От подушной подати к подоходному налогу

скачать книгу бесплатно

От подушной подати к подоходному налогу
Алексей Константинович Кириллов

Начиная с Комиссии по преобразованию системы податей и сборов, созданной на заре царствования Александра II, и до последних недель Временного правительства, в России состоялась целая вереница налоговых реформ. Какие-то из них хорошо известны историкам, другие незаслуженно оставались в тени. В этой книге все они впервые показаны как ступеньки единой лесенки, по которой освобождённая от крепостного права Россия поднималась к осуществлению светлой мечты эпохи «Великих реформ» – всеобщего подоходного налога.

Привлечение архивных документов, неизвестных широкому кругу историков, позволяет раскрыть механизм удивительного явления пореформенной России – податных присутствий. Выполняя государственную задачу первостепенной важности, эти органы состояли по большей части из представителей налогоплательщиков и действительно отстаивали их интересы.

Разновидность податного присутствия являла собой и крестьянская община, после отмены круговой поруки продолжавшая заниматься раскладкой налогов, но не отвечавшая за их сбор. Вековая привычка крестьян к тому, чтобы быть финансовой опорой государства, в итоге и позволила превратить подоходный налог из налога для богатых в налог общенародный.

Издание рассчитано на исследователей, преподавателей истории и студентов-историков.

А. К. Кириллов

От подушной подати к подоходному налогу: податные реформы капиталистической России и их воплощение в Западной Сибири второй половины XIX – начала XX века

Введение

Барабанную дробь
Заглушают сигналы чугунки.
Гром позорных телег –
Громыхание первых платформ.
Крепостная Россия
Выходит
С короткой приструнки
На пустырь
И зовется
Россиею после реформ.

    (Борис Пастернак)

Поразительное явление: в стране, славной бескрайним самодержавием и полицейскими держимордами, одну из главных государственных задач выполняет общество. То, от чего зависит наполнение государевой казны – определение подлежащего обложению дохода – делают сами плательщики. Это – податные присутствия пореформенной России. Это – то, благодаря чему заслуживает изучения дореволюционная податная система. Соотношение государства и общества – вот то, что требует внимания историков в налоговой теме.

В 1990-е годы, когда историческая наука наслаждалась освобождением от идеологического давления советской эпохи, использование понятия «капитализм» применительно к дореволюционной России могло считаться политическим манифестом. «Капитализм» был в дискриминации как часть формационной теории, про которую даже в советское время было ясно, что она объясняет далеко не всё (вспомним споры об «азиатском способе производства»). Теперь страсти улеглись, и можно использовать это название – всё же достаточно распространённое и у современников тех дней – как идеологически нейтральное обозначение особого периода в российской истории.

Речь идёт о том времени, которое скрывается за принятым в научной литературе эвфемизмом «вторая половина XIX – начало XX века». О том историческом эксперименте, который так отличается и от предыдущего, Петровского, эксперимента, и от последующего, советского. Отличается личной свободой и уважением к частной собственности. И в то же время имеет кое-что общее: быстрый экономический рост с внедрением передовых промышленных технологий. Все три эксперимента окончились крушением, и раз за разом Россия оказывается у разбитого корыта. И по-прежнему нет единства мнений по вопросу о двигателе, который в каждом из этих экспериментов (хотя бы на начальной стадии) обеспечивал прорыв на зависть иностранцам и потомкам.

Предреволюционной России дважды не повезло по части исторического изучения. При советской власти её нельзя было изучать по-настоящему из-за причин идеологических. Серьёзные исследователи вынуждены были так маскировать свои истинные выводы повторением обязательных клише, что простое понимание смысла их работ представляет для современных студентов почти непреодолимую трудность. С падением же идеологических преград – снизился интерес. Исследователей и читателей манят новые, прежде засекреченные, архивные данные времён более близких к современности. Запретный плод сладок.

Между тем, полноценное изучение советской эпохи возможно лишь в сопоставлении с предыдущими, и прежде всего – с капиталистической Россией как ближайшим по времени опытом. В свою очередь, изучение капиталистической России, даже если оно ведётся автономно, подразумевает подспудное сопоставление с другими эпохами. Изучая, например, фискальную политику И.А. Вышнеградского и голод 1891–1892  гг., не обязательно приводить факты из 1931–1932  гг. Но при оценке смысла этого явления невозможно отвлечься от того, что мы знаем о трагедии начала 1930-х: и о новом масштабе цифр, и о политике советского правительства, резко отличной от действий правительства царского. Так и выяснение методов взаимодействия дореволюционного государства (отнюдь не демократического) с обществом подразумевает сопоставление с тем, что известно нам о системе, окончательно сложившейся в годы «великого перелома». И поиск ответа на вопрос о потайном механизме, который обеспечил невиданный взлёт России в эпоху капитализма.

При советской власти предреволюционная Россия изучалась как общество, катящееся по наклонной плоскости к неизбежному и закономерному краху. Знаменитый двухтомник Б.Н. Миронова[1 - Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX  в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. СПб.: Дм. Буланин, 1999. Т. 1, 2. 548 + 566 с.] открыл другую магистраль. Стало ясно, что дореволюционная Россия может рассматриваться как успешный исторический пример. Как общество, хотя и не лишённое слабостей (особенно по части политического устройства), но всё-таки побуждающее присмотреться к нему в поисках полезного положительного опыта.

Используемые в настоящей работе архивные документы относятся в основном к концу XIX и началу XX  в. Однако в центре внимания работы – налоговая система пореформенной России, от реформ Александра II и до установления советской власти. Именно «Великие реформы», а точнее – «Оттепель» середины XIX века, из которой они вырастают, дали толчок появлению нового, свободного и самостоятельного, общества, которому посвящена данная книга.

Налоговая тема – один из насущных повседневных вопросов для дореволюционных публицистов. Едва ли не последний опубликованный очерк Л.Н. Толстого – «Подати»[2 - Толстой Л.Н. Три дня в деревне. М.: «Народное издательство», 1910.]. Знаменитый писатель живописует страдания крестьян, вынужденных отдавать последнее имущество в уплату недоимок. Именно как часть темы народных страданий налоговый сюжет и сидел в сознании дореволюционных публицистов.

