Класс. История одного колумбайна

Как же катастрофически он ошибался!

Чуда не произошло.

Как только Нина Ивановна произнесла его фамилию, по рядам учащихся пробежали негромкие смешки. Кто-то язвительно улыбался, кто-то начал перешептываться с товарищем по парте, кто-то вообще отвернулся, едва сдерживая смех. Впрочем, это не осталось незамеченным и для учителя.

– Ничего смешного, Черкашин, – отчеканила Нина Ивановна. – Если тебе очень весело, поделись с нами.

Сидящий на задней парте высокий парень с падающей на глаза челкой лукаво посмотрел на учительницу:

– А я ничего, Нина Ивановна. Просто смешной случай вспомнил. Как мой брат катался на роликах и грохнулся в лужу.

Все захихикали, прекрасно поняв, что брат на роликах здесь совершенно ни при чем. Как потом узнал Дима, никакого брата у Черкашина не было и в помине.

– Тишина! – повысила голос учительница. – Не забывайте, что каждый из вас тоже может поменять школу и окажется в точно такой же ситуации.

Пока она делала наставления, Дима, потупив взгляд, исподтишка разглядывал своих будущих одноклассников. Тех, с которыми ему, по всей видимости, придется еще учиться четыре года, закончить школу и получить аттестат о среднем образовании.

И когда его глаза остановились наней, он даже вздрогнул. В глотке мгновенно стало сухо, как в заброшенном колодце, ладони предательски вспотели, а сердце гулко заколотилось, словно подавая школьнику недвусмысленный сигнал.

Это была самая красивая девочка, которую ему приходилось когда-либо видеть. Светлые, пшеничного цвета волосы густыми локонами обрамляли ее миловидное нежное лицо. Больше всего его потрясли ее глубокие, темно-зеленые глаза. Глядя в них, Дима почему-то думал об озерах, затерянных в лесной глуши и не тронутых цивилизацией. Самое поразительное, что в этих глазах в тот день не было и намека на усмешку. Она смотрела на него с нескрываемым любопытством, рассеянно вертя своими тонкими пальчиками карандаш.

Девочка поймала его взгляд, и ее губы тронула едва уловимая улыбка.

Он торопливо отвел взор, делая вид, что разглядывает стенды, пестревшие множеством таблиц и схем. Затылок буквально полыхал от жара, и он боялся, что его щеки стали пунцовыми и это все видят.

Потом он узнал, что это небесное создание зовут Аней.

Самая красивая девочка класса, а возможно, и всей школы – Аня Тополева.

Ее имя он беззвучно повторял бесконечное количество раз, укладываясь спать.

Но подойти решился только спустя полтора года.

Всю последующую неделю к Диме присматривались. Никто из ребят к нему не подходил, а сам он обратиться к кому-либо стеснялся. Но и существовать в полном вакууме дальше не представлялось возможным. Уже много позже Дима с тоской пришел к выводу, что в ту первую неделю к нему даже не присматривались. Во всяком случае, определение для этого было неподходящим.

Класспринюхивался к нему. Именно так это и выглядело. В какой-то момент Дима даже сравнил себя с животным, которому каким-то чудом удалось прибиться к стае. И вместо приема и уюта он, трясущийся и напуганный, видел перед собой лишь недоверчивые взгляды, сопровождаемые глухим ворчанием.

И старт был дан с того момента, как Нина Ивановна представила его.

Шлангин.

Это было… это было вроде первой песчинки, которая случайно попала в смазанную шестеренку. С каждым днем эти песчинки продолжали забиваться между зубцами, усложняя и без того непростую работу механизма.

«Ага, Шлангин… – прочитал в глазах одноклассников Дима в тот день. – Вот ведь какая интересная фамилия… Просто так такие фамилии не бывают?! Значит, что-то за этим стоит!»

Интересно, как сложилась бы его судьба в этой школе, будь он, к примеру, Соколовым или пусть даже Петровым?

Внутренний голос уверял его, что дело вовсе не в фамилии, и Дима после долгих размышлений был вынужден согласиться. Вон, у них в классе есть парень с фамилией Немец. Так почему-то никто его фашистом или Гитлером не обзывает.

Спустя неделю тот крепкий парень с последней парты, Олег Черкашин, попросил его списать домашнее задание по географии. Не раздумывая, Дима отдал свою тетрадь с добросовестно выполненной работой. Он наивно полагал, что этот добрый (а добрый ли?!) жест с его стороны поспособствует налаживанию контактов в классе.

