banner banner banner
Покровка. Прогулки по старой Москве
Покровка. Прогулки по старой Москве
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Покровка. Прогулки по старой Москве

скачать книгу бесплатно

Покровка. Прогулки по старой Москве
Алексей Митрофанов

Очередная книга серии «Прогулки по старой Москве» посвящена Покровке. Этот путь берет начало от самых главных кремлевских ворот – Спасских, рядом с которыми размещается самый красивый московский собор – храм Василия Блаженного. Мы пройдем мимо Биржи, мимо часовни в память плевненским героям, мимо «домика-комода» – самого необычного дворянского особняка Москвы. Мимо садика имени Баумана, в котором стоял флигель Чаадаева…

Покровка

Прогулки по старой Москве

Алексей Митрофанов

© Алексей Митрофанов, 2018

ISBN 978-5-4490-2962-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Очередная книга серии «Прогулки по старой Москве» посвящена Покровке. И, как всегда, мы не ограничимся лишь этой улицей, а расширим маршрут: пройдемся Ильинкой, затем Маросейкой, собственно Покровкой – и далее, на северо-восток.

Можно сказать, что это направление – самое главное в Москве. Еще бы – ведь начало этот путь берет от самых главных кремлевских ворот, Спасских, рядом с которыми размещается самый красивый московский собор – храм Василия Блаженного.

Мы пройдем мимо Биржи – финансового центра дореволюционной Москвы. Мимо часовни в память плевненским героям – самой красивой из всех сохранившихся московских часовен. Мимо «домика-комода» – самого необычного дворянского особняка Москвы. Мимо садика имени Баумана, в котором стоял флигель Петра Чаадаева…

Впрочем, не будем тратить время на простое перечисление достопримечательностей.

В путь!

Башня №1

Спасская (Фроловская) башня Московского кремля (Красная площадь) построена в 1491 году по проекту архитектора Пьетро Антонио Солари.

Главная достопримечательность Фроловской (Спасской) башни – не шатер, и не ворота, а часы, Кремлевские куранты. Трудно, придя сюда, не бросить взгляд на главный циферблат России, тот, по которому сверяет время вся страна. А в Новый год бой курантов транслируют по всем телеканалам – именно с двенадцатым ударом Россия по традиции начинает пить шампанское.

Первые часы возникли в нашем городе в 1404 году. Установили их в Кремле, и древняя «Тверская летопись» писала: «Сей часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и расчитая часы нощные и дневныя. Не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако сотворено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено».

Тот механизм и вправду был сенсацией: москвичи впервые в жизни увидели действующий автомат – машину, которая движется самостоятельно, как животное или же человек.

А часы на Спасской башне появились лишь в конце шестнадцатого века. Стрелок на них не было. Вращался сам пятиметровый циферблат – небесный свод со звездами из золота и серебра, а также цифрами. Над сводом находилось солнце, и неподвижный его луч указывал на проплывающие под ним цифры. Будучи красоты необычайной, этот механизм сразу прославился на всю Европу.

Впоследствии его продали в Ярославль, в Спасский монастырь.

Несколько раз часы на Спасской башне заменялись новыми, а в 1852 году здесь появились современные куранты фирмы «Братья Бутеноп». Четыре раза в день (в 9, 12, 15 и 18 часов) они играли гимн «Коль славен наш Господь в Сионе» и «Преображенский марш». Для этого пришлось снять все колокола с кремлевских башен и перенести их внутрь новеньких часов – музыка Спасской башни была, разумеется, важнее.

В революцию 1917 года, когда большевики обстреливали Кремль, один снаряд попал в куранты. Механизм остановился. Но Владимир Ильич Ленин, глава нового, революционного правительства отдал строгое распоряжение – починить часы и «научить» их исполнять «Интернационал». Фирма братьев Бутеноп затребовала за ремонт громаднейшую сумму денег. Решили обойтись своими силами. Однако же часы никак не запускались – проблема была в маятнике.

И тогда Николай Бернс, простой слесарь, вызвался наладить ход курантов. Он был смекалистый и авантюрный по характеру. Он понимал: в случае неудачи – расстрел. Вместе с сыновьями Василием и Владимиром, он довольно быстро изготовил маятник. И случилось чудо – часы пошли. Слесарь не только избежал столь вероятной смерти, но и прославился на всю страну.

