скачать книгу бесплатно
Камуфлет
Олег Айрашин
Герой романа-фантасмагории «Камуфлет» Александр Константинов – сотрудник мистической Академии метанаук. Им владеет идея-фикс – разгадать тайну людской агрессивности. Герой пускается в рискованное путешествие – через миры и десятилетия. По ходу ему открываются важные тайны человеческой истории. Оказывается, мы вовсе не гомо сапиенс, и наш мир кем-то придуман (Не верите? Примите синюю таблетку). Но главное – хорошо кончается. Всех вылечат. Роман является первой книгой серии «Поперёк программы» и может понравиться поклонникам творчества Аркадия и Бориса Стругацких, а также Виктора Пелевина.
Олег Айрашин
Камуфлет
Часть I. Парадное
Глава первая. В начале было слово
А есть слова – по ним глаза скользят.
Стручки пустые. В них горошин нету.
Евгений Винокуров, «Слово»
Открывать или нет – вот вопрос. Когда не ясно, кто снаружи – разумнее не отворять. Но я беспечно распахнул двери – и в дом нагрянули чужие.
Чужих было двое: усатый верзила и низенький плешивый пузан, в чёрных мундирах со сверкающими золотом нагрудными знаками. Сунув мне под нос корочки, сходу прошлись по комнатам. Но это так, ритуал соблюсти. Знали собаки, где и что искать.
На кухне оба уставились на газовую плиту. Лысый потёр ладошки:
– По долгам следует платить, верно?
Усатый хмуро жевал зубочистку. Я молчал – что тут скажешь?
– А вы просрочили. Работу не сдали – и деньги не возвращаете. От плиты отойдите.
Не стоило брать аванс, прожили бы как-нибудь и без этих двухсот тысяч. Но даже в страшном сне тогда не грезилось, что рукопись в срок не сдам. И что обидно – из-за одног-единственного слова. Не глянулось оно мне, вишь ты. Типа крутой стилист, понимаешь.
Коллекторы действуют по закону – и я бессилен.
Верзила наклонил плиту, лысый извлёк из-под неё мой заветный свёрток, перехваченный джутовым шпагатом, и сноровисто развязал его; снятый с альбома пакет полетел в угол. Пузан, осклабившись, перевернул увесистые листы с серебряными рублёвиками.
– Чудно, чудно! А кто уверял, что денег нет? Ай-я-яй! Головы людям зачем-то морочили. – Лысый лукаво прищурился. – А денежки-то – вот они где.
– Это не деньги… Старинные… коллекция… личное.
– Уже нет. – Усатый выплюнул зубочистку.
– Верно говоришь, Степаныч. Так, и что у нас тут? Ну-ка посмотрим…
Лысый присел к столу.
– Ну-ка, ну-ка… Ух ты, «крестовичок»-то какой шикарный!
Лысый не спеша перелистывал пластины.
– А вот и Петя Второй. Так-с, а Петя Третий почему отсутствует?
Эх, прибить бы незваных гостей! Двадцать лет – псу под хвост. Двум чёрным псам.
– Не по средствам, что ли? А? Иван Антоныча тоже вот нету. Зато что есть – пальчики оближешь!
Захлопнув кляссер, лысый взвесил его на ладони:
– Должно хватить.
Я молчал.
– Заканчиваем. – Лысый кивнул верзиле. – Дуй за понятыми. Чего замер? Соседей тащи!
Что же делать, что делать? А если спиной к плите – и незаметно кран открыть? А самому затаить дыхание?
Мне даже почудился газовый запах.
Господи, бред какой. Ну зачем, зачем я брал этот чёртов аванс?
– А может… – Лысый раскрылся лукавой улыбкой… – решим вопрос на месте?
– Это как?
– Легко, дружище. Медь остаётся вам, серебро достаётся нам. А? – Он лучился радостью. – Как говорится, бабе – цветы, дитям – мороженое. И ваш долг списывается. Идёт?
Ага, откатит издателю десяток моих монет – и всё уладилось? За дурака меня держит.
Хлопнула входная дверь – вернулся усатый. Один, без соседей.
– Вы, я вижу, упрямитесь? – Лысый печально вздохнул, тут же раздался страшный, нечеловеческий вопль – и меня сбили с ног.
Я вскочил, но сверху обрушился пол, и почему-то асфальтовый.
