banner banner banner
Монстры «Последнего рая»
Монстры «Последнего рая»
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Монстры «Последнего рая»

скачать книгу бесплатно

Монстры «Последнего рая»
Аристарх Барвихин

Американский ученый Стэн Джеккинс под влиянием личной трагедии, создает Способ Подавления Агрессии Компьютерными Системами (СПАКС). Данная система подавляет агрессивность людей, не позволяя преступникам совершать акты насилия над законопослушными людьми. После долгих приключений происходит запуск СПАКС в планетарном масштабе. Однако после некоторого времени всеобщего мира и спокойствия появились те, на кого эта система не воздействует, включая преступников, развязавших террор мирного населения. Часть посланных для их ликвидации спецназовцев переходит на их сторону. В конце концов СПАКС отключается. Мир погружается в хаос. Главный герой осознает, что рукотворный рай невозможен, если в человеке нет внутреннего нравственного стержня. Роман, написанный в динамичной, приключенческой форме, рассматривает многие стороны внутреннего мира человека, поставленного волею обстоятельств в необычные условия. Содержит нецензурную брань.

Аристарх Барвихин

Монстры «Последнего рая»

Аристарх Барвихин

«Монстры «Последнего рая»

Постапокалиптический боевик

Пролог. Красный луч за пять секунд до смерти.

В быстро пожирающей мир ледяной мгле он внезапно споткнулся и выронил пистолет. К счастью тот упал неподалеку, поэтому Стэн, бухнувшись на колени и лихорадочно шаря вокруг онемевшими от холода руками, все-таки нащупал его, потеряв, правда, на этом несколько драгоценных секунд, а может и минут. Кто их считал?

Сил у него уже не было. Но убегать, уходить, уползать нужно было все равно: ОНИ настигали его, настигали с неумолимостью, какая бывает только в необратимой смене очередного бесцветного дня на очередную такую же бесцветную ночь, возможно последнюю ночь в его растреклятой и никому теперь уже не нужной жизни.

От земли все сильнее и сильнее тянуло холодом. К тому же ветер, этот проклятущий ветер, пронизывающий до самых костей, никак не хотел униматься.

Стэн все-таки заставил себя подняться, сделал еще несколько десятков шагов заплетающимися ногами, и тут внезапно прямо перед ним шумно хлопая крылами и противно крича, вырвалась из травы стая крупных черных птиц. Не переставая пронзительно кричать, они стремительно унеслись в темнеющее небо и растворились в нем без всякого следа. От внезапного появления птичьей стаи он отпрянул назад и тут же, не выдержав многочасового и почти не прекращающегося бегства от неумолимо настигающих его преследователей, повалился без сил прямо на мерзлую каменистую землю, повалился тут же, где только что остановил свой бег. Здесь, на покрытой инеем стылой земле его вдруг окончательно сковал страх, леденя душу еще больше, чем делал это холод с его телом. Он не помнил, сколько пролежал без движения, может пять минут, может час, может вечность. От неимоверной усталости он потерял счет времени.

«Зачем это все? – думал он, закрыв глаза и прижавшись щекой к гладкой холодной поверхности старого пистолета. – Господи, скорей бы конец».

У него  уже  не  было  сил  ни бежать, ни идти, ни вообще двигаться. Да и был ли смысл вообще что-то делать? Как ему, одиночке, сражаться со всей этой оравой специально обученных убивать профессионалов? Что он, глупый Стэнли Вудворт Джеккинс, и раньше-то не отличавшийся крепостью мышц и особым здоровьем, а за последние годы вымотанный до предела, может поделать с ними со всеми? Ну, убьет он еще двоих-троих, а дальше что? Останутся еще сотни других, что готовы ради его поимки на всё. Куда можно спрятаться от них, на Луну? Сто миллионов долларов за его голову… Кто из них, привыкших выслеживать и убивать, трижды не рискнет жизнью ради таких бешеных денег? Он даже не знал, сколько их идет по его следу. Да если бы и знал, то что бы это изменило? Предположим, что случится самое невероятное, и он вдруг выживет, скроется, снова переменит внешность и документы, переберется на другой конец света. Ну и зачем? Чтобы до конца своих дней не жить даже, а только существовать в постоянном страхе перед неминуемым появлением охотников за его головой?

Тут, в старомодной «Беретте» еще оставалось целых одиннадцать патронов – полная обойма. Да в обоих запасных обоймах еще двадцать два патрона. Итого тридцать три спасительных увесистых кусочков металла. Для одного человека этого хватит с избытком. Раз – и конец! Ведь пуля летит совсем недолго. И этот ее мгновенный полет закончится резким ударом об органическое соединение по имени Стэнли Вудворт Джеккинс, соединение, которое до сего дня было слишком высокого о себе мнения. Нобелевский лауреат… Один из самых молодых за всю историю присуждения этой престижной премии. Когда-то это что-то значило для него, когда-то он так гордился своим признанием, тем, что его имя практически всегда набиралось более крупным шрифтом, чем название его статей и книг. А сейчас? Сейчас всему этому цена один цент.