* * *

Над курантами – тоже известная на всю Россию рубиновая пятиконечная звезда. Такими звездами увенчано пять башен – Спасская, Никольская, Троицкая, Боровицкая и Водовзводная. Круглые сутки внутри горят мощные лампы – иначе в яркий день звезды бы выглядели черными.

Звезды устроены как флюгеры – они поворачиваются под действием ветра. Это сделано не для того, чтоб информировать людей о состоянии погоды – просто таким образом снижается нагрузка ветра на звезду.

Некогда вместо рубиновых звезды были простыми, без подсветки. Правда, они были разукрашены ценными камнями-самоцветами.

А еще ранее – хотя уже в советское время – на башнях размещались имперские двуглавые орлы.

По стране вовсю шли сталинские репрессии, люди боялись сказать лишнее слово, чтобы не попасть в тюрьму. А над главной площадью нависал двуглавый орел – символ царской России. Люди боялись поглядеть на орла: вдруг этот взгляд перехватит агент «чрезвычайки» – политической полиции большевистской России. И еще неизвестно, как этот взгляд истолкует.

Долго не решались убрать орлов – боялись зацепить тяжеловесной «птицей» сами башни, повредить древнюю красоту. Просто сбросить их на землю, разумеется, было нельзя. В 1924 году возникла мысль подцепить орлов к аэростатам и спокойно опустить на землю. Произвели расчеты – оказалось, что аэростаты не способны выдержать подобный груз. Орлы были сняты, лишь когда появились высокие, крепкие монтажные краны. Было это в 1935 году.

* * *

А под курантами – главный въезд в Кремль, «Святые ворота». Здесь висел образ Нерукотворного Спаса – самая почитаемая в православии икона Иисуса Христа, – и, по указу царя Алексея Михайловича, каждый должен был при входе в те ворота снимать шапку. Нарушителей наказывали – заставляли здесь же класть 50 земных поклонов.

Смысл указа был, в общем, понятен. Ведь существовал древний русский обычай: входя в комнату с иконой, снимать шапку. А Спасские ворота были главным входом в Кремль.

Неудивительно, что стихотворец Федор Глинка сравнивал невозможность пройти Спасские ворота в головном уборе с физической невозможностью совершить то или иное непосильное деяние:

Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернет?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!

А многие московские врачи, когда их пациенты начинали жаловаться на частые простуды, спрашивали:

– А вы в Кремле часто бываете?

– Часто, – отвечали пациенты.

– А через какую башню ходите?

– Через Спасскую.

– Вы с ума сошли! Ходите через Троицкую.

– Почему?

– Сами подумайте – по такому морозу, и без шапки, да по нескольку раз в день! А у Троицкой не надо ничего снимать.

Как правило, совет помогал.

* * *

А рядышком со Спасской башней – маленькая и затейливая Царская. Она была построена в 1680 году на месте деревянной башенки, с которой Иван Грозный наблюдал за жизнью Красной площади. В том числе и за казнями, которые совершались тут же, на берегу Алевизова рва, в те времена отделявшего Красную площадь от Кремлевской стены. Ведь Кремль в средние века был треугольным островом. С одной стороны протекала Москва река, с другой – река Неглинка, а с третьей был искусственный ров, прорытый итальянским мастером Алевизом Новым. Это было сделано в первую очередь, конечно, из соображений безопасности. В случае нападения врага мосты сразу же поднимались, Кремль оказывался полностью изолированным. Но, кроме того, это очень красиво – плавно бегущие волны, мостики, отражения кремлевских башен в водной глади. Мастера прошлого знали толк в красоте.

Исполинская часовня

Собор Покрова что на Рву (храм Василия Блаженного) (Красная площадь) построен в 1561 году по проекту архитекторов Бармы и Постника Яковлева.

Этот храм – один из самых старых в городе Москве. Он был построен по велению самого Ивана Грозного в честь взятия русскими войсками города Казани. Правда, поначалу храм был белоснежным, с золотыми куполами. Только в семнадцатом столетии ему придали современный, пестрый вид, отчего облик собора только выиграл.