Придя к власти, вчерашние революционеры посмотрели на крестьянские платежи другими глазами. Встала задача наполнения государственного бюджета. Встала проблема политики в отношении крестьян – «мелкобуржуазного элемента». У некоторых деятелей Госплана возникло ощущение, что советское государство берёт с крестьян слишком мало. На защиту крестьян встали Наркомат финансов и Конъюнктурный институт Н.Д. Кондратьева. Борьбе между Госпланом и Наркомфином мы обязаны появлением исследования А.Л. Вайнштейна[3 - Вайнштейн А.Л. Обложение и платежи крестьянства в дореволюционное и революционное время. М.: издание кн. скл. «Экономист» НКФ, 1924.] – тогда молодого экономиста, всё же успевшего получить дореволюционную университетскую закалку. В лучших традициях дореволюционной статистики Вайнштейн использовал разнообразные статистические источники и передовые математические методы для их обработки. Книга имела целью доказать, что требования Юрия Ларина повысить крестьянские налоги несостоятельны. Для этого автору надо было показать, что дореволюционный (точнее: довоенный) уровень обложения уже достигнут и даже превышен. Завышать тяжесть дореволюционных налогов Вайнштейну было невыгодно. Вывод его гласит, что накануне Первой мировой войны крестьяне Европейской России платили в качестве казённых и местных налогов не более 10  % своего дохода; с учётом обязательных страховых платежей, а также ипотечных платежей и земельной аренды – не более 15  %.

Традиция 1920-х годов канула в Лету вместе с «великим переломом», который был беспощаден к независимым специалистам и требователен к «идеологической правильности» любых печатаемых работ, даже научных. С этих пор крестьянские налоги стали описывать исключительно в контексте народных страданий. Дело сводилось к пересказу крупнейших законодательных перемен, с использованием всех возможных ярлыков по части «проклятого царизма». Показательна судьба одного из дореволюционных публицистов – критиков бездушного самодержавия, гнетущего крестьян непосильными налогами. Молодой приват-доцент Томского университета М.И. Боголепов, своими печатными высказываниями как раз на тему финансов[4 - Боголепов М.И. Финансы, правительство и общественные интересы СПб: изд-во О.Н. Поповой, [1907].] заслуживший особое внимание Департамента полиции, при советской власти отказался от «юношеского максимализма», работал в Госплане, как экономист стал членкором АН СССР и благополучно умер в 1945  г. В политически значимой работе 1929  г. он писал о «полном подчинении плану рыночной стихии»[5 - См. подробнее: Кириллов А.К. Михаил Иванович Боголепов и идея планирования народного хозяйства // Личность в истории Сибири XVIII–XX веков: Сборник биографических очерков. Новосибирск, ИД «Сова», 2007. С. 161–172.], и об интересах угнетённых крестьян прилюдно не вспоминал.

«Оттепель» середины 1950-х гг. расширила свободу выбора тем исследования. Теперь уже не обязательно было чётко подвёрстывать взятую тему к тем или иным заранее известным выводам, появилась возможность настоящего научного поиска. Одно из его направлений вышло на историю налоговых реформ капиталистической России. Появились статьи, посвящённые «реформам после реформ» – отмене подушной подати[6 - Ананьич Н.И. К истории отмены подушной подати в России // Исторические записки. Т. 94. М.: Наука, 1974. С. 183–212.], реформе промыслового налога в 1885  г.[7 - Ананьич Н.И. К истории податных реформ 1880-х годов (Введение дополнительных сборов к промысловому налогу: 3-процентного и раскладочного) // История СССР. 1979. № 1. С.159–173.], отмене круговой поруки[8 - Симонова М.С. Отмена круговой поруки // Исторические записки. Т. 83. М, 1969. С. 159–195.], обсуждению подоходного налога [9 - Чернуха В.Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX  в. Л: Наука, 1978 (с. 199–243); Боханов А.Н. Вопрос о подоходном налоге в России и крупная буржуазия (конец XIX – начало XX  в. // Исторические записки. Т. 114. М., 1986. С. 276–302.]. Однако это направление так и не вышло за рамки статей, диссертаций и краткого описания законодательных перемен в рамках изучения промышленно-финансовой истории[10 - Погребинский А.П. Государственные финансы царской России в эпоху империализма. М.: Финансы, 1968; Шепелёв Л.Е. Царизм и буржуазия в 1904–1914  гг. Л.: Наука, 1987; Шепелёв Л. Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX  в. Проблемы торгово-промышленной политики Л.: Наука 1981.]. Богатый фактический материал трудно было обобщить «правильными» выводами. Те выводы, которые напрашивались – о развитии налоговой системы в демократическом смысле при Александре III и раннем Николае II – выглядели чересчур опасно с точки зрения идеологии. «Новое направление» было куда скромнее в своих новшествах, а поплатилось настоящим разгромом[11 - Поликарпов В.В. От Цусимы к Февралю. Царизм и военная промышленность в начале XX века. М.: Индрик, 2008. С. 11–158 (раздел: «Цусима советской историографии»).]. Налоговая тема «зависла» на целое поколение.

Постепенно создавали себе особую нишу региональные исследования. И если поначалу от исследований на сибирском материале ожидались выводы, важные с точки зрения общероссийской истории, то после выхода в 1968–1969  гг. пятитомной «Истории Сибири» сибиреведение стало самодостаточным направлением исторической науки. История налогов затрагивалась прежде всего при изучении крестьянства. Чуткое к местным особенностям законодательство Российской империи создавало простор для скрупулёзного описания «региональной специфики». Но общий смысл был тот же: история налогов подчинялась истории крестьянства, которое страдало, расслаивалось и дозревало до революции[12 - Горюшкин Л.М. Сибирское крестьянство на рубеже двух веков. Новосибирск: Наука, 1967 (с. 244–263); Крестьянство Сибири в эпоху капитализма. Новосибирск: Наука, 1983 (с. 113–118, 184–190); Худяков В.Н. Аграрная политика царизма в Сибири в порефеорменный период. Томск: изд-во Томского ун-та, 1986 (с. 200–231); Островский И.В. Аграрная политика царизма в Сибири периода империализма. Новосибирск: изд-во Новосибирского ун-та, 1991 (с. 193–226).].

Только в 1990-е годы, с появлением монографии В.Л. Степанова[13 - Степанов В.Л. Н.Х. Бунге. М.: РОССПЭН, 1997.], проблему оценки внутренней политики 1880-х и 1890-х гг. удалось преодолеть. В.Л. Степанов первым чётко и убедительно заявил во всеуслышание: «те годы мрачные, глухие» (по выражению А.А. Блока) знаменовались рядом выдающихся реформ. Тем самым был открыт путь и к новому изучению налогов. Не прошло и десяти лет, как вышли две основополагающих книги по этой теме.