Тетрадь вернули только перед географией, когда Дима уже начал не на шутку волноваться. Правда, тетрадью назвать то, что протянул ему Черкашин, можно было с большой натяжкой. Скомканный, бесформенный грязный комок с изжеванными листами. Уже позже он случайно узнал, что мальчишки играли его тетрадью в футбол в школьной раздевалке.

– Извини, уронил, пока нес тебе, – произнес Черкашин, даже не моргнув глазом. Лицо его было ровным, лишь в глазах пряталась издевательская улыбочка. – Спасибо.

Насвистывая, парень как ни в чем не бывало сунул этонечто в руки Димы и ушел.

Внутри все ходило ходуном, пальцы сжимались в кулаки, но Дима ничего не сделал. Пробормотав что-то невнятное, он молча сунул комок в рюкзак и побрел в класс.

Тетради нужно было сдать на проверку, и он долго размышлял, как поступить, между делом пытаясь хоть как-то разгладить и привести в порядок измятые листы. Если не сдаст – получит «пару». А сдавать тетрадь в таком виде ему было стыдно. Промучившись, он все же выбрал второй вариант. И сразу же пожалел об этом.

Учительница географии сразу обратила внимание на его тетрадь. Она нарочито взяла ее кончиками пальцев за обложку, словно подчеркивая к ней свое брезгливое отношение, и позвала Диму.

– Я не знаю, из какой помойки ты ее вытащил, Шлангин, – холодно произнесла она. Несчастная тетрадь болталась перед глазами, напоминая подбитую птицу. Когда учительница небрежно бросила ее на стол, она вяло раскрылась, обнажая надорванный лист, на котором виднелся четкий пыльный след кроссовки.

– Переделаешь и принесешь новую, – велела географичка. – Может, там, где ты учился, такие тетради были в порядке вещей, но в нашей школе это не пройдет.

Дима невидяще смотрел в пол, чувствуя, как его заливает жгучая краска стыда.

– Двойку я тебе пока ставить не буду, – подвела она итог. – Но оценка будет снижена на балл. Все, свободен.

И Дима был бесконечно рад такому исходу дела. Единственное, его покоробила фраза учителя «в нашей школе…». Будто он не знает, как должны выглядеть тетради! Ну да ладно, хорошо, что все обошлось.

Да, на этот раз обошлось. Он старательно переделал работу и получил за нее четверку (с учетом потери балла, потому что сделана она была безупречно).

А буквально через пару дней к нему обратился Арсен Лаликян. Чернявый, вечно ухмыляющийся парень, маслянистые глаза которого постоянно ощупывают тебя с ног до головы, словно выискивая какой-то недостаток. Рядом с ним стоял Черкашин, многозначительно улыбаясь.

– Слышь, брателло, дай немецкий содрать, – нараспев проговорил Лаликян. Он переглянулся с Черкашиным и хитро усмехнулся, будто бы их связывал какой-то секрет. – Ты же сделал, мы знаем.

Дима посмотрел на Черкашина, и тот подмигнул ему.

– Нет, – неожиданно вырвалось у Шлангина. – До немецкого еще два урока. Успеете сделать на перемене.

Лица мальчишек вытянулись. Похоже, подобного ответа они ожидали меньше всего.

– Борзеешь, Шланг? – недобро сузил глаза Лаликян, и эта фраза больно хлестнула по сознанию, будто Дима случайно сковырнул болячку на только что зажившей ранке.

– Я не Шланг, – ответил он, стараясь не глядеть в глаза разозленному однокласснику. – У меня есть имя.

– Имя заслужить надо, – рассудительно сказал Черкашин.

– Тебя сюда никто не звал, – услышал Дима за спиной и, вздрогнув, попятился в сторону. Это был Ковальчук Виталий, с которым в дальнейшем ему придется неоднократно сталкиваться.

– А раз пришел в нашу школу, должен соблюдать правила, – прибавил Ковальчук.

Зазвенел звонок, и Дима, не оглядываясь, засеменил в класс, прижимая рюкзак к своей впалой груди.

– Шланг, – процедил Черкашин, и Лаликян визгливо засмеялся.

Если до этого еще были какие-то сомнения, как называть Диму, то теперь они быстро развеялись.

Шланг.

Его участь была предопределена.

