Быть киллером

скачать книгу бесплатно

Быть киллером
Артемий Люгер

Молодой парень, вернувшийся из Афганистана, после долгих поисков подходящей работы, по совету бывшего однополчанина становится киллером. Через некоторое время он убеждается, что работает на организацию, возглавляемую отставными генералами КГБ. После выполнения многочисленных заданий организации в разных странах мира, ему становится понятно, что следующий кандидат на уничтожение – он сам. С помощью любовницы – жены своего очередного начальника – он предпринимает попытку бегства, но преданный своей бывшей подругой, оказывается в руках преследователей…

Артемий Люгер

БЫТЬ КИЛЛЕРОМ

ГЛАВА 1

Я – киллер. Сегодня даже дети знают это слово, но если бы мне десять лет назад сказали, что я стану киллером, я бы без разговоров набил сказавшему морду. А может быть, и не набил бы. А просто рассмеялся: чушь какая-то и всё. И мои родители – папа, законопослушный советский инженер, и мама – библиотекарь со стажем, тоже, думаю, посмеялись бы, если бы, конечно, поняли, что означает это слово. И Нина Николаевна, мой классный руководитель в старших классах, прореагировала бы точно так же.

Учился я ни шатко, ни валко, но она меня любила. – Ты, – говорила она, – лентяй, каких мало, но душа у тебя хорошая, добрая и справедливая, можно сказать, советская у тебя душа.

Вот в последнем пункте она явно была права: был во мне этот кретинский, как я сейчас понимаю, советский душок. Благодаря ему я и от армии отмазываться не стал, хотя возможность, благодаря одному отцовскому закадычному дружку, была. И в Афган, как только сказали про защиту нашей советской родины от происков империалистов, вызвался одним из первых. Одним из первых и взяли, поскольку в приписных моих документах значилось, что я кандидат в мастера спорта по стрельбе. Надо сказать, что спорт в юности волновал меня мало, но в нашем классе все парни занимались каким-нибудь видом: от лёгкой атлетики и карате до футбола и баскетбола. Бегать за мячом или – как в лёгкой атлетике – просто так я считал занятием глупым, а чтобы тебе с твоего согласия били морду – и вовсе идиотизмом. А вот стоять на месте, а то и удобно лежать на мате, прижимая к себе удобную подружку – винтовку, это меня устраивало. К моему удивлению, стрельба у меня пошла. Без тренировки выбил норматив второго взрослого разряда, а потом за меня взялся тренер Василий Степанович, сибиряк и дуб дубом, но дело своё знавший тонко. Так что под его неусыпным руководством я сделал и первый, и норму кандидата в мастера.

– Точняк, – говорил он, – прямо белке в глаз.

Афган, конечно, разочаровал быстро. Розовая дымка исчезла первой, а для того, что наступило потом, и чёрная краска казалась недостаточно чёрной. С ребятами я сошёлся легко, а вот с командирами, в особенности из вчерашних солдат, оказалось не так просто. Некоторые сразу надувались как пузыри. Заискивали перед офицерами и всячески выделывались, за наш, естественно, счёт. При этом все, кто имел отношение к довольствию, продавали его афганцам, нам оставались крохи. Не брезговали этим и офицеры. Я в первые дни спросил у «деда», почему это рядом с любым жильём обязательно крутятся собаки, а вокруг нашей казармы тишина, никто не тявкает. – Так съели, – сказал он спокойно. Послужишь полгода, и ты, салабон, будешь жрать всё, что бегает и лает.

Очень скоро я понял, что патриотизму здесь не научишься, скорее наоборот. Всё, что писали газеты в Союзе, оказалось сплошным враньём, за Родину тут никто кровь проливать не собирался. Одни служили за звёздочки, другие – за чины, а третьи – и среди них все женщины – за талоны, на которые можно было много чего купить, вырвавшись из этого грёбаного Афгана. Вырвавшись, то есть уехав. Уехав, разумеется, живым, а не в качестве «груза 200», то есть в свинцовом гробу. Какую-то помощь Афганистану мы, конечно, оказывали: страна бедная, жратвы мало, народу много: вот эту проблему мы и решали, по возможности уменьшая число едоков. Уменьшали всякими способами, и гуманных среди них, могу сказать честно, было немного. Так что в бой из наших рвались немногие, разве только те, что на днях прибыли и ещё ничего не успели понять. Единственные операции, на которые все шли с удовольствием, были операции специфического, так сказать, характера. Когда в расположении части появлялась группа незнакомых офицеров, а наши начинали чистить сапоги и передвигаться на цыпочках – мы понимали, что к нам прислали очередного начальственного сынка. Значит, вот-вот будет операция по взятию давно оставленного кишлака, с привлечением немалых войск и десятка «вертушек». После обязательной победы, вышеупомянутый сынок получал на грудь орден, а на погоны звёздочку, а нам подбрасывали по сто грамм… а иногда и не подбрасывали.