Коллективная работа В.Н. Захарова, Ю.А. Петрова и М.К. Шацилло даёт серьёзный общий обзор перемен в податном законодательстве за все века русской истории до большевиков[14 - Захаров В.Н, Петров Ю.А., Шацилло М.К. История налогов в России. IX – начало XX  в. М.: РОССПЭН, 2006. 296 с.]. Подытоживая достигнутое исторической наукой к началу XXI  в., книга проявляет многочисленные белые пятна, заслуживающие дальнейшего изучения.

Книга О.И. Марискина остаётся до сих пор наиболее серьёзным специальным исследованием по дореволюционным налогам[15 - Марискин О.И. Государево тягло. Налогообложение крестьянства России во второй половине XIX – первой трети XX века (по материалам Среднего Поволжья). Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2004. 240 с.]. Автор воплотил одну из тенденций историографии «нулевых» годов – сквозные исследования «из царской России в нэп». Действительно, экономические явления эпохи нэпа побуждают к сравнению. «Командные высоты» оставались за государством, и это создаёт коренное отличие между нэпом и капиталистической экономикой. Но непосредственные проявления советской экономики до первых пятилеток – акционерные общества, банки, биржи, частные магазины, налоги – всё это уж очень напоминает царские времена. Ещё одна ценная черта книги Марискина – работа с опорой на низовые материалы отдельного региона. Эту традицию поддержала Е.С. Кравцова, в двух монографиях и докторской диссертации рассмотревшая воплощение налоговых реформ в Курской губернии[16 - Кравцова Е.С. История сбора налогов в российской провинции на рубеже XIX – XX столетий. Курск: Курский гос. мед. ун-т, 2007. 164 с.; Она же. Опыт организации]. Наконец, есть отдельная монография по истории податной инспекции, которая тщательно описывает историю этой части бюрократического аппарата на примере Смоленской губернии[17 - Петров Ю.И. История становления податной инспекции в западных губерниях России в конце XIX столетия. М.: ЛЕНАНД, 2015. 224 с.].

К «нулевым» годам относятся и первые «налоговые» публикации Янни Коцониса – первого иностранца, всерьёз занявшегося российской налоговой системой как таковой. К отдельным сюжетам российской налоговой истории западные исследователи обращались и прежде. Обсуждение подоходного налога в парламенте рассматривалось как пример работы политического механизма начала XX  в.[18 - Gorlin, Robert. Problems of tax reform in imperial Russia // Journal of Modern History. Vol. 49. N 2 (June 1977). P. 246–265.]. Вопрос о степени тяжести податного бремени для различных групп населения обсуждался в контексте затронутой Александром Гершенкроном проблемы роли государства в дореволюционной индустриализации[19 - Plaggenborg, Stefan. Staatsfinanzen und Indistrialisierung in Ru?land. 1881–1903. Die Bilanz der Steuerpolitik f?r Fiskus, Bev?lkerung und Wirtschaft // Forschungen zur osteurop?ischen Geschichte. # 44 (1990). S. 123–339.]. Налоговая политика Н.Х. Бунге и его преемников изучалась как проявление правительственного либерализма и одновременно – общественных противоречий царского режима, сохраняющего привилегии дворянам перед купцами[20 - Bowman, Linda. Russia's First Income Taxes: The Effects of Modernized Taxes on Commerce and Industry, 1885–1914 // Slavic Review. Vol. 52. N 2 (Summer 1993). P. 256–282.]. Податная система, таким образом, рассматривалась как один из второстепенных сюжетов для выяснения давно поставленных вопросов. В отличие от предшественников, Я. Коцонис поставил в центр внимания саму систему взимания налогов. В журнальных статьях 2004  г [21 - Kotsonis, Yanni. «Face-to-Face»: The State, the Individual and the Citizen in Russian Taxation, 1863–1917 // Slavic Review. Vol. 63 (2004). N 2. P. 221–246; Kotsonis, Yanni. «No Place to Go»: Taxation and State Transformation in Late Imperial and Early Soviet Russia // The Journal of Modern History. Vol. 76. N 3 (Sep., 2004). P. 531–577.] он сделал ту постановку проблемы, которая в России в это же время была сделана в малотиражном сборнике[22 - Кириллов А.К. Россия в начале XX века: государство и налогоплательщик // Государство и личность в истории России. Материалы региональной научной конференции. Новосибирск, 2004. С. 49–58.].

Два автора независимо один от другого обратили внимание на податные присутствия как парадоксальное сочетание выборного начала и государственных задач. Пытаясь найти объяснение этому явлению, мы двинулись разными путями. Нью-йоркский профессор сделал упор на обсуждение вопроса о смысле податных реформ в правительственных кругах и в публицистике. Важнейшие выводы автора представлены в русскоязычной налогового дела в России в конце XIX – начале XX столетия. Курск: Изд-во Курского гос. мед. ун-та, 2010. 300 с.; Она же. Модернизация налоговой системы России: 1885– 1917  гг.: Дис. … д.и.н. по специальности: 07.00.02 (Отечественная история). Курск, 2011. 602 с.

публикации и в монографии, которая вписывает полученные ранее результаты в более широкий временной контекст[23 - Коцонис, Янни. Государство и эволюция: налоговая политика и государственные преобразования в России (1863–1925) // Исторические записки. Вып. 10 (128). М: Наука, 2007. С. 19–70; Kotsonis, Yanni. States of obligation: taxes and citizenship in the Russian Empire and early Soviet Republic. Toronto – Buffalo – London: University of Toronto press, 2014. 483 p.]. Я. Коцонис полагает, что с помощью податных присутствий правительство пыталось превратить своих подданных в граждан, привить им чувство гражданского самосознания. Это возвышенное объяснение не может считаться окончательным ответом на поставленный вопрос, так как не учитывает прагматической подоплёки налоговых реформ (внедрение податных присутствий вело к росту налоговых сборов и тем самым представляло выгоду независимо от возможных идеалистических порывов реформаторов). В то же время, объяснение Коцониса несомненно отражает особое положение Минфина как цитадели либерализма в самодержавном правительстве.

Как бы то ни было, работа Я. Коцониса в достаточной мере решает задачу выяснения теоретических оснований податных присутствий. И делает первоочередной задачей изучение их практической работы. Именно с этим и связан второй путь, которым двигалось изучение податных присутствий после 2004  г. Промежуточный итог этой работе подводит настоящая книга.

