скачать книгу бесплатно
Рассказы геолога. Археологические бредни. Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии
Алексей Аркадьевич Каздым
Автобиографические рассказы, повести и эссе автора. Воспоминания о работе в геологии и археологии, о встречах с разными людьми.
Рассказы геолога. Археологические бредни
Рассказы и эссе. Воспоминания автора о работе в геологии и археологии
Алексей Аркадьевич Каздым
© Алексей Аркадьевич Каздым, 2017
ISBN 978-5-4485-2772-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Автор почти 15 лет проработал в геологических экспедициях и почти 10 лет в экспедициях с почвоведами и археологами
Автор предупреждает, что все события в его рассказах основаны на реальных событиях, и всё что описано – где-то, когда-то и с кем-то произошло.
Автор предупреждает, что все его рассказы частично автобиографичны, но читателю не следует думать, что то, о чем написано, произошло именно с автором. Одни истории автор слышал, свидетелем и участником других событий был сам.
В рассказах описаны реальные события, реальные пейзажи и реальные люди. Естественно, как и в любых литературных произведениях, есть место вымыслу, а некоторые герои приукрашены, кто-то в лучшую, а кто-то, к сожалению, и в худшую сторону.
Автор отнюдь не претендует на высокохудожественность своих рассказов, и понимает, что всегда есть место для критики и критиков, а критики для того и существуют, чтобы критиковать.
Автор не является профессиональным литератором, нигде и никогда не учился писать художественные произведения. И вообще учился плохо…
События, описанные автором, происходили в период с конца 70-х по начало 90-х годов ХХ века. Но автор слышал рассказы людей, начинавших работу в геологии в начале-середине 50-х годов ХХ века, и ещё заставших времена Дальстроя, плана, бичей-уголовников, сплавы по бурным неведомым рекам, караваны лошадей, оленей или ишаков, и сложнейшие, тяжелейшие пешие маршруты по тайге, степям и горам.
Досужий читатель, и уж тем более критик, может сказать, что автор «романтизировал» героев, но это не совсем так. «Романтика» дальних пеших маршрутов, лошадей и оленей, тяжелейших условий заброски и работы на далёких, оторванных от всего мира участках, да и многое другое, в общем-то, закончилась в семидесятых годах ХХ века, и уже в конце семидесятых – начале восьмидесятых началась обычная рутинная работа – отбор проб, рисование карт, оконтуривание месторождений, описание керна и прочее.
В тех краях, где раньше было «зеленое море тайги» или бескрайние и безводные степи, выросли посёлки и даже города, рудники, комбинаты, карьеры и шахты, и куда раньше приходилось добираться неделю, а то и две, теперь можно добраться за час-другой.
На смену собачьим упряжкам, оленям и лошадям пришли УАЗы, ГАЗы, «Уралы» и МАЗы, вездеходы, самолёты и вертолёты, и в маршруты уже обычно не ходили, а ездили или летали.
К сожалению, та «геология», которую ещё застал автор, фактически закончилась в 1991 году после развала СССР, немного теплилась до 1993 года, и окончательно развалилась в конце 90-х. На смену профессиональным геологам—полевикам, ученым-геологам, геологам—производственникам пришли некомпетентные управленцы, жадные «менеджеры от геологии», и всё, что можно было продать, было продано за бесценок, разгромлены геологические институты, многочисленные геологические управления и экспедиции на местах; брошены и разрушены геологические базы и посёлки, сдано в металлолом оборудование, буровые станки и техника, выброшены миллионы шлифов, проданы за границу уникальные образцы, а секретная документация, карты и отчеты исчезли «неизвестно куда».
Впрочем, об этом можно и не говорить, ведь тем, кто работал и работает до сих пор (что удивительно!) в геологии, и так всё это хорошо известно, и главное (к сожалению!) – это продолжается и сейчас.
