скачать книгу бесплатно
– Ах, мама, какие красивые голубые цветочки! – воскликнул Коля, наклоняясь над колокольчиком, – посмотри, какие красивые!
Мама мельком взглянула на колокольчики и продолжала идти, но у Коли вдруг явилось желание взять хоть один колокольчик с собою.
– Погоди, мама! – закричал он, – я выкопаю один цветок и возьму с собою.
– Что ты с ним будешь делать?
– Как что? Я возьму с корнем, даже с землею, вот так! – говорил Коля, выкапывая колокольчик и завертывая корень, с приставшей к нему землею, в носовой платок, – приду домой, посажу в цветочный горшок, и он будет расти.
– Навряд он будет расти. Полевые цветы не живут в комнатах! – заметила мама.
– Отчего? – удивился Коля.
– Я не умею объяснить почему, но знаю, что не живут.
– А я сделаю опыт. Может быть, мой колокольчик не только будет жить, но сделается больше, красивее. Я буду за ним ходить, стану поливать, беречь.
Сидя в платке, колокольчик слышал эти речи и верил, что мальчик будет за ним ходить. «Может быть, я действительно сделаюсь красивее и больше? – думал он, – наконец, интересно было бы узнать, что это за цветочный горшок. Может, это что-нибудь вроде трона, и как это будет хорошо, когда я на нем стану возвышаться!»
Но эти суетные мысли вскоре заменились другими. Колокольчик чувствовал, что с каждым шагом мальчика он все более и более удалялся от родимой поляны и от сестер и братьев, которых он там оставил. Как знать, придется ли им увидеться? И что-то с ним теперь будет? С кем он будет пить медвяные росы, нежиться на солнце, шептаться? Стало колокольчику и грустно, и душно в Колином платке, захотелось ему домой, на волю, да не было то в его власти.
Мальчик принес его в гостиную, развернул платок, и колокольчик удивился никогда не виданному зрелищу. Гостиная была большая комната с паркетным полом и шестью окнами, выходившими в сад и в поле. У окон, в плетеных корзинках на высоких ножках стояли великолепные цветы, испускавшие аромат. Тут были: огненная азалия, бледно-розовая бегония и белая, с нежным голубым оттенком гортензия, и полевая чайная роза, и многие другие цветы.
А по углам комнаты стояли высокие, почти до потолка, пальмы с широкими, ярко-зелеными листьями. На каждом окне висело по клетке с канарейками, а перед одним, посередине комнаты, на высоком, обитом красной материей табурете стояла большая клетка, и в ней кувыркался и качался в кольце большой серый попугай. У другого окна находился аквариум с золотыми рыбками, которые, перегоняя друг дружку, плавали вокруг искусственной скалы из туфа.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – закричал попка, увидя Колю, – вы здоровы? Спасибо!
И, зацепившись клювом за кольцо, подогнув под себя лапки, попугай принялся раскачиваться.
Лежавший белый кот Мурка проснулся от крика попугая, вытянул передние лапки, зевнул и повернулся на другой бок. Он не любил попки и даже боялся его. Раз как-то, когда никого не было в комнате, он попробовал броситься на попугая, но тот так больно, до крови долбанул его клювом в нос, что бедный Мурка отошел смущенный и уже не возобновлял нападения.
Покуда Коля занят был пересадкой колокольчика в цветочный горшок, в гостиную вошел большой, черный водолаз Пират. Он остановился подле Коли, долго, с укором смотрел на него и, видя, что тот занят и не обращает на него внимания, мордой подтолкнул его под руку.
– Ах, отстань! – воскликнул Коля, – видишь, я занят; чего тебе нужно?
– Как чего нужно? – взглядом вопросил Пират, – неужели тебе не совестно? Ты всегда брал меня с собою, когда отправлялся гулять, а сегодня ушел один.
Коля посмотрел на него и понял его взгляд.
– Что я не взял тебя? – спросил он. – А где ты была, противная собака? Я тебя кричал, кричал, мне, наконец, надоело.
Пират опустил голову, отошел и лег под стол. Ему стыдно было вспомнить, что, увлекшись на заднем дворе костью, которую ему бросил их окна кухни повар, он не слышал Колиного зова.
– Ну вот, так тебе будет отлично, милый цветочек! – сказал Коля, ставя на окно горшок с полевым колокольчиком. – Посмотри, какое у тебя хорошее соседство!
– Спасибо! – крикнул попугай.
Но колокольчик вовсе не чувствовал себя так хорошо, как думал мальчик. Корень цветка лежал в непривычной дерновой земле, которая была слишком влажна и жирна для него, а комнатный воздух, хотя и благоухавший запахами цветов, не мог заменить свежего воздуха полей. Кроме того, будучи простым полевым колокольчиком, он ужасно смутился, попавши в общество знатных, комнатных цветов.
