Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус

скачать книгу бесплатно

Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус
Анатолий Петрович Бородин

Доктор исторических наук Анатолий Бородин, автор книг о П. А. Столыпине, предлагает читателю свою новую книгу о великом сыне Отечества – Петре Николаевиче Дурново, министре внутренних дел Российской империи, ставшем мишенью террористов за свои патриотические взгляды. Наши современники, знакомые с жизнью и деятельность П. Н. Дурново, назвали его «Русским Нострадамусом» – настолько правдивы были его политические предсказания! Есть ли хорошие перспективы для нашей страны? Может, мы узнаем это из данной книги…

Анатолий Бородин

Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус

© Бородин А. П., 2013

© ООО «Издательство Алгоритм», 2013

* * *

Суждение о политическом деятеле должно быть свободным.

    И. И. Тхоржевский

Дурново был из тех, кто в состоянии делать историю.

    М. О. Меньшиков

От автора

При всем внимании нашей историографии к событиям в России начала XX столетия многие их активные участники, особенно из правительственной среды, их жизнь, взгляды, деятельность остаются малоизвестными даже узкому кругу причастных к исторической науке. Между тем это были люди выдающихся личных качеств, разносторонних и глубоких познаний, громадного служебного и жизненного опыта; роль их в нашей истории огромна.

Одним из них представляется нам Петр Николаевич Дурново – министр внутренних дел (октябрь 1905 г. – апрель 1906 г.) и лидер правой группы Государственного Совета в 1908–1915 гг. Современники связывали с его именем решающие удары по революции 1905–1906 гг. Руководимое им правое крыло Государственного Совета сыграло в событиях 1907–1917 гг. вполне определенную и немалую роль.

Однако даже у некоторых профессионально занимающихся историей России начала XX в. представления о нем весьма смутны. Его путают с его сыном Петром, с Иваном Николаевичем Дурново (1834–1903) – министром внутренних дел (1889–1895) и председателем Комитета министров (1895–1903), с Петром Павловичем Дурново (1835–1919), бывшим в 1905 г. московским генерал-губернатором[1 - См., напр.: Зимина В. Д. Крах монархической контрреволюции на Северо-Западе России // Вопросы истории. 1987. № 7. С. 41; Искендеров А. А. Закат империи. М., 2001. С. 60; на с. 204 автор помещает П. Н. Дурново «в окружение царя», а на с. 474 утверждает: «В 1906 г. вместе с остальными членами правительства С. Ю. Витте он вышел в отставку (?! – А. Б.) и несколько лет (?! – А. Б.) провел за границей. Вернувшись в Россию после убийства (?! – А. Б.) П. А. Столыпина, он вновь занял свое место в наиболее консервативной части Государственного Совета»; Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 732. Комментарий 48; Савич Н. В. После исхода: Парижский дневник. М., 2008. С. 532. Примечание.].

Что уж спрашивать с публицистики: здесь он представлен и генералом от инфантерии, и генерал-адъютантом, и братом И. Н. Дурново, и тестем П. П. Скоропадского, и дядей его жены, и мужем графини М. В. Кочубей, и владельцем дачи на Полюстровской набережной Петрограда, захваченной в 1917 г. анархистами.

Вместо предисловия

Во внешнем облике Петра Николаевича Дурново ничего особенного не было. Тем не менее, в нем было много неожиданного, особенно для тех, кто сталкивался с ним впервые. Так, народоволец П. Л. Антонов, арестованный в мае 1885 г. и введенный в кабинет директора департамента полиции, «увидел за столом сидящего маленького человечка; лицо его было обрито и на стриженной голове волосы торчали как щетка». Осенью 1885 г. в камеру В. Н. Фигнер вошел «маленький, живой сановник с лицом, выражающим самодовольство <…>. На щеках Дурново горел румянец, от него пахло портвейном». М. И. Силина рассказывала: «Ниже среднего роста; <…> смотрел на меня с улыбкой, пронизывающим взглядом». А. И. Иванчин-Писарев впервые увидел П. Н. Дурново в его приемной в сентябре 1889 г.: «Дурново был в форменном фраке, без всяких знаков и отличий и в жилете темно-коричневого цвета. Он медленно продвигался вперед не сгибая головы».

В. И. Гурко, достаточно долго и тесно работавший с министром, вспомнил в эмиграции деталь: «маленький, весь из мускулов и нервов». В. М. Андреевский после приема у министра в конце 1905 г. записал: «Этот маленький, крепкий и живой человек, со своей скептической усмешкой и внимательным взором серьезных глаз, произвел на меня успокаивающее впечатление». И. Ф. Кошко, явившись на прием в качестве пензенского губернатора и ожидавший увидеть всесильного и грозного министра, констатировал: «Это был человек маленького роста, с небольшими бачками, одетый в вицмундирный фрак. Говорил он со всеми тихо, с приветливым видом». С некоторым удивлением отметил непритязательность министра в одежде и Д. Н. Любимов: «Петр Николаевич был в старом коротком пальто с потертым барашковым воротником и плоской барашковой шапке». Повседневно общавшихся с П. Н. Дурново министерских чиновников поражала необыкновенная «подвижность, несмотря на его немолодые уже годы»[2 - Антонов П. Л. Автобиография // Голос минувшего. 1923. № 2. С. 91; Фигнер В. Н. Запечатленный труд. Воспоминания в двух томах. Т. 2. М., 1964. С. 157–158; Иванчин-Писарев А. Воспоминания о П. Н. Дурново // Каторга и ссылка. 1930. Кн. 7 (68). С. 43, 51; Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 514; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 225 (Биографические сведения о жизни и деятельности В. М. Андреевского). Л. 31; Воспоминания губернатора (1905–1914 гг.). Пг., 1916. С. 17–18; Любимов Д. Н. События и люди (1902–1906) // РГАЛИ. Ф. 1447. Оп. 1. Д. 39. Л. 458; Шинкевич [Е.Г.]. Воспоминания и впечатления. 1904–1917 гг. // Там же. Ф. 1208. Оп. 1. Д. 51. Л. 9.].

Совсем иначе повел себя П. Н. Дурново перед графом С. Д. Шереметевым, заехавшим в феврале 1906 г. к министру с явным намерением присмотреться: «Дурново любезен и прост – серьезен и сдержан – не вертляв и не суетлив – не суров и не тороплив – с достоинством и просто себя держит»[3 - Дневник С. Д. Шереметева // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5051. Л. 18.].

И, наконец, П. Н. Дурново – член Государственного Совета: «Человек умный, несколько высокомерный, по внешнему виду – невзрачный: среднего роста, сутуловатый, лет около 70-ти; говорит хорошо, иногда остроумно, но не по-ораторски»[4 - Мемуары протоиерея Буткевича Тимофея // ГАРФ. Ф. 1463. Оп. 2. Д. 382. С. 3885.].

Современники – друзья и враги, при жизни и после смерти – единодушны в оценке его интеллекта: «в высшей степени умный», «человек огромного ума», «замечательно умен», «очень умен», ум «очень тонкий», «немалая умственная сила»; обладает «государственным умом», «исключительным умом»; производит «впечатление вполне рассудительного человека, <…> с задатками художественного стиля, <…> что уже близко к таланту», «был, в полном смысле слова, блестящим самородком»; «замечательно умный и проницательный (равных ему я в этом отношении не видал в жизни)»; отмечали «врожденное у него чутье хода событий», «его ум и остроумие». М. А. Алданову, заинтересовавшемуся личностью П. Н. Дурново и собиравшему в начале 1920-х гг. о нем сведения, эмигранты, правые и левые, в один голос говорили: «Это был умный человек. Это был умница»[5 - См., напр.: Болотов А. В. Святые и грешные. Воспоминания бывшего человека. Париж, 1924. С. 189; А. К. Варженевский – С. Д. Шереметеву, 13 сент. 1915 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5129. Л. 65–65 об.; Васильчиков Б. А. Воспоминания. М., 2003. С. 225; Из архива С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 2. СПб., 2003. С. 133, 263; Джунковский В. Ф. Воспоминания. Т. 1. М., 1997. С. 95; Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 42–44; Государственный совет (Гос. совет). Стенографические отчеты Ст. отчеты). 1911–1912 годы. Сессия седьмая. СПб., 1912. Стб. 1313, 3576 (речи П. М. фон Кауфмана и Д. И. Багалея); Гурко В. И. Указ. соч. С. 483, 484; Дневник Г. О. Рауха // Красный архив. 1926. Т. 6 (19). С. 98; Извольский А. П. Воспоминания. М., 1989. С. 21–22; Киреев А. А. Дневник. 1905–1910. М., 2010. С. 271, 277, 311; Львов Л. (Клячко Л. М.). За кулисами старого режима. Т. 1. Л., 1926. С. 46; Мартынов А. П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска Т. 1. М., 2004. С. 106; Милюков П. Либерализм, Радикализм и Революция (По поводу критики В. А. Маклакова) // Современные записки. Т. LVII. Париж, 1935. С. 305; Раздор палат // Новое Время. 1910. 14 (27) дек.; Урусов С. Д. Записки. Три года государственной службы. М., 2009. С. 589; Шинкевич [Е.Г.]. Указ. соч. Л. 8 об.–10; Дневник Л. А. Тихомирова. 1915–1917 гг. Запись 12 сент. 1915 г. М., 2008. С. 127; Дневник С. Д. Шереметева. Запись 4 янв. 1911 г. // Д. 5056. Л. 4 об.; Алданов Марк. Предсказание П. Н. Дурново // Журналист. 1995. № 4. С. 59.].

В конце 1920-х гг. М. А. Алданов устами одного из своих персонажей охарактеризовал П. Н. Дурново следующим образом: «Умные люди, ученые люди думали о том, куда идет мир; думали и философы, и политики, и писатели, и поэты, правда? И все “провидцы” попали пальцем в небо. <…> А вот не ученый человек, не мыслитель и не поэт, скажем кратко, русский полицейский деятель все предсказал как по писаному. Согласитесь, это странно: в мире слепых, кривых, близоруких, дальнозорких, один оказался зрячий: простой русский охранитель! <…> Знал я его недурно, если кто-либо его вообще знал… Немного он мне напоминает того таинственного, насмешливого провинциала, от имени которого Достоевский любил вести рассказ в своих романах… Но умница был необыкновенный. <…> он имел репутацию крайнего реакционера и заслуживал ее <…>. Однако в частных разговорах он не скрывал, что видит единственное спасение для России в английских государственных порядках. Хорошо?»[6 - Алданов М. А. Ключъ. Берлин, 1929. С. 162.]

