скачать книгу бесплатно
Рассказы геолога
ВИКТОР МУЗИС
Мы поднялись на невысокую сопку, прошли по плоской ее водораздельной части, спустились вниз и провели опробование в намеченных местах. Обратно мы шли по тому же пути, что прошли, и я подумал, что не грех мне использовать знания своих студентов-минералогов, ведь они только-только «из-за парты». Да еще и учились на дневном, значит, знания у них свежие и более полные, пригодятся мне «вечернику»-съемщику…
ПЕРВЫЙ СЕЗОН
1.ПЕРЕЛЕТ…
Это был мой первый полевой сезон. Экспедиция работала в Забайкалье, а партия, в которую меня устроили по просьбе отца, вела работы под Чарой. Устроиться в экспедицию на постоянную должность очень непросто, но существовало правило – если человек проработал больше полугода, он оставался постоянно.
Год назад я поступил на вечернее отделение геологического факультета МГУ и вот… я лечу в экспедицию в Сибирь. Сначала ИЛ-18 до Читы с двумя посадками. В Чите хорошая база, обнесенная забором, и общежитие для прибывающих. Затем на ЛИ-2 до Чары. Помню, как в иллюминаторе проплывали Чарские пески – удивительная песчаная пустыня. Здесь тоже небольшая подбаза на окраине тихого скромного поселка. А дальше, получив со склада продукты и снаряжение, на МИ-4 к месту полевых работ.
В Чаре мне выдали спецодежду – противоэнцефалитный костюм с капюшоном, или, как его называли, «энцефалитку», накомарник, портянки и резиновые сапоги по колено – болотники и телогрейку выдавали только за наличные, вычитая стоимость из зарплаты.
2. КОМАРЬЁ
На месте лагеря меня и еще трех парней рабочих определили в 4-х местную палатку. Новую, поэтому темную и, когда пошли комары, они здорово донимали, так как избавиться от них было практически невозможно. Особенно они досаждали по ночам, когда наступило жаркое время – в мешке жарко, а высунуться нельзя.
На «улице» как-то попроще: нахлобучиваешь капюшон, а лицо и кисти рук мажешь диметилом, действия которого хватало на час. Так что приходилось мазаться постоянно – плоский флакончик из-под «Красной Москвы» я всегда носил в нагрудном кармане энцефалитки.
Накомарник практически не помогал – в нем душно, а, если снимешь капюшон, накомарник прижимался к лицу и шее и дальше все понятно…
Курящие, им выдавали махорку, сразу же прожигали сетку цигарками… А во время обеда комарье усиленно лезло в рот и обильно падало в миску с супом. Завязывать тесемки на рукавах не рекомендовалось, так как гнус (мошка и мокрецы) лезли прямо под тесемки.
В маршруте, бывало, что-то попадало на зуб, машинально раздавишь… сладко… Сахар?.. Тьфу – это же мошка! Мошка, с ударением на «а» – это мелкая мушка (муха), пролезает в ячейку сетки или место, зажатое тесемкой, и выгрызает кусочек кожи. Место распухает. Вот идет кто-то, особенно после сна, а под глазом у него распухло – это мошка укусила. Ну и чешется, конечно.
3. РУКИ!..
С первого дня по прибытии на таежный лагерь я подспудно ожидал каких-то приключений! Ну, как же, ведь романтика вокруг, экзотика…
Мне запомнилось начало одного польского фильма, где голос закадрового диктора говорит: – «Приключения ждут здесь за каждым углом! Я захожу за первый угол… за второй… за третий… а приключений все нет…».
Так и я – каждый день ждал чего-то необычайного, но все проходило достаточно буднично. Начальник партии ждал прибытия оленеводов с оленями, а они что-то запаздывали.
Так что дней десять уже мы наслаждались вынужденным бездействием, а начальство нервничало по поводу теряющегося времени.