Он испугался, что может потерять сознание, и тогда случится самое худшее, чего он больше всего боялся: ОНИ захватят его живым. Значит, последнее, для чего он должен сберечь остатки своих почти уже исчезнувших сил – это не сдаться им, не стать слишком легкой добычей. Теперь пусть бегут хоть со всех сторон – он был готов тут же прикончить себя, стоило только впереть в подбородок ствол пистолета и нажать спуск. Стэн порадовался тихой злой радостью: все-таки живым они его не возьмут.

«Интересно, а далеко ли мне осталось до спасительного люка?» – подумал он и посмотрел на электронный навигатор в часах, чтобы сориентироваться на местности в последний раз и… не увидел ничего… Миниатюрный дисплей погас. Он включил кнопку аварийного питания, но вместо привычной картинки высветилась надпись: «Сигнал отсутствует».

«Неужели?! – промелькнуло у него в голове что-то едва похожее на надежду, а сердце застучало быстро-быстро. – Выходит, я почти уже у цели…»

Конечно же, как это он не сообразил, ведь осталось уже совсем немного, чтобы скрыться, ведь там, за покатой вершиной холма начинался спуск. Последний спуск перед тем, как покажется старая коренастая сосна с замаскированным неподалеку от нее люком, под которым его ждало единственное спасение.

Стэн прислушался к темноте, подумал совсем немного и, наконец, решил все-таки рискнуть. Он осторожно приподнял голову, всматриваясь в темноту, но так ничего не смог в ней различить. Очки ночного видения тоже не работали. По всей видимости, он и вправду уже в зоне подавления электронных приборов, в зоне, которую он собственноручно создал вокруг своего тайного прибежища. Вот почему они промахиваются по нему – их электронные прицелы и улавливатели тепла вырубились. Что ж, это хоть и маленький, но все-таки шанс.

Он отшвырнул уже ненужные ему очки в сторону и приподнялся: где-то должны же они быть, эти его противники, не сквозь землю же они провалились…

«А, черт с вами со всеми!» – подумал Стэн, вскочил и, не оглядываясь назад, бросился прямиком к вершине пригорка, петляя и не обращая внимания на внезапный стук автоматных очередей у себя за спиной. Пули прошли где-то далеко в стороне, это дало ему возможность кое-как добраться до вершины и перевалить за нее.

До спасительной сосны и люка под ней оставались уже какие-нибудь две сотни ярдов, как он вдруг оступился и упал, перевернувшись через голову и больно ударившись рукой о камень. В голове у него закружилось, все вокруг поплыло, и тут он по-настоящему испугался, испугался того, что уже не поднимется. Едва придя в себя, он наставил в сторону возможного появления преследователей пистолет и, чтобы хоть на минуту отодвинуть от себя то самое страшное, что должно было неминуемо произойти, выстрелил три раза в темноту сумерек. Пусть знают, что так просто он им не дастся.

Вдруг неожиданно совсем близко от него появились три силуэта. Стэн, почти не целясь, выстрелил раз, потом сразу же второй и третий. Было видно, как преследователи шарахнулись от его пуль и припали к земле. Он же, поднявшись и цепляя неверными ногами каменистую почву, шатко и неуверенно побежал вниз, каждую секунду рискуя вновь распластаться на крутом склоне.

Тут сзади вновь застучали автоматы. На этот раз пули просвистели совсем рядом. Но у него уже не было страха, который был еще совсем недавно, не было даже сожаления – пришло лишь трезвое и будто не его, а чье-то постороннее, чужое и отчетливое понимание всей неотвратимости скорой гибели. Обернувшись, он снова увидел этих троих на склоне – неясные фигуры догоняющих его людей уверенно спускались за ним с пригорка. Сжав зубы, он упал на землю, переполз лицом навстречу преследователям и тщательнее, чем прежде, прицелился.

Как только звук выстрелов отлетел вдаль, он увидел, что там, на склоне, все опять разом упали, и сразу же в ночной тишине загрохотали их гулкие автоматные очереди. Он понял, что все-таки задержал их, заставил считаться с собой, и это вызвало короткое и острое удовлетворение. Расслабляясь после изнурившего его напряжения, Стэн припал на мгновение лбом к металлу пистолета. Он слишком устал, чтобы непрерывно следить за ними или хорониться от их выстрелов, а потому просто тихо лежал, приберегая остатки своей способности сопротивляться на самый последний момент. А те, на гребне пригорка, дружно били и били по нему из автоматов. Но ему все еще везло – пули только проносились мимо, одна даже чиркнула по рукаву, но по счастью не задела его тела.

