banner banner banner
Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции
Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

скачать книгу бесплатно

Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции
Анри Мишель

«Идея государства» – самая известная работа французского философа, историка государства и права Анри Мишеля (1857–1904). В этой книге он стремился выявить естественные связи учений о государстве у представителей различных направлений философской и научной мысли и различных эпох, а также связи выдвигаемых ими учений с общим развитием философии и общества в целом. В начале XX в. «Идея государства» занимала почетное место среди наиболее актуальных философских трудов и была настольной книгой для всех, кто сколько-нибудь серьезно интересовался философскими учениями о государстве. Несомненным доказательством этой популярности служит то, что за первые три года после первой публикации «Идеи государства», книга выдержала еще два издания, а всего во Франции «Идея государства» переиздавалась более десяти раз. Последнее издание вышло в свет в 2003 г. в серии «Антология французской философии». Неослабевающий интерес к наследию Анри Мишеля объясняется тем, что его внимание было сосредоточено на непреходящих проблемах – соотношении власти и свободы, прав и обязанностей личности, поиске оптимального баланса между интересами общества и составляющих его людей. Книга может быть интересна философам, историкам, политологам, а также всем, кто интересуется теорией государственного устройства и философскими взглядами на государство.

Анри Мишель

Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции

Елена Браун

АНРИ МИШЕЛЬ И ЕГО НАУЧНОЕ НАСЛЕДИЕ

«Идея государства» – самая известная работа французского философа Анри Мишеля (1857–1904). В начале XX в. эта книга занимала почетное место среди наиболее актуальных философских трудов. Одним из главных событий духовной жизни того времени был спор между сторонниками индивидуалистической и социалистической философии. Первые утверждали безусловные приоритет личности, вторые говорили о главенстве государства и общества. А. Мишель выступил на стороне индивидуалистов, он высказал свой взгляд на причины упадка индивидуализма и предложил пути преодоления этого кризиса. Труд Анри Мишеля широко обсуждался не только философами-индивидуалистами и их противниками. «Идея государства» была фактически настольной книгой для всех, кто сколько-нибудь серьезно интересовался философией.

Несомненным доказательством этой популярности может служить тот факт, что за первые три года после публикации «Идеи государства», книга выдержала еще два издания. Уже в 1903 г. труд Анри Мишеля был переведен на русский язык, а в 1909 г. переиздан в серии «Библиотека для самообразования». Издатели этой серии подчеркивали, что для публикации были отобраны только книги, дающие необходимый минимум познаний, без усвоения которого ознакомление с соответствующим разделом науки нельзя считать удовлетворительным.

Идеи Анри Мишеля продолжают оставаться значимой частью наследия индивидуалистической философии. Во Франции «Идея государства» переиздавалась более десяти раз. Последнее издание вышло в свет в 2003 г. в серии «Антология французской философии». Неослабевающий интерес к философии Анри Мишеля объясняется тем, что его внимание было сосредоточено на непреходящих проблемах – соотношении власти и свободы, прав и обязанностей личности, поиске оптимального баланса между интересами общества и составляющих его людей.

* * *

Творческая биография Анри Мишеля представляет собой прекрасный пример карьерных успехов, прижизненной, а не посмертной известности. Анри Мишель родился в 1857 г. в Лионе. С раннего детства он проявлял интерес к двум наукам – философии и истории. Анри Мишель блестяще окончил школу. В 1877 г. он поступил в одно из самых известных и престижных учебных заведений Франции – Высшую педагогическую школу, директором которой был патриарх французской исторической науки – Фюстель де Куланж (1830–1889). А. Мишель был одним из лучших студентов не только своего философского факультета, но и всей школы. После окончания этого учебного заведения в 1881 г. Фюстель де Куланж предложил ему временно исполнять обязанности секретаря этого учебного заведения, т. е. фактически своего помощника. В это же время Анри Мишель начинает читать лекции по философии в двух высших учебных заведениях – лицее Людовика Святого в Париже и лицее в Бурже.

Еще в студенческие годы Анри Мишель увлекается изучением идей одного из метров французской философии – Шарля Бернара Реньвуе (1815–1903). Философские воззрения Ренувье прошли долгий путь – от идей, близких к социализму, до идеализма и продолжения философских построений Канта. Почти такую же трансформацию претерпели и взгляды самого А. Мишеля. Начав с увлечения так называемой «единой положительной наукой» и философией позитивизма, Анри Мишель постепенно приходит к ее отрицанию. Он становится приверженцем идеализма и индивидуализма, признанным учеником и продолжателем идей Ренувье.

В 1885 г. Анри Мишель занимает должность штатного преподавателя лицея Людовика Святого, а в 1886 г. появляется его первая монография – «Индивидуализм Стюарта Милля»[1 - Michel Henry. De Stuarti Millii individualismo. P., 1886.]. Анри Мишель не ограничивается простым анализом воззрений этого английского философа. Подчеркивая роль Джона Стюарта Милля (1806–1873) как основателя позитивизма, А. Мишель отмечает синкретический характер его учения и прослеживает влияние на его философию целого ряда концепций: в первую очередь философии Сен-Симона, демократической школы, Токвиля и идеологов революции 1848 года. А. Мишель находит, что под влиянием указанных идей экономические взгляды Стюарта Милля претерпели значительную трансформацию – от индивидуализма к выводу о необходимости предоставить государству самое широкое участие в экономической жизни.

1890 г. можно считать началом нового этапа в научной деятельности и карьере Анри Мишеля. Осенью этого года он подает в Министерство образования Франции прошение о предоставлении отпуска для написания докторской диссертации. Результатом этой работы стала опубликованное в 1895 г. фундаментальное исследование «Идея государства: Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времен революции»[2 - L’Idеe de l’Еtat. Sur l’histoire des thеories politiques et sociales depuis la Rеvolution, Paris, Hachette, 1895.]. Докторская диссертация А. Мишеля вызвала самый широкий резонанс, сделавшись одним из самых популярных философских произведений того времени.