Короче говоря, через полгода службы, когда вызывали добровольцев, я делал шаг назад, а если нельзя было отвертеться, стрелял, конечно, из своей снайперской, и стрелял, как правило, метко. Зацепило меня дважды: один раз осколком в мякоть ноги над коленом, а второй – пуля прошла между рёбрами, не причинив особого вреда, скорее некоторую приятность – за те четыре дня, что полежал в санчасти, сумел соблазнить Валечку, симпатичную медсестру, при виде которой слюни текли у всех без исключения офицеров. О солдатах я и не говорю. Так что теперь благодаря моим ранам у меня есть железное право рвать на груди тельник и кричать страшным голосом: «Мы там кровь мешками проливали, а вы тут…» Медаль, которой меня наградили, я не выкинул, а отдал родителям, пусть гордятся, а были у нас и такие, что в Таджикистане сразу меняли на водку, да и ту не всегда давали.

А Витькину, Виктора Белоусова, которому посмертно дали медаль, его земеля Сашка Балабан сначала хотел выкинуть к чёртовой матери, а потом всё-таки положил ему в ящик «груза 200», сказав:

– Пусть его жена своему новому хахалю на жопу прицепит, чтобы во время траха напоминал ей о Витькином подвиге.

В том таджикском городке, куда нас поначалу вывели, была полная неразбериха: ни где поесть, ни где поспать, ни где купить билеты домой. Первое время спасались тем, что продавали всё, что можно, включая обмундирование, а как перевезли в Душанбе, столицу их сраную, стало в каком-то смысле легче, хотя в каком-то и тяжелее. Здесь уже была кое-как налаженная очередь за билетами и надежда уехать. Странным было другое: то, что какие-то группки местных мужиков в открытую предлагали продать оружие – и некоторые из наших продавали, понятное дело по дешёвке, а деньги тут же спускали на водку и наркоту, которой редкий из нас не баловался. Здесь же нам быстро объяснили, что звание защитника Родины здесь не катит, так что «Героев Афгана», слишком активно пристававших к местным девушкам, били сильно, а некоторых очень сильно. Местные были спаяны, и меньше, чем втроём на одного, не нападали, а наши искали только, чем бы глаза залить, а до других им дела не было. Я понял, что надо сваливать, приобрёл у одного местного маленького пройдохи за двойную цену и кобуру от американского пистолета билет до Ленинграда и свалил из этого кипящего торжества интернационализма.

Родители, конечно, обрадовались, медаль повесили на видное место и не уставали её демонстрировать всем приходившим. Устраиваться на работу я не спешил, постоянной девушки не имел, так что времени было навалом – и я решил осмотреться и основательно подумать о том, как жить дальше.