И тут усталость, неимоверная усталость снова погрузила его в полузабытье, в котором он вдруг совсем явственно увидел давно умершего отца, что был в своей привычной полицейской форме, отец подошел к нему, и вдруг заплакал, чего никогда не делал при жизни. Стэн тоже заплакал и обнял его. А отец стал говорит ему что-то, что именно – разобрать было трудно. Кажется, отец говорил, что не хотел умирать, что собирается к нему, Стэну, в гости… К нему в гости? Почему отец к нему, а не он к отцу? А еще он сказал Стэну, что после умирания никаких тоннелей нет и нет никакого света в их конце. Вообще ничего такого, о чем болтают якобы вернувшиеся обратно. А есть только отвратительный запах гари и еще ужасная обида. И еще отец сказал, что он не может с ним долго говорить, что это его первые и последние слезы и слова тоже последние. И тут отец произнес фразу, которую Стэн ясно услышал и запомнил:

– Живи, сынок, пока есть возможность, живи изо всех сил, потому что нас здесь совсем не ждут.

Всё. Внезапно отец исчез, а Стэн выполз из дремы и очнулся опять.

И тут прямо перед ним, в шагах семи-восьми привстал один из преследователей и взметнул по направлению к нему плазмострел. Но выплеска плазменного импульса не последовало, наверное, у целившегося в него что-то заклинило. Человек еще больше привстал, что-то со злобой выкрикнул. И зачем привстал, сам, наверное, не понял. Прямо под пули. Под его, Стэна, пули, вырвавшиеся из старушки «Береттты» 8000 Пума Джи Инокс, калибр 9 миллиметров, с коротким ходом сцепленных ствола и затвора двойного действия и поворотным, плюющимся сейчас стремительными кусками смерти стволом, благо что трехточечный светящийся прицел позволил ему, Стэну, на этот раз не промахнуться, не потратив последние считанные патроны зря.

Тот, в кого он выстрелил, упал.

«Что ж, – усмехнулся он про себя. – Видно не одному мне тут под этим проклятым ветром помирать».

Впрочем, особенно ему радоваться не приходилось: кто их считал, тех, кто ползал сейчас вокруг него с одной-единственной целью: взять его живым или мертвым, но лучше, конечно же, живым, ибо так он, Стэнли Вудворт Джеккинс, Нобелевский лауреат и полный придурок, куда как дороже стоил.

Внезапно справа появилась другая фигура и тоже прицелилась в него, но он опередил гада и выстрелил в него первым – раз, другой и сразу же третий. Тот крикнул что-то и тоже упал. Порыв ветра обжег в очередной раз Стэну лицо, бросив в него пронзительно больно уколовшие его не то кусочки промерзлой земли, не то камешки. Стэн вцепился в рукоятку пистолета и стал держать его прямо перед собой на тот случай, что покажется кто-то еще.

Но никого больше не было. Впрочем, обольщаться и успокаивать себя было нельзя: все они, конечно же, где-то тут, рядом, куда ж им деваться от такого лакомого куска. Он, правда, не очень понял что они там затеяли, потому как прекратили стрелять в его сторону. Знают, сволочи, что он один и что патронов у него, конечно же, мало и на всех их никак не хватит.

Не успел он так подумать, как с их стороны снова началась пальба. Пули взвизгнули гадким визгом где-то прямо над ним. Он прижался что есть силы к земле, уткнувшись в нее уже не чувствующим никакого холода и боли лицом. И лежал так некоторое время без движения. Жадная она, все-таки, жизнь. И жалкая. А вокруг проклятые горы и эта уже совсем пожравшая мир черная как тушь, ночь.

К первой автоматной очереди присоединилась вторая и третья. Пули стали все ближе и ближе ложиться к нему. В голове Стэна мелькнула сквернейшая из мыслей: «Всё, попался!» Все стало просто и до боли безнадежно.

Плюнув на опасность быть подстреленным, он поднялся и заплетающимися ногами не побежал даже, а скорее потащился вперед, попытался увеличить скорость, но сделать это ему так и не удалось. В голове пронеслась мысль об олене, который бежит, пока у него не начнут подламываться колени, и тогда первый из преследующих его волков прыгает и впивается ему в шею. И красная кровь брызжет и на мгновение согревает землю, и бьется в последней судороге тело, и, чувствуя, как его добивают волчьи зубы, олень умирает.

От этих мыслей из его горла вырвался затравленный хриплый крик отчаяния, похожий на вой смертельно раненого животного.

Продолжая кричать, Стэн споткнулся и упал, но тут же, вцепившись в каменистую землю и оцарапав об острые камни руки, вновь поднялся и устремился вперед. Затравленно обернувшись, он увидел, что светящие ему вслед огоньки зажженных преследователями фонарей уже виднеются не только сзади, но и по бокам, как бы постепенно обхватывая его в кольцо. Последним усилием воли он рванул к совсем уже рядом стоящей сосне, захлебывающимся диким ревом отчаянно не желающего умирать существа протестуя против неумолимо надвигающейся на него смерти.

И тут он опять споткнулся и упал, на этот раз уже больше не имея никаких сил подняться. После этого он самым нутром своим почувствовал, как сзади к нему устремились уже почти догнавшие его люди, топотом кованных армейских ботинок возвещая всему миру о том, что они, наконец, добрались до своей вожделенной цели.

Стэн не стал тратить время и оглядываться назад, в этом не было никакого смысла, а просто подумал с горечью:

«Что ж, пришла пора нажать спусковой крючок на счет «десять».