В том же году Анри Мишель получает звание доцента в лучшем французском университете – Сорбонне, где он начинает читать курс лекций по истории политических учений. Уже в 1896 г. выходит в свет второе издание «Идеи…», идентичное первому. В 1898 появляется третье издание «Идеи государства», с доработанными примечаниями и исправленными типографскими ошибками. Именно оно становится эталоном для всех последующих публикаций.

В последние годы своей жизни Анри Мишель все больше интересовался историей государства и права, историей политических учений. В 1903 г. Мишель активно включается в работу по созданию «Общества изучения истории революции 1848 г.» (Sociеtе d’histoire de la rеvolution de 1848). Первоначальный проект создания «Общества…» принадлежал известному французскому историку и политическому деятелю, участнику Парижской коммуны 1871 г., Жоржу Франсуа Ренару. В начале 1903 г. Ж. Ренар выступил с инициативой создания объединения, которое могло бы сосредоточиться на исследовании Второй республики во Франции (1848–1851) и революций XIX в. К тому времени в Сорбонне уже существовало влиятельное «Общество изучения современной истории», и проект Ренара предусматривал выделение из него более узкого круга исследователей. Несмотря на очевидный недостаток работ по политической истории Франции времен Второй республики, этот замысел не встретил широкой поддержки академического сообщества. Дело в том, что Ренар был в гораздо большей степени политиком, чем историком. При всей своей эрудиции он был далек от требований академической науки. Предложенный им проект подразумевал создание чего-то среднего между политическим клубом и научным объединением.

С приходом Анри Мишеля ситуация радикально изменилась. А. Мишель в значительной степени переработал проект создания «Общества…», четко определил будущий объект исследований, и, наконец, жестко высказался за то, что основу «Общества изучения революции 1848 г.» должны составить не политики, а профессиональные историки. Несмотря на заметное несходство характеров и интересов, А. Мишель и Ж. Ренар прекрасно дополняли друг друга. Анри Мишель был довольно резок в суждениях и придерживался республиканских взглядов, Жорж Ренар, напротив, слыл мастером компромиссов и убежденным социалистом; первый был воплощением «научного духа», второй – «духа демократического». Обязанности были поделены соответствующим образом. Анри Мишель взял на себя общее руководство и занял пост ответственного секретаря, Жорж Ренар занялся популяризацией работы «Общества…», возглавив его журнал.

Необходимо отметить, что Анри Мишель не только проделал громадную организационную работу, он также выдвинул собственную концепцию революции 1848 г. Мишель трактовал эту «вторую французскую революцию» как кульминационный этап истории Франции XIX в., своего рода апогей борьбы французов за демократию. Современные французские историки подчеркивают, что точка зрения Анри Мишеля стала основой для одной из самых распространенных суждений о революционных событиях 1848 г.

24 февраля 1904 г. Анри Мишель, несмотря на тяжелую хроническую болезнь, председательствовал на официальном учредительном собрании «Общества…». На тот момент оно было сравнительно небольшим и насчитывало всего 32 члена. В настоящее время «Общество изучения революции 1848 г.» является одним из наиболее влиятельных исторических объединений Франции.

Ранняя смерть не позволила Анри Мишелю развить свои идеи. Он скончался в декабре 1904 г. в Париже на сорок седьмом году жизни. А. Мишель был не просто уважаемым ученым, его работы в значительной степени опередили свое время, став образцом междисциплинарных исследований. Мишель всегда воспринимал себя как философа, но его труд оказал заметное влияние еще на одну область знаний – историю политических учений.

* * *

Анри Мишель был приверженцем философского направления, известного как индивидуализм. В конце XIX в., когда Анри Мишель писал свой главный труд – «Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времен революции» – индивидуалистическая философия переживала глубокий кризис. Если во второй половине XIX в. индивидуализм, проповедуемый столь видными философами, как И. Бентам, Дж. С. Милль, А. Токвиль был господствующим философским течением, то в конце столетия эти построения во многом утратили популярность. Основными противниками индивидуалистов стали коллективисты, а основным предметом спора – вечная проблема о том, что важнее: интересы общества или интересы отдельного человека.

По-видимому, обострение философских дискуссий было связано с общим кризисом мировоззрения конца XIX – начала XX в. По всей Европе в это время шло, если можно так выразиться, «брожение умов», высказывались самые разные идеи относительно дальнейшего развития общества. Социалисты (в исходном, западном понимании этого слова) говорили о необходимости вмешательства государства в экономическую сферу для того, чтобы обеспечить равенство прав и возможностей. Индивидуалисты, напротив, утверждали, что любое усиление государственной власти влечет за собой только отрицательные последствия.

«Идея государства» Анри Мишеля явилась своеобразным ответом на духовный кризис рубежа веков. Популярность этой книги во многом была вызвана тем, что она открыла целую серию публикаций подобного рода. Выступление А. Мишеля можно считать условным началом оживленных дискуссий об индивидуализме и коллективизме. В начале XX в. появляется целый ряд работ, посвященных анализу причин кризиса индивидуалистической философии. Во Франции это исследование Альберта Шатца «Индивидуализм экономический и социальный»[3 - Albert Schatz. L’individualisme еconomique et social. Ses origines, son evolution, ses formes contemporaries. Paris, 1907.], в России – «Очерк развития индивидуалистического направления в истории философии государства» Л. И. Фатеева[4 - Фатеев Л. H. Очерк развития индивидуалистического направления в истории философии государства. Харьков, 1907.]. Противостояние индивидуализма и коллективизма рассматривается как основное содержание истории в трудах известнейших философов: Э. Дюркгейма, К. Поппера, П. Сорокина, К. Ясперса. Анри Мишель не просто предвосхитил эти дискуссии, его исследование заняло почетное место в истории философии рубежа XIX–XX вв.

Работая над «Идеей государства», посвященной последовательному восстановлению истории индивидуалистической философии середины XVIII – конца XIX вв., А. Мишель видел свою основную задачу в том, чтобы выяснить как столь плодотворная, на его взгляд, философская система могла потерпеть поражение в борьбе с коллективизмом.