Нет, будем справедливы, автор ещё застал и сводящие с ума тучи гнуса в тайге, безжалостное солнце и пыльные бури казахских степей, раскалённые пески пустынь Туркмении и Узбекистана, непрекращающиеся дожди Приполярного Урала, снег в июле на Четласском Камне, комариные болота Западной Сибири, мокрые палатки, неподъемные рюкзаки с пробами и образцами, тяжёлые пешие маршруты и многодневное ожидание вертолета.
Поэтому автор, принадлежа к «полевому братству» и проработав почти 25 лет «в поле», считает, что имеет право описывать события так, как они происходили, или так, как они могли бы произойти. И каждый читатель узнает в героях рассказов своих друзей, знакомых, а может даже и себя самого!
В добрый путь!
Для несведущего читателя, незнакомого с «романтикой дальних странствий», и наблюдающего мир по «телеящику», из окон квартиры, отеля или с пляжного лежака, автор решил составить небольшой толковый словарь, хотя автор, и не уверен, что эта книга попадёт в руки именно такого читателя.
Краткий толковый словарь терминов
Вертолёт (он же «вертак» и «борт») — некий летающий «транспорт», то, что геолог (см. геолог) всегда ждет неделями.
Геолог – человек не от мира сего, который ходит с рюкзаком (см. рюкзак) и с молотком (см. молоток) по тайге (см. тайга) и чего-то ищет, а чего не видно. «Первый певец геологии» Олег Куваев (см. Куваев О.) писал, что геолог – это «помесь вьючного животного с человеком». Такого рода мутанты вымерли к концу 70-х годов ХХ века.
Гнус – то, что всегда кусает геолога (см. геолог) в поле (см. поле) и маршруте (см. маршрут)
ГРЭ – геологоразведочная экспедиция – место работы геолога (см. геолог)
Девушка – та, кто ждет геолога (см. геолог) из маршрута (см. маршрут) или поля (см. поле). Или уже не ждет…
Дом – место, где геолога (см. геолог) ждет девушка (см. девушка). Или уже не ждет…
Золото – то, что по мнению рядового обывателя, ищет геолог (см. геолог).
Колыма – река, где геологи (см. геолог) ищут золото (см. золото)
Куваев, Олег – писатель и геолог (см. геолог), первый написал про геологов (см. геолог); певец, он же акын геологии, воспел золото (см. золото) Колымы (см. Колыма).
Маршрут – многодневная пешая прогулка геолога (см. геолог) с молотком (см. молоток) и рюкзаком (см. рюкзак) по тайге (см. тайга).
Медведь – животное, постоянно сопровождающее геолога (см. геолог) и часто служащее источником пищи для него. И наоборот…
Молоток – некий инструмент, необходимый для отбивания образцов (см. образец), пальцев и для фотографирования на фоне скал и девушек (см. девушка).
Тайга – густой, темный и непроходимый лес, где ходят геологи (см. геолог) и медведи (см. медведь).
Тушёнка – еда.
Образец – невзрачный кусочек камня, очень ценимый геологом (см. геолог), отбиваемый молотком (см. молоток) и тщательно спрятанный в рюкзак (см. рюкзак). Обычно выбрасывается по приезду домой (см. дом).
Палатка – брезентовый переносной дом (см. дом), где живут геологи (см. геолог). Палатка обычная дырявая, сырая и в ней не ждут писем.
Поле, полевой сезон – время работы геолога (см. геолог). Длится обычно с весны по осень. Но как писал Олег Куваев (см. Куваев О.), поле заканчивается тогда, когда из него возвращаются домой (см. дом), поэтому для некоторых геологов (см. геолог) поле длится почти круглый год или почти всю жизнь.
Погода – то, чего никогда нет.
Рюкзак – некий объемный и тяжелый предмет в виде мешка, привешенный к геологу (см. геолог) сзади. Служит для хранения образцов (см. образец), спирта (см. спирт) и тушёнки (см. тушёнка).
Спальный мешок – то, в чем спит геолог (см. геолог).