Странно, но никакого особого отчаяния или страха он в этот момент не ощутил. Скорее даже это было чувство облегчения. Впрочем, он не стал попусту тратить время на не нужные размышления, вздохнул, приставил холодное дуло пистолета к виску и принялся считать вслух последние оставшиеся в его жизни секунды:

– Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять…

И тут прямо перед ним, в каких-то пяти-семи шагах выросла словно бы из-под земли фигура человека. Стэну сразу же бросилось в глаза, что фигура эта была какая-то странная, что в середине она почему-то много толще, чем вверху и внизу. Человек этот держал в руках какой-то длинный предмет, по очертаниям напоминающий копье с широким наконечником. Не успел Стэн толком сообразить что к чему, как из острия этого копья вдруг с пронзительным и заглушившим все вокруг ревом вырвался ярко-алый луч света и ударил в сторону тех, чей неумолимо приближающийся топот он только что слышал у себя за спиной, а потом стал резко поворачиваться справа налево, а потом слева направо, а потом опять налево и опять направо, жадно пожирая преследовавших его людей и превращая всё вокруг в пылающий ад огня…

Глава 1. Катастрофа.

День, с которого все началось, обещал быть с самого утра вполне нормальным, даже удачным. Этому обещанию у Стэна не было повода не верить. Да и  приметы, подняв вверх большой палец, хором давали ему понять, что все будет о'кей.

Даже сон, приснившийся ему этой ночью, был приятный, что обычно у него наблюдалось редко, если бывало вообще.

Трудно сказать, почему сны его, как правило, были плохими. Вроде бы и причин у него для этого никаких не было, если рассуждать логически: а он, как человек математического склада ума, был более чем склонен к рассудочной деятельности. Поэтому никак не мог объяснить для себя подоплеку обычно тяжких, а изредка просто никаких, снов.

Переехавший сюда, в Ньютон, один из самых престижных районов Бостона на Восточном побережье США, он был сейчас на подъеме. Вице-президент огромной компании, утроение зарплаты по сравнению с той, что была в Нью-Йорке, шикарный дом, три новеньких машины, одна из которых под сто тысяч, круглый счет в банке, давно уже переваливший за два миллиона, жена умница и красавица, да еще вдобавок и любящая его, доченька, прелестная Сью, уважение сослуживцев… Все у Стэна складывалось как нельзя лучше. Тридцать три года, возраст Христа – даже не середина жизни, ибо все мужчины в его роду обычно переваливали за восемьдесят.

Спрашивается, чего это им было сниться, этим его проклятым тяжелым снам. Но, однако же, они все снились и снились ему, сколько не ходи по психоаналитикам.

Поэтому он и не любил ночь, ибо с ее приходом наступало время минус, как он сам называл для себя эти часы, которые забирал из его жизни сон, погружая в кошмары и муки, тем более для него тяжкие, что объяснения им он не находил, сколько ни пытался.

В ту ночь, в последнюю ночь перед катастрофой, постигшей его и все человечество вместе с ним, сон вдруг оказался вполне приятным. В семь тридцать, как и всегда, зазвонил будильник. С утра, как правило, он был раздраженным из-за очередного проклятого ночного кошмара, ставшего обычным для него явлением, но после первой чашки кофе и первой сигареты это проходило. Его жена Эмили, хотя сама и не работала, но тоже вставала вместе с ним и отправлялась в другой конец второго этажа будить потихоньку дочь. Да и кто еще будет воспитывать ребенка, как не родная мать, которая дома. Ну не наемная же прислуга.

Душ, завтрак, костюм, галстук, черный кейс из дорогой кожи, нежный поцелуй на прощанье всего семейства, потом завести машину и с места – в карьер, на работу, а там – кабинет, куча подчиненных и почти никого над ним, персональный секретарь-референт. Обычные дела, ланч в каком-нибудь хорошем ресторане. Вторая за день чашка кофе, пятая или шестая сигарета. У секретарши Лиз такие длинные ножки, модная стрижка, декольте. К тому же она чуть-чуть с примесью негритянской крови, что делает ее такой пикантной, особенно в редкие моменты близости. Именно редкие, потому что у них у обоих хорошие семьи, зачем же нужно усложнять налаженную и устроенную жизнь. А еще Лиз удивительно приятно улыбается, вообще у нее очаровательные манеры, стан гибкий, движения грациозные и плавные, возможно это тоже как-то связано с тем, что одна из бабок ее была не то мулатка, не то квартеронка. Поэтому ничего особенного не было в том, что иногда ему приходилось задерживаться в кабинете, конечно же, по делам, это все понимают. А какие же дела без секретарши…

Ножки Лиз… это получше, конечно же, чем ножки барбекю… Он, Стэн, не свинья какая-нибудь, что просто пользуется положением босса, поэтому всячески поддерживает ее, помогает в трудную минуту, несколько раз выручал крупной суммой без всяких процентов, а однажды даже не попросил вернуть ее полностью. Да и вообще Лиз умница, все схватывает на лету и умеет держать язычок на привязи, если это нужно. Впрочем, в амурных делах ее язычок вполне шустр и раскован…