Рассуждая на эту тему, А. Мишель идет гораздо дальше простого ответа на вопрос о причинах упадка индивидуализма. Не довольствуясь привычными, устоявшимися определениями, он пересматривает, казалось бы, сложившиеся постулаты и приходит к совершенно новым выводам. Прежде всего, философ высказывает свой собственный взгляд на проблему возникновения индивидуализма. По мнению Анри Мишеля, возникновение индивидуалистической философии следует отнести к эпохе Просвещения, а первая внятная формулировка ее идей была предпринята уже в эпоху Французской революции.

Необходимо отметить, что современная философия смотрит на проблему возникновения индивидуализма несколько иначе. В настоящее время предполагается, что этико-философские взгляды, содержащие идеи индивидуализма, высказывались еще в античную эпоху, начиная с Демосфена, Эпикура и софистов. Непосредственно индивидуализм как сложившееся философское течение формируется на рубеже XVIII–XIX столетий, т. е. позднее, чем полагал Анри Мишель.

Иначе, чем современные философы, Мишель рассматривает и проблему сущности индивидуалистической философии. Для А. Мишеля подлинный индивидуализм заключается не только и не столько в приоритете интересов индивидуума над коллективными и институциональными, сколько в отстаивании максимальной творческой и иной свободы человеческой личности. Уникальность позиции Анри Мишеля состоит в том, что, по его мнению, интересы отдельного человека и государства отнюдь не противоречат друг другу. Иными словами, в отличие от большинства философов-индивидуалистов, А. Мишель не считает ослабление государственной власти залогом полного развития человеческой личности.

Историю индивидуализма Анри Мишель также воспринимает иначе, чем большинство его современников. Настоящий, действительно плодотворный индивидуализм он находит в философии Просвещения; построения второй половины XIX в., напротив, представляются ему искажением этого учения.

На этом утверждении А. Мишеля имеет смысл остановиться более подробно. В философии французского Просвещения Анри Мишель видит уникальное внимание к личности каждого человека, признание его естественных прав и равенства всех людей. По его мнению, эта эпоха стала временем пробуждения индивидуальностей. А. Мишель подчеркивает, что индивидуалисты XVIII в. не усматривали никакого противоречия между правами человека и интересами государства. Просветители, также как и деятели Французской революции, не видели ничего невозможного в том, чтобы провозглашать права индивидуума и пользоваться авторитетом государства для признания и освящения этих прав. Французская революция последовательно и успешно применяла как крайний индивидуализм, так и крайнюю государственность.

Первую половину XIX в., по мнению Анри Мишеля, можно считать временем реакции против Революции и против связанного с ней индивидуализма. А. Мишель сближает учение теократов, Гегеля и первых социалистов на том основании, что все они отстаивали необходимость усиления государства. Так, социалисты приглашали власть пересмотреть условия труда и вмешаться в распределение богатств. Это вызвало новое пробуждение индивидуалистической философии.

Однако, философские идеи второй половины XIX в. получают уже совершенно иной характер. Этот новый индивидуализм, представленный в трудах Бенджамена Констана, Токвиля, Ламартина, Дюнуайе, в либеральной философии, возник как ответ на чрезмерно преувеличивавшие роль государства концепции. Он опирался на отрицание государства, установлению антитезы между властью и человеком. Наибольшее ограничение роли государства стало рассматриваться как характерный признак индивидуализма. Одну из причин возникновения философского антагонизма между человеком и государством А. Мишель видит в общем направлении развития философской мысли в указанный период. Если в глобальных построениях философы рассуждают о противоречии тела и духа, материи и сознания, то на уровне политических идей это приводит к возникновению антитезы человек-государство.

Анри Мишель полагает, что индивидуализм второй половины XIX в. вырождается в свою противоположность, а именно в эгоизм. Иными словами, Анри Мишель приходит к выводу о том, что индивидуализм французского Просвещения и индивидуализм конца XIX в. – вещи совершенно разные. Он призывает вернуться к изначальному пониманию индивидуализма, предложенному философией XVIII в. Именно в этом он видит единственно возможный выход для индивидуалистической философии.

Направление дальнейшего развития индивидуализма, по мнению Анри Мишеля, было намечено его учителем – Шарлем Ренувье. Именно его философию Мишель считает идеальной программой для построения справедливого общества. Основой для этой справедливости должна стать идея правового государства, т. е. власти, построенной на обязательном для всех соблюдении правовых норм. Ш. Ренувье был горячим сторонником защиты частной собственности и невмешательства государства в дела граждан до тех пор, пока их деятельность не наносит ущерб общим интересам. Ренувье подчеркивал, что именно частная собственность лучше всего соответствует природе человека и является самой надежной гарантией свободы. Коммунизм, по его мнению, полностью равнозначен рабству.

Необходимо подчеркнуть, что Ренувье, как и его ученик А. Мишель, настаивал на том, что философия может указать обществу лишь приблизительный путь развития, цель, к которой необходимо двигаться, а не средства, которыми эта цель может быть достигнута. Вмешательство философов в политику, по мнению Ренувье, может быть столь же пагубным, как и вмешательство государства в экономику.

Таким образом, Анри Мишель настаивает не просто на возвращении к индивидуализму XVIII в.; он говорит о необходимости движения вперед в направлении, намеченном философией Ш. Ренувье.

Рассуждая о противниках индивидуалистической философии – социалистах – А. Мишель отмечает столь же существенные различия между современным ему социализмом и формами этого учения, идущими от классической древности. Он подчеркивает, что социализм начал с утверждения права общины распоряжаться человеком по своему желанию, а закончил правом индивидуума на общину, обязанную заботиться о его нуждах, т. е. фактически пришел к своей противоположности. Иными словами, идеи социалистов конца XIX в. кажутся А. Мишелю гораздо более сбалансированными, чем воззрения их предшественников. Основным недостатком социализма, с точки зрения Мишеля, является то, что это учение не видит принципиальной разницы между двумя формами удовлетворения потребностей: через рост свободы и связанных с ней благ или через все большее расширение власти. Сам Мишель полагает, что усиление государственной власти может привести только к закрепощению человека, что, в конечном итоге, равнозначно игнорированию его духовных интересов.