Надо мной склонился незнакомый мужик в очках:
– Цел? Сам-то встанешь? Что же ты на красный-то?
Я с трудом поднялся и… враз очутился на улице. Вот оно что… Визжали, оказалось, тормоза белой «Тойоты», она же и опрокинула меня наземь. А лысый и усатый, стало быть, исчезли.
– Может, в больницу тебя, а?
– Да ладно… – я переступил с ноги на ногу; в правом колене резануло.
– Кровь на щеке, вон.
– Ерунда… – промокнул жгущую ссадину платком. – Слушай, не бери в голову, всё нормально.
– Точно?
– Да езжай, затор уже из-за нас.
К чему был этот сон наяву? А впрочем, догадаться не сложно: вконец меня достали печали и тревоги.
* * *
Профилактика. До чего отвратительное слово – казённое, сухое до трухлявости. А заменить – нечем. И обойтись – никак. Издатель требует рукопись, а у меня повисла проходная идея. Вроде простая мысль: лучше подстелить соломки, чем ждать, пока жареный петух клюнет. Но как это выразишь одним термином?
Прилежный ремесленник, я запрещал себе затёртые словечки. Передо мной высился пример – строки Ахматовой из знаменитого цикла «Ветер войны»:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет… Ленинград?
Почти каждый поэт, не мудрствуя лукаво, вместо многоточия вставил бы: «защищать».
Но не Ахматова. Ибо «защищать» – б/у. И она таки нашла замену:
Птицы смерти в зените стоят
Кто идет выручать Ленинград?
Не слабо? А вот у меня с этой долбаной профилактикой – не получается. Хотя верный ответ наверняка имеется. Но почему словари-то молчат? Господи, из-за одного мутного существительного все планы рушатся! Проклятущая профилактика чуть не в каждой главе колом встаёт. И аванс этот чёртов, где же, где достать эти двести штук?
Если по правде, то дело было не столько даже в слове. Что слово? Так, примета. Вот получится истинное отыскать – тогда и книга выйдет полновесная.
Да, можно было выехать на спецсредствах Академии, но вот не уважаю я эти костыли для разума. Конечно – тоже комплекс. А у кого их нет?
Кстати, об Академии: давненько я туда не заглядывал. И ведь сказывается – тает вера, тает. Странные дела… Пропустишь год – и уж сомнения терзают: а существует ли она, эта самая Академия метанаук? Или так, морок неуловимый?
Как же вовремя случилась эта командировка в столицу! Симпозиум – отличный повод оказаться в Москве. И отговорка для жены: про Академию Марианна ничего не знает – и знать не должна.
Глава вторая. Лубянка
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом,
Не возвращайся – где был рай когда-то,
И брось дурить – иди туда, где не был.
Владимир Высоцкий, «Цунами»
Светило нежаркое августовское солнце; я поднимался по Театральному проезду к Лубянке. Меня томило пронзительное предчувствие: что-то сегодня случится, что-то очень важное. Возможно, разрешится гнетущая меня задача.
Откуда явилось это предвестие? Не раз уже случалось подобное: ломаешь себе голову над чем-то – и вдруг возникает музыка, но не снаружи, а изнутри. А вслед за ней – катарсис и разгадка.
Сейчас в душе моей качались волнами нежные звуки скрипок: Брамс, Третья симфония. И часть – тоже третья, аллегретто. А раз внутри такое чудо из чудес – решение должно быть рядом.
На Лубянке последний раз я бывал давно, лет чуть не двадцать назад. И сразу бросилась в глаза клумба в центре площади, где раньше возвышался памятник Дзержинскому.
Так-таки ничего и не сохранилось от прошлого? Постой, а что за скверик в начале Новой площади? Какой-то стенд… Ну-ка, ну-ка…
«За годы террора в Москве по ложным политическим обвинениям были расстреляны 40 тысяч человек…»
Сорок тысяч! Целый городок, пусть и небольшой. И не в далёкой Сибири, а прямо здесь, в столице. Куда же они трупы-то девали? А, вот как раз про это. Сначала предавали земле на кладбище Яузской больницы, затем на Ваганьковском. Потом сжигали. Но Донской крематорий – далеко не Освенцим, поэтому с тридцать седьмого снова стали закапывать – слово "хоронить" здесь неуместно – на двух секретных полигонах НКВД. Ну, страна!