Жена… что ж, ее он не променяет ни на кого. Его Эмили, его любовь навсегда, была и остается по сей день умницей, не истеричкой, она уже взрослая женщина, а не безмозглая пигалица какая-нибудь, поэтому не позволяет себе никаких дурацких выходок. У неё кто-то там в роду вроде бы был из славян, поэтому черты лица у нее мягкие, все пропорционально и приятно для рук и всего того, что покрыто на нем, Стэнли Вудворте Джеккинсе, кожей… И все-таки главное в ней – такт, мудрость и ум. Ох как редко это сочетается с красотой… Наверное, о чем-то таком между ним и Лиз она все же догадывается, хотя, возможно, и нет, что было бы вообще идеально, потому как он совсем не собирается подвергать их счастливый брак с Эмили какой бы то ни было опасности. Но даже если Эмили и догадывается, чего ему, Стэну, конечно же, не хотелось бы совсем, то поступает мудро, не давая ему этого понять, ибо, в самом деле, какой же смысл устраивать сцены из-за того, что он когда-то там погладил Лиз по попке или изредка оставался поработать лишний час в ее компании. Впрочем, о характере того, что там происходит у него в кабинете, Эмили наверняка не знает, даже если и догадывается о симпатии между мужем-боссом и его секретаршей. Да и кого этим можно удивить в наше-то время? К тому же он, конечно же, не позволит себе ничего серьезного в ущерб семье. Ничего и никогда. Это он знает даже лучше, чем все остальные вместе взятые. Эмили и дочура для него были, есть и будут всегда под номером один.

Поэтому он, как правило, спешил после работы домой, где его ждал домашний, а не из полуфабрикатов каких-нибудь и всех этих дурацких фастфудов, ужин. А потом доченька, разговоры, смех и возня, прогулки вдвоем или втроем, поездки на велосипеде по окрестностям, изредка телевизор, чаще компьютер в компании с дорогой трубкой и таким же дорогим английским табаком, в конце работы четверть часа – максимум минут тридцать поход в Синтернет, давным-давно пришедший на смену Интернету и совершивший очередную революцию в информационных технологиях.

А потом, уже поздно вечером, когда малышка Сью заснет у себя в далекой от спальни родителей комнате, будут взаимные нежные объятия с милой Эмили, искренние поцелуи, великолепный, ни с чем не сравнимый секс с любимой, единственной его возлюбленной: за двенадцать лет их счастливого брака он еще ни разу не поворачивался к Эмили спиной…

Удивительное все-таки это ощущение: засыпать, прижавшись к мягкому и доверившемуся тебе полностью телу любимой, такому знакомому, такому приятному и удивительно пахнущему…

Он получил отличное образование, сразу после окончания Колумбийского университета поступил в корпорацию РОТОНИКС, быстро стал подниматься по служебной лестнице благодаря знаниям и умению ладить с людьми.

Он просто жил и наслаждался жизнью во всей ее полноте, не интересовался политикой и ни во что не лез. Он не состоял ни в какой партии, не участвовал в выборах, пропускал мимо ушей новости, работал, женился, родил и растил дочь, копался в старой технике и ни о чем особенно не задумывался. Ему казалось, что так будет всегда с той неумолимостью, с какой наступает очередной уикенд. Правда, изредка монотонность уикендов разбавлялись встречами с друзьями по работе, походами на хоккей любимой еще с молодости команды Бостон Брюинз или на баскетбол. Остальные виды спорта, если не считать, конечно же, особо почитаемых им шахмат, его не очень интересовали. Впрочем, единственное спортивное мероприятие, в котором он участвовал помимо шахмат, был знаменитый ежегодный Бостонский марафон, в котором он и вся его семья вместе с тысячами других принимали посильное участие, пробегая, конечно же не всю дистанцию, а только несколько миль, дальше же они чаще всего шли до финиша пешком.

Конечно же, были поездки на мыс Код летом и на природу в любое время года. В театры они тут, в Бостоне, ходили редко – это тебе не Нью-Йорк. В этом спокойном, старинном и почти захолустном городе их, театров и прочих общественных увеселений, было раз-два и обчелся, да и уровень их был несравним с ньюйоркским. Правда, тут еще есть Аквариум и поездки к китам, благо что эти гиганты-красавцы были прямо под боком, в каком-нибудь получасе быстрого плавания из бухты. Но все это было, конечно же, не то, что Нью-Йорк. Хотя ему тут нравилось, потому как не давили на мозги все эти бесчисленные ньюйоркские небоскребы, сутолока и людское месиво с утра и до ночи. Впрочем, местный бостонский Музей изящных искусств, хотя и не мог быть сравним с музеем Метрополитен и прочими, что были там, в городе Большого Яблока, но тут был его любимый танец Ренуара, да еще Грез, Серджент, Копли, десяток-другой прочих совсем неплохих картин. А еще эта старинная кровать в отделе мебели, что тогда, в первый раз, поразила его необыкновенной росписью спинки и остальных частей. Они с Эмили каждый раз ходят к ней, чтобы выразительно переглянуться, тайком, конечно, от дочки: они ведь заказали себе точную копию этой кровати в их общую с Эмили спальню, только шире, конечно же, много шире… Иногда, впрочем, он позволял себе на выходные бридж или покер с сослуживцами по доллару ставка. Вот, пожалуй, и все их развлечения.