Более спокойной, но столь же однозначной и высокой является оценка исследователей. Правда, они имеют в виду одну лишь записку П. Н. Дурново, поданную Николаю II в феврале 1914 г. Так, М. А. Алданов писал: «По блеску прогноза я не знаю в литературе ни одного документа, который мог бы сравниться с этим. Вся записка Дурново состоит из предсказаний, и все эти предсказания сбылись с изумительной точностью. <…> Он предвидел то, чего не предвидели величайшие умы и знаменитейшие государственные деятели! <…> Я не знаю другого такого верного предсказания в истории»[7 - Алданов Марк. Указ. соч. С. 58.].

Сказано о ней и так: «Преисполненное чести и достоинства заявление Петра Дурново. <…> пророческий меморандум»[8 - Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997. С. 183.].

Другие отмечают «мудрость» Записки, ее «пророческий характер», «недюжинный ум» ее автора; их «поражает» правильность анализа международного положения; «потрясает дальновидность» автора; характеризуют его как «замечательного теоретика крайней реакции», относят к числу «наиболее глубоких и творческих по своему духу и <…> наиболее дальновидных в своем понимании хода истории деятелей начала XX века»[9 - См., напр.: Аврех А. Я. Распад третьеиюньской системы. М., 1985. С. 15, 16; Кожинов Вадим. Загадочные страницы истории XX века // Наш современник. 1993. № 10. С. 137; Павлович М. Вступительная статья к записке П. Н. Дурново // Красная новь. 1922. № 6 (10). С. 180–182; Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма. 1871–1919 гг. // Соч. в 12 томах. Т. V. М., 1958. С. 266–269; Он же. Германская ориентация и П. Н. Дурново в 1914 г. // Там же. Т. XI. M., 1961. С. 506–507; Lieven Dominic. Russia,s Rulers Under the Old Reqime. Yale University Press. New Haven and London. 1989. P. 229; и др.].

П. Н. Дурново развил в себе способность предвидения «необычайной силы и точности»[10 - Тарле Е. В. Германская ориентация… С. 507. По оценке К. А. Кривошеина, П. Н. Дурново предвидел «с фотографической точностью» (Кривошеин К. А. А. В. Кривошеин (1857–1921). Его значение в истории России начала XX века. Париж, 1973. С. 201).]. В записке на имя Николая II он предсказал катастрофические для России последствия грядущей войны. Это был подлинно научный прогноз, основанный на глубоком понимании общественного развития. Революция была им предсказана в деталях[11 - Записка П. Н. Дурново Николаю II. Февраль 1914 г. // Красная новь. С. 197.«В своих предсказаниях правые оказались пророками, – признал позднее В. А. Маклаков. – <…> И их предсказания подтвердились во всех мелочах» (Маклаков В. А. Из прошлого // Современные записки. Т. 38. Париж, 1929. С. 280).].

П. Н. Дурново, справедливо заметил Д. Ливен, «совмещал большую оригинальность мысли и ясность взгляда с глубоким знанием военных, геополитических, экономических и политических реальностей»[12 - Lieven D. Op. сit. P. 229.].

Обладал «широким государственным пониманием интересов страны». Его глубокий ум был «трезвым» и чрезвычайно скорым: он «быстро входил в существо вопроса», «быстро разбирался в самых трудных положениях», «налету схватывал суть дела». «Давно, – писал Л. А. Тихомиров, – я не выносил впечатлений такого ясного представления себе каждого вопроса, как встретил в нем. Теперь таких людей мало: старая школа видна»[13 - Л. А. Тихомиров – А. А. Кирееву, 28 янв. 1906 г. // РО РНБ. Ф. 349. Д. 66.].

У него был твердый характер – «громадный», по выражению Л. А. Тихомирова. Е. Г. Шинкевич свидетельствует: «Я слышал часто его суровые распоряжения, но никогда не видел его раздражения – в этом чувствовался сильный характер этого человека». А М. О. Меньшиков усматривал тут «не только характер, но и нравственное обоснование для него, особую философию, которая могла постоять за себя». И ум, и характер были необыкновенно дисциплинированны: его отличали «полная гармония между умом и характером», «ясное понимание своей задачи», «определенность желания, воли – он знал, чего он хотел». При этом воля его была «сильною», «железной», «твердой» и «настойчивой», была «вполне адекватна силе его ума». «Умел выразить в случае надобности уверенность в том, что он сумеет превратить свои слова в действие». Это усиливалось выдающимися организаторскими способностями, «умением осуществлять власть», особым «даром управлять». Это был «человек крутой дисциплины».

Современников «поражала огромная работоспособность» П. Н. Дурново. Он был весьма энергичен, его не видели «уставшим и никогда без работы». «Трудолюбие и ясность изложения Д[урново] поразительны», – говорил С. Д. Шереметев царю[14 - Дневник С. Д. Шереметева. Запись 8 янв. 1915 г. // Д. 5060. Л. 7.]. К выступлениям он «подготовлялся самым тщательным образом», свои речи «по привычке» писал. Мудрено ли, что он «очень знал дело», «отлично знал дело», что его всегда отличали «опыт и здравый смысл», а за словами его «чувствовался громадный служебный и книжный труд, громадный умственный и научный капитал», к его мнению, по свидетельству политического противника, «привыкли прислушиваться все члены Государственного Совета, независимо от того, где они сидят».

По оценке М. М. Ковалевского, политического оппонента П. Н. Дурново, последний «говорит всегда неглупо, не подыскивая словечек и аргументируя сильно, <…> он умело и терпимо руководил прениями, <…> отличается, несомненно, доходящим до разума здравым смыслом, необыкновенной определенностью и ясностью мысли <…>. Он не столько оратор, сколько то, что англичане называют debater, то есть человек, умеющий разбить мотивы противников, разобрав их по косточкам»[15 - Ковалевский М. М. Моя жизнь: Воспоминания. М., 2005. С. 405, 400–401.].

Хотя было и такое: «Петр Николаевич был блистателен. Когда он кончил свою арию, то внизу между сидящими, как в партере театра перед знаменитой певицей, раздавалось тихое “браво, браво”, что даже не в обычаях Государственного Совета»[16 - С. Д. Шереметев – А. К. Варженевскому, 27 янв. 1912 г. // РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 3007. Л. 225–226.]. Петербургский корреспондент Daily Telegraph Э. Диллон о речи П. Н. Дурново в общем собрании Государственного Совета 19 марта 1909 г. по законопроекту о штатах Морского генштаба писал: «по сжатости, ясности, строгой логике и достоинству является единственною в летописях русских парламентских прений»[17 - Цит. по: «Перевод статьи Диллона в Daily Telegraph» // Там же. Д. 5090. Л. 211.].

Сильнейшей стороной Дурново-политика был его прагматизм, он ни в чем не был умозрителен. В своих решениях он был всегда определенен и ясен, «раз решив, не любил менять свое решение». Вместе с тем «редко с кем можно было так спорить <…> и доказывать правоту своего мнения. В споре он умел и отказываться от своего мнения». «Я никогда, – признавался он в общем собрании Государственного Совета, – не имею такого самомнения о своей работе, чтобы ежечасно не быть готовым сознаться в своих ошибках»[18 - Гос. Совет. Ст. отчеты. Сессия седьмая. Стб. 389.].

Сослуживцам Дурново импонировало его «спокойствие и выдержка», «хладнокровие», «полное бесстрашие»[19 - «Личным мужеством и физической храбростью Дурново также отличался в высшей степени», – удостоверяет В. И. Гурко (Гурко В. И. Указ. соч. С. 483). Д. Н. Любимов возвращался с П. Н. Дурново 28 ноября 1905 г. с панихиды по П. Л. Лобко в здание МВД пешком и его «поразило» то обстоятельство, что его, «опытный в этом отношении взгляд не мог найти никаких даже признаков охраны министра. Во время своих выездов из дому Дурново ее совершенно отменил» (Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 458). П. Н. Дурново, подтверждает С. Ю. Витте, «бравировал опасностью» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 2. С. 492). И. И. Толстой очень удивился, встретив 8 мая 1907 г. «П. Н. Дурново, прогуливавшегося с дочерью по Невскому пр[оспекту]» (Толстой И. И. Дневник в двух томах. Т. I. 1906–1909. СПб., 2010. С. 319).] (во время приемов не позволял «никакой фильтровки посетителей», выходил в общий зал, куда «никогда не допускал агентов охранки»), решительность, «простота», оперативность («ко всем вопросам относился всегда практически-жизненно, чуждаясь формальностей, и при этом сразу – на лету схватывал суть дела и разрешал вопросы тотчас же»).

П. Н. Дурново выказал способность и смелость быть независимым министром: не пытался потрафить общественному мнению, противостоял чуть ли не всему Совету министров во главе с С. Ю. Витте, «оставлял без уважения» весьма высокую протекцию, «вплоть до великих князей». «Никогда, – утверждает А. Ф. Редигер, не стеснялся высказывать вполне откровенно свое мнение»[20 - Редигер Александр. История моей жизни. Т. 2. М., 1999. С. 403.].