Комарье
Лагерь расположен был на красивом месте – высоком обрывистом залесенном берегу реки Апсат, притоке Чары. Неширокое ее русло было закрыто сплошной белой наледью, посреди которой зияла узкая щель, а в ней внизу клокотал бурный поток. Сюда мы ходили за водой. Вода для столовой и дрова – вот, пожалуй, и все наши развлечения, помимо борьбы с комарьем, которое уже появилось.
Я был по-прежнему в романтическом расположении духа и все ждал каких-нибудь событий (приключений), ведь моими любимыми книжками в юности, которые я перечитал уже раз по нескольку, были «Таинственный остров», «Дети капитана Гранта», «Остров сокровищ», «Робинзон Крузо» и им подобные.
В один из таких дней, валяясь днем в палатке на спальном мешке, я услышал где-то вдали какой-то странный заунывный монотонный непонятный звук. Где-то через полчаса я вышел из палатки и, прислушиваясь, поглядел через речку вдаль. Другой берег был пониже и тоже весь густо залесен. Поскольку все в лагере вели себя спокойно, я вернулся в палатку. Мало ли что! Вокруг опытные геологи, им виднее…
Наледь
Но еще через полчаса за палаткой послышалось какое-то шевеление и голоса… Я тоже вышел. На кромке обрыва стоял Федоровский и рассматривал противоположный берег в бинокль. Вокруг стояло еще несколько человек.
– Оленеводы, что ли идут?.. – произнес он.
– РУКИ! – вдруг вскрикнул он, указывая на наледь, и ринулся вниз.
Мы скатились за ним и, еще не понимая, что происходит, побежали по наледи… Добежали до щели-промоины в ней и я увидел, что ребята пытаются вытащить наверх нашу повариху, которая держалась руками за вмерзший в лед кустик, а ноги ее по колено полоскало ледяной водой…
Ее вытащили, подстелив телогрейку и, накинув еще сухую, усадили успокоиться… Кто-то снял с себя свитер и отдал ей… Я отдал ей свои шерстяные носки.
Поглядев на нас, она сказала, стуча зубами:
– Ребята, я же вам всем кричала… Музенок, и тебя я тоже звала…
Как она столько продержалась, бултыхаясь по колено в ледяной воде, просто непонятно… Хоть и не старая, но и не молодая уже. Из местных. Метиска. В партии ее уважали за материнское отношение ко всем и брали поварихой каждый год.
Оказывается, она поставила бражку, в партии это особенно не возбранялось и прощали ей эту невольную слабость – как-то в прошлом, в военные годы, она осмелилась, тоже, видимо, под хмельком, сказать военкому, что он «редиска» – снаружи красный, а внутри белый… Ну, и загремела на несколько лет. А тут захмелела и понесло ее зачем-то на другой берег… А щель перепрыгнуть не смогла…
Ее доброе к себе расположение я испытал, когда впоследствии, пока я был в маршруте, она залезла в мой рюкзак и постирала что-то из вещей… Она делала это и другим. И не было у нее разницы – рабочий ты или ИТР. А когда я осенью улетал в Москву, она, зная, что я не люблю жареный лук, пожарила мне в дорогу несколько беляшей без лука.
Может быть, поэтому сохранилось у меня такое уважительное отношение к труду повара в партии…
4. ВСЕ УШЛИ
Отчаявшись ждать оленей и чтобы не терять время, Федоровский решил всем разойтись по выкидным маршрутам. И все разом, в один день разошлись, покинув лагерь.
Меня же оставили в лагере, сказав, что я могу перебраться в начальскую палатку. Она была старенькая, но на срубе и за предыдущий сезон-два выгорела настолько, что стала совершенно белой и светлой внутри. Можно было спокойно читать книжки, которые, кстати, были на полке внутри.
Меня то ли пожалели – слишком юн для выкидного, буду только обузой, то ли оставили за сторожа. На всякий случай, мало ли что! Продуктовая палатка оставалась, что-то из снаряжения, кто-то личные вещи оставил… И еще сказали, чтобы ждал оленеводов…
А мне только в радость – и в выкидном горбатиться не хотелось, и в «генеральской» пожить приятно.