Нет, были у них с Эмили ссоры, конечно, без этого семейная жизнь не бывает, но случались они редко и не доходили до высоких нот, а тем более, до крика. И быстро заканчивались восстановлением прежнего мира, особенно если учесть прелесть их общего ложа.

Эмили в последнее время, когда крошка Сью стала подрастать, все больше и больше превращаясь в самостоятельную особу, подумывала об открытии небольшого художественного салона, учитывая ее пристрастие к изящным искусствам и отменный вкус. Что ж, он с удовольствием даст на это денег, да и сама жена вложится, ибо после смерти тетки и оставленного ею для Эмили состояния, у нее тоже было все в порядке со счетом. Да и общий, вполне приличный семейный счет у них с Эмили тоже наличествовал. Поэтому беспокойства по поводу будущности у них обоих не было, по крайней мере, в последнее время. И будущее это, если, конечно, не случится что-нибудь из ряда вон выходящее, виделось им в самых радужных красках.

Этот район Бостона, в котором они жили уже три с лишним года после переезда из Нью-Йорка, был самым дорогим и благополучным во всем и без того спокойном и размеренном городе. К тому же тут можно было размахнуться в смысле участка земли, можно было себе позволить весьма приличный сад за домом. Сад этот, высаженный при их непосредственном участии, был гордостью семьи, а в особенности Эмили, у которой любовь к таким вещам была в роду, ведь ее отец был знаменитым ландшафтным дизайнером, что до своей скоропостижной смерти в автокатастрофе слыл одним из самых преуспевающих и востребованных специалистов такого рода.

В то утро, подъезжая к центру города по Сторров-драйв и видя поднимающиеся небоскребы делового центра, Стэн вдруг вспомнил свой самый первый день на этой работе. Тогда он практически ничего не делал. Только ознакомился с кругом обязанностей, руководством и сослуживцами, да кое-что восстановил в допотопной программе, никак не желавшей запускаться. Никто ее уже и не помнил, поэтому и не пользовался компьютером, вечно зависающим и еле ворочающимся в те редкие паузы, когда он еще работал. Восстановив утерянный кусок программы, Стэн перезагрузил компьютер, который заработал как миленький.

Сидящий за соседним столом пожилой уже господин, искоса посмотрел на непривычно быстро открывающий окна компьютер и сказал:

– Да-а-а, а мы-то уж думали, не списать ли его вообще. Слушайте, а может, раз уж вы взялись за это, посмотрите и у меня, а то что-то мой компьютер тоже тормозит в последнее время, сам не знаю почему.

Конечно же, Стэн посмотрел. Не удивительно было, что компьютер соседа работал медленно: Стэн вычистил из него уйму всякого мусора, в основном из реестра, да еще целых три вируса.

«Они тут что, вообще не ставят защиту на машины? – удивился он, глядя на то старье, что вычищалось с жесткого диска. – Сколько лет их антивирусным программам? Похоже, что они их не обновляли уже со времени наполеоновских войн».

Его нехитрые действия по улучшению работы компьютеров не прошли незамеченными мимо начальственного ока. Босс пару раз подходил, вставал у него за спиной и одобрительно хмыкал. Один раз он даже похлопал Стэна по плечу, произнеся:

– Давай, давай, парень, наведи тут порядок.

Поэтому, когда первый рабочий день кончился, Стэн покинул свое рабочее место в преотличном настроении, захватил по пути домой пару упаковок пива, собираясь посидеть пару часов перед сном около своего новехонького компа, который притащил на днях домой и только вчера вечером полностью загрузил всем необходимым.

Он припарковал машину невдалеке от дома, вылез, поставил ее на охрану, подхватил пакет с пивом и зашагал домой, посвистывая на ходу. Едва он свернул за угол, чтобы пройти коротким путем до дома, как чуть не споткнулся о лежащего прямо на земле возле мусорных баков человека.

– О, черт! – выругался он, едва не упав. – И надо ему было тут улечься. Господи, а говорили, что в этом районе нет пьяни!

Но, едва взглянув на лежащего человека, Стэн понял, что тот вовсе не пьян, а мертв…

Хорошее настроение, установившееся у него после окончания первого рабочего дня, сразу же улетучилось. Стэн набрал на смартфоне 911 и сообщил оператору о трупе. Сначала он подумал, что надо подождать полицию. Но потом решил не связываться и отправился прямиком к себе домой.

За ужином он был, против обыкновения, задумчив. Жена пыталась его разговорить, но на вопросы он отвечал односложно, и к концу ужина она оставила эти свои попытки разузнать, что с ним такое. В конце концов, он сам не выдержал и сказал:

– Напрасно мы сюда переехали.