Строительство, что называется, овеяно легендами – как, впрочем, многое происходившее в эпоху Грозного царя. Толком не известно даже то, кто именно построил этот храм. По одним сведениям это были два архитектора – Постник Яковлев и Барма. А по другим – всего лишь один, некий Барма, прозванный за скромный образ жизни Постником.

В 1552 году, сразу же после взятия Казани Иван Грозный повелел: «Делати церковь обетная еже обещался во взятие Казанское Троицу и Покров и семь приделов».

Царь якобы распорядился, чтобы авторы (или же автор?) выстроили церковь, равной которой нет на свете. И когда они закончили работу, пригласил их и спросил – способны ли они построить церковь еще лучше этой. Те, рассчитывая на повторный выгодный заказ, сказали, что способны. Тогда царь ослепил архитекторов.

Документальных подтверждений этой выходки Ивана Грозного не существует – есть лишь легенда. Но очень уж это в характере царя. И, как говорится, если бы такого события не было, его следовало бы придумать.

Вот и придумали (а может быть, и вправду было?). И подхватили. И вошла эта история в поэзию, в фольклор – куда только возможно.

Самое же знаменитое произведение на этот счет – баллада Дмитрия Кедрина «Зодчие»:

И спросил благодетель:
«А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю?»
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
«Можем!
Прикажи, государь!»
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!

Особенное же значение балладе придавало то, что Кедрин написал ее в 1938 году, когда затрагивать такие темы было, мягко говоря, небезопасно. Однако же в случае с Кедриным все обошлось.

Кстати, этот храм – в действительности даже и не храм, а всего-навсего часовня. Внутри практически нет места для молящихся – таинственные узенькие лестницы, тесные галерейки, переходики. Замысел состоял в том, чтобы молящиеся размещались на громадной Красной площади, а в самом соборе только велась служба.

Пространство же вокруг этого храма сразу сделалась московской биржей бесприходных батюшек. Как правило, нетрезвые и опустившиеся, они толпились в ожидании заказа – что-нибудь освятить, кого-нибудь отпеть или же окрестить.

Брали эти батюшки гораздо меньше, чем приличные, из храма. И, разумеется, в клиентах дефициту не было.

* * *

В 1588 году к храму пристроили новый придел – в честь Василия Блаженного, самого знаменитого московского юродивого, которого здесь же захоронили. Жизнь его была своего рода воплощением юродства. Василий славился на всю страну. Он в любой мороз ходил босым, носил одну лишь драную рубашку. Мог исцелять, предсказывать, творить другие чудеса. Не боялся говорить царям всякие нелицеприятные слова, частенько осуждая их деяния. И ни разу не был за это наказан. Ведь считалось, что Василий – божий человек, и обижать его – великий грех.

По преданию, как-то после литургии блаженный подошел к Ивану Грозному и произнес:

– Я знаю, где ты был сейчас.

– Нигде я не был, только в храме, – ответил изумленный царь.

– Нет, ты был в другом месте – на Воробьевых горах, – сказал Василий Блаженный.

Царь Иван действительно на протяжении всей литургии не молился, а придумывал, какой бы себе выстроить дворец на Воробьевых. Он устыдился и стал еще больше считаться с юродивым.

В другой раз во время царского обеда Василий трижды подходил к окну и выливал туда вино.

– Что ты делаешь? – спросил царь.

– Тушу пожар в Новгороде, – ответил юродивый.

Впоследствии выяснилось, что в это время Новгород и вправду загорелся, а жители его встречали босого старика, который ходил по горящему городу и заливал водой пылающие дома. Молитвою Василия Блаженного город удалось спасти от разрушения.

И таких историй – множество.

Неудивительно, что старое название – храм Покрова что на Рву – постепенно уступило место новому – храм Василия Блаженного. Пушкин же в своем «Борисе Годунове» зашифровал под юродивым Николкой именно этого святого. Действительно, между Борисом Годуновым и юродивым происходит очень характерный диалог:

– Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.

– …Молись за меня, бедный Николка.

– Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.

И не важно, что к Смутному времени Василий Блаженный скончался. Пушкин все-таки писал произведение художественное и мог себе подобное позволить.