Спирт – то, что пьёт геолог (см. геолог).
Шлих, шлиховое опробование – бессмысленно перебирание камешков в ледяной воде ручьев и речек. Необходимо для получения артроза, артрита и радикулита.
Чукча, якут, эвенк – местный житель, абориген.
Энцефалитка – любая одежда, обычно рваная, одеваемая геологом (см. геолог) через голову. По непроверенным слухам защищает от гнуса (см. гнус).
P. S. Любые совпадения имен, отчеств и даже прозвищ случайны!
Уральские горы
Интересное это дело – читать старые полевые дневники и путевые заметки. За многие годы что-то забывается, стирается из памяти, а открыл дневник в потертой обложке, с потрепанными краями страниц, сразу возникают воспоминания… Раздавленный комар, какой-то стебелек, замазанный глиной лист (явная попытка установить цвет). Записи, сделанные карандашом, иногда почти стерлись, почерк торопливый, не всегда разборчивый…
Мое первое знакомство с Уралом и Уральскими горами – это события 25—летней давности. В 1985 году, я, в очередной раз бросив институт, устроился работать в ИГЕМ, и чтобы поскорее свалить из надоевшей Москвы, в середине мая поехал сопровождающим машины в Северный Казахстан, в Кустанайскую область.
Да этого у меня уже был некоторый опыт полевых работ – работал с геофизиками на Балтийском море, сплавлялся по рекам и озерам Карелии, отработал полевой сезон в Хакасии, а потом, сопровождая машину на базу, проехал всю Южную Сибирь – от Абакана до Кокчетава. Однако Уральских гор никогда не видел, и мне коренному москвичу, типичному горожанину все было внове. Ну, Башкирские степи и Предуралье не произвели нового сильного впечатления, тем более что в 1983 году я насмотрелся на сопки и степи Хакасии и Сибири… А вот когда машина стала карабкаться вверх и вверх по трассе, вот тогда я был поражен в первый раз. Урал просто очаровал, покрытые лесом горы, и рассекающая, пробитая между ними дорога, отвесные многометровые обрывы, а в долинах кажущиеся игрушечными домики город и поселков. Особенно запомнился перевал около Сима… Груженный под завязку экспедиционным барахлом, с двумя полными двухсотлитровыми бочками и кучей канистр бензина (про запас!), ГАЗ-52, натужно ревя и перегреваясь, на второй передаче вползал на перевал. Шофер тихо матерился и нервно курил, проклиная горы, перевалы и все экспедиции вместе взятые… Правда, настроение его резко улучшилось, когда перевал был преодолен и вниз можно было ехать на холостом ходу.
Второе впечатление – это географическая граница Европы и Азии. Ну как же, можно одной ногой стоять в Европе, а другой в Азии. Так сказать, в раскоряку.
Сама граница правда, не оставила должного впечатления, так оказалась всего-навсего довольно ржавым простреленным щитом, на котором было начертано на одной стороне «Европа», а на другой «Азия». Но фотография осталась, как же на память—то и не сфотографироваться. Долго после этого в Москве хвастался…
Дальше была трасса через хребет, далекие озера, тайга на склонах, Челябинск, Троицк, Кустанай…
Второй раз я уже поехал на Урал в поле, в августе 1986 году, правда, через Северный Казахстан и отработав месяц на Тиманском Кряже, в Коми. Прилетел в Кустанай, оттуда под Лисаковск, а потом с отрядом на машине в Екатеринбург (тогда еще Свердловск). В дневнике написано «…Новоильиновка – Рудный – Комсомолец – Троицк – Южноуральск – ночевка не доезжая км 25 от Челябинска… Весь день моросит дождь, холодно… Потом Верхний Уфалей – Сысерть – Свердловск…».