Не обращая внимания на удивление, написанное на лице Эмили, он поблагодарил ее за отменный ужин, пошел к себе в кабинет и плюхнулся на диван, почти задаром купленный неподалеку на сэйл-ярде. Диван этот был еле втиснут между тремя серверами и густой коаксильной паутиной кабелей. Он выпил уже половину купленного им пива, но чувство тревоги, вдруг поселившееся в нем, так и не прошло. Трудно сказать, что было тому виной – мертвый человек на улице или что-то еще, но какое-то недоброе предчувствие охватило его, не уйдя даже с последней бутылкой пива.

Но та история с мертвым человеком была давно, сейчас же ему надо было подумать о том, как он решит сегодняшние дела там, у себя в офисе. Поэтому он отогнал от себя воспоминания и прибавил мощности в кондиционере по случаю духоты. Как никогда жаркое солнце вовсю плавило город, дробилось о зеркальные грани небоскрёбов, блестело брызгами на крышах машин, нагревало асфальт так, что он становился мягким. Шумел кондиционер, еле-еле охлаждая машину, повсюду мелькали люди, спеша от одного кондиционированного пространства в другое.

Обивка салона нагрелась так, что все нутро машины пропахло какой-то синтетической вонью.

Вдобавок ко всему Стэн оказался в траффике, закончившимся как это и следовало ожидать, мертвой, не двигающейся с места пробкой.

«Господи, все в этом мире только и делает, что отражает это проклятое солнце, бьющее бликами тебе в рожу со всех сторон! – раздраженно подумал он, стоя в пробке и изнывая от жары, которая почти не уменьшалась, сколько не включай кондиционер. – Отчего весь этот мир устроен так, чтобы при малейшем нагревании источать непереносимые, тошнотворные запахи?!»

Казалось, что эта растреклятая пробка будет вечной. Стоящие плотной стеной машины не двигались вовсе. Стэн положил руку на соседнее сиденье и отдернул ее: обшивка была как раскаленная сковородка.

Его настроение стремительно падало, он даже не очень понимал из-за чего. Вон и солнце светит, птички поют, выспался отлично без всех этих обычных ночных кошмаров, уже близко конец недели – разве это повод для дурного настроения?

Но все равно, как он ни пытался понять причину своего все возрастающего раздражения, но так и не смог четко определить – почему оно появилось. К тому же во все это примешалась еще какая-то странная тревога. Что за тревога? По поводу чего? Он так и не мог понять.

Чтобы как-то отвлечься от этого своего непонятно по какой причине ухудшившегося настроения он стал переключать радиостанции в приемнике. Но везде был то рэп, то какая-то писклявая девка вопила во всю глотку пошлости, то передавали сообщение об очередном найденном трупе, да еще эта реклама не унималась на всех каналах. Стэн почти механически нажимал клавиши, мечтая только об одном: как он доберется, наконец, до прохладного офиса и займется, наконец, делами, которые наверняка отвлекут его от странного состояния раздраженности неизвестно чем. Он уже хотел было выключить приемник, как вдруг услышал их любимую с Эмили мелодию доисторического Фрэнка Синатры. И тут же вспомнил их сегодняшнюю ночь любви… вспомнил, как Эмили упала в теплое кольцо его рук, пропадая в них, окунаясь в его объятия с таким исступлением, будто обнимала его в последний раз. Он же бессвязно шептал ей что-то безумное, неправедное, понятное только им двоим, пятная белизну ее дивных плеч яркими пятнами поцелуев. А потом они заснули, забыв о времени и о мире, не расплетая сомкнутых рук.

Но короткое приятное воспоминание закончилось вместе с мелодией. И сменилось вернувшимся раздражением. Ему вдруг подумалось, почему это на пустынных улицах богатого Ньютона, куда они переселились после его быстрого продвижения по службе, так много окон с незадернутыми шторами. Какого черта прохожие с интересом поворачивают шеи, пялясь на чужие окна и стараясь рассмотреть все, что есть внутри… Наверное это связано с вечными прямыми трансляциями по телевизору из всех этих частных домов, с этим назойливым подглядыванием в замочную скважину. И чего это так все интересуются чужой жизнью? Наверное, потому, что своей нет. И ладно бы все это было чистым подглядыванием за теми, кто этого не подозревает, а то ведь те, за кем ведется видеонаблюдение для телепередач, сами все знают и добровольно соглашаются, чтобы миллионы глазели на то, как они там живут. Какой-то эксгибиционизм, честное слово! Кто-то из его сослуживцев уверял его, что те, за кем ведется наблюдение, сами и платят за него. Черт его знает, может, это и вправду так?

Эксгибиционизм вообще стал в последнее время чуть ли не нормой.