В этот же день его подкараулили после уроков. Стянули с него куртку, отняли рюкзак. Выпотрошили его, раскидав учебники и тетради по лужам. Когда Дима кинулся к Лаликяну, чтобы отобрать куртку, тот неожиданно резко ударил его в живот. Сзади подошел Ковальчук и высыпал ему на голову горсть песка. Черкашин толкнул его, и Дима, потеряв равновесие, упал прямо в лужу. Он стоял на коленях в холодной грязной воде, вытирал забрызганное лицо, а вокруг звенел издевательский смех.

– Соси дерьмо, Шланг, – бросил Лаликян. – Тебя ведь для этого придумали. Шланги хорошо перекачивают навозные кучи.

С этими словами он наподдал по Диминому рюкзаку ногой, и тот, перевернувшись в воздухе, беспомощно шлепнулся в грязь.

Ковальчук выхватил телефон и, пока Черкашин держал Шлангина, сделал несколько снимков.

– Скажешь кому, повесим везде эти фотки, – прошептал он, вплотную наклоняясь к трясущемуся от страха Диме. – Пока знает наш класс, что ты Шланг. А будет знать вся школа.

Они быстро ушли, посмеиваясь и перекидываясь сальными шутками, а он стоял на коленях в луже, с болью глядя на свой испачканный рюкзак и разбросанные учебники.

Шанс

Вырвавшись из тягостных воспоминаний, Свободин издал глубокий вздох. Пальцы неосознанно гладили приклад «Маверика», как если бы перед ним был не дробовик, а дремлющий кот. Губы что-то беззвучно шептали.

Игорь буквально сверлил многозначительным взглядом Юрия Александровича, и он наконец заметил это. Старшеклассник незаметно ударил кулаком в раскрытую ладонь, повернув при этом голову в сторону стрелка. Колышев все понял.

«Никак не успокоится, – встревоженно подумал он. – Но предпринимать сейчас какие-то решительные действия слишком рано. Рано и опасно».

Преподаватель медленно покачал головой, и на лице Игоря отразилось разочарование. Поджав губы, он отвернулся.

Колышев решил избрать другую тактику.

– Дмитрий…

Свободин резко вскинул голову, глаза его приобрели осмысленность.

«Он как будто находился на другой планете. Под наркотиками, что ли?» – отметил про себя Юрий Александрович.

– Судя по всему, ты учился здесь? – осторожно спросил он.

– Может, и так, – нехотя протянул Свободин. – Разве это имеет сейчас значение?

– Все имеет значение. Иногда малейшая деталь может решить исход дела.

Преподаватель немного помедлил, словно взвешивая, стоит ли задать очередной вопрос, затем выдохнул:

– У тебя был конфликт с кем-то из школы?

На столе зазвонил мобильник, спустя секунду к нему присоединился еще один. В них не был активирован беззвучный режим.

Дмитрий кивнул в сторону груды телефонов:

– Хорошо, хоть остальные только жужжат. Иначе тут был бы настоящий концерт. Вроде дискотеки.

– Что с тобой случилось, Дмитрий? – настойчиво продолжал Юрий Александрович. – Может, тебе нужна какая-то помощь?

Свободин хмыкнул.

– Ты что преподаешь, Юра? – осведомился он.

– Социологию.

– Непохоже. Я бы подумал, что ты психолог.

– Ты недалек от истины, – согласился Юрий Александрович. – Я изучаю психологию, это, можно так сказать, мое хобби. Но вместе с тем социология, как и психология, изучает проблемы, связанные с личностью, и эти две науки находятся в тесной взаимосвязи.

– Хочешь разговорить меня? – спросил Дмитрий, лениво покачивая стволом перед лицом мужчины. Дуло циклопом таращилось в посеревшее напряженное лицо Колышева. – Затронуть самые сокровенные струнки души? Докопаться до первопричины и назвать пути решения проблемы? А между делом усыпить мою бдительность?

«Он похоже, читает мои мысли», – мрачно подумал Юрий Александрович.

– Дмитрий, ты зря считаешь… – начал он, но тот не дал ему договорить:

– Не прокатит. Даже не старайся, Юра.

Учитель замолчал.

– А знаешь, почему все твои речи бесполезны? – спросил Дмитрий и постучал себя кулаком в грудь. – Потому что там пусто. Слышишь? Пусто и мертво, как в дупле старого засохшего дерева. Ничего ты не узнаешь.

К тому времени трель одного из смартфонов утихла, и эстафету мгновенно принял следующий телефон. Свободин шагнул к столу и с интересом взглянул на мерцающий экран.