Смешно сказать: в Ленинграде, где я родился и вырос, я первое время чувствовал себя как за границей, менее привычно, чем даже в Афгане. И дело было не в сотнях новёхоньких иномарок, которые я довольно скоро привык различать, а в том, например, что эти различия были, ну что ли как в армии – по чинам. Владелец Ауди видел в гробу владельца Хонды, а владелец Мерседеса видел в гробу вообще всех прочих, не говоря о пешеходах, которых вообще не считали за людей. Один раз я видел, как бритый амбал вылез из Джипа и послал в нокаут пешехода, недостаточно быстро перешедшего дорогу перед его машиной. Дело происходило в оживлённом месте, но, судя по реакции прохожих, ситуация была привычной, можно сказать – обыденной. Я в машине, ты – без, значит – можно в харю. Десятки невиданных ранее казано, рестораны, где чашка кофе стоит как шикарный обед раньше, какие-то бутики, где невзрачное на мой взгляд платье тянет на годовую зарплату моих родителей – причём, обоих… Но главное было в другом: в новой атмосфере вместо ветерка или падающих листьев слышалось новое и постоянное шуршанье: деньги. Бабло, грины, баксы, лавэ. Новые и не вполне понятные разговоры совсем молоденьких девчушек: «Вчера на тусняк Муська пришла в тряпке от Абдула из аула, Максик чуть не кончил в шампанское. Это ж надо!». Жирные мужики с отвисшими животами рядом с длинноногими красотками и четырьмя качками по бокам. И тут ещё родители: – Теперь такое время, нужно серьёзное образование и обязательно языки. Мы, конечно, не можем послать тебя а Оксфорд или в Гарвард, как Сатаровы или Березницкие, но наши ВУЗы, поверь, не хуже. Там, конечно, с языком легче, но этим ты можешь заняться сам, припомнишь школьный, если будет нужно – наймём репетитора.

Они наймут – отец в своей полумёртвой шарашке получает деньги раз в три месяца, а мама – в пять, да её зарплаты и раньше-то только на транспорт и хватало. Но в главном я был с ними согласен: образование необходимо. Сила тоже что-то значит, но с ней только в «быки». Там, может, и можно нашинковать капусты или этого, бабла. Но настоящие деньги не у них. Вопрос только – где?

Короче, прогулки побоку. Вооружился старыми учебниками, узнал институтскую программу – глянулся мне финансово-экономический (как экономист буду зарабатывать, как финансист – грамотно распределять, и как солидный человек – тратить, естественно, с умом – на что хочу). И стал грызть гранит науки, как раньше даже нашим отличникам не снилось. Поступил довольно легко: и знаний хватило, да и медалька за Афган, по-видимому, сколько-то весила.

ГЛАВА 2

Парень я, как правильно говорила моя классная, ленивый, но сметливый. Учился легко. В пустую мою тогдашнюю голову лекции укладывались сразу, иногда дома заглянешь в конспект – и порядок. В студенческую среду тоже влился легко, старше многих был всего-то на два-три года. И хотя два-три – не десять, разница между нами всё-таки была и различать её я стал довольно скоро. Как-то у них, у молодых, всё шло через деньги и деньгами всё определялось.

Карьера оценивалась не общественной значимостью (в космонавты, скажем, никто не рвался), а исключительно деньгами. Главное и единственное счастье в жизни – заколачивать миллионы, менять тачка, флэты (квартиры), яхты и, само собой, женщин. Похоже, что и у тех намерения были такие же, с небольшой поправкой по признаку пола. Я на морду парень довольно обычный, не Ален Делон, но фигура спортивная, подтянутая. Плечи широкие, таз узкий, волосы – я шатен – слегка вьются, так что вниманием женской половины группы обделён не был. Даже наша первая красавица Даша Милютина нет-нет да поглядывала в мою сторону. С сексом у нас проблем не было: на праздничных вечеринках после танцев-обжиманцев главное было вовремя занять койку, пока её не заняли другие. На одной из них мы с Дашкой и сблизились. Протрахались мы с ней весь первый семестр, а после каникул, смотрю, она как-то глаза отводит и насчёт повстречаться – у неё то мама в больнице, то ещё что-нибудь. Всё я не мог просечь, в чём тут фишка, пока не увидел её выходящей из машины Алекса, богатого козелка из нашей группы. Выходит, значит, она, а за ней он – и прощальный поцелуй: одна его рука у неё на груди, вторая – на заднице (ничего не скажешь – аппетитной). Я, естественно, в позу вставать не стал, дело её – с кем хочет, с тем и трахается, я один не останусь. Зато он, козёл недоношенный, решил на мне оттянуться.

– Не туда смотришь, – говорит, – таким тёлкам нужна, как минимум, Ауди и прикид от Версаче, а с полночным троллейбусом и штанцами из универмага – это к лимите. Усёк?

Плевал бы я на его слова, но сказано это было с наглой ухмылкой, а главное, в курилке, где торчало несколько наших.

– Усёк! – сказал я коротко, а после занятий, когда он прохаживался возле своей тачки, ожидая мою бывшую подружку, оттеснил немного в сторону и не слишком заметно для посторонних врезал раз по печени и раз по наглой роже.