Не позволял хлопать себя по плечу, не играл в «рубаху-парня», проходимцев держал на дистанции[21 - Так, 7 декабря 1914 г. М. М. Андронников обратился к П. Н. Дурново с предложением подписать адрес И. Л. Горемыкину: «Если Вы его одобрите и найдете не противоречащим Вашим убеждениям – благоволите подписать и прислать мне обратно для немедленной отсылки другим лицам». П. Н. Дурново не пожелал быть в одной компании с князем: «Милостивый Государь князь Михаил Михайлович, по общепринятому обычаю, адреса политического характера подаются в самый день, к которому приурочиваются празднования юбилеев или годовщина известных событий, причем тексты адресов составляются по общему согласию лиц, принимающих на себя заботу о чествовании юбиляров. Между тем в данном случае мне совершенно неизвестно, по чьему почину был составлен адрес Ивану Логгиновичу, а представление его почти через 2 м-ца после 27-го Октября едва ли может быть оправдано какими-либо основаниями. Поэтому, не взирая на мое глубокое уважение к Ивану Логгиновичу, с которым нахожусь в течение многих лет в наилучших добрых отношениях, я затрудняюсь тем не менее подписать присланный Вами адрес». Андронников был уязвлен и, раздосадованный, отвечал колкостями (РГИА. Ф. 1617. Оп. 1. Д. 274. Л. 1–2).Днями ранее Андронников прислал этот адрес графу С. Д. Шереметеву с предложением подписать его. Шереметев запросил А. Г. Булыгина и в ответ получил: «Что касается адреса Горемыкину, то обязываюсь сказать, что Андронников – великий прохвост» (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5124. Л. 113).Андронников князь Михаил Михайлович (1875–1919) – сын М. А. Андронникова, адъютанта в. к. Михаила Николаевича. Учился в Пажеском корпусе, отчислен по болезни (1895). Причислен к МВД (1897–1914). Камер-юнкер. Титулярный советник. В 1914–1916 гг. – чиновник особых поручений при обер-прокуроре Синода. В окружении Г. Е. Распутина (до февраля 1916: выслан в Рязань). С 23 марта по 11 июля 1917 г. – в тюрьме Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Расстрелян ВЧК.Его «били даже в специальных классах за его бросавшуюся в глаза извращенную безнравственность» (Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., 1986. С. 45).«По натуре, по его скромности он большой сыщик и провокатор и в некотором отношении интересный человек для власть имущих. <…> Одно понятно, что это дрянная личность. Он не занимает никакого положения, имеет маленькие средства, неглупый, сыщик не сыщик, плут не плут, а к порядочным личностям, несмотря на его княжеское достоинство, причислиться не может» (Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. С. 747; Т. 2. С. 238).«Княжеский титул, неимоверный апломб, беглый французский язык, красивая остроумная речь, то пересыпанная едкой бранью, то умелой лестью и комплиментами, а также бесконечно великий запас сведений о том, что было и чего не было, – все это делало князя весьма интересным и для многих нужным человеком. И его принимали, хотя за глаза и ругали, ибо все отлично знали, что нет той гадости, мерзости, сплетни и клеветы, которыми бы он не стал засыпать человека, пошедшего на него войной.<…> Он знал все, кроме революционного подполья» (Спиридович А. И. Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг. Кн. I. Нью-Йорк, 1960. C. 217, 218).]. Не переводил принципиальные разногласия в плоскость личных отношений[22 - Когда внутренняя и внешняя политика В. Н. Коковцова подверглась резкой критике со стороны правой группы Государственного Совета, П. Н. Дурново выражал к нему лично «крайне внимательное отношение» (Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. Т. 2. Париж, 1933. С. 319).]. Помнил сделанное по его адресу добро, отвечал тем же[23 - В. Ф. Джунковский, будучи в мае 1911 г. проездом в Берлине, навестил в больнице ожидавшего операцию П. Н. Дурново. «Мое посещение в такое тяжелое для него время (Дурново был в опале, одинок: его никто не посещал. – А. Б.), – вспоминал В. Ф. Джунковский, – оставило в нем благодарное ко мне чувство, и когда я уже был товарищем министра внутренних дел, то, несмотря на некоторую разность наших взглядов относительно ведения дел в Департаменте полиции, он всегда относился ко мне не только доброжелательно, но и предупредительно» (Джунковский В. Ф. Указ. соч. Т. 1. М., 1997. С. 566).П. Ф. Лесгафт лечил сына П. Н. Дурново. «Да, когда никто не помог, за мной прислали. И, – Петр Францевич лукаво улыбается, – зато при нем меня пальцем не трогали» (Фигнер Вера. После Шлиссельбурга. Избранные произведения в трех томах. Том третий. М., 1933. С. 202). URL: http://narovol.narod.ru/art/lit/fl9.htp (дата обращения: 27.02.2013).].

Хорошо разбирался в людях. С. Д. Шереметев как-то разговорился с ним о Николае II, а затем записал: «Перешли на анализ личности и характера. Д[урново] рассказал несколько эпизодов из прошлого в связи с личными отношениями. Говорил умно, дельно; <…> Вижу, что у Д[урново] иллюзий никаких. И connait non homme»[24 - Connait non homme – ведун, а не человек (фр.).][25 - Дневник С. Д. Шереметева. Запись 21 февр. 1911 г. // Д. 5056. Л. 36–37.].

Был чужд подозрительности[26 - «Подозрительность вообще не в моем характере», – заметил он в письме к С. Ю. Витте (РГИА. Ф. 1662. Оп. 1. Д. 312. Л. 1 об.).]. Умел подбирать себе достойных сотрудников, принимая во внимание прежде всего их деловые качества. При этом чувства сотрудника к нему или его – к сотруднику не имели большого значения. Так, управляющего Земским отделом МВД в высшей степени даровитого В. И. Гурко, имевшего, и не без основания, репутацию «нахала»[27 - Богданович А. В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 411. Запись 16 ноября 1906 г.], отличали «настойчивая энергия и редкий апломб»[28 - Бельгард А. В. Воспоминания. М., 2009. С. 343.]. Его «отношения с Дурново еще при Плеве были по меньшей мере натянутые. При Мирском они испортились окончательно» (до степени, когда на сказанное «Я вам как товарищ министра приказываю» П. Н. Дурново услышал: «Руки коротки»). Поэтому, как только Дурново был назначен министром, Гурко подал прошение об увольнении от должности, сопроводив следующим: «Так как вы, Петр Николаевич, питаете ко мне столь же мало симпатий, как я к вам, то служить нам вместе, конечно, нельзя». «Каково же было мое удивление, – продолжает В. И. Гурко, – когда в ответ я услышал: “Ваши и мои чувства тут решительно ни при чем. Мы переживаем такое время, когда о чувствах речи быть не может. Я считаю вас полезным на том месте, которое вы занимаете и прошу вас на нем оставаться. Уходить при этих условиях, какие бы ни были ваши чувства ко мне, вы не имеете права”»[29 - Гурко В. И. Указ. соч. С. 484. В. И. Гурко, по свидетельству А. В. Бельгарда, «выделялся всегда действительным знанием дела, точной определенностью своих взглядов и исключительной способностью легко и ясно формулировать свою мысль» (Бельгард А. В. Указ. соч. С. 338). «В. И. Гурко был человек редкой личной одаренности и блестящий представитель той умной, живой и изумительно работоспособной бюрократии, которую создала императорская Россия и в создание которой вложились такие люди, как М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, М. А. Корф, Д. А. и Н. А. Милютины и многие другие крупные люди. Это сочетание личной одаренности и групповой культуры поражало в покойном В[ладимире] И[осифовиче]» (Струве П. Б. Дневник политика (1925–1935). М.; Париж, 2004. С. 236). «Являлся одной из самых крупных фигур бюрократии, – выдающегося ума, непреклонного характера и крайнего монархического направления, – и мог бы сыграть очень серьезную роль, если бы остался в рядах правительства» (Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1992. С. 177).]. Более того: 2 марта 1906 г. провел назначение В. И. Гурко своим товарищем (заместителем).

Тогда же он сделал своим товарищем и С. Е. Крыжановского, который «по своей неутомимой энергии, работоспособности, организаторскому таланту и знанию дела являлся в полном смысле слова человеком выдающимся, а по условиям своей личной жизни он обладал возможностью всецело отдавать себя интересам службы»[30 - Бельгард А. В. Указ. соч. С. 336.].

При этом «всех своих ставленников П. Н. Дурново энергично отстаивал»[31 - Любимов Д. Н. Указ. соч. Л. 452–454.]. Так, убедившись в правоте начальника петербургского охранного отделения А. В. Герасимова, «с первого своего свидания с Дурново» настаивавшего на необходимости больших арестов, П. Н. Дурново проникся большим уважением к нему и «начал всячески его выдвигать, открыто называя его самым крупным из деятелей политического розыска того времени»[32 - Николаевский Б. И. История одного предателя. М., 1991. С. 177.А. В. Герасимов – «интересный и умный человек» (Б. И. Николаевский – М. А. Алданову, 17 янв. 1930 г. // Источник. 1997. № 2. С. 61).].

П. Н. Дурново заботился о судьбе своих сотрудников. Так, 25 апреля 1906 г. он, уже не министр, просит председателя Совета министров И. Л. Горемыкина исходатайствовать назначение в Сенат Э. И. Вуичу: «Директор департамента полиции Эм[мануил] Ив[анович] Вуич, приглашенный мною на эту должность из Прокуроров СПб[ургской] судеб[ной] палаты чувствует себя до такой степени утомленным, что не считает возможным оставаться Директором Департамента. Будучи старым судебным деятелем, он давно уже мог быть кассац[ионным] Сенатором, но по своим выдающимся познаниям призывался к более деятельной службе. Предместник его Гарин по моему ходатайству был назначен Сенатором с окладом в 10 т. рублей. Мне кажется, Вуичу нельзя, по справедливости, отказать в том, что сделано для Гарина, и я убедительно прошу Вас помочь этому делу»[33 - П. Н. Дурново – И. Л. Горемыкину, 25 апр. [1906 г.] // РГИА. Ф. 1626. Оп. 1. Д. 741. Л. 7–8.].

Просит о сердобском исправнике: «Еще раз позволяю себе свидетельствовать перед Вами об его выдающихся служебных достоинствах, честности и такте. Живя в Сердобске, он вынужден воспитывать сына в Пензе, что вызывает чрезмерные для него расходы. Вы меня несказанно обяжете, приняв участие в судьбе Г. Доброхотова»[34 - П. Н. Дурново – И. Л. Горемыкину, 29 сент. [1906 г.] // Там же. Л. 4–4 об.].