– «Мамуля», – вслух прочитал он имя абонента и тяжелым взглядом обвел застывший класс:

– Чей мобильник?

В воздух несмело поднялась рука одного из юношей.

Дмитрий взял телефон и, коснувшись пальцем зеленой кнопки, отрывисто заговорил:

– Ваш сын находится в школе вместе с другими одноклассниками. И он, и все остальные заложники. Может, сегодня ваш сын умрет. А может, и нет. Молитесь, и, вероятно, ваши молитвы будут услышаны.

Закончив эту жуткую фразу, Свободин скинул вызов и небрежно бросил телефон на стол. Экран погас.

Рыжеволосая девушка Лариса закрыла лицо руками, плечи ее судорожно вздрагивали.

Настя подняла голову, глядя на Юрия Александровича покрасневшими от слез глазами:

– Дяденька… Я хочу к маме, домой…

Колышев почувствовал, как в его горле застряли слова и еще что-то очень колючее и сухое.

– Скоро, милая, – еле-еле прошептал он, ненавидя себя за ложь, которая так легко слетела с его языка. Откуда он знает, как скоро они выберутся отсюда? И выберутся ли вообще?!

– А теперь всем заткнуться. Я хочу, чтобы в классе была тишина! – громко объявил Дмитрий. – Всем понятно?!

Некоторые торопливо закивали, остальные школьники просто молча смотрели на него.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно произнес Свободин. – Можете помедитировать пару минут. Услышу шепот, взорву все к едрене-фене!

Завершающая фраза меньше всего смахивала на угрозу и скорее напоминала ворчание изможденного пса, не представляющего особой опасности. Но Дмитрий был слишком глубоко погружен в свои мысли, чтобы обратить на это внимание.

«Что делать дальше?!»

Последние несколько минут этот, казалось бы, неразрешимый вопрос сверлом ввинчивался в его уставший мозг.

Да, сейчас он главный. У него в руках ствол, и только он вправе диктовать свои условия. Но как долго это продлится? Внутри снова проснулся знакомый голос.

«Ты один, – напомнил он. – И рано или поздно усталость даст о себе знать. Сколько ты уже на ногах? Ты не робот, и запас твоих сил рано или поздно иссякнет. Одна-единственная ошибка, и она станет роковой».

Дмитрий потер глаза. Только сейчас он ощутил, как урчит его желудок, настойчиво требуя пищи.

«Все планы сорваны, – продолжал голос. – Тебе не повезло, твои обидчики не пришли сегодня. И теперь ты взял в заложники совершенно посторонних людей, которые ничего плохого тебе не сделали».

«Я могу попробовать обменять их на моих одноклассников», – мысленно предположил Дмитрий.

Голос захихикал.

«Не валяй дурака, – просто сказал он. – Никто никогда не позволит тебе сделать подобный обмен. Даже если он выгодный с точки зрениятой стороны. Конечно, лучше отдать на растерзание тебе трех уродов, чем рисковать жизнями двадцати школьников и той малышки, которая прилипла к дяде Юре. Чаша весов, несомненно, опустилась бы в сторону твоих заложников. А теперь встань на место родных и близких той проклятой ненавистной троицы. Как считаешь, они согласятся с таким выбором?»

Нет, Свободин знал, что родню его обидчиков подобный расклад дел не устроит. И вообще, вся эта затея заранее обречена на провал…

Он посмотрел на помповик, неподвижно лежавший на его руке. Казалось, смертоносное оружие дремало.

«Рано или поздно тебя схватят, – возобновил свои увещевания голос. – Ты ведь не будешь хладнокровно убивать этих мальчишек с девчонками? Они-то уж точно ничем перед тобой не виноваты…»

Дмитрий аккуратно отодвинул краешек жалюзи, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи. Увиденное поразило его. Территория вокруг школы напоминала растревоженный муравейник. Автомобили самых разных силовых структур, сверкая мигалками, все прибывали и прибывали. Повсюду мелькали крепко сложенные мужчины, облаченные в полицейскую форму, неподалеку от ворот виднелась шеренга спецназовцев в защитных шлемах, откуда-то появились два кинолога, ведущих на поводках здоровенных овчарок…

«Охренеть, – остолбенело подумал Свободин. – И это… все из-за меня?!»

«А ты думал, – самодовольно произнес голос. – Хотел славы? На, жри, не подавись! Ну, а если серьезно, теперь самое время сдаться, дружище. Раз уж застрелиться у тебя кишка тонка… Хотя в твоем положении лучше разнести себе мозги, чем сесть за решетку на пожизненный срок».