– Ладно, – сказал он, лёжа, не рискуя встать, чтобы не нарваться на третий, – придётся тебе кое-что объяснить.

Слушать его я не стал и пошёл, насвистывая, к своему автобусу. Скоро оказалось, что молокососа я недооценил, а сказать точнее, не просёк правильно ситуацию. Свою ошибку я понял через пару дней, когда вечером у моего дома меня встретили два амбала с вполне очевидными намерениями. Ну, два – не десять, сдаваться просто так я не собирался, но получив подсечку от третьего, а потом ногами по рёбрам от всех троих, уже о драке не помышлял, а только прикрывал голову. Но видать, указание у них было не мочить, а только проучить, поэтому, попинав с минуту, амбалы отвалили, сказав на прощанье:

– Смотри, на кого хвост поднимаешь, в следующий раз так легко не отделаешься. Привет тебе от Алекса.

На этого мелкого козла мне было наплевать, но урок, преподанный мне им и его амбалами, я усвоил. Главное, понял я, не в силе и не в образовании, вон у моих родителей его выше головы, а в деньгах. Неприятно, конечно, Павка Корчагин, наверное, схватился бы за маузер, но надо смотреть реальности в глаза. Всё в этом мире решают деньги, Не баксы, бабло и лавэ – это для мелкой шушеры, предел мечтаний которых иномарка и дебош в дорогом ресторане, а деньги, можно даже сказать, Деньги с большой буквы. Значит, нужно жить так, чтобы они у тебя были. Об этом я и стал думать.

Первым делом бросил к чёрту институт. Диплом приличного института плюс к папиным деньгам – смысл есть. Диплом без денег – посмотри на своих родителей. Что искать – я приблизительно понимал, где искать – неизвестно. Попробовал разного: агентом по страхованию, по продаже недвижимости, продавцом на рынке, работягой в автосервисе – всё не то. Мало того, что деньги несерьёзные, так ещё и хамство начальников, а начальники для тебя – все. Могу сказать, что в первый раз в жизни по-настоящему растерялся. И в такой вот момент встретил Лёху.

Пил пиво у ларька на вещевом рынке в Купчино у станции метро «Звёздная». Допил, поставил бутылку к стеночке – для бомжей – и пошёл. Мимо парня в кожанке и австралийской широкополой шляпе, надвинутой на глаза и тоже с бутылкой в руке. Когда был в шаге от него, он выставил вперёд ногу, типа как бы подножку. Я поднял на него глаза, а он поднял шляпу. – Лёха! В Афгане мы служили вместо только полгода, правда, на войне полгода – срок немаленький. Я только пришёл, а он уже был «дедом», дни считал до дембеля. Не знаю, чем пришёлся ему по душе, наверное, тем, что земляк, «земеля» – тоже ленинградец. Может, чем другим, но он стал меня опекать: не раз и не два благодаря его советам я выбирался из трудных ситуаций, которых там хватало. Как-то раз я неудачно подшутил над Джемалом, угрюмым горцем из Дагестана. Тот что-то резко сказал на своём языке и отошёл.

Я не придал этому значения, но вечером ко мне подошёл Генка, до армии живший где-то на Северном Кавказе и предупредил:

– У них твои слова считаются обидными – они такое не прощают.

На следующий день вечером за мной в уборную зашли пять человек – Джемал и его земляки. Плохо бы мне пришлось, но почти сразу за ними зашёл Лёха. Он взял меня за руку и вывел из уборной. На пороге сказал: «Это мой кореш. Кто его тронет – будет иметь дело со мной». И верно, с той поры меня никто не задевал. Я долгое время не мог понять причину Лёхиного авторитета. Тот же Генка мне объяснил, уже после Лёхиного дембеля. Оказывается, тот широко промышлял анашой. Её употребляли многие, но особенно авторитетным «дедам» Лёха поставлял её бесплатно. Так что конфликтовать с ним, «наезжать» было опасно. Когда он отбывал, мы обменялись адресами. Если бы у него был телефон, я бы, конечно, позвонил сразу, а по адресу зайти так и не собрался. Но обрадовались оба искренне, сразу взяли литровую бутылку водки и пару пива.

– В шашлычную, – предложил я.