Единственно, готовить я не умел. И навыка готовки у меня не было, тем более в полевых условиях. Даже посуду помыть было для меня проблемой.
Если в светлой палатке комаров можно было перебить, а когда один живешь, их не так много залетает и марля на входе нашита, то за палаткой они спуску не давали.
Оставшись один, я попытался сварить что попроще, и кое-как сварил котелок манки. Мне ее хватило на день.
Хорошим аппетитом я не страдал и всегда ел мало.
На другой день сварил рисовую кашу. Отсутствие качества исправлял сахарком. Ну и чай с хлебом. Затем кашу гречневую с тушенкой…
В общем, худо-бедно, но несколько дней до прихода своих продержался.
5. НАЧАЛО РАБОТ
Но рано ли, поздно ли, но все снова собрались и олени тоже, наконец, пришли. Но, насколько я помню, поработать с оленями мне пришлось немного и впечатление у меня осталось скверное. Сесть на него как на лошадь нельзя – можно хребет ему сломать, а когда садишься, поближе к шее, он все время норовит из-под тебя дернуться. Подведешь его к какой-нибудь кочке, встанешь на нее, только ногу занесешь, чтобы сесть, а он дерг и вперед подался… Хитрый, зараза! Определенный навык нужен! Но поклажу несет – немного, по два вьюка по 20 кг. Хоть идешь за ним налегке, а не на себе тащишь.
В основном же, мне запомнились переброски вертолетом МИ-4. Они, правда, были нарасхват, брали немного и, чтобы перебросить отряд с грузом, особенно в жару, делали не меньше двух рейсов.
Из основного лагеря, наш отряд, во главе с Юрой Найденковым, перебазировался на речку Средний Сакукан и разбил лагерь на ней.
Маршрутным рабочим Юра взял своего младшего брата, такого же длинноногого, и я еле поспевал за ними.
Задачей одного рабочего было идти с радиометром («без него хоть на край света») и брать отсчеты каждые 200 м, второго – мыть шлихи. Каждый ручей через каждые 200 метров должен был быть прошлихован. Геолог вел наблюдения, отбирал образцы и вел записи в пикетажке простым карандашом – он не расплывался от влаги. В маршрутах мы попеременно менялись радиометром и лотком – один день я, другой день брат Юры.
С Найденковым было как-то просто. Может быть оттого, что в маршруте с ним был его младший брат, но скорее просто такой он был – беззлобный, веселый, улыбающийся, вечно подтрунивающий над нами. И постоянно сыплющий анекдотами и поговорками, типа – «Молодой Володя сказал: – Мы пойдем другим путем! – вот с тех пор мы и идем другим путем…».
Лагерь на речке Ср. Сакукан
А всего в отряде было четверо ИТРов-геологов и по трое рабочих на каждого. Поварихой поехала молодая женщина, учительница. Я ее запомнил, потому что у меня сохранилась фотография, как она меня стрижет «под Котовского».
Мне запомнился случай, когда Юра сказал, улыбаясь, что мы пойдем маршрутом на урановый рудник.
– Из этого урана была сделана наша первая атомная бомба, – добавил он.
Я шел по тропе вдоль речки и представлял, какого же было ходить тут заключенным – без сеток, без диметила… Я-то мучился, а какого же доставалось им. Затем мы стали подниматься по приточку реки вверх, где на водоразделе был заброшенный лагерь с бараками. Но, поднявшись, мы бараков не обнаружили. Оказалось, что мы поднялись по соседнему ручью.
Стриги "под Котовского"
– Может быть, это и хорошо! – еще подумал я, опасаясь за свою шевелюру.
А Нусинсон Лев Соломонович, начальник поискового отряда, тоже спутал свой маршрут и пошел по нашему.
– Мне уже терять нечего, – сказал он, входя в барак. Наличием шевелюры он не страдал.