Дмитрий скрипнул зубами.

– Я… ничего не боюсь, – хрипло прошептал он.

«У тебя был шанс сбежать, пока не было ментов, – заметил голос. – Теперь все мосты сожжены. Ты загнан в угол, как зверь. И с каждой минутой твои шансы уменьшаются».

«Я могу попытаться прорваться через оцепление, используя заложников, – неожиданно подумал Свободин. – И эта маленькая девчонка – моя надежда… Никто не будет стрелять, когда я возьму ее с собой…»

Дмитрий настолько увлекся мысленной беседой с самим собой, что совершенно перестал следить за обстановкой в классе.

«Ты обезумел, – наконец заговорил голос. – Возьми какого-нибудь парня или девушку. Не трогай ребенка».

«Я ничего не имею против этой девочки. Но с ней у меня будет больше шансов», – оправдывался Дмитрий.

Так как же он намерен поступить? Приказать подогнать сюда автобус с заправленным баком? И куда он поедет? На деревню к дедушке?!

– Внимание! – внезапно раздался уверенный мужской голос, слегка искаженный громкоговорителем. – Всем, кто находится внутри школы! Немедленно покинуть здание! Выходить с поднятыми руками! Школа оцеплена полицией! Повторяю! Все, кто находится…

Вздрогнув от неожиданности, Дмитрий вновь прильнул к окну, стараясь рассмотреть что-либо сквозь щель.

И в этот момент Игорь, словно тугая разжатая пружина, сорвался с места. В два молниеносных прыжка он преодолел разделяющее их расстояние и коршуном кинулся на Дмитрия.

Вика

Учительница, вызвавшаяся показать Павлову дом своего бывшего ученика Дмитрия, едва поспевала за стремительным шагом адвоката.

– До сих пор не могу прийти в себя, – сокрушалась она, зачем-то поглядывая на часы. – Это какой-то кошмар… Вы уж… Артемий Андреевич, простите…

Артем бросил на женщину короткий взгляд.

– За что?

Учительница окончательно смутилась и растерянно проговорила:

– Как-то все неудобно получилось.

Он качнул головой:

– Думаю, «неудобно» – это очень мягко сказано. Хотя, когда дверь актового зала расстреливают из дробовика, после чего бросают «коктейль Молотова», это действительно неудобно.

– Простите, это было глупо.

– Не нужно извиняться, – отмахнулся Павлов. – Сейчас главное – не допустить дальнейших жертв. Как вас зовут, кстати?

– Нина Ивановна, – ответила учительница.

– Вы сказали, что вели уроки у этого парня.

– Да, я была их классной руководительницей пять лет, вплоть до десятого класса. Потом у нас была реорганизация, и этому классу был назначен другой учитель. Но сейчас ее нет, она уволилась в прошлом году и, по некоторым сведениям, куда-то уехала.

– Значит, Дмитрий Шлангин, – задумчиво проговорил Артем. – Нина Ивановна, что вы можете сказать о нем? Все-таки он, по сути, рос на ваших глазах!

Женщина замялась.

– Видите ли, – начала она, медленно подбирая слова. – С одной стороны, Дима был обычным парнем. Учился хорошо, но и, как говорят, «звезд с неба не хватал». При этом мне он показался очень замкнутым и стеснительным… Вместе с тем он тянулся к общению. К сожалению, коллектив класса с самого начала холодно встретил его, хотя никаких причин тому я не видела.

– Его дразнили? – внезапно спросил Павлов. – Согласитесь, новичок в классе с фамилией Шлангин – весьма большой соблазн для ребят, которые любят самоутверждаться в коллективе за счет других. Я не хочу сказать, что в вашей школе все учащиеся поголовно жестоки и любят издеваться над слабыми, но вы наверняка поняли, что я имею в виду.

Нина Ивановна вздохнула.

– Да, вы правы. У него даже несколько раз случались конфликты с одноклассниками, но дальше синяка или порванных брюк дело не шло. Когда начинали выяснять, как обстояло дело, все становились глухонемыми. Никто ничего не видел и не слышал. Тот же самый Шлангин всегда безмолвствовал, словно партизан. У нас в классе была одна троица, эдакие заводилы-хулиганы. Ничего особенного, но почему-то именно они все время цеплялись к Диме. Я пыталась с ним поговорить, но он обычно отмалчивался. Более того, я знакома с его мамой, и мы несколько раз обсуждали эту неприятную тему. Но она уверяла меня, что Дима никогда не жаловался. Все считали, ну, это же мальчишки, что-то не поделили, подрались… Всякое бывает в подростковом возрасте!