– На хер, – сказал Лёха, – тут до моего дома десять минут.

– Похоже, что в олигархи ты не выбился, – сказал Лёха после второй, которую мы пропустили сразу после первой. Что, лень наклониться – денежки с полу поднять?

Мы сидели в его двухкомнатной квартире на кухне, уставленной какими-то бытовыми электроприборами не всегда понятного мне назначения.

– Это ты так удачно свою коммуналку обменял? – спросил я, вертя в руках навороченную японскую мобилу.

– Фуфло это, а не квартира, – сказал Лёха. Скоро продам, куплю особнячок. Присмотрел тут особнячишко в Стрельне. А, может, буду строить по своему проекту. Да ты закусывай, не тушуйся.

– Да я бы наклонился, – вернулся я к Лёхиному вопросу, да вот места такого найти не могу.

– Это ты-то? – сказал Лёха, – С твоей специальностью?

– С какой специальностью, – не понял я, – с десятью классами и долбаным Афганом? Или ты про один, к тому же не законченный, курс финансово-экономического?

– Да шёл бы твой финансово-охренический в жопу, – сказал Лёха, заев четвёртую стопку маслиной и зажевав сервелатом, – я про настоящую специальность, конкретную – снайпера.

– По голубям стрелять? – сказал я, – Это же Ленинград, тьфу ты! – Петербург. Ни лисицы, ни куницы, на одного лося очередь из десяти желающих. Да и какой из меня охотник.

– Охотники в Сибири, – сказал Лёха, – белке в глаз стреляют или в Африке на сафари, куда нам задаром не надо. Слышал про такое слово – киллер?

– Конечно, слышал, – сказал я, – но только что-то не догоняю, ты что, мне, в убийцы предлагаешь пойти?

– Салабоном ты был, салабоном и остался, – сказал Лёха. Убийца, – это который убивает людей с подлой целью завладеть их имуществом или из ревности дурацкой. Или, как часто бывает: выпили, поругались – и за ножи или за молоток. А киллер – это профессия. Это человек, который за плату и, как правило, высокую, устраняет неприятности, грозящие солидным людям. Можно сказать, решает серьёзные проблемы. Не надо путать божий дар с яичницей. Слушай меня, пока я живой.

– Ну, нет, – сказал я. Это как-то… Решать проблемы таким способом… Нет уж, это без меня.

– Ну-ну, – сказал Лёха, – строй из себя целку. Я маленькая девочка, играю и пою. Я Брежнева не видела, но я его люблю. В Афгане ты из себя целку не строил. Стрелял, по кому скажут, и в ус не дул. Что-то не помню тебя рыдающим по этому поводу.

– В Афгане я стрелял по врагам, это другое дело. А ты предлагаешь…

– Во-первых, я тебе ещё ничего не предлагаю, до этого ещё надо дорасти, доверие заслужить. А насчёт врагов – это афганский мужик, который взялся за винтовку потому, что ты пришёл туда, куда тебя не звали – твой враг? Или те бабы с детишками, которых мы с вертушек поливали разным говном – были твоими врагами? Нет, земеля, твоими врагами были те, кто тебя, дурака малолетнего, туда послал ни за хер собачий. Не ради нас с тобой и не ради афганцев этих несчастных. А для того, чтобы всему миру кулак показать, вот, мол, какие мы крутые. А что до войны – посмотри внимательней: как раз здесь, у нас, она и идёт. И не за сраные советские идеалы, от которых и вони уже не осталось, а за настоящие человеческие ценности, которые называются просто: деньги. А если точнее – Большие деньги. Вот за них и идёт настоящая война. И война это идёт не между какими-нибудь работягами или бывшими колхозниками, а между настоящими волками и тиграми, акулами и китами. И на войне этой киллеры отстреливают не слесаря Васю или сантехника Колю, а исключительно разных там ушлых мужиков, которые свои банки да концерны не горбом своим заработали, а получили в подарок от доброго дяди Бори. А потом эти подарки стали делить да перераспределять, да так нежно, что только успевай трупы закапывать. Так что о моральных угрызениях можешь не беспокоиться: стрелять придётся исключительно по сукам, какие, придись им стрелять в тебя, и глазом бы не моргнули. Грохнули бы да пошли устриц жрать. Вот так-то.