Присесть бы куда… А вот же – две железные скамейки, покрытые кузбасслаком.
Опустился на правую. Во-о-н – Самый Высокий Дом: оттуда всю Колыму видать, говаривали в прежние времена. Девять этажей, два верхних – глухие; гордый шпиль, часы с чёрными стрелками.
И тут что-то произошло; случилось важное. Да вот же, вот! Я узнал его сразу. Настолько ослепительно белая шевелюра могла быть лишь у одного человека. Да и вышел он из того самого дома – таких совпадений не бывает. Белый, точно. Больше некому.
Мой старый знакомец нырнул в подземный переход, а я чуть было не завопил через всю площадь. Куда подевался? Ага, заглянул в книжный, «Библио-Глобус». Теперь можно не суетиться, никуда мой приятель не денется.
Белый был из той жизни. Насыщенной страстями, голодной и счастливой. Где чуть не все девчонки были восхитительны и желанны; рубль был деньгами, а доллар – преступной мечтой; где обычный обед – три пончика – два чая; а три пива – два гарнира – обед воскресный. Та жизнь длилась долгие четыре года и вместила едва ли не бо?льшую часть моего века. От тех славных времён осталось манящее послевкусие табачного дыма от болгарских сигарет «Шипка» и лёгкая ностальгия по гранёным стаканам.
Встретиться с Белым хотелось давно. Ведь именно с ним были связаны самые колоритные эпизоды той жизни. Смотри-ка, даже в мыслях я не произнес его имени – Толя, Толя Ратников. В те времена по именам друг друга мы величали редко. Меня, Сашу Константинова, сразу нарекли Костей.
Вот Белый вышел из книжного. Куда же теперь? Так, открыл дверь… А, вспомнилось: ближе к концу учёбы у него появилось увлечение: штыки, кинжалы, сабли и тому подобное железо. А тут по пути профильный магазинчик. Что ж, придётся подождать.
Десятки лет ту жизнь почти не вспоминал. А как увидел однокашника – картинка и проявилась
* * *
А что Белый вытворял с финским ножом! По выходным, когда многие обитатели сваливали из общаги, для нас, оставшихся, он демонстрировал атрейский способ. Присутствовали, кроме меня, чаще всего Шплинт, Корчём, и Тилибом.
Выйдя в длинный коридор, мы на всякий случай стучали в ближайшие двери – не выскочил бы кто часом под нож.
Изюминка заключалась в технике метания. Не только рабочая рука, всё тело в миг броска напоминало змею, а ещё больше – кнут. Роль кнутовища играли ноги, до бедер, а корпус и рука набирали разгон по возрастающей.
– Теоретически, – изрекал Белый, – скорость ножа может быть и звуковой, треть километра в секунду. Но лимитирует предплечье, прочность сухожилий. А потому реально – до двухсот метров.
Однажды кто-то из нас спросил: а можно ли увернуться? Белый снисходительно улыбнулся:
– Один-единственный шансик, пацаны. Следите за его бёдрами. Важно уловить начало разгона: если противник в плохой форме или небрежничает, надежда есть. Такая вот ситуёвина.
Проверять защиту на себе решался лишь Корчём. Он облачался в примитивные доспехи, а на область сердца, поверх самодельного бронежилета, мы привязывали пару конспектов – чтобы не портить броник.
Отойдя на шесть-семь метров, Белый вынимал сталь из ножен; вращение бёдрами он повторял всё быстрее, но то была лишь примерка.
Потом Белый, странно усмехаясь, убирал финарь обратно; на свет появлялся другой, с тупым концом. Мгновенный толчок бёдрами, тело сжимается в плотный комок мышц, хлёсткий взмах рукой и – страшный, пронзительный крик:
…и – й – Я!!!
Короткий свист рассекаемого воздуха.
Заканчивалось всегда одинаково: удар сшибал Корчёма с ног. Бедолага поднимался, шатаясь, как пьяный, тряс головой, орал отнюдь не благим матом. Мол, неправильно, так не должно быть, мешают доспехи (плохому танцору…). И всегда нож торчал точно из конспекта.
А насчёт «так не должно быть» – мы давно сообразили, в чём дело. Это простоватый Корчём не дотумкал, что Белый, тоже следя за его бёдрами, догадывается, в какую сторону тот бросится. Но наш недоумок даже не пытался финтить или скрывать свои намерения.