– Всякое бывает, – повторил Артем, вспомнив лицо стрелка, которое мелькнуло сквозь прореху в изувеченной двери актового зала. Искаженное от ярости и с выпученными глазами, измазанное чем-то бурым, как запекшаяся кровь. Молодой человек напоминал вурдалака, жаждущего жертв.

– Дима успешно учился, – повторила Нина Ивановна. – Единственный предмет, по которому у него были проблемы, это физкультура. А если принять во внимание, что Евгений Владимирович, наш физрук, весьма специфичный человек, то…

– Что значит «специфичный»?

– Прямолинейный, можно даже сказать, бесцеремонный. Если школьник, особенно парень, не мог подтянуться нужное количество раз, он без обиняков говорил ему в лицо, что тот слабак. А Дима… насколько я знала, среди других он был самым отстающим по физкультуре. Мне даже как-то пришлось поговорить с Евгением Владимировичем, и он нехотя согласился поставить Шлангину четверку в году. Чтобы не портить хорошие отметки, потому что, кроме физкультуры, других проблем у парня с учебой не возникало. Знаете, если ученик старается, а это сразу видно, как правило, мы накидываем сверху балл. Но физрук был другим и ставил оценки по фактическим результатам. Не уложился в норматив – двойка. Хотя с мальчишки семь потов сходило, и он изо всех сил старался! А теперь вот… неизвестно, выживет ли физрук. А если выживет, то наверняка останется инвалидом…

Учительница смахнула выступившую слезу.

– Постойте, – догадался Артем. – Уж не тот ли учитель физкультуры, которого только что увезли на «Скорой»? Ведь именно он мне назвал фамилию Дмитрия!

– Да, это он.

Павлов хотел спросить что-то еще, но тут в кармане его пиджака затрезвонил мобильник.

– Юра, рад тебя слышать, – произнес он, услышав в трубке голос сотрудника ФСБ Соломина, его сослуживца и давнишнего закадычного друга.

– Привет, Тема, – поздоровался Юрий. – Тут до нашего ведомства новости дошли, что в 125-й школе стрельба и чуть ли не теракт. А ты буквально вчера обмолвился, что собирался с лекцией перед выпускниками выступать…

– Собирался, да вот не выступил, – ответил Артем.

– Я пытался связаться с местными силовиками, но там такая чехарда, все друг на друга стрелки переводят. Решил тебе позвонить.

– Насчет теракта ничего не могу сказать. Знаю только, что в школе вооруженный парень лет двадцати. И, судя по всему, он один. Пока никаких требований не выдвигалось.

– Я так понял, ты снаружи? – уточнил Соломин.

– Да, но стрелок где-то внутри школы, и с ним целый класс.

– Значит, версия о теракте под вопросом, – подытожил полковник.

– Юра, не могу ничего сказать, – признался Артем. – Пока ничего определенного.

– Понятно. В любом случае я направлю наших ребят. На месте сориентируйтесь. Хуже не будет.

– Добро.

Закончив разговор, Артем вопросительно посмотрел на учительницу, которая остановилась у подъезда невзрачной семиэтажки:

– Вот тут жил Дима Шлангин. У него еще младшая сестра есть, я ее часто вижу.

Как раз в это время из дома выходила семейная пара с коляской, и Павлов с учительницей проскользнули внутрь.

– Этаж, по-моему, четвертый, а квартиру не помню, – призналась Нина Ивановна, нажимая на исцарапанную кнопку лифта.

– Шлангин жил в полной семье? – поинтересовался Павлов.

Она отрицательно покачала головой.

– Их отец умер давно. Мама повторно вышла замуж.

Лифт остановился, с мерным гудением раздвигая стальные створки.

Артем внимательно огляделся, и его взор остановился на одной из металлических дверей, которая была приоткрыта. Он осторожно толкнул ее, заглянув внутрь. И сразу увидел худенькую девочку в голубом сарафане. Она растерянно оглядывалась, покусывая большой палец.

– Привет, – мягко проговорил Артем, полностью открывая дверь. – Скажи пожалуйста, у тебя есть брат по имени Дима?

Девочка испуганно уставилась на адвоката. Затем ее взгляд переместился на вошедшую следом учительницу, и вспыхнувшее было в ее глазах недоверие растаяло, черты лица разгладились.