Упрекали его в беспринципности. Однако, «беспринципность Дурново, – утверждает В. И. Гурко, – не относилась до его политических взглядов. В этой области он имел весьма определенные и стойкие убеждения и к делу, которым заведовал, относился весьма вдумчиво, можно сказать, любовно, как безусловно любил Россию и болел о всех ее неудачах»[35 - Гурко В. И. Указ. соч. С. 483.]. О высокой принципиальности П. Н. Дурново и его единомышленников в отстаивании исповедуемых ценностей свидетельствует их отказ участвовать в чествовании памяти Л. Н. Толстого в Государственном Совете 10 ноября 1910 г. «Великое и всемирное значение покойного в области литературно-художественного творчества, – говорилось в их заявлении, – не устраняет тягостных впечатлений от его социально-политической деятельности, которая в течение свыше 30 лет была с неусыпной энергией направлена к разрушению Христианской Веры, Православной Церкви и русской Государственности. Настойчиво распространяемые последователями гр[афа] Л. Н. Толстого учения его вносили смуту в духовное миросозерцание нашего народа и расшатывали исконные устои общественного и семейного строя русской жизни. Поэтому, затрудняясь отделить личность Графа Толстого, гениального литератора и художника от его пагубной социально-политической и противорелигиозной деятельности, мы не можем присоединиться к упомянутому выше чествованию его памяти в высшем законодательном учреждении Империи»[36 - РГИА. Ф. 878 (Татищевы). Оп. 2. Д. 205. Л. 1–2. Заявление подписали 37 членов правой группы, первым – П. Н. Дурново.].

Некоторые из современников отмечали и негативные черты его личности: был «очень своенравный, вспыльчивый человек, абсолютно не терпевший противоречий, иногда самодур»; бывал «чиновным»; «далеко не щепетильный в делах нравственности», «весьма неразборчивый в средствах для достижения намеченной цели». Был человеком большой «ловкости, знавший все ходы и выходы, осведомленный обо всех интригах».

М. М. Ковалевский отмечал «цинизм его отношения к управляемым классам»[37 - Ковалевский М. М. Указ. соч. С. 400.]. Замечание, по-видимому, справедливое: сам П. Н. Дурново говорил о властных характерах, способных «вести людское стадо внушением сильной воли»[38 - В обновленной России. Впечатления. Встречи. Мысли. Барона Ф. Ф. Врангеля, бывш. директора Императорского Александровского Лицея. СПб., 1908. С. 50.].

Грубая форма выражений, «к сожалению, была свойственна» П. Н. Дурново «и так многих от него отталкивала»[39 - Любимов Дм. На рубеже 1905 и 1906 годов // Возрождение. 1934. 17 июня. С. 5; Бельгард А. В. Указ. соч. С. 311.].

Л. А. Тихомиров ставил ему в упрек то, что в 80-е – начале 90-х гг. XIX в. «он не имел никаких великих целей жизни. Потом он переменился, но в том времени, конечно, не был религиозным. Он был очень либеральных взглядов. Едва ли он тогда сколько-нибудь понимал монархию. Но он служил монархам, был Директором полиции (и превосходным) и всегда деяния либералов пресекал. Он, как натура, м[ожет] б[ыть], полубезразличная, но глубоко государственная, был человеком порядка, и это, конечно, было его, м[ожет] б[ыть], единственное глубокое убеждение. Ничего идеалистического у него, мне кажется, не было. И так – будучи гениальных способностей, огромной силы, неподражаемой трудоспособности, и почти чудесной проницательности, – он большую часть жизни провел, не совершивши ничего, сколько-нибудь достойного его удивительных дарований. Это возможно себе объяснить только отсутствием каких-либо великих целей». Позднее он, – продолжает Л. А. Тихомиров, – «явился передо мной в новом свете. Это уже не был поверхностный “человек порядка”. Страшные развивающиеся события, грозившие разрушить не только монархию, но и Россию, как будто пробудили в нем дремавшего русского человека. Он уже не был ни весел, ни разговорчив, ни остроумен, а серьезен и вдумчив. Он увидел не простой “порядок”, а основы русского бытия и почувствовал их родными себе. Я увидел ту же могучую волю и энергию; он был полон сил; но это был государственный русский человек, проникший в самую глубину нашего отчаянного положения. Он был проникнут стремлением восстановить власть во всем ее могучем величии»[40 - Дневник Л. А. Тихомирова. 1915–1917 гг. Запись 12 сент. 1915 г. М., 2008. С. 128–129, 130. Подчеркнуто автором.].

Современникам было, по-видимому, непросто характеризовать П. Н. Дурново: впечатление он производил различное, в зависимости от обстановки, времени, настроения, да и личностью был противоречивой, исключавшей однозначные оценки. Многие пытались это схватить. Так, А. П. Извольский писал: П. Н. Дурново «являлся человеком столь же прямолинейным, сколь и честолюбивым; но, с другой стороны, он был очень интеллигентным и одарен редкой энергией»[41 - Извольский А. П. Указ. соч. С. 21.].

Некоторые из них, сравнивая П. Н. Дурново с другими выдающимися его современниками, предпочитали его. «По природным дарованиям, – считал С. Д. Сазонов, – Дурново должен быть поставлен выше [И. Г.] Щегловитова». Он же, сопоставляя его с С. Ю. Витте, заключал: «В отношении отсутствия воспитания и культуры они оба стояли на одном приблизительно уровне. Что касается твердости воли и практического смысла, я думаю, что Дурново заслуживает пальму первенства»[42 - Сазонов С. Д. Воспоминания. Берлин, 1927. С. 358.]. К такому же выводу приходил и В. И. Гурко: «Если сравнивать этих лиц (С. Ю. Витте и П. Н. Дурново. – А. Б.) по их умственным силам, по степени их понимания событий и по их политической прозорливости, то преимущество должно быть, вне всякого сомнения, отдано Дурново. <…> Дурново оказался человеком более сильной воли, нежели Витте. <…> Дурново, несомненно, обладал прозорливым государственным умом и стоял в этом отношении неизмеримо выше Витте[43 - Факт, подтверждающий данное утверждение В. И. Гурко, – буквально накануне войны С. Ю. Витте, будучи в русском посольстве в Париже, отрицал возможность войны: «Итак, повторяю еще раз, никакой войны быть не может и не будет» (Татищев Б. А. На рубеже двух миров. Во Франции – в первую мировую войну // Новый журнал. Кн. 138. Нью-Йорк, 1980. С. 137–138).Граф Борис Алексеевич Татищев служил по дипломатическому ведомству; во время войны был во Франции.]. Скажу больше, среди всех государственных деятелей той эпохи он выделялся и разносторонними знаниями, и независимостью суждений, и мужеством высказывать свое мнение»[44 - Гурко В. И. Указ. соч. С. 225, 474, 485.].

Род. Родители. Семья

Русский дворянский род Дурново происходит от Индроса, упоминаемого впервые в родословной росписи Разрядного приказа 1686 г. По родословной легенде, этот Индрос, «муж честна рода», в 1353 г. выехал воеводой в Чернигов «из Немец, из Цесарския земли» с двумя сыновьями и с ними «дружина людей их 3 тысячи мужей»[45 - Высказано предположение, что родоначальник был чех: не «Индрос», а «Индржих» – чешское «Андрей» (Калиткин Н. Н., Калиткина Е. Н. Предок Толстых и Дурново – чех? // Известия АН. Серия литературы и языка. Т. 52. М., 1993. № 4. С. 69–71).]. При крещении отец был назван Леонтием, старший сын Литвинос (Литвонис) – Константином, а младший Зимонтен (Зимантен) – Федором. Были они в Чернигове боярами. Федор умер бездетным.

Внук Константина, Андрей Харитонович, «приехал из Чернигова к Москве, к великому князю Василию Васильевичу всея Руси», и великий князь прозвал его «Толстым»; от него ведут род Толстые.

Василий Юрьевич Толстой, правнук Андрея (IV колено рода Толстых, 2-я половина XV века) «имел характер скверный, нрав необузданный и по любому поводу вспыхивал, аки порох». Отсюда и прозвище – «Дурной». Внук его Николай (Микула) Федорович уже официально значился как Дурново. От его шести сыновей (Тимофей, Петр, Дмитрий, Иван, Остафей/Астафий/Евстафий и Яков) и пошли дворяне Дурново[46 - Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. Т. 2. СПб., 1887; Савелов Л. М. Родословные записи. Вып. 3. М., 1909. С. 133–137; РГИА. Ф. 1343 (Третий департамент Сената). Оп. 51. Д. 232. Л. 63 об.–77 об.Кроме Толстых и Дурново, из потомства Индроса выделились дворянские роды Васильчиковых, Молчановых, Тухачевских и Федцовых.].

В начале XX столетия Дурново значились в VI части дворянских родословных книг Вологодской, Калужской, Костромской, Московской, Орловской, Петербургской, Тамбовской и Тверской губерний; были владельцами имений еще и в Вятской, Курской, Минской, Нижегородской, Плоцкой, Полтавской, Тульской, Черниговской и Ярославской; владели домами в Петербурге, Москве, во многих губернских и уездных городах; были в родстве с Акимовыми, Башмаковыми, Беклемишевыми, Бибиковыми, Веселовскими, Волконскими, Голицыными, Грибоедовыми, Гундоровыми, Дашковыми, Демидовыми, Ермоловыми, Жихаревыми, Кавелиными, Капнистами, Карауловыми, Кривцовыми, Левшиными, Львовыми, Милорадовичами, Мышецкими, Одоевскими, Петровскими, Раевскими, Савельевыми, Савеловыми, Савицкими, Симанскими, Скобельцыными, Скоропадскими, Хитрово, Хрипуновыми, Шеиными и многими другими.

Среди представителей рода встречаются стряпчие, воеводы, стольники, полицмейстер, военные моряки, офицеры гвардейских и армейских полков, придворные чины, губернаторы и генерал-губернаторы, министры, сенаторы, статс-секретари, члены Государственного Совета, уездные и губернские предводители дворянства, мировые посредники, деятели земского и городского самоуправлений, мировые судьи, прокуроры, присяжный поверенный, публицист, артист, преподаватели военных училищ, инженеры путей сообщения, члены правления акционерных обществ и банков, ученый, революционерка.