Как это бывает с любым по-настоящему глубоким исследованием, труд А. Мишеля по-разному оценивается современниками и потомками. Для конца XIX – начала XX в. самой значимой была та часть его работы, в которой А. Мишель рассуждал о причинах кризиса индивидуализма и возможных путях преодоления этих трудностей. Именно ее цитировали, с ней спорили, или, наоборот, соглашались ведущие философы того времени.

В наши дни проблема противостояния коллективизма и индивидуализма представляется уже не столь актуальной. История XX в. внесла более чем существенные коррективы в понимание этих терминов. Так, чрезвычайно популярные в начале XX столетия социалистические идеи были практически полностью дискредитированы тоталитарными режимами.

Для современных исследователей гораздо более интересной становится очерк истории идеи государства, предложенный Анри Мишелем, его уникальный взгляд на историю политических и правовых учений. Необходимо подчеркнуть, что динамика развития идеи государства в труде А. Мишеля оказывается совершенно иной, не совпадающей с историей философии индивидуализма. В развитии индивидуализма А. Мишель видит постепенное угасание подлинного индивидуалистического духа, возродившегося только в построениях Шарля Ренувье. В истории форм государственности, напротив, отмечается несомненный прогресс.

Анри Мишель выстраивает своего рода лестницу форм государственного устройства Франции с конца XVII до конца XIX в. Оценка этих режимов напрямую зависит от степени их демократичности – чем больше прав и свобод предоставляет конкретная форма государственного устройства, тем выше она стоит в глаза А. Мишеля.

Политический режим, существовавший во Франции в конце XVII в., А. Мишель называет административной монархией. В этот период власть короля ничем не ограничена, кроме его выгоды и обязательств перед богом. Частные лица совершенно бесправны, при этом господствующая философия лишает их права на восстание.

Следующей формой государственного устройства, охарактеризованной Анри Мишелем, является просвещенный абсолютизм, или, как его называет сам Мишель, просвещенный деспотизм. По мнению А. Мишеля, эта форма мало чем отличается от административной монархии, т. к. деспот, даже руководствующийся просвещенными принципами, всегда остается деспотом.

Огромный интерес представляет высказанная Мишелем оценка Французской революции. Он подчеркивает, что в истории революции 1789–1793 гг. следует четко различать дух преобразований и те средства, которыми эти преобразования осуществлялись. Эмоциональный порыв, вызвавший Революцию, кажется Мишелю прекрасным. Он пишет о «необоримом стремлении к освобождению индивидуальностей», стремлении «призвать как можно больше людей к индивидуальной жизни». На его взгляд, Революция может рассматриваться как воплощение индивидуалистического духа, как его высшее проявление. В то же время средства, к которым прибегали революционеры, представляются Мишелю недостойными. Этот философ был убежденным противником насилия, поэтому революционный террор воспринимался им как серия беззаконий, при помощи которых люди, захватившие власть, старались ее удержать.

Важнейшей характеристикой революционной эпохи для А. Мишеля была абсолютизация идеи общественного договора. Он подчеркивает, что во Франции конца XVIII в. устройство безупречного общества представлялось простой алгебраической задачей, для решения которой было достаточно тщательно взвесить статьи договора общества и власти и проследить за выполнением этого соглашения.

Режим Реставрации (1814–1830) и так называемой Июльской монархии (1830–1848) представляется Мишелю единым целым. В политическом плане он трактуется как своеобразная смесь административной монархии XVII в., просвещенного абсолютизма и индивидуализма времен Революции. Самым важным событием этого периода для Анри Мишеля стало заключение Хартии 1814 г. После поражения Наполеона из эмиграции во Францию вернулся ближайший родственник казненного Людовика XVI – Людовик XVIII. Перед тем как он ступил на французскую землю, ему была предложена хартия, утверждавшая существование парламента, цензовое избирательное право и гражданские свободы, т. е. был заключен договор между правителем и народом. Не менее важным А. Мишель считает подтверждение этой хартии в 1830 г. после смены династии.

Революция 1848 г. оценивается Мишелем как кульминация борьбы общества за свои права, а воцарение Наполеона III в 1851 г. – как национальная катастрофа. Вину за это событие Анри Мишель возлагает на философов и общественных деятелей, неосмотрительно проповедовавших безразличие к формам государственной власти.

Режим Третьей республики (1870–1940), установившийся после свержения потомков Наполеона, представляется Мишелю оптимальным. Он с гордостью говорит об установлении всеобщего избирательного права, о завершении промышленной революции, повышении уровня образования французов и т. д.

Таким образом, в истории французского политического строя, в истории идеи государства на протяжении XVII–XIX вв. Анри Мишель видит постепенный прогресс, прерывавшийся двумя периодами возвращения к отжившим государственным формам – Реставрацией и правлением потомков Наполеона. Будущее представляется А. Мишелю как неуклонный рост демократии и создание наиболее благоприятных условий для развития каждого человека.

Традиционно индивидуалистическая философия ассоциируется с пессимизмом. В отношении большинства философов-индивидуалистов это утверждение оказывается верным. Так, А. Токвиль говорит о враждебности общества, единственным выходом из которого является замыкании человека в кругу родных и близких. Однако, индивидуализм Анри Мишеля вполне может быть назван оптимистическим. Несмотря на кризис индивидуализма, Мишель говорит не о его будущем возрождении; наивысшее воплощение индивидуалистической философии он находит в трудах своего учителя и современника; наконец, политический строй Франции начала XX в. кажется ему гораздо более предпочтительным, чем все ранее существовавшие формы. По-видимому, этот оптимизм стал одной из причин популярности идей Анри Мишеля.

* * *

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о судьбе наследия Анри Мишеля в России. Как было отмечено выше, в начале XX столетия идеи Анри Мишеля были известны большинству образованных россиян, а «Идея государства» пользовалась огромной популярностью. Так, в хрестоматийном труде выдающегося русского юриста и философа П. И. Новгородцева (1866–1924) «Введение в философию права. Кризис современного правосознания» Анри Мишель оказывается единственным французским индивидуалистом, взгляды которого анализируются подробно.