– Ладно, Лёха, – сказал я, – можно считать, что голову мою ты убедил, но вот всё остальное…

– А я тебя и не тороплю. Просто сейчас заказ пришёл клёвый и денежный, а ты, как я понимаю, на мели. Но подождём, сколько нужно. На этот заказ охотники найдутся. Но ты, дружище, подумай. Моё мнение, что для тебя это выход. Не знаю, где ещё ты смог бы так подняться.

Вышел я от Лёхи в растерянных чувствах. С одной стороны, то, что он говорил, было довольно убедительно. Но с другой – вот так, вдруг, из законопослушного, в общем-то человека, с молоком матери впитавшего в себя тьму пусках дурацких, но крепко сидящих внутри принципов, или, скажем проще, правил – превратиться в… Господи, даже выговорить-то страшно… киллера! Нет, решил я, надо всё-таки попробовать найти другие варианты. Должны же быть, чёрт возьми, другие варианты!

ГЛАВА 3

Не буду перечислять, чем я только в следующие три месяца не занимался. Какие-то товары рекламировал, какие-то билеты распространял, диспетчером на телефоне сидел – как довольно скоро выяснилось, бесплатно: фирма разорилась и её хозяева свалили, не заплатив. Но в конце концов вариант всё-таки нашёлся. Проходя не далеко от дома мимо только-только открывшегося универсама, я увидел доску объявлений: требуются… Требовалось много чего. Некоторые должности, вроде «менеджер зала», были мне не понятны, я решил не вникать в подробности, а зашёл и у первой попавшейся женщины в симпатичной, новой, с иголочки, форме спросил, к кому следует обратиться насчёт работы.

– К Владимиру Игоревичу, – сказала она, с любопытством оглядев меня, – а вы какую работу ищете?

– Пока и сам не знаю, – честно ответил я, – посмотрю, что предложат. Может, подойдёт.

– Идите в тот угол, там у него, ну, что-то вроде кабинета. Удачи, а то у нас с мужчинами плохо. – И она кокетливо улыбнулась.

Владимир Игоревич оказался представительным мужчиной не намного старше меня, весьма симпатичным, только вот глаза его мне не понравились: холодные и такие, как будто в чём-то тебя подозревают. Подождав, когда он оторвался от телефона, я сказал:

– Я насчёт работы…

– Работники нам нужны, – отозвался он, – а что ты умеешь делать?

– Да всего понемножку. В общем, школа, армия плюс курс института. – Прибавил я себе несколько месяцев учёбы.

– А чего бросил, или выгнали?

– Жить-то надо. А стипендия, сами понимаете…

– А в армии где служил?

– В Афганистане.

– В Афганистане, – повторил он, – я афганцев уважаю. Ну что ж, подберём тебе что-нибудь поприличнее. Ты прошёл по залу, как он – производит впечатление?

Зал действительно производил впечатление, причём, сильное. В западных магазинах я не бывал, но представлял себе их именно такими. Изобилие продуктов, к тому же не просто наличие колбасы или там ветчины, а так, как здесь – тридцать-сорок сортов того и другого, десять сортов маслин – в коробках и на развес, красная и чёрная икра – тоже нескольких сортов, горы фруктов – от яблок до никогда не виданных мной ранее, даже названий их я не знал. Отделы готовых продуктов. Кулинария, всякая химия для чистки и уборки – и всё это блестит, сверкает и пахнет, вернее, благоухает… особенно бакалея – до одурения.

– Производит, – ответил я на вопрос, – ещё как производит.

– Значит, начнём вот с чего. Продукты нам поставляют десятки фирм. Ты получишь список тех, что будут закреплены за тобой. Тебе звонят, ты встречаешь машину. Где, я тебе покажу. Проверяешь документы. Выгружать – не твоё дело, на это есть грузчики. А вот когда они выгрузят, ты будешь раскладывать эти продукты на отведённые им места. Работа не трудная, хотя, не буду скрывать, хлопотливая. И требующая внимательности. Перепутаешь места, займёшь чужие – кажется, пустяк, но начнётся такая неразбериха, что придётся возиться несколько часов. А время, как ты понимаешь – деньги.