Дурново участвовали во всех войнах, какие вела Россия, прошли через Гражданскую, многие эмигрировали; немало погибло их в коммунистических лагерях; живут и в современной России.

Некоторые из Дурново стали достаточно известными. Так, двоюродный прадед П. Н. Дурново, Николай Дмитриевич (12.04.1733–3.11.1815), начал службу солдатом в л. – гв. Семеновском полку (1742), закончил ее генерал-аншефом (1770); занимал должности обер-штер-кригс-комиссара (с 1770), генерал-провиантмейстера (с 1771), генерал-кригс-комиссара (с 1775), сенатора (с 1783), управляющего Провиантским департаментом (1791–1797); Екатерина II уважала его за бескорыстие и честность, пожаловала ему 1828 душ в Плоцкой и Минской губерниях; имел награды до ордена св. Владимира I ст. вкл. (1794).

Его сын Дмитрий Николаевич (14.02.1768–11.12.1834) – участник войны со Швецией (1789), гофмаршал и командор Мальтийского ордена (1799), обер-гофмаршал и президент Гоф-интендантской конторы, петербургский губернский предводитель дворянства (1830).

Другой сын Николая Дмитриевича – Иван (20.01.1782–1.07.1850) – героический участник сражений с французами (1807, 1812–1814) и турками (1810), контуженный и дважды раненый, кавалер орденов св. Владимира IV ст. с бантом и св. Георгия IV ст., награжденный за храбрость золотой шпагой, генерал-майор (1814, за отличие под Лейпцигом)[47 - Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812–1815 гг. // Российский архив. Т. VII. М., 1996. С. 387–388.].

Василий Акимович (5.04.1777–30.01.1834) – восьмиюродный дядя П. Н. Дурново – капитан-лейтенант, «оставил после своей смерти большой капитал (свыше 300 тыс. рублей), который завещал использовать на воспитание бедных дворян в Морском корпусе, а также в Первом Московском кадетском сухопутном корпусе. На проценты с этого капитала, увеличившегося еще от продажи его четырех доходных домов в Москве и имения в Богородском уезде Московской губернии, были учреждены стипендии для платы за обучение шести воспитанников Морского кадетского корпуса и шести воспитанников Первого Московского кадетского корпуса ежегодно»[48 - Алексеев А. И. Геннадий Иванович Невельской. 1813–1876. М., 1984. С. 21.].

Николай Дмитриевич (1792–1828) – четвероюродный дядя – «храбрый офицер» (Александр I), поручик свиты (1811), член тайного общества «Рыцарство» (1811), участник военных кампаний 1812–1814 гг., флигель-адъютант Александра I, был 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади вместе с Николаем I, когда тот вел Преображенский 1-й батальон к углу Адмиралтейского бульвара; участвовал в неудачной попытке уговорить декабристов; произвел арест К. Ф. Рылеева; в январе 1826 г. проводил в Киеве расследование восстания Черниговского полка; управлял канцелярией начальника Главного штаба И. И. Дибича. Участник русско-турецкой войны 1828–1829 гг., убит при штурме Шумлы. Автор Дневника (РГБ), частично опубликованного (Вестник общества ревнителей истории. Вып. 1. 1914; Декабристы. Записки отдела рукописей Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина. Вып. 3. М., 1939)[49 - О нем: Записки графа Е. Ф. Комаровского. М., 1990. С. 143.].

Елизавета Петровна (1855–1910) – десятиюродная сестра – дочь отставного ротмистра Петра Аполлоновича и Елизаветы Никаноровны, урожденной Посылиной (из купеческой семьи); окончила высшие курсы В. И. Герье; член – последовательно – «Земли и Воли», «Черного передела», партии эсеров, группы максималистов; дважды арестовывалась, заключалась в Петропавловскую крепость (1880) и тюрьму (1906); оба раза освобождалась под залог и вскоре скрывалась за границу; мать С. Я. Эфрона; повесилась после самоубийства младшего сына Константина.

Петр Павлович (6.12.1835–31.12.1918, Пг.; убит в очереди женщинами) – пятиюродный брат – окончил Пажеский корпус корнетом (1853), Николаевскую военную академию (1855). Службу начал в Кавалергардском полку (с 1853). Участник обороны крепости Свеаборг (1853–1856), боевых действий против горцев Кавказа (1859–1860). Харьковский (1866–1870) и московский (1872–1878) губернатор. Управлял департаментом уделов (1882–1884). Генерал-губернатор Москвы (1905). Генерал-адъютант (1905). Председатель Петербургской городской думы (с 1904). Крупнейший земле- и домовладелец. Предприниматель. Коллекционер произведений искусства и редких растений. Жена его, Мария Васильевна, урожденная княжна Кочубей, владела несколькими имениями в Полтавской губ. Их дочь Александра замужем за П. П. Скоропадским.

Их сын Павел (23.06.1874–22.01.1909, Пирей, Греция) – герой русско-японской войны. Окончив Морской корпус (1893), служил на судах Тихоокеанской эскадры. Командуя эсминцем «Бравый», участвовал в Цусимском сражении и прорвался во Владивосток (один из трех). Капитан 2-го ранга (20.05.1905, за отличие). Кавалер ордена св. Георгия IV ст. (18.09.1905).

Николай Николаевич (23.10.1876–27.10.1937) – четвероюродный племянник[50 - А. Н. Дурново, по словам С. М. Голицына, считал П. Н. Дурново двоюродным братом своего деда; в этом случае Н. Н. Дурново – двоюродный племянник П. Н. Дурново (Голицын С. М. Записки уцелевшего. М., 1990. С. 304)] – исследователь древнерусской письменности и диалектов русского языка, автор первого русского словаря лингвистических терминов (1924), член-корреспондент РАН (1924), затем АН СССР, действительный член АН Белорусской ССР (1928–1929), арестован по делу т. н. Российской народной партии (1933), осужден коллегией ОГПУ на 10 лет лагерей (1934). На Соловках, где отбывал заключение, особой тройкой УНКВД ЛО приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Реабилитирован (1964). Оба его сына – Андрей (1910–1938) и Евгений (?–1938) – арестованы и расстреляны.

Среди прямых предков П. Н. Дурново (дед, прадед, прапрадед и т. д.) никто особо не выделился; один лишь Константин Евстафьевич – третье колено от основателя рода Микулы Федоровича – участвовал в Земском соборе 1613 г. и подписал грамоту об избрании на царство Михаила Романова.

Здесь уместно заметить, что утверждение С. Ю. Дудакова о еврейских корнях П. Н. Дурново («тоже из рода Веселовских»), основанное на том, что Павел Веселовский выдал одну из своих дочерей «за Дурново»[51 - Дудаков С. Ю. Петр Шафиров. Иерусалим, 1989. С. 99.], не находит подтверждения в поколенных росписях: Иван Иванович Дурново, женившийся на Пелагее Павловне Веселовской, приходится П. Н. Дурново пятиюродным прадедом[52 - См.: La Noblesse de Russie. Publes par Nicolas Ikonnikov. Paris, 1957. Vol. C. 2. Р. 579–580. № 86 (Копия, хранящаяся в Отделе генеалогии Государственного музея А. С. Пушкина. Автор весьма признателен сотрудникам Отдела за любезно предоставленную возможность познакомиться с нею).].

* * *

Петр Николаевич Дурново (XI колено рода) родился в понедельник 23 ноября 1842 г.[53 - См. обоснование: Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. 1802–1917. Биобиблиографический справочник. Изд. 2-е. СПб., 2002. С. 263.В Полном послужном списке лейтенанта П. Н. Дурново (РГАВМФ. Ф. 406. Оп. 3. Д. 717. Л. 381) датой рождения указано 24 ноября 1842 г.] в Твери в доме бабушки Веры Петровны Львовой.

Петр – имя деда (Львова), обоих прадедов (Львова и Лазарева) и прапрадеда (Львова) по материнской линии. По наблюдениям П. А. Флоренского, «горячее имя, с темпераментом и некоторою элементарностью»[54 - Флоренский П. Тайна имени. М., 2007. С. 372.].

1842 год – по китайскому гороскопу – год водяного тигра[55 - «Тигр рожден под знаком мужества. Он – фигура властная, придерживается твердых убеждений и взглядов. У Тигра сильная воля, он человек решительный и делает все с огромной энергией и энтузиазмом; очень подвижен, обладает быстрым умом, чрезвычайно активен. Он привык к оригинальному мышлению, полон новых идей и всегда готов взяться за осуществление какого-либо нового проекта.Тигр обожает, когда ему бросают вызов, любит участвовать в мероприятиях с интересным будущим. Он готов пойти на риск и очень не любит, когда его связывают условности или диктат со стороны других людей. Тигр стремится к свободе действий и по крайней мере раз в жизни способен отбросить осторожность и делать то, что хочет. У тигра беспокойный характер. Он способен полностью отдаться какому-либо проекту, но может случится, что его энтузиазм погаснет, если появится что-либо более увлекательное.Он может быть очень импульсивным, но может пожалеть о совершенных поступках.Тигр, как правило, удачлив в делах, но в результате провала способен впадать в довольно длительную депрессию. Жизнь Тигра всегда состоит из взлетов и падений.Однако Тигр легко приспосабливается к обстоятельствам. Он предприимчив и редко остается подолгу на одном месте. На ранних этапах жизни может сменить несколько профессий и часто переезжает с места на место.Тигр честен и открыт в деловых отношениях с партнерами, ненавидит лицемерие и ложь, склонен откровенно и четко выражать свое мнение. Он способен возмутиться, если на него оказать авторитарное давление, это может создать конфликтную ситуацию, но Тигр никогда не отступает и твердо отстаивает свои убеждения.Тигр всегда выступает в роли лидера, достигает самой верхней ступеньки на профессиональной лестнице. Однако не любит бюрократии и неохотно подчиняется приказам. Тигр упрям, имеет независимый нрав, не желает ни перед кем отчитываться. Он склонен считать, что никому не обязан своими успехами, кроме самого себя, и редко обращается за помощью к другим людям. Как ни странно, несмотря на свою самоуверенность и качества лидера, Тигр может быть нерешительным и откладывать принятие важного решения до последнего момента. Он также болезненно воспринимает критику.Несмотря на то, что Тигр зарабатывает немало денег, он может быть расточительным и не всегда выгодно вкладывает деньги. Однако он бывает очень щедрым, осыпая дарами своих друзей и родственников. Тигр очень заботится о своей репутации и о том, какое впечатление производит на окружающих, ведет себя с достоинством, ему нравится быть в центре внимания. Он любит, когда говорят о нем или о деле, которое он возглавляет.У водяного Тигра чрезвычайно широкий круг интересов, он всегда готов экспериментировать с новыми идеями и исследовать далекие земли. Он широко образован, умен и добр. Он остается спокойным в кризисной ситуации, однако временами проявляет досадную нерешительность. У него складываются хорошие взаимоотношения с окружающими, он умеет убеждать людей и, как правило, достигает своих целей в жизни. У него живое воображение, и он легко может стать талантливым оратором или писателем» (Нейл Сомервилл. Ваш китайский гороскоп. М., 2004).].