У него был какой-то пристальный тревожный взгляд и Найденков часто говорил ему шутя: – Лева! Не смотри на меня!
А однажды, в маршруте, на подходе к водоразделу, силы вдруг оставили меня. На ногах-то я еще стоял, но они стали как ватные и я не мог сдвинуться с места. Хотелось лечь и отдохнуть… Но до верха, где уже был Найденков, было всего с сотню метров… А я сдвинуться не могу… Сначала напарник снял с меня радиометр. Я прошел несколько метров и встал… Ну, не идут ноги и все тут… И тогда напарник взял меня за руку и повел. Отпустит руку, я останавливаюсь… На водоразделе я, наконец-то, свалился на землю, чтобы отдохнуть.
Еле дошел
Передохнув, мы начали спуск и у меня все прошло.
Найденков предположил, что я напился воды из ручья во время подъема, поэтому и ослаб. С того дня в маршрутах я старался не пить. Один-два глотка и то в случае крайней нужды.
Помню, отойдя от лагеря на сотню метров, я вдруг увидел висевший на нижней ветке отдельно стоящего дерева шнурок с каким-то непонятным патрончиком. Я отвязал его и отнес Саше Свиридову – радисту отряда.
– Саш, что это такое? – спросил я его. – На дереве висело…
Саша был очень спокойный человек:
– Эх, Витя! – только и сказал он. – Это же я радиометры по нему градуирую…
Я только что и смог, что извиниться…
В бараке оставленного лагеря Гулага
6. ДРУЖБА-2
А как-то под осень, когда отряд камералил, печки топились не только по вечерам, но подтапливались и днем, мы вышли на заготовку дров. Завалили недалеко от лагеря здоровенную сосну, полусухую, полусырую – чтобы пилить полегче, а дрова горели подольше, и меня с напарником оставили на распиловку. Бензопилы у нас не было, да и навыка работы с «Дружбой-2» практически никакого… Но, «пилите, Шура, пилите…» – и мы пилили… С частыми остановками и упреками: – Ну, что ты дергаешь?! За пару часов мы отпилили штуки три… чурбана. А как их назвать еще? Да и выдохлись мы окончательно. Чурбаки, пришедшие за ними ИТР-ры, отнесли в лагерь, покололи и полешек оказалось достаточно.
Двуручная пила "Дружба-2"
7. ТУРИСТЫ
Где-то с середины лета мимо нас по Сакукану зачастили туристы. Это были группы ребят с девушками из многих городов Союза: и из ближних – Новосибирска, Свердловска, Иркутска и из дальних – москвичи и ленинградцы. Как их заносило в такую даль, просто немыслимо. Было очень тревожно смотреть, как они идут, пригнувшись под огромными рюкзаками, уставившись в землю. Шли они прямо по сухому галечниковому руслу, нагруженные своим снаряжением, шли до верховьев речки, рассчитывая через перевал спустится к реке и дальше сплавляться на байдарках. Значит, и байдарки были у них в рюкзаках.
Для меня это было немыслимой трудностью! Видно было по тому, как они брели, по их коротким шагам, как они устали…
Некоторые группы проходили мимо, некоторые останавливались невдалеке и кто-нибудь из них приходил к нам в лагерь поболтать и уточнить маршрут. Ведь они шли по грубым выкопировкам речной сети, а у нас были детальные карты с подробной речной сетью.
Мы поили их чаем с хлебом и давали в дорогу плиточного чаю, буханку хлеба, шламовый мешочек крупы и махорку… Чем могли, как говорится.
8. ФИНСКИЙ НОЖ
Еще весной, готовясь к полевой жизни, я подумал о том, что надо взять с собой какой-нибудь нож. Стал советоваться, а освоился я в коллективе с юношеской непосредственностью быстро, и мне достали (за 5 руб.) «финку» с наборной цветной рукояткой, усиками и длинным никелированным (или хромированным) лезвием без желобка. Судя по форме лезвия, его скорее можно было назвать кортиком. Такие ножи делали на продажу «сидевшие» дядьки.