А те-то как важничали, – просто сказать нельзя! Они ничего не говорили, а только надувались от спеси и с презрением смотрели на пришельца. Да и все здесь вели себя как хозяева, непринужденно и даже гордо, и на колокольчика не смотрели, как будто бы его и не существовало.
Канарейки весело прыгали в клетках, словно в родном лесу, и оглушительно пели; попугай цеплялся клювом за толстую проволоку клетки и пронзительно кричал от удовольствия; Мурка спал на спине, согнув лапки; а Пират, позавтракавши костью, лежал на ковре под столом и смотрел на канареек, недоумевая, зачем они прыгают и ни минуты не посидят на месте.
– Попочка кушать хочет! – во все горло закричал попугай.
Канарейки еще пуще заметались по клеткам, и золотые рыбки начали высовывать головы на поверхность воды.
Пришел лакей Семен и положил попугаю в кормушку булку, смоченную в молоке. Попка принялся есть булку, раскидывая во все стороны крошки и, наевшись, крикнул:
– Спасибо!
Семен взял кусочек сухой булки и покрошил в аквариум. Золотые рыбки принялись ловить крошки, отнимать друг от дружки. Семена это очень забавляло, и он смеялся; но его позвали, и он ушел, бросив остаток булки в аквариум.
III
Наступила ночь. Полевой колокольчик чувствовал себя совсем больным. Ему недоставало воздуха, влажная земля знобила его корень.
Печально склонив голову, он смотрел в окно на далекое поле и думал, как бы хорошо было, если бы он остался дома, на полянке, среди своих братьев и сестер.
Луч месяца заглянул в окно гостиной и осветил цветы, лепестки которых приняли волшебный вид. Темные тени от широких пальм легли через всю комнату. Канарейки спали, подвернув под крылышки головы; спал и попугай и большинство золотых рыбок. Не спали только цветы и тихо разговаривали между собою.
– Скажите, пожалуйста, сосед, кого это сегодня поставили среди нас? – спросила азалия, склонившись к ярко-красному с серебристыми листьями онтуриуму.
– Не знаю! – гордо отвечал тот, – я никогда не видел такого цветка. Я интересуюсь только самим собою.
– Это полевой колокольчик! – сказал олеандр.
– Полевой колокольчик! – воскликнула гортензия, – первый раз слышу! Что же, это должно быть очень редкое растение? Скажите, пожалуйста, колокольчик, вы знатного рода? Где вы родились?
– Я родился в поле, – скромно отвечал колокольчик, – и я вовсе не знатного рода.
– Вот как! В таком случае, как же вы попали сюда? – спросила бегония.
– Меня вырыл мальчик и принес.
– Была охота! – воскликнула роза. – Вы совсем лишний в нашей семье…
– Вы правы, – согласился колокольчик, – и, поверьте, если бы это зависело от меня, я ушел бы домой. Мне здесь совсем не по себе.
– А вот мы так чувствуем себя отлично! – хором воскликнули цветы.
– Я задыхаюсь! – промолвил колокольчик.
– Пожалуй, вы хотели бы, чтобы открыли окна? – спросила камелия.
– Конечно, это было бы… – начал колокольчик, но его перебила азалия.
– Сохрани Бог! – воскликнула она, – я только этого и боюсь. Еще днем, при солнце, – так и быть, а теперь так холодно!..
– Конечно, конечно! – подтвердили цветы, – да этого никогда не случится: из-за простого колокольчика не станут губить нас…
И они тихонько заговорили между собою и на колокольчика перестали обращать внимание.
IV
Когда настало утро и солнце весело осветило открытые окна комнаты, колокольчик немного ободрился, приподнял голову и стал впивать в себя чудный, свежий воздух и животворное тепло; но некоторым цветам, вроде азалии, слишком сильный свет был вреден, и Семен опустил штору. Между тем небо начало заволакиваться облаками, солнце скрылось, и в воздухе повисли тяжелые, грозовые тучи. Пригретый солнцем колокольчик радовался наступлению грозы. Он мечтал, как она освежит его, холодным дождем напоит его, даст ему новые силы. А комнатные цветы дрожали от холода и страха, опасаясь, что Семен забудет закрыть окна, буря ознобит их, оборвет, уничтожит их роскошный убор.
Но лакей отлично помнил свои обязанности. Как только он заметил, что поднялся ветер, и стали падать первые, крупные капли дождя, он быстро вошел в гостиную и принялся запирать окна. И по всему дома поднялась суматоха. Коля только что собирался идти с мамой гулять, совсем уже оделся, как вдруг мама сказал, что гулять идти нельзя.