Далее события развивались не по плану, так как бензина было в обрез (начало перестройки!), и, оставив машину в Свердловске под охраной шофера и поварихи, и я со своим начальником поехал на поезде в Североуральск. Яркое впечатление от ночной поездки – огни слева, на склонах Уральского хребта и полная темнота справа, на Западно-Сибирской низменности. От Североуральска в Волчанск из Волчанска в Карпинск, из Карпинска в поселок Веселовка. Работали в основном на кернохранилище, работа скучная, рутинная – ящик вынул, керн описал, все записал, ящик поставил на место, и так весь день… Моросил дождь, сыро, холодно. Потом поехали в Ивдель, там машиной от ГРП в Полуночное, карьер, работа на кернохранилище, а через недельку с помощью местных геологов машиной обратно уже через Краснотурьинск в Серов, и поездом в Свердловск. Такие поездки, конечно впечатляют, каждый день новые места, но и устаешь от впечатлений, не успеваешь присмотреться, а уже на новое место… И снова дорога, уральская тайга, горы, перевалы…. Удалось все-таки по Уральским горам поездить – от Южно-Уральска до Ивдели, по всему хребту почти!
От Свердловска уже на машине через Касли, Кыштым, Аргаяш и через Челябинск поехали в район Бакала, в поселок Рудничный на сидеритовые руды. Лагерь разбили в леске, километрах в трех от поселка…
Впечатление третье – раннее утро, синие горы в дымке и клубящийся туман в долине… Вот это я запомнил навсегда… Слайды, к сожалению, давно потеряны, негативы тоже, а фотографий найти так и не удалось, но хоть в памяти что-то осталось… Погода особо не баловала, чаще всего моросящий дождик, сыро, холодно, и постоянные утренние туманы… Помнится, именно там впервые в жизни воспользовался гужевым транспортом – после работы какой-то местный мужичок подбросил на телеге по дороге к лагерю…
Потом поехали в Магнитогорск (это уже начало сентября), озеро Банное (по преданию в нём Стенька Разин купал свою рать), Чебачье, Соленое… Помню по ночам, с фонариком, раков ловили… Был уже сентябрь, и леса стали вспыхивать (как это не тривиально звучит) разными красками – желтая береза, красная осина, темно-зеленые ели… Погода великолепная, яркое солнце, настоящее «бабье лето»…
Потом работал в Магадане, в Казахстане, в Средней Азии, на Памире, в Европейской части России, и как-то до Урала добраться не получалось.
Но, начиная с 2001 года, стал сотрудничать с Музеем-заповедником «Аркаим», и, по крайне мере, на Южном Урале, стал бывать каждый год. В том же 2001 году впервые поехал на Урал зимой, в Миасс, на семинар «Минералогия техногенеза-2001», посмотрел на заснеженный Ильмень-Тау.
А в 2003 году забрался и на сам Ильмень-Тау, на смотровую вышку, и это было здорово. Как на ладони – бескрайняя тайга (с вырубками и гарями, однако), далекие поселки…
И еще одно воспоминание, – когда в 1985 году подъезжали к Троицку, не доезжая немного, был террикон, я его хорошо запомнил, он издалека был виден, я уж и не помню, что там добывали, и ночевали мы в леске, метрах в 300 от дороги. А в 2003 году с Аркаима ехали через Троицк в Челябинск той же дорогой, и я узнал, увидел тот же террикон, правда уже заросший зеленой травой… Узнал и лесок в стороне, и ту грунтовку через поле (а может и не она, показалась…). Такое ощущение, что встретил старого, хорошего знакомого, с которым не виделся много лет…
Сопки Южного Урала, уральские и зауральские степи, степи, которые я безумно люблю (10 сезонов отработал в степях и пустынях), чистые степные речушки с кувшинками и кубышками, ветер на сопках, раздолье, тихие березовые колки… А главное простор, и пусть жара, марево над сопками и долинами, желтая, выгоревшая на беспощадном солнце степь, но запах, запах пыли и полыни, курганы, с неизменными сурками-сторожами на вершине, ветер, несущий какие-то странные воспоминая, возникающие из глубин подсознания… Вот-вот покажется всадник с изогнутым луком, или промчится конница, тревожа степь…..А в сумерках, когда солнце уже скрылось за сопку и степь освещают красноватые, подсвеченные заходящим солнцем облака, в полумраке видятся молчаливые темные фигуры на лошадях, моментально появляющиеся и так же моментально исчезающие… А ночью черное звездное небо, а в августе еще и метеоритный поток, вспыхивающие в черном небе сгорающие метеоры…