С приходом к власти большевиков ситуация не могла не измениться. В советский период истории нашей страны философия была, пожалуй, самой политизированной наукой. Индивидуализм был не просто объявлен «буржуазным течением», он фактически находился под запретом. Красноречивым свидетельством этого является отсутствие статьи «индивидуализм» в советских философских энциклопедиях.

В начале XXI в. в орбиту русской культуры возвращаются многие забытые имена, среди них и имя Анри Мишеля. Настоящая публикация призвана вновь ознакомить русскоязычных читателей с учением этого философа. Идеи А. Мишеля интересны не только как часть истории философии, они позволяют по-новому взглянуть на многие современные проблемы. Анри Мишель рассуждает о чрезвычайно злободневных для современной России вещах – о степени вмешательства государства в экономику, общественном неравенстве, о плюсах и минусах демократии.

Октаву Грэару, члену Французской академии и Академии моральных и политических наук, в знак любви и уважения,

    А. М.

Предисловие

Об индивидууме и его правах, о государстве и его роли, а также о целях социальной и политической жизни некоторые великие умы XVIII века составили себе такое понятие, которое можно назвать новым, хотя большая часть его составных элементов очень стара, это – понятие индивидуалистическое. Для французской революции оно служило обильным источником вдохновения; затем наступила страшная реакция, последствия которой чувствуются до сих пор. Как же могло случиться, что индивидуалистическая концепция, столь плодотворная и, по существу своему, освободительная, потерпела жестокое, почти окончательное поражение? По первоначальному замыслу автора, настоящая книга и должна была ответить только на этот вопрос.

Чтобы ответить на него, нужно было припомнить историю реакции против принципов французской революции и параллельно с ней историю тех усилий, при помощи которых индивидуализм пытался защищаться. Занявшись, таким образом, изучением доктрины, исповедуемой ныне под именем индивидуализма, я скоро заметил, что она представляет лишь отдаленное сходство с возвышенной доктриной XVIII века. Последняя, как это видно будет из Введения, в подлинниках представляется далеко не в том свете, какой придают ей многочисленные популярные сочинения, слишком часто составленные небрежно или с пристрастием.

В то самое время, как открываются заметные различия между современным индивидуализмом и индивидуализмом XVIII века, выясняются другие различия, тоже весьма значительные, между новейшими формами социализма и его прежними формами, идущими по прямой линии от классической древности. Становится очевидным после этого, что некоторые из наиболее спорных вопросов нашего времени возникли вследствие незнания или по недоразумению. Вот наиболее яркий пример, связанный с животрепещущими вопросами нашего времени: социализм нужно защищать, а индивидуализм оспаривать, опираясь совсем не на те основания, какими принято пользоваться, и не в тех пунктах, которые обыкновенно являются пунктами нападения или обороны.

Хотя главное содержание этой книги и составляет история идеи государства во Франции в XIX веке, история, осложненная иноземными влияниями, которые я старался отмечать, избегая, однако, излишних подробностей, тем не менее скоро бросится в глаза, что она не является ее единственным предметом. Автор не столько старался изложить по порядку следующие друг за другом учения теократов или Сен-Симона, Огюста Конта или Токвиля, сколько найти естественную связь между этими теориями и отношение их к общему движению философских идей. Это стремление объясняет и, если я не ошибаюсь, оправдывает примененный мною метод. Результаты работы каждой школы и каждого писателя я разделял на две части, относя к первой все то, что принадлежит лично им, является для них характерным и оригинальным, а ко второй – все заимствованное, унаследованное или просто повторенное с чужих слов. Поэтому справедливо можно назвать главу о Конте неполной, если не прочесть сначала главы о Сен-Симоне. Точно так же, прежде чем открывать страницы, где говорится о научном социализме, нужно прочесть те, где идет речь о Прудоне, о Фурье и о первых французских коллективистах.

Я не ограничиваюсь здесь только изучением идеи государства, я рассматриваю эту идею также в отношении к политическим системам: великий грех людей в глазах отрицающих возможность какой-либо связи абстрактной мысли с общественными движениями и переменами в общественных учреждениях. Последний взгляд нигде в настоящей книге прямо не опровергается, но при чтении не трудно будет заметить, что косвенное опровержение его находится на каждой ее странице.

Когда я начал свой труд, я находился, подобно многим, под живым впечатлением так называемого «научного» метода и метафизического реализма, которые так странно уживаются рядом во многих новейших произведениях. Я верил в социальный организм и в совокупность понятий, обыкновенно соединяемых с этим представлением. Индивидуализм казался мне устарелой доктриной; моральный и политический априоризм философов XVIII века – ошибочным и по заслугам дискредитированным методом.

Внимательное изучение предмета изменило этот взгляд. Я увидел, что неудобства априорного метода зависят не столько от его природы, сколько от его неправильного применения, так как им пользуются не только для определения целей социальной жизни, для чего он вполне пригоден, но и для определения средств к достижению этих целей, для чего он совершенно не пригоден. Я увидел также, что индивидуализм, воды которого текут теперь таким мутным потоком, чист в своем источнике. Наконец, я понял, что теория социального организма, которой мы так легко доверяем, оказывает влияние на наши умы только благодаря своей связи с другими положениями общей философии, точно так же не доказанными и родственными антинаучной концепции «единой положительной науки». Констатировать происхождение этой иллюзии значило от нее освободиться.

Скажут, что это излюбленная точка зрения Ренувье. Я не могу высказать, насколько я обязан этому маститому философу и как он помог мне разобраться в моих собственных мыслях. Я не настаиваю на этом более только из опасения показаться неблагодарным, пытаясь определить, т. е., по точному смыслу слова, ограничить роль этого влияния.

Здесь мои пояснения кончаются. Их можно извинить тем, что автору нелегко решиться опубликовать результаты продолжительного труда, не попытавшись путем нескольких предварительных указаний облегчить им доступ к умам, которые стремятся внести ясность в свои идеи, касающиеся трудных и неустойчивых вопросов. Об этих честных умах я думал во время своей работы, им я и предлагаю ее результаты.