– Но мы возьмем зонтики! – говорил Коля, – нас не промочит.
– Нет, Коля, нельзя! – говорила мама. – Собирается гроза, и мы все равно измокнем. Посиди дома, займись чем-нибудь. Возьми книжку, которую я тебе купила, – помнишь, с картинками?
Коля взял книжку, сел в гостиной; но пришел Мурка, толкнул его под локоть, как бы говоря: «Полно тебе читать, поиграй лучше со мною», и Коля начал учить Мурку прыгать через руки.
Раздался страшный удар грома и, казалось, потряс весь дом. Коля бросил кота, подошел к окну и стал смотреть в поле.
И колокольчик, поникнув головой, тоже смотрел в поле. И Коля, и колокольчик – оба были печальны. Но мальчик был грустен оттого, того начиналась гроза и нельзя было идти гулять; а колокольчик хотел бы быть в это время на своей полянке, хотел бы испытать грозу, но ему приходилось задыхаться в душной комнате.
Он смотрел в поле и видел, как оно все вдруг покрылось какой-то сероватой дымкой, сквозь которую видны были длинные, косые полосы дождя; он видел, как в небе зигзагами сверкала молния, как откуда ни взявшийся вихрь подхватывал прошлогодние, сухие листья, солому, бумажки, разный сор, крутил все это столбом и уносил куда-то далеко, далеко. Крупные капли дождя барабанили по стеклам закрытых окон и, подобно слезам, стекали вниз, и колокольчик, обессиленный, умирающий, жаждавший свежего воздуха, дождя, тоже плакал невидимыми слезами.
– Мама! – спросил Коля, отрываясь от окна, – что это сделалось с колокольчиком?
– Он вянет! – отвечала мама, – я тебе говорила, что он не выживет.
– Может быть, земля в горшке суха, нужно полить? – спросил Коля и сейчас же пошел, принес воды и полил и без того влажную землю.
– Это не поможет! – сказала мама: – колокольчик не комнатный цветок… Помнишь, Коля, в позапрошлом году ты посадил в цветочный горшок подсолнечник?
– Помню, мама! Он ведь принялся, стал расти.
– Да, да, даже появился цвет; но какой это был хилый, жалкий подсолнечник! А на огороде такой же подсолнечник вырос более двух аршин в вышину, был зеленый, сочный, а цветок его, право, был величиною с твою фуражку!
– А может быть, мой колокольчик выживет? – спросил Коля.
– Не думаю. Впрочем, посмотрим!.. – отвечала мама.
V
Но колокольчик не выжил… Прошла гроза; Коля вышел в сад и нашел себе новое занятие, совершенно забыв о цветке. И колокольчик стоял на окне, все более и более увядая. Ни азалия, ни гортензия не разговаривали с ним: для них это не был даже цветок, хотя бы полевой, а просто – сухая травка, которая напрасно только занимала место.
То же самое подумал, вероятно, и Семен, пришедший однажды поливать цветы. Земля в горшке, в котором был колокольчик, засохла и потрескалась; но Семен не стал даже поливать ее, а открыл окно и выкинул горшок во двор.
Дворник подметал в это время двор и, увидя цветочный горшок с отбитым при падении боком, подхватил его метлой и замел, вместе с другим мусором, в угол. Целый день пролежал колокольчик в куче мусора. Теперь он был на вольном воздухе; но и воздух не мог уже его поправить: корень колокольчика, плотно сидевший в комке сухой земли, стал засыхать…
Поздно вечером дворник запряг в телегу старую, белую лошадь, подъехал к куче мусора и принялся лопатой наваливать мусор в койку. Железо лопаты стукнуло о цветочный горшок. Дворник взял горшок, думая, что он на что-нибудь может пригодиться, и, увидя, что он разбит, бросил его в койку, а помадную банку, которая была цела и валялась тут же, положил в карман.
Нагрузив койку, дворник чмокнул на лошадь и шагом выехал из ворот. Был прекрасный тихий вечер. Полная луна стояла в небе и чудным светом озаряла безмолвные поля и далекую, зубчатую каемку леса. Закрытый в глубину койки, колокольчик не видел ни луны, ни полей.
Старая белая лошадь плелась шагом; дворник шел рядом, курил трубку и мурлыкал песенку. Но вот телега въехала на ту полянку, на которой росли колокольчики, остановилась, и дворник, схватившись за край койки, вывалил содержимое на траву. Горшок с колокольчиком вывалился тоже и подкатился к самому тому месту, где было семейство колокольчиков. Затем дворник дернул вожжами, и телега повернула обратно. Еще долго был слышен однообразный скрип ее несмазанных колес и затих в ночном безмолвии.