* * *

Да что там Пушкин со своим Борисом Годуновым! Василия Блаженного до революции видели в снах! Один из таких своих снов рассказывал писатель А. М. Ремизов: «Толпа, крякнув, осадила, головы обнажились, а на Лобном месте показался маленький человечек: он был в высоких воротничках и смокинге, а голова его была повязана платком по-бабьи.

– Юродивый, – прокатилось по площади из уст в уста, – это юродивый сам…

– Садитесь, господа, – сказал Юродивый, кланяясь во все четыре стороны: Кремлю, Замоскворечью, Историческому музею и Рядам».

Действительно, в Москве был настоящий культ Василия Блаженного – иначе бы такая чушь ни в коем разе не нагородилась бы писателю А. Ремизову.

* * *

Храм изумлял своей роскошью и колоритом. Известный путешественник, исследователь и публицист француз маркиз де Кюстин писал в 1839 году: «Собор Василия Блаженного, без сомнения, если не самая красивая, то уж во всяком случае самая своеобразная постройка в России. Я видел его лишь издали и совершенно очарован. Вообразите себе скопище маленьких, разной высоты, башенок, составляющих вместе куст, букет цветов; вернее, вообразите себе корявый плод, весь усеянный наростами, дыню-канталупу с бугристыми боками, или, еще лучше, разноцветный кристалл, ярко сверкающий своими гладкими гранями в солнечных лучах, как бокал богемского или венецианского стекла, как расписной дельфтский фаянс, как лаковый китайский ларец: это чешуйки золотых рыбок, змеиная кожа, расстеленная поверх бесформенной груды камней, головы драконов, шкура хамелеона, сокровища алтарей, ризы священников; и все это увенчано переливчатыми, как шелка, шпицами; в узких просветах между нарядными щеголеватыми башенками сияет сизая, розовая, лазурная кровля, такая же гладкая и сверкающая на солнце; эти пестрые ковры слепят глаза и чаруют воображение. „Нет сомнения, что страна, где подобное здание предназначено для молитвы, не Европа, это Индия, Персия, Китай, и люди, которые приходят поклониться Богу в эту конфетную коробку – не христиане!“ Такое восклицание вырвалось у меня, когда я впервые увидел необычную церковь Василия Блаженного; с тех пор как я в Москве, единственное мое желание – как следует рассмотреть этот причудливый шедевр, который столь необычен, что отвлек меня от Кремля в миг, когда этот грозный замок впервые явился моему взору».

С детства привыкший к строгим католическим костелам, украшенным оскаленными мордами страшных чудовищ, маркиз не верил в то, что христианский храм может быть ярким и нарядным.

Однако же недолго продолжал тот путешественник испытывать восторг по поводу Василия Блаженного. Желание маркиза сбылось, и храм он рассмотрел «как следует». И что же?

«Теперь он был прямо передо мной, но какое разочарование!!. Множество луковиц-куполов, среди которых не найти двух одинаковых, блюдо с фруктами, дельфтская фаянсовая ваза, полная ананасов, в каждый из которых воткнут золотой крест, колоссальная гора кристаллов – все это еще не составляет памятника архитектуры; увиденная с близкого расстояния, церковь эта сильно проигрывает. Как почти все русские храмы, она невелика, бесформенная ее колокольня хороша только издали, а неизъяснимая пестрота скоро наскучивает внимательному наблюдателю; довольно красивая лестница ведет на крыльцо, откуда богомольцы попадают внутрь храма – тесного, жалкого, ничтожного».

Как говорится, о вкусах не спорят.

Зато немец Блазиус сравнивал собор Покрова что на Рву с известным Кельнским собором – по значимости. Он писал: «Все путешественники прямо или не прямо, но в один голос заявляют, что церковь производит впечатление изумительное, поражающее европейскую мысль. Когда я сам в первый раз неожиданно увидел это чудовище, то никак не мог опомниться и понять, что это такое: колоссальное растение, группа крутых скал или здание? …Рассмотревши, что действительно это церковь, и тут ничего не понимаешь, не видишь, сколько сторон у здания, где его лицо – фасад, сколько всех башен стоит в этой группе? Входишь, наконец, в храм, тесный, мрачный, в высшей степени неправильный, и окончательно теряешься в соображениях, каким образом ничтожное внутреннее пространство церкви вяжется с ее наружным объемом, на вид колоссальным и обширным. Чудище становится еще загадочнее!»