Введение

Идея государства в эпоху административной монархии XVII в. – Преобразовательная философия XVIII в. и теория просвещенного деспотизма. – Индивидуалистическое движение XVIII в. – Как индивидуалисты XVIII в. понимали отношения индивидуума к государству. – Индивидуализм и французская революция. – Выводы

Каким образом во Франции от идеи государства, усвоенной современниками Людовика XIV, пришли к той идее государства, которая была у деятелей революции, и в чем именно заключается различие этих понятий; каково было происхождение, различные выражения и существенные черты индивидуалистического движения XVIII века; в какой мере вдохновлялась им французская революция; в каком положении находилась проблема взаимных отношений индивидуума и государства к началу XIX столетия – таково естественное содержание этого Введения и необходимый порядок разбираемых в нем вопросов.

Придется напомнить общеизвестные факты: мы удержались от желания обойти их молчанием, стремясь внести в доказательства возможно большую ясность. Придется вкратце указать факты, менее известные, которые, по-видимому, требовали бы детальных пояснений; мы воздержались от этих пояснений, чтобы не увеличивать чрезмерно ту часть книги, которая во всяком случае является только вступлением. Впрочем, мы старались приводить только те известные факты, без которых никак нельзя было обойтись и не выдвигать ничего нового, что не опиралось бы на доказательства.

ИДЕЯ ГОСУДАРСТВА В ЭПОХУ АДМИНИСТРАТИВНОЙ МОНАРХИИ XVII ВЕКА

Ход событий и самое течение национальной истории определили во Франции постоянное усиление королевской власти, которая в эпоху административной монархии XVII века становится почти единственным двигателем всей системы[5 - См. у Hanotaux. Histoire du cardinal de Richelieu (Кн. II. Гл. II, III и выводы), как «двенадцать веков старого порядка трудились над созданием современной французской нации путем реставрации идеи государства» (С. 241).].

Автор Происхождения общественного строя современной Франции подверг анализу понятие о государстве, существовавшее в уме человека того времени[6 - Taine. Origines de laFrance contemporaine, le Rеgime moderne (T. I. C. 160 и след.). – Ср. A. Sorel. L’Europe et la Rеvolution (T. I. C. 11 и след.).].

Он нашел в этом понятии три различных элемента: римский – перенесение верховной власти на государя; христианский – государь – представитель Бога на земле[7 - Bossuet. Politique tirеe de l’Ecriture sainte (Кн. IV. Гл. I. Пол. 3) доходит до того, что говорит: «Они – боги и некоторым образом обладают независимостью божества».]; феодальный – государь – всеобщий сюзерен, настоящий собственник имущества своих вассалов, которым они владеют только на правах пользования (domaine utile)[8 - Ср. эдикт Людовика XIV в августе 1692 г. Anciennes lois fran?aises (T. XX. C. 165).]. На практике, как и в теории, государство сливается с государем, воплощается в нем[9 - Bossuet. Politique (Кн. IV. Гл. I. Пол. 1).]. Если власть государя и не произвольна, то во всяком случае она ничем не ограничена, кроме его собственной выгоды[10 - Bossuet. Cinqui?me Avertissement aux Protestants (Сочинения. Изд. Besan?on. T. XI. C. 160 и 161). См. заглавие 56 главы (Cinqui?me Avertissement): «Взаимный интерес государей и народов установляет самую естественную границу власти».] или его личных обязанностей по отношению к Богу. Боссюе предписывает королям доброту, кротость, попечение о слабых, но все это как религиозные обязанности[11 - Bossuet. Politique (Кн. III. Гл. I. Пол. 1).]; и говорит он так не потому только, что сам священник: несомненно, он выражает общее мнение своих современников.

Таково представление о государстве у его членов. А как само государство смотрит на себя? В каком направлении обыкновенно действует? Какие задачи преследует?

Первою, если не единственною своею задачею государство ставит сохранение и увеличение своего могущества. Государь стремится одновременно к расширению своей власти внутри государства и к увеличению национальной территории как гарантии независимости от соседей и средства преобладания в христианском мире. Поэтому-то армия и налоги, эти главные орудия для доставления внешнего и внутреннего могущества, составляли в течение веков важнейший предмет забот государей и как бы центр их политики[12 - Holtzendorff. Principien der Politik (Berlin, 1869. C. 223).]. Теоретики государства, считавшие силу источником всех без исключения правительств – это общее мнение Бодена, Гоббса и Боссюе, – были только последовательны, когда превозносили ее как наилучшее средство для их поддержания.

Все прочие задачи подчинены или даже принесены в жертву усилению могущества. Поэтому государство предоставляет церкви не только заботу о душах, но также заботу о просвещении и в значительной степени о бедных. Моральной, идеальной стороной жизни своих подданных государь интересуется мало или, выражаясь точнее, интересуется ею настолько, насколько этого требуют угрызения совести и заботы о собственных безопасности и величии. Людовик XIV преследует протестантов не только потому, что считает это исполнением долга, но и потому, что ересь кажется ему ферментом брожения в королевстве, а единство веры – наилучшей гарантией единства закона. Он вмешивается в вопросы веры и становится теологом для того, чтобы ограничить папскую власть и жить у себя полным господином. Правда, во Франции существует государственная религия; но в этом соглашении между государством и церковью государство получает во всяком случае не менее, чем дает. Исповедуя католицизм, государство, по сильному выражению одного писателя, «не столько служит религии, сколько пользуется ею для себя»[13 - Lamennais. Des progr?s de la Rеvolution (C. 199).].

Тюрго гораздо позже, но все еще в духе легистов и великих администраторов монархии, исследовавший условия, на которых государство может дать свое «покровительство» какой-либо религии, подчеркивает, что государство покровительствует религиям ради их «полезности», а не ради «истинности», и «таким образом не всякая религия пригодна для целей политики»[14 - Premi?re Lettre sur la Tolеrance (Сочинения. T. II. C. 677, 686).].

Естественным орудием политики, имеющей целью рост государства, является принцип государственного интереса. Он уполномочивает государя хитрить и лгать в международных сношениях, а по отношению к своим подданным считать позволительным все, что выгодно правительству.