Восприемниками при крещении были неслужащий статский советник и кавалер В. М. Фиглев и статская советница вдова Вера Петровна Львова, бабушка.

Петр был третьим ребенком, после Веры (1839–?) и Елизаветы (1841–?). До поступления его в Морской корпус родились еще три сестры – Мария (1843–?), Любовь (1845–?) и Варвара (1849–?) и два брата – Николай (1847–?) и Александр (1851–16.07.1857).

* * *

Отец Петра, Николай Сергеевич[56 - Дурново Николай Сергеевич (10.03.1817, Москва – не ранее 1869) – из дворян Московской губ. Православный. Окончив частный пансион в Москве, поступил унтер-офицером в Гусарский е. в. короля Вюртембергского полк (1835). Юнкер (1835). Корнет (1838). Уволен по домашним обстоятельствам для определения к статским делам (1838). Определен прапорщиком в С.-Петербургский жандармский дивизион (1839). Прикомандирован к штабу Корпуса жандармов (1840), затем – к III отделению с. е. и. в. канцелярии для исправления должности цензора (1840). Перемещен в Дербент в той же должности (1840). Произведен в поручики (1841, за отличие). Перемещен в С.-Петербургскую губернию (1841). Уволен от службы штабс-капитаном по болезни (1842). Определен (по прошению) в III департамент министерства государственных имуществ и переименован Сенатом в губернские секретари (1842). Уволен по прошению (1843). И. д. городничего в г. Вилькомир Виленской губ. (1844). Благодарность министра внутренних дел (1844). Уволен по прошению (1845). Определен штатным смотрителем Слонимского уездного для дворян училища (1845). Председатель Слонимской Еврейской комиссии (1845). Произведен в коллежские асессоры (1845). Уволен по прошению (1851). Определен (по прошению) кандидатом для занятия должности (в губернии) по МВД (1851). Командирован в Могилевскую губ. для сбора сведений по народному продовольствию (1852). Произведен в надворные советники (1852, по выслуге лет). Командирован в Саратовскую губ. «для произведения исследования о пропавших в Саратове двух мальчиков, которые впоследствии найдены умерщвленными» (1853). «Окончив поручение с отличным усердием, возвратился в С.-Петербург» (1853). И. о. саратовского вице-губернатора (1854). Отозван в С.-Петербург (1855). И. д. виленского вице-губернатора (1855, не отбывал). И. о. олонецкого вице-губернатора (1856). Уволен (1857) (РГАВМФ. Ф. 432. Оп. 5. Д. 4880. Л. 4–6; РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 735. Л. 74–74 об.)], был не без способностей, однако крайне легкомысленный, не развивший в себе привычки к повседневной систематической деятельности и совершенно, по-видимому, лишенный чувства долга. В самом деле, 22-летним корнетом, не став крепко на ноги (ни у него, ни у его родителей не значилось ни родового, ни благоприобретенного имения), он женится. Семья быстро растет (в начале 13-го года семейной жизни он – отец восьмерых детей), однако он никак не может найти себе дело по душе и закрепиться на каком-либо месте. За 22 года службы он сменил 10 мест, испробовав себя гусаром, жандармом, цензором, министерским чиновником, городничим, смотрителем училища, вице-губернатором. За это время он 5 раз был в отставке, что составило около 4-х лет (18 % всего времени службы).

В 1854 г. он сделал резкий карьерный рывок: был назначен и. о. саратовского вице-губернатора. Произошло это вследствие чрезвычайных обстоятельств. В марте 1853 г. 36-летний Н. С. Дурново был командирован в Саратов для производства следствия о двух пропавших мальчиках. Здесь судьба свела его с Н. И. Костомаровым[57 - Костомаров Николай Иванович (1817–1885) – внебрачный сын помещика и крепостной. Окончил историко-филологический факультет Харьковского университета. Магистр (1844). Адъюнкт-профессор Киевского университета (1846). Сблизившись с украинскими учеными и литераторами, стал одним из организаторов Кирилло-Мефодиевского общества, автором его программы. Арестован (1847) и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Сосланный в Саратов, познакомился и сблизился с Н. Г. Чернышевским, А. Н. Пыпиным, поляками, сосланными за участие в восстании 1830–1831 гг.; изучал национально-освободительную борьбу под руководством Б. Хмельницкого и восстание С. Разина. Освобожденный от полицейского надзора (1856), служил секретарем саратовского губернского комитета по улучшению быта помещичьих крестьян. С 1859 г. – экстраординарный профессор Петербургского университета. На его «вторниках» бывали Чернышевский, Т. Г. Шевченко, Н. А. Добролюбов, Н. А. Некрасов, В. В. Стасов и многие другие представители «передовой интеллигенции». После выхода в отставку (1862) занимался исследованиями по широкому спектру проблем русской и украинской истории, беллетристикой и публицистикой. Похоронен на Волковском кладбище (музей-некрополь «Литераторские мостки»).]. Сосланный летом 1848 г. в Саратов, он был определен переводчиком при губернском правлении с жалованием 350 рублей в год. «Переводить было нечего, – вспоминал он, – и я только числился на службе».

Что произошло в Саратове в 1853 г. и каковы были последствия? Послушаем сначала Н. И. Костомарова: «С 1853 года начались для меня некоторые неприятности. В Саратове произошло замечательное событие: пропало один за другим двое мальчиков, оба найдены мертвыми с видимыми признаками истязания: один в марте на льду, другой – в апреле на острове. Всеобщее подозрение падало на евреев, вследствие старинных слухов о пролитии евреями христианской детской крови. Присланный из Петербурга по этому делу чиновник Дурново потребовал от губернатора чиновника, знающего иностранные языки и, кроме того, знакомого с историей. Губернатор откомандировал к нему меня. Прежде всего мне дали для перевода странную книгу: это были переплетенные вместе печатные и писанные отрывки неизвестно откуда на разных языках, заключавшие в себе официальные документы о необвинении иудеев в возводимом на них подозрении в пролитии христианской крови. Тут были и папские буллы, и декреты разных королей, и постановления сенатов, и циркуляры министров. Книгу эту нашли у одного еврея. После перевода этой книги меня просили составить ученую записку – опыт решения вопроса: есть ли какое-нибудь основание подозревать евреев в пролитии христианской детской крови. Так как для этого нужны были пособия, то при посредстве Дурново я и получил их от саратовского преосвященного Афанасия. Рассмотрев предложенный мне вопрос, я пришел к такому результату, что обвинение евреев хотя и поддерживалось отчасти фанатизмом против них, но не лишено исторического основания, так как еще до христианской веры уже существовало у греков и римлян подобное подозрение, как это показывают свидетельства Анпиона, говорившего, что Антиох Етифон, сирийский царь, нашел в иерусалимском храме греческого мальчика, приготовляемого иудеями к жертвоприношению, состоявшему в источении крови из жертвы, и Диона Кассия, по известию которого в городе Кирене, в Африке, греки перебили евреев за то, что последние крали греческих мальчиков, приносили их в жертву, ели их тело, пили их кровь. Я указал сверх того на то обстоятельство, что евреи еще в библейской древности часто отпадали от религии Моисея и принимали финикийское идолопоклонство, которое отличалось священным детоубийством. Наконец, я привел множество примеров, случавшихся в средние века и в новой истории в разных европейских странах, когда находимы были истерзанные дети и всеобщее подозрение падало на евреев, и в некоторых случаях происходили народные возмущения и избиения евреев. Множество папских булл и королевских декретов, которые евреи собирали и хранили так усердно, показывает, что было нечто такое, что вынуждало явление этих документов, тем более что значительная часть этих официальных памятников, которыми евреи себя оправдывали, давались тогда, когда дававшие их явно нуждались в деньгах и т. д.

Но когда губернатор узнал о том что я написал, то призвал меня к себе и начал грозить, что он меня засадит в острог и напишет куда следует о моей неблагонадежности, чтобы меня послали куда-нибудь подальше и в худшее место. Дело в том, что губернатор допустил противозаконно проживать евреям в великорусской губернии, где им не дозволялось жительствовать, опасался со стороны присланного чиновника под себя подкопа и не хотел, чтобы правительство признало подозрение на евреев сколько-нибудь основательным. В то же время он написал к Дурново отношение, в котором очернил меня и поставил ему в непристойность доверие ко мне как к лицу, дурно себя заявившему и находящемуся под надзором полиции. Я принужден был оставить еврейский вопрос.