Книга опирается на источники, собранные на протяжении целого ряда архивных и библиотечных поездок. Толчок к этим экспедициям дало изучение описей фондов казённых палат в Тобольске и Томске. Казённые палаты в губернских центрах ведали всеми делами, относящимися к экономической стороне жизни. Фонды казённых палат насчитывают десятки тысяч дел и входят в число самых объёмных фондов губернских архивов. Ещё в аспирантские годы просматривая эти описи в поисках необходимых мне тогда городских банков, я нередко натыкался на незнакомые слова, связанные с налоговой тематикой. Непонятное манит. Чтобы уяснить, почему кроме основного промыслового налога существует ещё дополнительный, и что такое земские налоги в отсутствие земства, пришлось заняться системным изучением налоговой системы с учётом всех происходивших в ней перемен.

Складывание этой картины из разбросанных кусочков мозаики было достаточно увлекательным и в итоге дало кое-что новое для понимания общего смысла сочетания реформ и контрреформ в России. В то же время, открылся более глубокий и более интересный пласт документов и явлений дореволюционной жизни. Этот пласт лишь приоткрывается, но далеко не исчерпывается настоящей книгой.

Его изучение связано с архивными фондами податных инспекторов. Их материалы сохранились в виде исключения, а не правила. Но именно в этих фондах хранятся подборки дел по заседаниям налоговых присутствий. Это лишь «остатки былой роскоши», выброшенной или сожжённой за ненадобностью. В числе этих документов – и жалобы плательщиков, и решения присутствия, иногда – с обоснованием и с решением казённой палаты. Есть протоколы заседаний по рассмотрению более общих вопросов – о методах оценки, о процентах «нормальной прибыльности» – которые тоже дают представление о том, как делалось дело. В исключительных случаях есть следы «выяснения отношений» между чиновниками и выборными либо внутри чиновничества.

Подобные материалы сохранились и в связи с крестьянскими налогами, распределением которых между селениями занимались чиновники. Внимательное изучение этих документов позволяет восстановить расклад политических сил и устремления сторон в тех случаях, когда речь идёт о столкновении позиций.

Ещё более интересна группа массовых источников. Их удалось обнаружить всё в тех же фондах казённых палат и податных инспекторов. Во-первых, это «заявления» плательщиков – говоря современным языком, налоговые декларации. Мне известно три таких коллекции – по г. Барнаулу за 1913 год, по Омску и его окрестностям – за 1916-й. Все три сохранились не полностью, а лишь для части алфавита. Тем не менее, каждая насчитывает сотни «заявлений», что допускает их статистическую обработку. Как правило, эти подборки уничтожались по истечении окладного года. Для удобства работы инспектора составляли собственные ведомости. Они вроде бы заменяют «заявления», но на самом деле содержат лишь основные данные: оборот, прибыль, разряд (иногда – цена) свидетельства, сумма дополнительных налогов. Это отсекает целый пласт сведений, хранящихся в первичных документах, в том числе – и данные о том, все ли графы бланка были заполнены (и какие – нет), приняло ли присутствие заявленную плательщиком сумму прибыли (или изменило).

Ещё один массовый источник – «раскладочные приговоры»: постановления сельских сходов о распределении налогов. Общее число приговоров использованной коллекции превышает 1700. Коллекция включает приговоры селений Томского уезда за 1904, 1906, 1907, 1908 годы и небольшими фрагментами – за 1899  г. Происхождение подборки связано с сибирскими податными реформами конца XIX – начала XX века. Особенно впечатлила местных чиновников отмена круговой поруки в Сибири (законом 1906  г.), не подкреплённая распространением правил о раскладке крестьянских налогов, действовавших с 1899  г. в Европейской России. Опасаясь того, что крестьяне теперь станут уклоняться от уплаты налогов (раскладывать их на неимущих плательщиков), чиновники принялись пристально следить за основаниями раскладки, благодаря чему и возникла эта коллекция. Убедившись, что крестьяне не посягают на интересы казны, чиновники охладели к приговорам, но уже собранные документы отчасти сохранились.

И «заявления», и приговоры допускают работу с ними как с материалом для статистических расчётов. Для торговых предприятий мы можем вычислить долю прибыли, изымаемую налогом. Для крестьянских обществ – долю налога, ложащуюся на каждое из используемых оснований раскладки (на души, на землю, на имущество). Само по себе это довольно ценно: сводные данные из статистических публикаций (например, из общероссийской погубернской сводки по промысловому налогу за 1912  г.) не позволяют получить статистику на уровне отдельных предприятий. «Статистическое лицо» отдельного плательщика теряется за сводными, усреднёнными данными по участкам и уездам. Сводные данные о крестьянских налогах вообще не позволяют получить данные о различии оснований раскладки между отдельными селениями.

Сверх того, и приговоры, и «заявления» допускают работу с ними как с уникальными документами. То на последней странице «заявления» мы встречаем подробную мотивировку отказа принимать заявленную предпринимателем прибыль, и это даёт представление о методах работы раскладочных присутствий. То в раскладочном приговоре, вместо традиционного «единогласно приговорили», вдруг встретится отголосок борьбы на сходе двух «партий», предлагавших разные принципы распределения налога. Единичные «жемчужинки» такого рода выдают целый класс явлений, никак иначе не документированных.

Эти важнейшие категории источников дополняются материалами, связанными с разработкой законодательства. Главным образом они хранятся в столичном (С. – Петербург) фонде Департамента окладных сборов, заведовавшего в начале XX  в. всеми прямыми налогами. До конца XIX  в. его деятельность отчасти дублировалась Департаментом торговли и мануфактур, с 1885  г. ведавшим промысловый налог. Именно в департаментах непосредственно готовились те проекты, которые в массовом сознании связаны с именами министров. Должность директора департамента имела ключевое значение для разработки реформ. В числе руководителей Департамента окладных сборов отметился такой видный деятель первой четверти XX  в., как Н.Н. Кутлер, перешедший с этой должности в товарищи министра финансов.