«Добрый день. Меня зовут Пит. Вот уже двадцать лет как я алкоголик. Мои проблемы начались с того, что в пятилетнем возрасте моя бабушка поцеловала меня в попу». Или эта идиотская программа «Разденься за так». Разделся сам, научи раздеваться другого. Хорошо еще, что она идет поздно, когда дочка уже спит. А эти новости ровно в полночь! Продажи туалетной бумаги за последний месяц упали на 0,74 %. Боже, какой ужас! Но мы этого не скрываем, потому что в интересах общества знать, что происходит на самом деле. В суд города подали иски семь зверски изнасилованных своими женами мужей. После чего в экран лезет голова и знаменитый юрист всерьез рекомендует каждый раз подкреплять очередное взаимное влечение заранее составленными документами, а после завершения всего ставить под ним подписи о признании близости взаимоприемлемой и достаточно удовлетворившей обе стороны. О, господи! А чего стоит эта передача про дурное влияние Санта-Клаусов на сексуальное развитие детей?! Мало того, что с прошлого года перед входом в роль этих бедолаг проверяет полиция. Сегодня это считается недостаточным. В этом году Санта-Клаусам категорически запрещено целовать детей и гладить их по головам. Однако ничего не мешает проводить ежеквартальные всеамериканские конкурсы стриптиза, которые конечно же, отправляют чуть ли не половину выручки в детские фонды. И все под соусом грядущей вот-вот победы над венерическими заболеваниями. Конечно, без партнера оно, разумеется, безопасней, да и разочарований меньше. Так что оголяйтесь без страха и упрека под предлогом благотворительности. Вы оголитесь, а общество помощи несчастным сироткам вас прикроет.

Нет, конечно, он был не из тех, кто против хорошеньких женщин. Он был из тех, кто не считал, что шлепанье секретарш по круглой попке – это преступление, прощенья которому нет и быть не может. Иначе зачем они тогда надевают все их мини-юбочки, с трудом прикрывающие эти самые попки?! Да нет, они, конечно, правильно это делают. Как говорится: минимум материала для максимума обзора. Вот почему он никогда не нанимал на работу несимпатичных женщин. Потому что они обидчивы, глупы и практически сплошь феминистки. А феминизм – это гадость, к тому же заразная и не умирающая, как там над ним не смейся. Сэм был уверен, что единственный способ борьбы с феминисткой – ее полная блокада, лишение ее мужского общества. Пусть змея кусает свой собственный хвост. Ведь, как известно, дополнительные округлости и мягкие местечки совсем не уродуют женщину, а даже наоборот – украшают. Феминистки, признайтесь, наконец, что вы все такие, потому что ни к кому из вас мужчина не мечтает залезть под юбку!

Как это там повествует толковый словарь женского политкорректного языка «A Feminist Dictionary»? «Альтернативная внешность». То есть, попросту говоря – уродка. Этакий вагинальный американец, а по-человечески – американская женщина.

Стэн усмехнулся и подумал: «С ума сойдешь с этими уродками-феминистками! Они ведь всех нас мужчин зачислили в потенциальные насильники. Всех! А все потому, что мужики на их рожи смотреть не могут без тошноты. Вот и вся причина из злобы. Чем больше злятся, тем больше становятся уродками. Не встает на них у мужиков, вот и все. Извращенцы, разумеется, не в счет. Кстати, как они там называют нашего общего с настоящими женщинами друга? Ах, да: «Пенис есть увеличенный клитор. Синонимы: удлиненный половой орган, заменитель фаллоимитатора. Слово пенис считается неполиткорректным, поскольку указывает на отличие женщин от мужчин».

Да… ну и ну…

Стэн усмехнулся еще раз и открыл окно машины в надежде, что оттуда хоть немного подует ветерок. Но снаружи было по-прежнему жарко и невероятно душно. Ослепительно-белое солнце прямо из окна било ему по глазам. Он вытер со лба пот, закрыл окно, достал из автомобильного холодильника бутылку с любимой сладкой водой, отпил из нее. Несколько капель воды упало на рукав пиджака, и Стэн выругался: вскоре должно было состояться совещание у президента компании, а потому он должен быть в идеальной форме.

Наконец длинная змея машин тронулась и медленно вползла в город. Вскоре он уже вошел в офисное здание. Через минуту-другую он покинул лифт на верхнем, главном этаже, свернул направо по коридору, раскланиваясь с коллегами, снова свернул, теперь уже налево. Здесь было тихо и гулко. Безликие одинаковые комнаты, безликие работники в одинаковых черных костюмах. Элита корпорации.

Он подошел к двери с надписью «Вице-президент корпорации РОТОНИКС Стэнли Вудворт Джеккинс», механизм тихо щелкнул, и половинки двери разъехались в стороны, открывая путь в его владения.

Он поздоровался с Лиз, чмокнул ее в щечку, благо что никого поблизости не было, вошел к себе, бросил кейс на стол, подошел к огромному, во всю стену, окну, и посмотрел на раскинувшийся перед ним город. Там, над едва виднеющимися в мареве холмами далеких пригородов, начинавшихся за Комменвелс авеню, собирались грозовые тучи, время от времени выстреливая молнии, сопровождающиеся раскатами грома.