Работа оказалась и впрямь нетрудной и действительно хлопотливой. Но если работать расторопно и не ленясь, свободного времени тоже оставалось немало. Я с интересом приглядывался и к порядку в магазине и к коллективу. А коллектив вызывал неподдельный интерес: не считая грузчиков, которые были как все грузчики, разве что одетые чисто и пили только в конце смены, остальной контингент был подобран тщательно и даже хотелось сказать – с любовью. В зале постоянно находилось восемь-десять девушек, одетых в кокетливые фартучки поверх темно-синих платьев, заканчивающихся значительно выше колен, позволявших посетителям любоваться стройными ножками обслуживающего персонала. Пять девушек постоянно сидели за кассами, две были продавщицами в отделе кулинарии и у маленького кофейного автомата, а три свободно перемещались по залу, помогая посетителям выбрать товар и ненавязчиво рекламируя богатый ассортимент магазина. С одной из них – именно она встретила меня, когда я пришёл наниматься – я познакомился первой, и уже через десять минут мы с Иркой, так она отрекомендовалась, были «на ты и за руку». Ирка была общительна и словоохотлива, поэтому максимум через три дня я знал всё обо всех.

– Зойка, – это вон та, чёрненькая, сейчас базарит с той бабой – девка хорошая, толковая и работает хорошо. Начальство её ценит. Её – тут надо заметить, что для обозначения интимных отношений Ирка решительно не признавала глагол «трахаться», а пользовалась тем, который и мы употребляли в армии – так вот, её е… Пётр Евгеньич, менеджер зала со шмотками. Гад ещё тот, понятное дело, женат, но к Зойке явно неровно дышит, задаривает подарками, короче, терпеть можно. Машка – вон та, в кулинарии, тоже девка нечего. Её е… Сашка – грузчик. Дура, не могла найти кого-нибудь поприличнее.

– А вон та? – спросил я про несомненно первую в отделе красавицу, которая как раз сейчас разговаривала с менеджером зала Владимиром Игоревичем.

– А! – сказала Ирка, – разглядел. Это Настя. На неё все сразу западают. Только ты губу не раскатывай, никому ещё не обломилось.

– Её, значит, никто не е…? – употребил я любимый Иркин термин.

– Да у неё что-то не в порядке по женской части. Ей нельзя. Подробностей не знаю. Сам понимаешь, в такие дела лезть…

Через какое-то время я перезнакомился со всеми и с Настей тоже. Она действительно была необыкновенно красива. Безупречная фигура с развитыми бёдрами и высокой грудью. Длинные стройные ноги и прелестное лицо с чуть раскосыми карими глазами, обрамлённое крупными кудрями того темно-красного, почти коричневого цвета, который мне нравился больше других. Я легко болтал со всеми, но когда Настя бывала в зале, не мог отвести от неё взгляда. Она это, конечно, заметила. Как и все. Поэтому я иногда ловил на себе сочувственные взгляды девушек, а бойкая на язык Ирка прямо сказала: – Ну что ты на неё пялишься, только время теряешь. Ты посмотри, какой цветник вокруг. Выбирай любую. Да хоть бы меня…

– Спасибо, Ирка, – сказал я, – ты, конечно, первый сорт, но у меня уже есть…

– Подумать только, – сказала Ирка, – есть ещё, оказывается верные мужчины, если, конечно, не врут… Ладно, снимаю свою кандидатуру.

С Настей я тоже время от времени разговаривал, стараясь, чтоб в моих глазах она не разглядела сочувствия, которое я испытывал почти всегда, когда с ней встречался. Через пару месяцев общения я набрался храбрости и как-то раз сказал: – Ты знаешь, у меня товарищ, мы вместе учились, так у него отец врач, ну по этим, женским болезням, все говорят – светило, на приём не попасть… Я могу с ним, ну, то есть, с Толей, поговорить, он попросит отца…

– А, вот ты о чём, – рассмеялась Настя, – ну, спасибо. Нет, честно, спасибо. Только дело в том, что у меня со здоровьем всё в порядке. Я когда пришла, ко мне сразу стал клеиться наш Владимир Игоревич. А я таких, как он, не люблю. Лощёный и… фальшивый, что ли… И спать с ним не хотела и работу терять. Такие работы сейчас на дороге не валяются. Я ноги пооббивала, пока эту нашла. Ну я и выдумала и слушок пустила. А слушок у нас пустить просто. Если понадобится – шепнёшь пару слов Ирке, и через день все всё будут знать. Только обязательно надо сказать, что это по секрету. А секреты у неё держатся самое большое десять минут.