В столичных фондах хранятся проекты законов, протоколы их обсуждений в специальных совещаниях, отзывы начальников казённых палат. Парадокс положения реформаторов состоял в том, что для успешного продвижения своих проектов в высших кругах (зачастую консервативно настроенных) надо было доказывать их насущную необходимость, а для этого – иметь отзывы с мест. Им, высокопоставленным столичным руководителям, приходилось обращаться к своим подчинённым на местах в надежде найти единомышленников – но быть притом готовыми натолкнуться и на противников реформ. Часть переписки этого рода (в том числе и местные отзывы, не обязательно сочувственные реформам) сохранилась в фондах казённых палат на местах.

По мере появления на местах штата податных инспекторов (с 1885  г.) казённые палаты как местные органы Министерства финансов начали проводить периодические съезды податных инспекторов, иногда оставлявшие после себя подборки подготовительных материалов в архиве, а иногда – и печатные материалы съездов. Главным образом они посвящены второстепенным техническим подробностям, однако в некоторых случаях инспектора, говоря о насущных проблемах, указывают тонкости, которые не откладываются в иных источниках.

К исходу первого пятилетия работы податной инспекции при Департаменте окладных сборов появились первые ревизоры по податной части[24 - РГИА. Ф. 573. Оп. 20. Д. 4264. Ревизоры по податной части при Департаменте окладных сборов, 1889–1914 (брошюра; Пг., 1914).]. То, чем они занимались – типичные внутриведомственные мероприятия. Главной задачей ревизоров было не выловить плохих работников и заменить их хорошими, а улучшить работу тех, которые есть, подсказать какие-то решения, используемые в других губерниях. Для составления отчёта ревизоры обильно пользовались материалами ревизуемых, то есть во многом смотрели на дело их глазами. В то же время, ревизии сопровождались объездом территории и личным знакомством с инспекторами, производились неспешно (недели, а то и месяцы) и заканчивались обстоятельными, на десятки или сотни листов, докладами, содержавшими помимо прочего и указания на недостатки в работе. Один и тот же ревизор Д.Л. Киреевский проверял работу инспекторов от Сибири до Прибалтики. Возможность сравнения совершенно непохожих регионов сама по себе обеспечивает ценность его замечаний об особенностях постановки дела на местах. За единичным исключением[25 - Отчёт податного ревизора Д.Л. Киреевского о ревизии податной инспекции Акмолинской и Семипалатинской областей в 1902  г. // Сибирские переселения. Вып. 3. Освоение Верхнего Прииртышья во второй половине XVII – начале ХХ вв.: Сборник документов. Новосибирск: Параллель, 2010. С. 171–233.] отчёты эти не опубликованы и ждут своего часа в фонде Департамента окладных сборов.

Случайно оказались недавно опубликованы воспоминания одного из директоров Департамента окладных сборов – Н.Н. Покровского[26 - Покровский Н.Н. Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел. М.: Новое литературное обозрение, 2015. 488 с.]. Само название книги показывает, что её автор привлёк внимание публикаторов не как налоговик, а как последний министр иностранных дел Российской империи – в этой должности аккуратный и порядочный чиновник оказался из-за «министерской чехарды» на закате династии Романовых. Сам же Николай Николаевич добросовестно описал все этапы своей государственной службы, включая и долголетнюю карьеру в Минфине.

Россия второй половины XIX века – Россия пишущая. Публицистика в виде журнальных статей и специальных брошюр служила ещё одним подспорьем в работе над данной книгой. Впрочем, обсуждение работы собственно податных присутствий попадало на кончик пера публицистов лишь в виде исключения: на фоне таких животрепещущих вопросов, как подоходный налог или винная монополия, это были слишком мелкие подробности. Публицистические источники имеют для данной темы лишь вспомогательное значение.

Из ряда специальных экономических журналов, которые издавались в это время в стране, своей содержательностью выделяется официоз Министерства финансов – «Вестник финансов, промышленности и торговли», выходивший с 1885  г. до ноября 1917  г. Здесь в преддверии реформ помещались пространные редакционные статьи, объясняющие необходимость и смысл перемен, здесь печатались краткие сообщения о зарубежной экономической жизни, здесь изредка появлялись и публикации, выражающие личные мнения известных экономистов по злободневным вопросам.

Подводя итог обзору источников, подчеркну главное. Российский государственный исторический архив, хранящий фонды министерств Российской империи, часто воспринимается как земля обетованная для специалистов по истории периода капитализма. Материалы, добытые здесь – как венец исследования. В той работе, итогом которой стала данная книга, напротив, обработка столичных фондов была начальным этапом. Некоторые любопытные находки, сделанные в богатейшей коллекции РГИА, всё же, как правило, имеют характер необязательных виньеток. Самые важные выводы обеспечены документами казённых палат и податных инспекторов, податных присутствий и крестьянских обществ одного из российских регионов.

Пристальное изучение первичных документов делает невозможным сплошной охват всей страны в одном исследовании. То, что данная работа выполнена именно на материалах Западной Сибири, обусловлено стечением нескольких обстоятельств.

Первое из них – это удивительный рывок в развитии, который являет нам сама Сибирь на протяжении считанных десятилетий перед революцией. Ещё в 1882  г. классик областнического движения Н.М. Ядринцев в своей знаменитой книге «Сибирь как колония» печалился по поводу того, что Сибирь остаётся страной каторги и ссылки, и с трудом доказывал, что сибирские крестьяне – не какая-то особая этнографическая группа, а те же самые русские. Но в этом же самом году Тобольская и Томская губернии освободились от опеки западносибирского генерал-губернатора, получив от высшей власти своего рода дипломатическое признание наравне с обычными российскими губерниями. И это уже было признанием бесповоротно состоявшейся «русификации Сибири». С приходом же в Сибирь железной дороги плотность её заселения, экономические условия, технологии, культурные привычки стали меняться на глазах. Союз Сибирских маслодельных артелей (с конторой в Лондоне), «высочайше установленный» Челябинский тарифный перелом для сибирского хлеба, проведённая в 1890-е годы серия реформ по великороссийским образцам 1860-х годов – ярчайшие свидетельства сибирского преображения. В середине 1890-х гг. Транссиб присоединил земли на восток от Урала к экономическому и культурному пространству Европейской России. Восточная Сибирь оказалась всё же слишком далёкой для российских крестьян, без массового притока которых воплощение новых экономических возможностей не могло состояться. Но Тобольская и Томская губернии (вместе с русскими районами Степного края, находящимися в зоне экономического тяготения Транссиба) окончательно стали обычной русской провинцией.

