегии к коллегии, а там уж занимайся, чем хочешь. Впрочем, насчёт «чем хочешь», я, конечно, загнул, чем положено, это – да.
Уже в коридоре меня подстегнул трезвон телефона. «Очаровашка! Кто ж ещё разыскивать станет, – подумал я и прибавил ходу. – Стряслось что-нибудь с её бухотчётом, не пришлось бы мчаться в детсад…» Сынишка наш заботливыми родителями был зачислен в продлёнку; мы, конечно, старались пораньше забирать страдальца, мучительно было зреть, каким несчастным болтался он в одиночестве по детской площадке в ожидании бессердечных родственников, но получалось у обоих не всегда.
– Ты где прохлаждаешься, боец? – услышал я голос Федонина, схватив трубку.
– Рабочее время кончилось, – злости моей не было предела, на стул брякнулся и выдохнул: – Имею полное право.
«Не иначе старый лис в окошко меня высмотрел, пока я остановился во дворе с Лидой Углистой поговорить, – догадался я. – Нет от него спасения! Специально поджидал».
– А чего на ночь глядя?
– Вы думаете, у меня других забот нет, кроме этого Семиножкина?
– Дела делами, а поручение прокурора на первом месте должно значиться.
– А вы защитите, если Колосухин со службы погонит?
– Сочтёмся славою, – сменил тон на миролюбивый Федонин. – Ты подходи, подходи! У меня столько всего! Голова кругом идёт.
Лишь я к нему на порог, он протокол допроса протянул и так значительно, словно ценность какую.
– Откуда? Мы вроде проверкой занимаемся?
– Всё, мой дорогой, – похлопал он меня по плечу. – Возрадуйся. Считай, легализовались. Теперь ты защищён.
– Не понял?
– Петрович дал команду возбудить уголовное дело. Так что с первым допросом тебя, Палыч!
– Бабка Ивелина чудес наговорила?
– Ивелина Терентьевна, само собой, женщина обстоятельная. Тут другое. Вот глянь заключение экспертов по трупу Семиножкина, – и он подал папку с бумагами. – Отравили его. Причём так искусно, что Борджиа позавидовал бы. Едва Константиныч разнюхать смог. Он нас чего так долго мутузил, тянул с выводами? Сам сомневался. Поэтому в Москву анализы посылал, но когда и те подтвердили!.. Порадовался мне: теперь новую методику у нас применять начнут. Незачем будет лишний раз столице докучать.
– Ему-то радость, а нам слёзы утирать! Сколько времени попусту утрачено…
Я вспомнил тот поздний вечер, когда очутился в доме покойника, алтарь церковный во всю стену, Семиножкину с безумными глазами и их соседку, всё время молящуюся в углу, пока я торопился с осмотром тела. Тогда уже муторно было у меня на душе, словно придавило неведомое предчувствие надвигающейся беды. Да что там! Беда-то уж свершилась. Канул в небытиё Семиножкин. Не успел заявление накатать и на тот свет заторопился. Больно уж всё выглядело подозрительным.
– Нераскрытое убийство имеем. Милиция нас и обвинит, – у меня вроде как все зубы разом заныли. – Сыщики такой вой подымут!
– Ты не забывай про содержание, Палыч, – тоже поморщился Федонин. – Форма в нашем случае не главное. А до сути мы добрались. С опозданием, согласен. А если бы отравителю удалось вокруг носа нас обвести?..
– Не наша заслуга, – раздосадованный, я ткнулся в протокол допроса Ивелины Терентьевны Толупановой.
– Вот, вот. Делом займись, – поостыл и старший следователь. – Весь день на нервах. Ты не видел Петровича, когда я ему докладывал заключение медиков. В шоке был. Смерть Семиножкина его ещё на первых порах будто подкосила, а когда я ему про злодейское отравление заикнулся, видел бы ты его лицо! У него же давление!.. Я перепугался, без врача не обойтись. Заварили мы кашу…
– Вы не совсем точны, Павел Никифорович, – оторвался я от бумаг. – Если кто и затеял эту историю, так сам Семиножкин. Теперь нет сомнений, что он чуял недоброе, раз решился довериться прокурору области.
– Мы с тобой не всё знали, – поджал губы Федонин и снизил голос до шёпота, хотя, кроме нас двоих, в кабинете никого не было. – Петрович обмолвился, что ему по этому поводу звонил сам председатель облисполкома. Но тоже… просил не афишировать.
– Думенков? А ему-то что?
– Его интерес к диковинкам всяческим известен, – шептал Федонин. – А тут древняя редкость! Представляешь, как бы заговорили об области, найдись историческая драгоценность! На всю страну можно прогреметь!
Федонин даже глазки закатил и был, наверное, прав, но меня разбирало совсем другое:
– Думается, у покойника и личная корысть имелась. Он, несомненно, сам пробовал отыскать реликвию. И неизвестно, на какой стадии у него нужда в прокуратуре появилась. Не стоял ли он на самом краю? А уж загнав себя в тупик, сунулся к нам?..