Нож был красивый. Я сделал к нему деревянный чехол из дощечек ящика, склеил их и сбил маленькими гвоздиками. Просверлив вверху две дырочки, продел в них тонкий кожаный шнурок, чтобы можно было подвесить к поясу. Удобнее всего было носить такой нож спереди сбоку. Красивый нож, ничего не скажешь, только пользовался я им мало и не очень дорожил – сталь, как оказалось, была мягкая. Носил, скорее, для форса. И хотелось иметь такой, чтобы был с желобком. И затачивать я не умел… Пользовался услугами точильщика, ходили такие по домам со станками с ножным приводом. Проще было перочинным ножом обходиться, в хозяйственных магазинах очень хорошие перочинные ножи продавались. Со стопором лезвия и усиками для вытаскивания патронов из ружей 16 и 12 калибров.
В конце сезона я без сожаления расстался с ним, когда Юра Михеев у меня его попросил. Зато, наткнувшись на мой неумело сколоченный ящик с личными вещами, который, по примеру коллег, я приготовил к отправке в Москву, он переделал его, сколотив нормальную крышку и обмотав проволокой. Трудно сказать, что пришло бы мне под видом моего ящика, если бы он этого не сделал – я совершенно не представлял, что делалось с ящиками при перегрузках с авиа в железнодорожные вагоны и какого им достается.
В кассе экспедиции по приезде в Москву я получил 300 руб. за все три полевые месяца и это были мои первые «крупные» деньги, так как оклад у меня, как у рабочего, был 75 руб., а еще через три месяца я был оформлен как постоянный сотрудник – младшим коллектором (техником).
А на следующий год нам выделили для работ территорию на Колыме и экспедиция разделилась – на Забайкальскую и Колымскую, в которую попал и я.
Но это уже совсем другая история!
Работая от Зырянки на второй сезон, я как-то заметил у своего коллеги небольшую финку заводского изготовления. С укороченным тонким лезвием, с желобком, с небольшой деревянной ручкой с загнутым обушком, в кожаном чехольчике. Просто игрушка. Красивая, надежная, удобная.
– Где взял? – накинулся я на него.
– В промтоварном. З рубля. Но по охотничьему…
Я бросился в промтоварный. Там продавали все. Отдел с одеждой, отдел с аппаратурой, отдел с охотничьими и рыболовными товарами.
Да, вот она на витрине. Но, как я не упрашивал продавщицу, она говорила, что только по охотбилету. Я стал опрашивать своих коллег, у кого есть билет? Но таких не нашлось. Несколько дней я заходил в магазин и упрашивал продавщицу… Безрезультатно…
Осенью я договорился с Мильто, замначальника экспедиции по хозяйственной части, что он мне поспособствует в покупке. Но финки в продаже уже не было… Кончились!
Только сейчас, вспоминая этот эпизод, я пеняю на свою наивность – нужно было попробовать дать продавщице десятку сверху. Может быть, она и продала бы… А может быть, я и предлагал…
2018 г.
= = = = = = = = = =
САМЫЙ ТРУДНЫЙ СЕЗОН
1. ВЕСНОВКА
Я уже несколько лет работал отдельным отрядом. Но, работая на вездеходе или сплавляясь на резиновых лодках 500-тках, мой отряд всегда был относительно небольшим – два или три человека.
И мне, конечно, захотелось попробовать поруководить большим отрядом. И такой случай подвернулся. Мне поручили закончить работы на участке правого склона реки Оленек, где были выявлены несколько небольших кимберлитовых тел. В «наследство» мне передавалась лодка-дюралька с мотором «Вихрь», вездеход ГАЗ-71 и тяжелый буровой станок, наглухо закрепленный на мощном дизельном гусеничном тракторе. При передвижении на расстояния станок мог откидываться на крышу трактора и закреплялся в таком состоянии. Кроме бурового, в состав отряда входил наземный отряд по магнитной съемке. Всего 16 человек.