Как правило, исследования по истории России опираются на материал европейской части страны (нередко – с вычетом из неё южных и западных окраин, богатых на особенности законодательства). Такова сила традиции. Игнорирование Сибири настолько естественно, что даже не требует обоснования. Довольно логично, что в Москве, к которой Берлин вдвое ближе Томска, по отношению к Сибири и в XX  в. продолжал действовать стереотип «медведей на улицах». Но как раз общероссийским исследованиям этот шаблон изрядно навредил. К.Н. Тарновский, скрупулёзно искавший успешные и передовые кооперативы среди разоряющихся ремесленных мастерских европейских губерний[27 - Тарновский К.Н. Мелкая промышленность России в конце XIX – начале XX  в. М.: Наука, 1995. 272 с.], получил бы в подтверждение своей идеи «народного капитализма» целую отрасль (маслодельческую), если ли бы обратился к Сибири. Исследователи российских железных дорог[28 - Соловьёва А.М. Железнодорожный транспорт в России во второй половине XIX  в. М.: Наука, 1975. 316 с.] получили бы возможность качественно иной постановки столь резонансного в мировой исторической науке[29 - Fogel, Robert W. Railroads and American Economic Growth: Essays in Econometric History. Baltimore: Johns Hopkins Press, 1964. 296 p.] вопроса о влиянии железных дорог на экономическое развитие страны. Именно сибирский опыт позволяет отделить воздействие железных дорог от воздействия крестьянской реформы и других преобразований 1860-х–1870-х гг. и показать роль железной дороги как локомотива экономики.

Уже из сказанного видно, что «обычная российская провинция» Западная Сибирь имела – как и всякая обычная провинция – свои особенности, важные для изучения общероссийских явлений. Для налоговой отрасли из этих особенностей важны две. Первая – это запаздывание с определением границ крестьянского землепользования. Даже в последние годы перед революцией, несмотря на десятилетия работы «Сибирского межевания» и его преемников, не везде крестьянские общества имели точно отграниченные наделы. На этом основании столичные власти отказывались распространять на Сибирь Положение 1899  г. о порядке взимания крестьянских налогов. За счёт этого в Сибири был поставлен своего рода эксперимент: отмена круговой поруки состоялась в отсутствие важнейшего условия, принуждающего крестьян раскладывать налоги не в ущерб казне. Это даёт уникальный материал для обсуждения вопроса о соотношении законов и традиций в системе сбора налогов.

Ещё одна сибирская особенность – задержка с окончательным установлением здесь советской власти до конца 1919  г. Революция и Гражданская война – время резко ускоренного развития: в считанные годы отменялось одно и создавалось другое, о чём прежде говорили десятилетиями.

Именно в это время Министерство финансов Омского правительства, продолжившее традиции до-большевистского управления, сделало подоходный налог не элитным, а всеобщим. Так был закреплён выход на новый качественный рубеж, поставлена последняя точка в полувековой эволюции налоговой системы, немного не достигшей этого рубежа на землях, подвластных большевикам.

Не последнюю роль среди причин обращения к Сибири играют организационные обстоятельства. Прежде всего, важен вопрос происхождения архивных коллекций. Структура управления Российской империи была такова, что низшим уровнем разветвлённого государственного управления оставалась губерния. В губернских центрах сотрудники губернских правлений и казённых палат вырабатывали политику, которая затем воплощалась под их присмотром местными деятелями – крестьянскими чиновниками, податными инспекторами, полицейскими исправниками. Планы П.А. Столыпина создать такую же систему на ступень ближе к народу – на уровне уезда – не вышли за рамки законопроектов. Поэтому именно архивы губернских центров хранят самые богатые подборки низовых документов по российской истории периода капитализма.

Так архив Томска, ныне – главного города скромной Томской области, оказался владельцем коллекции документов огромной Томской губернии, в которую укладываются нынешние Новосибирская, Кемеровская области, Алтайский край и Республика Горный Алтай. Сопоставимый по богатству материал хранится в г. Тобольске, который нынче не является даже областным центром, а в начале XX  в. служил резиденцией одного из двух западносибирских губернаторов. Особый статус, выходящий за рамки уездного центра, имел Барнаул – столица Алтайского округа, управляемого Кабинетом его императорского величества (Кабинетом ЕИВ). В Государственном архиве Алтайского края отложились дела податных инспекторов, крестьянских начальников и других органов местной власти не только по Барнаульскому, но также по Бийскому и Змеиногорскому уездам, входившим в Алтайский округ. Не всем сибирским столицам повезло. Материалы из бывшего центра Степного края – города Омска – в значительной степени были переданы в Казахстан. Почти весь фонд Омской казённой палаты хранится ныне в Центральном государственном архиве Республики Казахстан.

Экономическая ценность природных запасов оценивается не только по богатству залежей, но и по степени их доступности. Подобно этому, практическая ценность архивной коллекции во многом зависит от степени её доступности для исследователей. Профессиональные историки и подвижники исторического дела А.В. Большакова и А.Г. Караваева, долгие годы руководящие Томским архивом, создали весьма благожелательную для историков атмосферу, позволяющую исследователям работать с высокой производительностью. За счёт этого использование томских материалов оказалось предпочтительным перед использованием материалов многих других, даже крупных, архивов.

Часть 1

Неразрывная цепочка: законы и реформы 1863–1917 годов

Глава 1.

Самая долгая из «Великих реформ»: отмена подушной подати

Начало шестидесятых годов XIX века – время особое. Уже совершён прорыв 19 февраля 1861 года, крепостное право пало. Но публика ещё не знает, что будет дальше. Какие ещё реформы готовит правительство, и готовит ли вообще? Законное обсуждение слишком ограничено, и горячая молодёжь пишет подпольные прокламации. По сути – собственные, альтернативные правительственной, программы реформ. Одна из самых известных – «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон»: именно она даст суду основание изъять из общественной жизни влиятельного публициста и будущего кумира молодёжи Н.Г. Чернышевского.

Эта прокламация удивительна тем, что во многом совпадает с мыслями реформаторов из правительства. «Так вот она какая в исправду-то воля бывает на свете: чтобы народ всему голова был, а всякое начальство миру покорствовало, и чтобы суд был праведный, и ровный всем был бы суд, и бесчинствовать над мужиком никто не смел, и чтобы пачпортов не было и подушного оклада не было, и чтобы рекрутчины не было»[30 - Чернышевский Н.Г. [Барским крестьянам от их доброжелателей поклон…] [Интернет-ресурс свободного доступа. Дата проверки: 01.12.2017  г.] http://www.hist.msu.ru/ ER/Etext/chern.htm. Выверено по изданию: Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация. / Ред. Е.Л. Рудницкая. М.: Археографический центр, 1997.]. И если мечты о «выборном царе» не воплотятся ещё долго, то суд праведный и равный, и отмена рекрутчины – хрестоматийные пункты «Великих реформ».