На следующий год в саратовской администрации произошла большая перемена: губернатор был отставлен; за ним то же последовало со многими другими чиновниками; приехал новый губернатор Игнатьев и новый вице-губернатор; последним назначен тот же самый Дурново, который в предшествовавшем году производил следствие; к достижении этой должности ему, как я слышал, помогло мое сочинение, которое в министерстве признали за его собственное и сочли его ученым человеком. Но в должности вице-губернатора ему пришлось быть недолго: не более как через год он был замещен другим»[58 - Костомаров Н. И. Автобиография // Костомаров Н. И. Русские нравы. М., 1995. С. 495, 499–501.Анпион – Аппиан – грек, римский историк, автор «Римской истории».Антиох IV Эпифан – царь Сирии из династии Селевкидов (175–163 гг. до н. э.) – в 171 г., возвращаясь из похода в Египет, подавил восстание в Иудее и подверг разгрому Иерусалим; с целью окончательного покорения Иудеи предпринял новый поход (168 г.): храм Яхве и город были разграблены, более 10 тысяч жителей обращены в рабов, иудейская религия была запрещена, введен культ греческих богов.Дион Кассий – древнегреческий историк начала III в., автор труда по римской истории.Кирена – греческая колония на средиземноморском побережье Африки.Губернатором был Матвей Львович Кожевников, брат декабриста, члена Северного общества А. Л. Кожевникова (1802–1867). Участник Хивинского похода В. А. Перовского (1839), бывший в 1839–1845 гг. наказным атаманом Уральского казачьего войска, кавалер ордена св. Георгия IV ст. (1844), генерал-майор, перешел на гражданскую службу действительным статским советником и с 1846 г. управлял Саратовской губ. Холостяк, отличался «любовью к веселой компании, шумному застолью, соленым шуткам и к лошадям». В своем кабинете «имел обыкновение заниматься за конторкой, сидя верхом на серебряном, усыпанном кораллами и бирюзой, казачьем седле на высокой подставке». Положение его как губернатора было непростым: в 1847–1848 гг. вспышки холеры и более 10 тысяч умерших; сильная засуха и пожары; усилившиеся грабежи; лично честный (уволенный в 1854 г., доживал в небольшом имении сестры очень стесненный в средствах), он не имел ни «вкуса», ни достаточной подготовки к административным и судебным делам, оказался слишком доверчив к подчиненным, что повело к процветанию взяточничества (особенно страдали преследуемые старообрядцы); губерния дворянская, а губернатор испортил отношения с дворянами, потребовав остричь длинные бороды и волосы; не заладилось с губернским предводителем дворянства Н. И. Бахметевым, да так, что обоих вызвали в 1850 г. в Петербург; губернатор получил три выговора от Сената, а министр внутренних дел уволил, по жалобе предводителя, начальника канцелярии губернатора и старшего советника губернского правления; серьезные недоразумения возникли у губернатора с архиепископом Афанасием; ко всему, губернатор еще и либеральничал: на обедах у него бывали вернувшийся после сибирской ссылки декабрист А. П. Беляев, студент Н. Г. Чернышевский (Семенов В., Семенов Н. Саратов дворянский // Волга. 1998. № 11–12. С. 41; Записки и дневник Н. И. Бахметева // Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.: Альманах. Т. XII. М., 2003. С. 286–289; Шомпулев В. А. Провинциальные типы сороковых годов. URL: http://old-saratov.ru/foto.php?id=108 (дата обращения: 16.10.2011).].

Н. С. Дурново и в самом деле все приписал себе. Ни словом не обмолвившись о записке Н. И. Костомарова, он так описал все перипетии своей командировки в Саратов: «В 1853 г., состоя на службе при Министерстве Внутренних Дел, я был командирован в г. Саратов для производства следствия о пропавших двух малышках, которые впоследствии были найдены убиенными с необыкновенными знаками и с обрезанием по Еврейскому обряду. Несмотря на всевозможные интриги, препятствия, притеснения и противодействия, отвергнув все личные выгоды, после 9-месячного самоотверженного тяжкого труда, я открыл это важное преступление: дети были украдены и замучены Евреями для источения крови, которую они рассылали в разные места.

В 1823 г. для исследования подобного рода дел в г. Велиже наряжена была комиссия из нескольких членов под председательством флигель-адъютанта Шкурина; в Саратов же я был послан один, в то время Коллежский Асессор.

Совет Министерства Внутренних Дел и Комитет Гг. Министров, рассматривая произведенное мною следствие, признали мой труд усердным, добросовестным и дельным. За сим я был назначен Вице-Губернатором в Саратов»[59 - Всеподданнейшее прошение Н. С. Дурново // РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 735. Л. 63–63 об. Прошение, датированное 20 июля 1857 г., было доложено царю, и он повелел препроводить прошение министру внутренних дел для личного ему, царю, доклада.].

Существенно иначе объяснял это назначение министр внутренних дел С. С. Ланской: «Поручение сие он исполнил успешно, открыв не только следы тщательно сокрытого преступления, но и главных виновников онаго. Хотя впоследствии было дознано, что Дурново дозволял себе разные, превышающие его обязанность действия, нарушал следственные нормы, допускал пристрастие и натяжки, но как М[инистерст]во убеждено было из результатов произведенного следствия, что допускаемые отступления были направлены не к сокрытию преступления и не к затемнению дела, а, напротив, из усердного стремления к обнаружению зла, то и погрешность Дурново противу следственного порядка не была поставлена ему в вину. Министерство простерло свою снисходительность далее: желая вознаградить его за успешные действия по делу столь важному, навлекшему на него много вражды и мщения, бывший Министр Бибиков испросил Высочайшее соизволение на назначение его Вице-Губернатором в Саратове, имея еще и то в виду, что пребывание его там послужит с пользою к дальнейшему раскрытию обстоятельств совершенного преступления. Сообразно с сим Дурново было дано от Министра предложение содействовать в мере влияния его как Вице-Губернатора нарочно посланной и составленной из лиц разных ведомств Судебной Комиссии»[60 - Записка о Надворном Советнике Дурново. Копия // Там же. Л. 67–68 об. Записка эта составлена в МВД в связи со следующим. В. П. Дурново как «племянница покойного Адмирала Лазарева и сестра убитого в Севастополе Лейтенанта Львова» обратилась к вел. князю Константину Николаевичу с жалобой на «неправильное» увольнение от службы ее мужа. Вел. князь 30 июля 1857 г. просил министра С. С. Ланского доставить ему «о службе и увольнении от оной Г-на Дурново те сведения», которые могли бы дать «правильное и ясное понятие об этом деле» (Там же. Л. 61). 15 августа 1857 г. С. С. Ланской представил указанную записку вел. князю и довел до его сведения, что подробности этой записки он будет докладывать царю «при первом [ему] докладе» (Там же. Л. 66). 16 августа 1857 г. доклад царю был сделан (копия его на Л. 69–71 об.)].

Что касается его смещения с должности саратовского вице-губернатора, то Н. С. Дурново объяснял это царю так: «Во время следствия, предвидя важность и последствия этого дела, я неоднократно просил об отозвании меня из Саратова, присовокупляя при том, что, кроме злобы Евреев по столкновению и прикосновенности многих лиц, это сложное и важное дело оставит мне повсюду сильных врагов, погубит целое семейство и я один паду жертвою моей добросовестности. На это Начальство, постоянно уверяя меня в защите и покровительстве, приказывало непременно открыть виновных в преступлении.

Между тем противная партия, действуя в защиту Евреев, успела возбудить на меня доносы, жалобы и проч., так что люди самые добросовестные увлеклись этою партиею, дали веру голословным доносам и тем невольно и бессознательно обратились в защитников Евреев. Вследствие чего я был вызван из Саратова в Петербург и перемещен в Вильно»[61 - Всеподданнейшее прошение Н. С. Дурново. Л. 63 об. – 64.].

С. С. Ланской докладывал царю об этом иначе: «Начиная с сего времени (т. е. со времени назначения саратовским вице-губернатором. – А. Б.), Дурново действовал уже не только не благоразумно и с пользою, но желал присвоить себе власть и влияние на дело более, нежели ему приличествовало, – во многом препятствовал Судебной Комиссии своим напряженным и даже ложным направлением, подговаривая в иных случаях, призванных по делу свидетелей, делать ложные показания, от которых они потом отрекались, и поселяя из личных видов в других лицах, особенно купеческого звания, страх, что они будут привлечены к следственному делу.

Все это доходило до М-ва; получены были даже сведения, что Дурново не чужд лихоимства и ведет нетрезвую жизнь, – но и тут не было еще дано полной веры этим сведениям, и распространение их относилось к недоброжелательству и мстительности, возбужденных против него за открытие преступления. Министерство терпело и щадило сего чиновника сколько из сострадания к нему самому, столько же и из желания не подорвать значения самих фактов, им открытых. Так прошли год и два месяца.

В сентябре 1855 г. получено из III Отделения С. Е. И. В. канцелярии сообщение, в котором было указано, что во время бывшего в июле того года пожара в Саратове, Вице-Губернатор Дурново дозволил себе разных бесчинств, будучи совершенно пьяным. В это время я уже вступил в управление Министерством и признал нужным отозвать сего чиновника из Саратова»[62 - Записка о Надворном Советнике Дурново. Л. 67 об. – 68.Доносы писал и губернатор А. Д. Игнатьев (см. копии секретного письма его министру от 2 июля и «Особенной записки» от 4 августа 1855 г. // Там же. Л. 1–2, 4–5 об.), желая избавиться от Н. С. Дурново: сам злоупотреблял властью, покрывал насильников, «имел» с откупщиков виноторговли; позднее прославился жестокими преследованиями рабочих-строителей Волго-Донской железной дороги, кровавой расправой с крестьянами помещика Кочубея – все эти безобразия были раскрыты специально командированными в Саратов флигель-адъютантом Рылеевым и чиновником особых поручений МВД Арсеньевым. Комитет министров настаивал на увольнении Игнатьева, но его «прикрыл» родственник, военный министр Н. О. Сухозанет, и только после публикаций в «Колоколе» Герцена он был уволен (Герцен А. И. Собр. соч. в 30 т. Т. 15. М., 1958. С. 268, 271).].