Наверное, после этого разговора мои взгляды на Настю сделались красноречивее, хотя я и старался это скрывать. Но однажды, когда я был свободен, а у неё был перерыв, она взяла меня за руку и отвела в маленькую подсобку, почти полностью заполненную какими-то мешками.

– Андрей, – сказала она, – мне кажется, что я тебе нравлюсь. Ты тоже мне нравишься. Если я не хотела с этим… – она кивнула в сторону зала, – это не значит, что я сделана из дерева. Просто я не хочу, с кем придётся… И я подумала, что хватит томить и тебя и себя. Здесь в мешках иногда мука, иногда сахар. Девочки называют её сахарная комната. Думаю, ты понимаешь, почему. – Откуда-то из угла она достала свёрнутую белую простынку. – Не беспокойся, она чистая.

Потом закрыла дверь на ключ, погасила свет и подошла ко мне.

Надо ли говорить, что теперь Настиных перерывов я ждал с нетерпением, а на свои выходные смотрел, как на наказание. Через некоторое время я заметил, что мой напарник, которого все называли Витёк, обслуживающий другие фирмы, частенько не только получает от них какие-то продукты, но и сам тайком, было заметно, что он старался делать это скрытно, отправляет с ними какие-то картонные ящики. Тут не о чем было долго думать – мой напарник явно подворовывал. Не могу сказать, что я очень уж болел за процветание нашего магазина, но мне было ясно, что если пропажи продуктов обнаружатся – должен же быть в магазине какой-то учёт – то под подозрение попадём мы оба. И вовсе не факт, что он, как человек, работающий здесь дольше меня, не свалит вину с себя на меня. Несколько дней я размышлял о том, что делать. Хищения могут вскрыться в любой день, так что медлить с разоблачением Витька было опасно. Поэтому я пошёл к Владимиру Игоревичу. Чувствовал я себя прескверно. Стучать на напарника было противно. Но другого выхода я не видел.

– Молодец, Андрей, – сказал Владимир Игоревич, – мне и самому казалось, что там не всё в порядке. Работай спокойно. Меры я приму. – Не знаю, что он имел в виду под мерами, но всё продолжалось по-прежнему. – В конце концов, – решил я, – я предупредил, а дальше дело не моё. И выкинул это из головы.

Спустя неделю, когда я пришёл на работу, как всегда, раньше на двадцать минут, магазин гудел, как растревоженный улей.

– В чём дело? – схватил я за локоть пробегавшую мимо Ирку.

– Телевизор вчера не смотрел? – Нашего хозяина убили.

– Как? Что, действительно убили? Насмерть?

– Нет, на время, – огрызнулась Ирка. – Около дома вышел из машины, а в него из пистолета – бабах!

– И не во дворе, а в парадном, – вмешалась в разговор Люба, симпатичная маленькая блондинка, работавшая кассиршей. – Дали ломом по голове и всё, много ли человеку надо… Он, к тому же, и вообще был больной.

Хозяина я видел один раз, когда он с женой зашёл к нам в магазин. Так, как его встречали, я видел только по телевизору, когда встречали особ королевской крови. Владимир Игоревич согнулся так, что стал даже меньше хозяина, не отличавшегося высоким ростом. А его жена смотрела на окружающих так, как обычно смотрят на неодушевлённые предметы, к тому же, не вызывающие интереса. Несомненно, в своём кругу она считалась красавицей. Она и была красоткой – из тех, кого показывают по телевизору на тусовках богемно-финансовых воротил. При этом если бы её и других спутниц этих мужчин поставить в ряд, не знаю, отличили бы они своих от других, настолько эти красотки были «типовыми», как будто сошли с одного конвейера. Разве что по платьям.

– Ой, девочки, – сказала подошедшая Вера, тоже, как и Люба, кассирша. – Как бы нам теперь работу не потерять…

– С чего это? – сказала Ирка, – не магазин же взорвали, а хозяина. С магазином всё в порядке, значит и хозяин найдётся. Бесхозным не останется.