И насчёт подушной подати автор крамольной листовки шагал вполне в ногу с правительством. Таков был дух эпохи, открывшейся после смерти Николая I. С лёгкой руки Ф.И. Тютчева она получила имя «Оттепель». «Со всех сторон посылались в Петербург проекты железных дорог, записки о разных финансовых реформах и улучшениях, о судебных преобразованиях, освобождении крестьян» – так описывал новую атмосферу будущий активный реформатор князь Д.А. Оболенский[31 - Джаншиев Г.А. Эпоха Великих реформ. 10-е изд. Спб: Типо-лит. Б.М. Вольфа, 1907. 855 с.].

Подушная подать в ряду пережитков крепостной эпохи

Разработка податной реформы началась раньше большинства других. К моменту написания «Барским крестьянам…» уже полтора года (с июля 1859  г.) при Министерстве финансов действовала Комиссия для пересмотра системы податей и сборов. За два десятилетия работы Податная комиссия издала десятки томов, посвящённых состоянию различных отраслей налогообложения в России и зарубежному опыту. В одной из первых своих публикаций комиссия указывала, что коренного улучшения податной системы нельзя достигнуть «без совершенной отмены подушной системы». Это мнение было всеобщим[32 - Василенко Н. Подушная подать в России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. [Интернет-ресурс свободного доступа. Дата проверки: 01.12.2017  г.] https://ru.wikisource.org/ wiki/ЭСБЕ/Подушная_подать_в_России].

Подушная подать выступала не только сословным клеймом «податных сословий». Это был ещё и ограничитель доходов бюджета. Канули в прошлое Петровские времена, когда подушная подать давала треть всех доходов казны. Теперь она не дотягивала и до 15  %, и перспективы повышения были сомнительны. Недоимки к середине XIX  в. стали постоянным спутником подушной системы: значит, для многих налоги чрезмерны. Было ясно, что есть много тех, кто мог бы платить больше, но чтобы их отделить, надо научиться отличать богатых от бедных – и значит, уйти от подушного принципа[33 - Кошелев А.И. О подушных податях. / Отдельный оттиск из ж-ла «Беседа», кн. I. М., 1871. 21 с.].

Что взамен? Первые проекты податной комиссии были готовы уже в 1862  г.: проекты подворной подати с крестьян, поземельного налога с крестьян и помещиков, налога на строения в уездах. Проектам этим «не был дан ход» под тем предлогом, что надо сначала выяснить «экономические последствия крестьянского дела и финансовые результаты [новой] питейной системы»[34 - Алексеенко М.М. Действующее законодательство о прямых налогах. СПб, 1879. С. 43.]. В 1867  г. начался очередной приступ к податной реформе, и в 1869  г. вновь созданная специальная комиссия представила вновь разработанные проекты. На сей раз предлагалось заменить подушную подать только двумя налогами – подворным и поземельным, причём поземельный должен был лечь только на крестьян, а не «благородных» землевладельцев. Таким образом, по существу речь шла о сохранении обложения крестьян под новым названием[35 - Там же. С. 44–49.]. Проект этой реформы был в 1870  г. разослан по земствам для обсуждения и получил резкую критику. Но и земцы со своей стороны не предложили какого-либо решения, явно более выигрышного.

Крупный помещик, хваткий хозяин и знаменитый общественный деятель А.И. Кошелев, наблюдавший происходящее изнутри, так описывал земское обсуждение в Рязани: «В признании правительственного проекта неудовлетворительным все согласились скоро и без больших споров; но первый поставленный на очередь вопрос, следует ли податную обязанность распространять на все сословия, вызвал жаркие и почти нескончаемые прения». В подготовительной комиссии всё же взяли верх сторонники демократического подхода, однако в общем собрании губернского земства «крепостники действовали очень дружно и всячески противились распространению податных обязанностей на привилегированные сословия»[36 - Записки Александра Ивановича Кошелева (1812–1883 годы). [Интернет-ресурс свободного доступа. Дата проверки: 01.12.2017  г.] http://az.lib.ru/k/koshelew_a_i/ text_1884_zapiski_kosheleva.shtml]. Обсуждение окончилось ничем.

Дело было, конечно, не только и не столько в «сопротивлении крепостников»: этого хватало и в крестьянской реформе, которая, тем не менее, благополучно состоялась. Но вопросы общественно-политические всегда кажутся проще, чем экономические. Что делать с крестьянской свободой и помещичьей землёй – на этот вопрос у царя был свой ответ, хотя бы примерный. В области же финансов без специалистов было не обойтись, а специалисты не могли дать уверенного рецепта, как создать новый источник дохода «на пустом месте».

Правда, уже в первых обсуждениях высказывалась мысль о подоходном налоге. Именно такой проект был в 1862  г. предложен молодым министром финансов М.Х. Рейтерном. Представитель плеяды «Константиновских орлов», по поручению младшего брата царя три года проведший в Европе и США для изучения устройства местных финансов, он был твёрдым реформатором. Предложенный им проект предполагал введение умеренного (не более 5  %) налога на богатых (исключая крестьян и мещан) на условиях добровольного заявления дохода. В числе плательщиков должны были оказаться не только купцы, но и помещики.

Податная комиссия, куда поступил проект, действовала «в лучших традициях» старой николаевской гвардии. Поклявшись в приверженности к самой идее подоходного налога, Комиссия, однако же, решительно признала введение такого налога в России «крайне несвоевременным». Проект Рейтерна был разгромлен на том основании, что цифра ожидаемого дохода (4,8  млн руб.) обоснована неубедительно, а главное, страна вступила в эпоху коренных экономических потрясений. В такое время, – говорится в ответной записке, – «решительно никто, начиная от крестьянина и поденщика и до самого могущественного столичного капиталиста и государственного сановника, не может сколько-нибудь приблизительно определить, каков его чистый годовой доход»[37 - Труды Комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов. Т. XVI: Веселовский М. П. О подоходном налоге. СПб, 1869. С. 120–121.]. Высказанные здесь же сетования на освобождение крестьян, отмену барщины и изменение в быте «главного нашего потребителя» – помещичьего класса, объясняют читателю состав комиссии, предопределивший «смертный приговор» проекту 1862 года.