Но торжество принципа государственного интереса не является ли, в сущности, изгнанием морали из области политики? Действительно, с полным правом можно сказать, что политика и мораль были «двумя различными мирами»[15 - Holtzendorff. Principien der Politik (C. 223).], до Реформации – для небольшой, а перед французской революцией – для большей части Европы. Это не значит, конечно, чтобы политика была безнравственна во всем, а еще менее, чтобы моральные цели совершенно игнорировались государями или их министрами. Но в тех случаях, когда эти цели преобладали, мораль скорее пристегивалась к политике, чем руководила ею.

Перед государственным интересом всякое право обращается в ничто. Частные лица, конечно, обладают известными правами по отношению друг к другу, но по отношению к государству они бесправны.

Каким образом они могли бы иметь права по отношению к государству или против него, если даже права, определяющие их частные отношения, исходили от государства[16 - «Вообще, всякое право должно исходить от общественной власти…» – «Без правительства земля и имущества будут принадлежать всем, подобно воздуху и свету». Bossuet. Politique (Кн. I. Гл. III. Пол. 4).]?

В ортодоксальной теории государства совершенно отсутствует понятие о таком праве, которое предшествует политическому строю, стоит выше его и чуждо ему. Когда такое понятие появляется у Гроция или у Жюрье, его отвергают и поносят, как нечто преступное и безбожное[17 - Bossuet. Cinqui?me Avertissement (Сочинения. T. XI. C. 133).]. Нам говорят, положим, что «основные законы королевства» обязуют государя, «который не хочет собственными руками ниспровергнуть свое могущество», уважать, например, свободу личности и неприкосновенность собственности. В особенности же нам говорят о том, что правители должны заинтересовать подданных в сохранении существующего образа правления. Но не трудно оценить значение подобных ограничений, если мы припомним, что, по мнению Боссюе, бывают случаи, когда государь дает отчет одному Богу и когда частное благо на законном основании приносится в жертву благу государства, другими словами, государя[18 - Bossuet. Cinqui?me Avertissement (Сочинения. T. XI. C. 145).]; если мы вспомним еще, что никакое злоупотребление властью, как бы оно ни было чрезмерно, не дает народу права прибегнуть к силе, и единственным лекарством от бед, «сколько бы их ни было», которое предлагается гражданам, служат «молитвы и терпение по отношению к государственной власти»[19 - Ibid (Сочинения. T. XI. C. 132).].

Это отсутствие индивидуальных прав, способных поставить границы государственной власти, является одной из характерных черт теории государства, установившейся во Франции в XVII веке[20 - A. Sorel. LEurope et la Rеvolution (T. I. C. 36). По правде сказать, «нет права, которое бы все признавали и уважали, но есть права, которые каждый всегда готов предъявить».]. Конфликт между индивидуумом и государством еще не обнаруживается в то время именно потому, что мысль противопоставить их друг другу не могла бы найти места в системе господствовавших тогда идей[21 - Индивидуум, отсутствующий в политической философии, отсутствует и в тогдашней литературе. – Ср. Bruneti?re. Evolution de la poеsie lyrique en France au XIX si?cle (T. I, 1-я лекция).].

Теория государства, изложенная у Боссюе, в основе своей реалистична и постоянно прибегает к совершенно утилитарной аргументации. Прочтите Политику, извлеченную из собственных слов Священного Писания, и Пятое предостережение протестантам, где доктрина эта резюмирована с такой силой и определенностью – везде вы встретите апологию факта как такового и обращение к правильно понятым интересам.

Власть исходит от Бога, и выгодами этого основного положения может пользоваться всякая власть, каковы бы ни были ее происхождение и форма[22 - Politique (Кн. II. Гл. II. Пол. 12). – Cp. Cinqui?me Avertissement (Сочинения. T. XI. C. 150).]. Если наследственная монархия имеет преимущество перед другими формами правления, то лишь потому, что она представляет известное количество «выгод», которых напрасно стали бы искать вне ее[23 - См. перечисление этих выгод. Politique (Кн. II. Гл. I. Пол. 8, 10, 11). – Ср. Cinqui?me Avertissement (Сочинения. T. XI. С. 160).].

Революция, даже вызванная справедливыми поводами, представляет худший из бичей, потому что «спокойствие» представляет драгоценнейшее из благ. Воля Божия, так красноречиво возвещаемая Боссюе, кажется каким-то священным покрывалом, наброшенным на голый факт: снимите это покрывало, и факт явится во всем блеске своей неприглядности.

Эта крайне недальновидная философия, главные черты которой мы сейчас напомнили, выражает собою дух, внесенный в политику французским обществом XVII века.

Если следовать обычаю и судить об этом обществе по его литературе, то придется считать его скорее увлеченным идеалами и интеллектуализмом. Но литература XVII столетия, превосходно выражающая гений ее творцов и удачно отражающая вкусы избранного общества, которому писатель старается нравиться, не может служить документом для оценки социально-политических воззрений у людей того времени. В действительности у них очень мало любознательности, они охотно закрывают глаза на происхождение власти, и для них обладание равносильно праву[24 - A. Sorel. L’Europe et la Rеvolution (T. I. C. 13).]. Стремлениям идеального порядка, которых не знает политика, удовлетворяет религия, и у нас есть превосходные примеры того, как умы того времени находили удобным держать небесное и земное в отдельных помещениях, не испытывая, можно сказать – почти не замечая, тех противоречий, которые впоследствии должны были так живо чувствоваться совестью.

Если бы, однако, мы стали не излагать, а оценивать политическую философию XVII века, то справедливо было бы отметить услуги, оказанные французскому могуществу такой суровой концепцией государства, и даже известную моральную красоту, заключающуюся в постоянном отречении от частных интересов. Но отречение это вынужденное, а не добровольное, и как таковое теряет цену. Прежде чем делать самоотречение обязанностью для членов политического общества, – что, по-видимому, является уделом настоящего и, поскольку можно судить об этом, будущего, – нужно было сначала показать принадлежащие им права.