Умирающий колокольчик узнал свою полянку; здесь он родился вместе с братьями и сестрами, и вот они все, выросшие, ставшие еще красивее, склоняются друг к дружке головками и шепчутся…
Колокольчик не делает попыток освободиться из своей тюрьмы, Да у него и не было на то сил, – он лежал и прислушивался к шепоту своих братьев.
Яркая луна озаряла полянку, обильно смоченную росой. Вдали сверкала полоска моря… Вот черкнула по небу черная фигура совы и, бесшумно махая мягкими крыльями, исчезла за лесом. И освеженные ночным воздухом колокольчики дружной семьей впивали в себя медвяную росу.
Все было по-прежнему, все было как тогда, когда колокольчик, счастливый, полный сил, рос вместе с братьями; а теперь он, умирающий, брошен был в разбитом горшке на поляну, и родная семья не узнала его.
– Братцы, что это такое лежит там? – спрашивали друг друга колокольчики и, недоумевая, качали головами.
Старая лягушка, за нею и лягушата, разбуженные скрипом телеги, выползли из канавы; старушка осторожно подскакала к горшку, потрогала его лапкой и, убедившись, что предмет этот не живой, вскочила на него и уселась.
– Ква! Ква! – проквакала она: – если бы можно было спихнуть эту штуку в воду, я бы сделала из нее дворец для своих лягушат.
Услышав о дворце, прибежали две полевые мышки-проказницы, потыкали носиками в днище горшка, увидели дырочку и подумали, что если бы можно было стащить горшок на межу, то из него можно было бы сделать дворец не дворец, а хорошенький домик с окошками.
Затем приползли два муравья, основательно осмотрели горшок со всех сторон, пощупали его лапками и решили, что когда он от сырости придет в ветхость и станет рассыпаться, то нужно будет по маленьким кусочкам перетаскать его в их подземное жилище и сделать из него своды в коридорах.
Все думали и говорили о горшке, и никто не только не подумал о колокольчике, но даже не заметил его. А он в предсмертной истоме звал к себе своих братьев, напоминал им о себе, говорил, что он их брат, что он родился тут, вместе с ними, молил их о помощи, и никто не слышал его зова. Так промучился он всю ночь и, когда с востока брызнули золотистые, первые лучи солнца, встрепенулись и подняли головки оживленные колокольчики, и птицы проснулись и защебетали в лесу, и жаворонки, поднявшись высоко, вознесли хвалу Творцу, – тогда колокольчик умер.
Ворона
I. Часовщик Илья Петрович
Однажды Митин отец, заводя карманные часы, испортил их. Нужно было идти к часовщику починить. Митя напросился идти с папой, и оба отправились к жившему неподалеку знакомому часовщику, Илье Петровичу.
Илья Петрович был маленький, кругленький человек лет под 50 с редкими, седыми волосами на голове, которые никак не хотели лежать гладко, а все топорщились кверху.
Он осмотрел часы в увеличительное стекло и объявил, что сломалась пружинка и часы могут быть исправлены в полчаса.
– А покуда пойдемте ко мне наверх, посидим, потолкуем, – прибавил он, и стал подниматься по деревянной лесенке, которая вела в его единственную комнату.
Митя с отцом последовали за ним. Они вошли в большую, темную комнату в одно окно, обращенное на грязный двор. Мебели в ней было очень мало; обтянутая темной материей, она придавала комнате еще более невеселый вид. Черная драпировка скрывала кровать; на стенах висели какие-то запыленные гравюры в рамках и фотографические карточки.
Мите стало как будто немного скучно в этой мрачной комнате; чтобы развлечь его, Илья Петрович спустился по лесенке и принес из кухни ворону.
Ворона была очень молода и вряд ли могла летать как следует, однако, «на всякий случай», как объяснил часовщик, у нее обрезали немного крылья.
Как только Илья Петрович опустил ворону на пол, она принялась очень смешно прыгать, как-то все боком; прыгая, взобралась на стул, потом на диван, оттуда на стол, со стола на окно, и, уставившись носом в стекло, стала смотреть на двор. Сперва Митя смеялся, глядя на прыжки вороны, но потом, вглядевшись пристальнее, перестал смеяться. У птицы был такой грустный вид, что Мите показалось, будто она скучает, что ее заперли в душную комнату и не дают полетать на воле.
То же самое, должно быть, подумал и папа, потому что спросил Илью Петровича:
– Зачем у вас эта ворона?
– Да как вам сказать, – рассмеялся хозяин: – так вот держу! Мне ее мальчишки принесли, она из гнезда выпала. И принесли-то ее совсем еще птенчиком, есть не умела, только все рот раскрывала. Ну, я и выкормил ее.
– Но теперь ее можно бы было выпустить?