Заодно «для справки» Комиссия напомнила опыт 1812  г. Отчаянно нуждаясь в деньгах, правительство (ещё при М.М. Сперанском) установило подоходный налог с помещичьих доходов – но так, чтобы не испортить отношений с привилегированным сословием. В законе было записано, что правильность дворянских показаний о сумме дохода «утверждается на доброй вере и чести. Никакие доносы на утайку доходов или неправильное их показание не приемлются»[38 - ПСЗ. Т. XXXII. СПб, 1830. № 24992. Манифест о преобразовании комиссии погашения долгов. С. 184, 191–192.]. В итоге сумма сбора оказалась столь малой, а главное, уклонение от налога – столь массовым, что налог в 1819  г. пришлось отменить.

Для окончательного разгрома подоходных чаяний министра финансов Комиссия командировала за границу «для ближайшего ознакомления с подоходным налогом» М.П. Веселовского[39 - Вербицкий А.И. Основные формы подоходного обложения в их историческом развитии и система законодательства о подоходном налоге в России. Иркутск, 1916. С. 14–18.]. Его описания и размышления изданы были изданы в 1869  г. в качестве 16-го тома трудов Комиссии. Подробнейше описав устройство подоходных налогов на Западе и тщательно пересказав историю обсуждения подоходного проекта в России, автор в основном согласился с отзывом Податной комиссии на проект М.Х. Рейтерна и пришёл к заключению, что введение подоходного налога в России «при настоящих обстоятельствах» «сопровождалось бы неисчилимыми затруднениями»[40 - Труды Комиссии, высочайше учрежденной для пересмотра системы податей и сборов. Т. XVI: Веселовский М. П. О подоходном налоге. СПб, 1869. С. 196.].

Итак, оставалось выжидать, осторожничать и реформировать те налоги, которые не затрагивали интересов «благородного дворянства». И первый день 1863 года принёс сразу два податных новшества, достойных занимать место в плеяде «Великих реформ».

Налоговые законы 1863 года: «отрицательная часть» податной реформы

Ключевая черта «Великих реформ» – их «двойное назначение». Хорошо известно назначение политическое: отмена несправедливых межсословных перегородок, освобождение страны. Меньше бросается в глаза прагматическая составляющая – но она есть в каждой реформе. Будь то проблема подготовки грамотных профессорских кадров как основание для университетской реформы или задача избежать судьбы французов под Седаном как толчок к отмене рекрутчины.

Налоговые реформы 1863  г. не стали исключением. Начнём с более яркой стороны дела. Обе эти реформы ликвидировали важные бастионы неполноправия низших сословий. В один день торгующие крестьяне были уравнены в правах с купцами и уничтожена подушная подать с мещан[41 - ПСЗ-2. Т. XXXVIII. № 39118. С. 3–15. Положение о пошлинах за право торговли и других промыслов; ПСЗ-2. Т. XXXVIII. № 39119. С. 15–19. Правила о взимании в 1863 году налога с недвижимых имуществ в городах, посадах и местечках.].

Отмена мещанской «подушины» выглядит понятной без долгих слов, требуется лишь одно уточнение. Через 19 лет после её отмены, в законе 18 мая 1882  г., мы вновь видим указание императора прекратить взимание «подушного, в пользу казны, сбора с мещан». Противоречия нет: речь идёт о сборе, появившемся после указа 10 декабря 1874  г. «о прекращении отдельного существования государственного земского сбора и о присоединении его, с 1875 года, к общим государственным доходам»[42 - ПСЗ-3. Т. XLIX. Отделение 2-е. № 54144. С. 415–417.]. В состав государственного земского сбора входил (по старой, дореформенной традиции) подушный сбор с мещан; он-то и стал в 1875  г. самостоятельным «государственным доходом», его и отменял указ 1882  г. Но даже в этом, самостоятельном, качестве, он не случайно именовался лишь сбором, а не податью. Речь шла не об откате реформы, а о мелкой технической подробности, побочном продукте эволюции земских налогов. Подушная подать для мещан в 1863  г. была отменена навсегда. Такова формула реформы, точная и простая одновременно.

Суть реформы обложения торговли и промышленности требует более подробного пояснения. Хорошо известно, что Жалованная грамота 1785  г. провозглашала купеческую монополию на торговлю. При этом сословие было открыто для всех, заявивших капитал установленного размера (с которого и платился налог). Казалось бы, если крестьянин ведёт торговлю, то «выбирает» (покупает) патент (без которого торговать всё равно не разрешат) и становится купцом – откуда же может взяться различие между торгующими крестьянами и купцами?

Дело в том, что применение по-немецки чётко задуманной схемы выявило две проблемы. Прежде всего, размер мелкой торговли не позволял разносчикам и мелким лавочникам выбирать даже самые дешёвые купеческие патенты. Свою долю жизненного сумбура вносило крепостное право. Помещикам было выгодно разрешать своим крестьянам торговлю: с богатых можно больше взять оброка. Но разрешить им взять купеческий патент значило утратить своё право владеть ими: купечество – сословие не просто свободное, а даже привилегированное.

Постепенное осознание этих проблем законодателем вылилось в ряд изменений и поправок. Подведение итога частным изменениям стало в 1824  г. первым «геркулесовым подвигом» знаменитого министра финансов Е.Ф. Канкрина. Система 1824  г.[43 - ПСЗ. Т. XXIX. № 30115. С. 588–612. Дополнительное постановление об устройстве гильдий и об устройстве прочих состояний.], просуществовавшая четыре десятилетия, опиралась на две «лесенки» торговых свидетельств: одна – для купцов и горожан, другая – для крестьян. При этом устанавливалось, что крестьянское «свидетельство 1-го рода» «даёт право торговли купца 1-й гильдии» («без личных преимуществ»), но стоит 2600  руб. против 2200  руб. купеческих. Цены свидетельств 2-й ступени составляли, соответственно, 1100 и 880  руб., третьей – 400 и 220  руб.; крестьянские свидетельства 4-го разряда превосходили по цене свидетельства на мещанский торг. Таким образом, то ли купцы, торгующие мещане и посадские получали своеобразную податную льготу, то ли, скорее, торгующие крестьяне – дополнительное обременение, лишнее напоминание об их униженном положении.