Это сделали в XVIII веке протагонисты индивидуализма; но им самим предшествовала целая школа мыслителей, которые, не касаясь абсолютной власти, не стремясь к ниспровержению традиционного строя, усиленно старались развить в государе понимание новых и более определенных обязанностей по отношению к подданным. Теоретики просвещенного деспотизма работали для индивидуализма, хотя их самих и нельзя назвать индивидуалистами. Необходимо различать эти два направления. Отсутствие этой предосторожности привело к тому, что в истории политических идей XVIII века осталось много неясного. Часто плохо понимали революцию и неверно судили о ней именно потому, что упускали из вида существование, вплоть до революции, этих двух совершенно самостоятельных течений.

ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ XVIII ВЕКА И ТЕОРИЯ ПРОСВЕЩЕННОГО ДЕСПОТИЗМА

Гуманность, которая, по справедливому замечанию одного критика[25 - J. Denis. Bayle et Jurieu (C. 67): «Редко можно видеть так мало заботы о праве и гуманности, как в XVIII веке. Всем жертвовали ради государства, славы короля, ради какого-то порядка и дисциплины».], совершенно отсутствует в политических теориях XVII века, в XVIII, наоборот, является одним из характерных для них признаков.

Суровые и даже несколько жестокие взгляды Боссюе, проповедовавшего принесение в жертву частных интересов ради общих, уступают место горячему, страстному требованию некоторых вольностей. Прежде всего требуют свободы веры и мысли, как самого ценного и насущного блага, хотя бы дело шло лишь о небольшой группе людей, об одной семье, об отдельной личности. Затем ищут чего-то иного, помимо политических учреждений и ясных договоров между людьми, в чем XVII век видел единственный источник всех прав. Из толстых дидактических трактатов, где она покоилась до сих пор, извлекают и пускают в оборот идею естественного права, хотя и не преследуют пока ее полного приложения. Наконец, уже не довольствуются апологией существующего порядка и провозглашением спокойствия, заслуживающим предпочтения перед всякими волнениями. Ведут споры об учреждениях и нравах. Уже не боятся ни движения, ни шума; и если нет еще революционного духа, то реформаторский уже вне всякого сомнения.

Я не исследую, чем этот дух обязан Бейлю и Фонтенеллю, произведения которых были косвенными причинами его появления[26 - О Бейле и Фонтенелле см. у Faguet. Dix-huiti?me si?cle. Очерки 1И2.]. Я просто отмечаю, каким этот дух стал у Вольтера, энциклопедистов и физиократов. В их именно сочинениях он достигает своей полной зрелости и становится предметом широкой пропаганды; для правильного суждения о нем здесь и надо его искать.

I. ВОЛЬТЕР

Как человек своего времени, Вольтер говорил об «естественном законе» и об «естественном праве»[27 - См. Voltaire. Po?me sur la Loi naturelle и Idеes rеpublicaines (Сочинения. Изд. Didot. T. V. C-399).], но он говорил о них почти только по поводу свободы мысли. Все требуемые им реформы в области нравов и учреждений проникнуты главным образом чувством гуманности, которое, несомненно, занимает первое место в его деятельности. Можно было бы спросить, чего в этом чувстве больше, любви ли к человеку или гнева и ненависти к религиям, которые преследуют, зажигают костры и возводят на них мучеников? Во всяком случае, Вольтер постоянно защищает с несравненным блеском и силой «ту гуманную философию», которая начинает проникать в жизнь государств[28 - Nouvelles Remarques sur l’histoire (Сочинения. T. V. C. 66–67).], как он выразился однажды, поздравляя себя с недавно достигнутым прогрессом и высказывая полную веру в будущее.

Он опирается в этой философии на положение, сходное с положением Канта: не делай другим того, чего не желал бы себе самому с их стороны. Вот, повторяет он до пресыщения, «великий универсальный принцип»[29 - Traitе sur la Tolеrance (Сочинения. T. V. C. 519).], вот «единственный основной и неизменный закон», «единственный, который не может быть искоренен в человеческом сердце»[30 - Remarques de l’Essai sur les moeurs (Сочинения. T. V. C. 60).]. Можно делать – и критика это сделала[31 - См. Faguet. Dix-huiti?me si?cle. Очерк о Вольтере.] – всевозможные оговорки относительно характера и склада ума Вольтера или относительно значения его произведений, но нельзя отнять у него заслуги, что он поставил гуманность очень высоко и могущественно способствовал ей добиться того уважения, которым с тех пор она стала пользоваться.

Нужно сознаться, однако, что Вольтера нельзя считать ни революционером, ни демократом, ни даже либералом. Он никогда не требовал ниспровержения социального строя, уничтожения существующих порядков, нивелировки положений[32 - Я нахожу, однако, у него следующее: «Нужны были века, чтобы воздать должное гуманности, чтобы почувствовали, как ужасен факт, что сеет большинство, а собирает в житницы меньшинство». (Lettres sur les Anglais, 9-е письмо).]. Пусть изменят уголовное судопроизводство и дадут возможность философу мыслить, писать и поступать совершенно независимо – Вольтеру этого вполне достаточно для примирения с современным ему обществом. Если он и говорит иногда о равенстве людей, то всегда с своей точки зрения: о равенстве в пользовании свойствами человеческой природы, а не о равенстве политическом. Люди равны «по существу», но на сцене они играют «различные роли». Равенство не есть «уничтожение подчиненности» Или еще определеннее: «Все мы равны как люди, но неравны как члены общества»[33 - Pensеes sur l’Administration (Сочинения. T. V. C. 351).].

Наконец, хотя Вольтер постоянно говорит о свободе, он далеко не противник власти. Напротив, он поносит генеральные штаты и парламенты; он с удовольствием констатирует, что повсюду в Европе «правительство окрепло»[34 - Traitе sur la Tolеrance (Сочинения. T. V. C. 516).]. Величайшим злом для всякого государства он считает «уничтожение законодательной власти», и, говоря о «счастливых годах монархии», имеет в виду те времена, когда Генрих IV, Людовик XIV и Людовик XV «правили самодержавно»[35 - La Voix du sage et du peuple (Сочинения. T. V. C. 347).].