Отозванный из Саратова, Н. С. Дурново был назначен виленским вице-губернатором. Почему он туда не поехал – об этом пишет он глухо, делая вид, что не понимает: «Не получив однако ж в продолжении 9 месяцев отправления к месту нового назначения, я снова был перемещен в Петрозаводск»[63 - Всеподданнейшее прошение Н. С. Дурново. Л. 64.]. Ланской докладывал вел. князю: «Не желая лишить его службы вовсе, я испросил соизволения Государя императора перевести его тем же званием в Виленскую губернию, но узнав вскоре, что Дурново оставил там по себе дурную память по состоянию в 1844 году в должности городничего в Вилькомире, от которой был вслед за тем уволен, я испросил Высочайшее разрешение переместить его в Олонецкую губернию»[64 - Записка о Надворном Советнике Дурново. Л. 68.].

31.01.1857 г. Дурново был уволен со службы. По его словам, это – акт высшей несправедливости: «Совершенно неожиданно, без дознания, без следствия и без суда, во время управления губерниею, <…> по прошению, которого я никогда не подавал; тогда, как в 8? месяцев моей службы в Петрозаводске я управлял 4 месяца Губерниею и во все время на меня не было ни жалобы, ни просьбы, ни даже не получал ни одного замечания от Начальства»[65 - Всеподданнейшее прошение Н. С. Дурново. Л. 64.].

Министр опровергает Дурново и в этом: «Не долго и здесь оставался Дурново без нарекания: из Петрозаводска, так же как и из Саратова, стали доходить о нем невыгодные слухи. Оба губернатора: Саратовский Игнатьев, приезжавший сюда летом 1856 г., и бывший Олонецкий Муравьев, находясь здесь зимою, – оба самым неприятным образом отзывались лично мне о службе и действиях Дурново; главнейшим же против него обвинением служит произведенное, по моему поручению, особым чиновником негласное дознание о его правилах, образе жизни и служебных действиях в Саратове. Из дознания оказывается, что он в самом деле нетрезвого поведения, сомнительных правил и корыстолюбивый человек. К этому дознанию приложена даже ныне находящаяся у меня приходорасходная книжка одного торговца, где на имя Дурново выписаны в расход значительные денежные суммы. После столь убедительных фактов против Дурново я счел нужным испросить Высочайшее разрешение на увольнение его от службы»[66 - Записка о Надворном Советнике Дурново. Л. 68–68 об.].

Не приходится сомневаться, что у начальства – губернского и министерского – были основания быть недовольным Н. С. Дурново: и элементарная лень, и пристрастия, и беспечность, и пьяные бесчинства, и выход за пределы своих обязанностей, и неправомерное вмешательство в дела судебной комиссии – все это, по-видимому, было. Однако надо согласиться и с Дурново, когда он пишет царю о «сильных врагах», их злобе, мстительности, интригах, ложных обвинениях, клеветнических жалобах и доносах, справедливо при этом замечая: «каким же иным способом эти лица могли бы поколебать доверие к человеку, обличавшему их действия? – как не доносами». Не за обвинение же евреев в убийстве саратовских мальчиков его уволили. Охваченный административным восторгом, склонный к горячности, прямолинейный и легкомысленный Дурново разворошил саратовское гнездо, и многие поплатились теплыми местечками.

В самом серьезном обвинении Дурново – лихоимстве – приходится усомниться. И не только потому, что «приходорасходная книжка» саратовского торговца весьма сомнительна: там много исправлений, разные чернила, и в чьих руках она побывала, пока, оставив своего владельца, дошла до министра? Туда вписать мог кто угодно и что угодно. Главное – в другом, и на это обращал Дурново внимание царя: «Настоящее мое положение еще более опровергает все возводимые на меня клеветы и обвинения: задолжав в Саратове д[енег] 5 т[ысяч] р[ублей] с[еребром], <…> я ныне, прослуживши почти 20 лет и около трех лет Вице-Губернатором, живу в двух комнатах, в подвальном этаже с 7-ю больными детьми, не имея даже средств на медицинское пособие для них (8-й дитя 16 числа сего месяца уже умер от нужды)»[67 - Всеподданнейшее прошение Н. С. Дурново. Л. 64 об. Царь приказал оставить прошение без последствий (Л. 69).].

И. д. статс-секретаря по принятию прошений Решет, сообщая С. С. Ланскому о всеподданнейшем прошении Дурново, писал: «Из собранных сведений оказалось, что проситель действительно претерпевает крайнюю бедность и с семейством помещается в двух небольших комнатах, сам он в недавнем времени пользовался в Максимилиановской лечебнице для приходящих»[68 - РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 735. Л. 62–62 об.].

В этом полуподвальном помещении на втором дворе дома Серапина (№ 38) на Царскосельском проспекте Петербурга он продолжал жить с семьей и весной 1858 г., когда обратился со слезной просьбой к министру принять его «снова на службу»: «Резолюция Вашего Высокопревосходительства по сему будет окончательным приговором для огромной семьи, которая буквально умирает с голоду»[69 - Там же. Л. 73–73 об.].

Что сталось с ним и с семьею?

К сожалению, мы располагаем разрозненными сведениями. В мае 1861 г. помещик Холмского уезда Псковской губ. А. И. Болотников запродал свое имение и выдал жене надворного советника Вере Петровне Дурново запродажную запись; до совершения купчей крепости имение поступало в полное ее распоряжение, и доходы с него она могла употреблять в свою пользу – помещик выдал ей на это доверенность. В июле 1862 г. она выступила доверительницей Болотникова при выкупе крестьянского надела в имении[70 - РГИА. Ф. 577 (Главное выкупное учреждение М-ва финансов). Оп. 6. Псковская губ. Д. 2337 (Ду[р]ново В. П. Селение Большие Жиряны).].

Н. С. Дурново остро, по-видимому, нуждался в деньгах и, занимая, не торопился отдавать: в 1865 г. за ним значился неплатеж 809 рублей и процентов по дате иска петербургскому 2-й гильдии купцу Амандусу Ф. Меллину по векселю от 28 декабря 1861 г., а в 1874 г. – неплатеж 2475 рублей витебскому купцу Фогельсону по условию, заключенному 3 июня 1868 г.[71 - РГИА. Ф. 577. Оп. 6. Д. 1494. Л. 3–3 об.].

В 1865 г. князь В. Ф. Одоевский помог Н. С. Дурново вернуться на службу[72 - «Милостивый Государь Князь Владимир Федорович, – писал Н. С. Дурново. – По Вашему ходатайству, через посредство Е. П. Эйлер, 21 августа я причислен к М-ству Внутренних Дел и в тот же день командирован Г. Министром в Новгородскую Губернию. С определением на службу мое политическое существование обновилось, т. е. то, чего я так настоятельно добивался в продолжение почти десяти лет через посредство разных сильных и влиятельных лиц, Ваше Сиятельство восстановило единственным вашим словом.Ни уверения, ни излияния благодарности слишком недостаточны за Ваше доброе дело в отношении к целой семье; неизменное Ваше направление на помощь ближнему известно всем. Мне остается только с огромною семьею молиться за Ваше благодеяние, чтобы Бог сохранил Вас на долгое время для спасения погибающих от злобы и неправды.При этом я осмеливаюсь прибегнуть к Вашему Сиятельству с покорнейшею просьбою, быть может, дерзкою – подарите мне Вашу карточку: я желаю, чтобы портрет благодетеля, Ангела хранителя целой семьи сохранился навсегда в моем потомстве; и если Ваше Сиятельство будете столь милостивы к моей просьбе, соблаговолите выслать карточку на мое имя в Г. Крестцы Новгородской г., где я нахожусь в сию минуту по делам службы. С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейший слуга Н. Дурново» (Дурново Николай, чиновник МВД – В. Ф. Одоевскому, 30 авг. 1865 г. // РНБ. Ф. 539 (Архив В. Ф. Одоевского). Оп. 2. Д. 493. Л. 1–1 об.).В г. Крестцы Н. С. Дурново был командирован для производства следствия в связи с появлением листовок с угрозой сожжения города.Одоевский князь Владимир Федорович (30.06.1804, Москва – 27.02.1869, Москва) – писатель, критик, композитор, философ, журналист. Двоюродный брат декабриста А. И. Одоевского, родственник Е. В. Львовой. Женат на О. С. Ланской (1797–1872), сестре С. С. Ланского (1787–1862), члена Государственного совета (1850), министра внутренних дел (1855–1861), женатого на В. И. Одоевской, тетке В.Ф.Гофмейстер. Сенатор в московских департаментах Сената (1862–1869), с 1864 г. – первоприсутствующий.Известный благотворитель. Учредитель Елисаветинской клинической больницы для малолетних детей (1844). Один из организаторов и председатель «Общества посещения бедных просителей в С.-Петербурге» (1846–1855), целью которого было посещение бедных, «обращающихся с просьбами о пособии к разным благотворительным лицам, входить в посредничество между этими лицами и нуждающимися и содействовать, чтобы благотворение достигало своей цели». Помощь оказывалась самая разная: пособия бедным семьям, учреждение женских рукоделен, семейных квартир для бедных семей, перемещаемых из сырых подвалов и холодных чердаков, общей квартиры для старых одиноких женщин с последующим их помещением в богадельни и другие общественные заведения, организация двух (для мальчиков и девочек) детских ночлегов. Председатель Комиссии по управлению Максимилиановской больницей (1855), Комитета по управлению Крестовоздвиженской общиной.По словам современников, «благотворительность для князя Одоевскаго была не долгом, который он на себя налагал, не средством к получению награды в будущем мире; нет! она была для него потребностию – наслаждением жизни»; «каждый шел к нему, как к родственнику, к другу, к наперснику, к покровителю, и каждый находил приветливое слово, добрый совет, a в случае надобности, и горячее заступничество»; «нужно ли было слово замолвить, поправить ошибку, поддержать перед сильными мира сего – Одоевский уже там, забывает, что он слаб и нездоров, хлопочет, объясняет, ездит, просит и добивается своего».В случае с Н. С. Дурново сыграло, возможно, свою роль и то обстоятельство, что родная тетка князя Екатерина Сергеевна была замужем за Г. И. Дурново, четвероюродным братом Н. С. Дурново; был князь родственно связан и с В. П. Дурново через бабушку свою Елизавету Алексеевну, урожденную Львову.].