Вот такие воспоминания… Пишите, друзья, ведите путевые заметки, отмечайте на картах те города, поселки, реки и горы, на которых были. Через много лет вспомнится что-то хорошее (плохое забывается), посмотрите на потрепанную карту со стершиеся значками, и вновь увидите палатки, горы, тайгу, услышите звон вездесущих комаров, вспомните километры дорог и троп… И как-то плечи снова заболят от тяжести рюкзака и ноги загудят при воспоминании о маршрутах, а старые фотографии (к сожалению не все сохранились, и негативов не осталось), еще больше освежат воспоминания. И пусть пройдет много лет, первые впечатления о посещении Уральских гор, тайги и степей, да и любых гор и степей, рек и озер, городов и поселков, тайги и пустыни останутся в памяти навсегда…
К О Л Е Я
Он проснулся от дождя… Точнее не проснулся, а выпал из некого небытия, в котором провел холодную и светлую ночь…
Над серой тундрой стлался туман, не было видно ни реки, ни сопок, ни и так почти всегда низкого и серого неба… Оно редко бывало голубым, только когда дул сильный и холодный северо-восточный ветер, продирающий через засаленную и рваную штормовку и такой же свитер, если не до костей, до уж до мяса точно…
И он понял, что это был не дождь, а просто тяжёлый, холодный и липкий, мокрый туман… Пытаясь согреться, стал махать руками, но силы быстро оставили, и в он изнеможении опустился на влажную траву. Оставалось ждать, пока туман хоть немного рассеется, разводить костер в такую сырость тяжело, да и бессмысленно, готовить всё равно нечего, а спичек осталось всего несколько штук, была ещё правда зажигалка, но она, как это всегда бывает, работала через раз…
Вообщем-то удивительно, что он еще жив, уже прошло более двух недель… И две недели он почти ничего не ел…
Что ж, организм человека может выдержать много, человек может голодать 40 дней, а то и больше, но это если не тратить энергию… А он энергию тратил – путь по тундре, по кочкам и речкам, по болотам – не самый удачный способ экономить калории.
И странно, с одной стороны – были тупые мысли и некая даже легкость духа, мол, всё равно, что со мной будет. А с другой стороны – некая «жажда жизни», почти по Джеку Лондону, когда сопротивляешься из последних сил. Ладно, мистера Джека оставим в покое, он не был в такой ситуации, все его рассказы написаны по словам очевидцев. А вот кто был…
Он вспомнил случай, рассказанный кем-то из стариков…
В 1958 году на реке Оленёк потерялся рабочий одной из партий. Бригаду рабочих крупной геологоразведочной партии, где был и этот бедолага, послали на заготовку леса. Вечером, нагрузив дровами тракторные сани, бригадир велел сидеть ему до утра и охранять оставленный лес, правда, не сказал от кого. Но так тогда полагалась, сторож должен был быть. Оставили ему ружье с двумя патронами, чай, банку тушенки, хлеб. Он поел, попил чаю, покурил, но через несколько часов заскучал, и решил вернуться на базу. Но дороги он не знал, и пошел по колее от трактора. Только через несколько часов он сообразил, что колея-то эта не та, колея-то старая… Искали его месяц, был составлен акт о гибели, всем начальниками объявили выговор. А он не плутал на одном месте, а упрямо шел на север, ушел далеко, где его искать-то и не предполагали, искали его немного южнее, а он и сам удивлялся, что лес кончился, а началась тундра. Ему попадались следы людей – брошенные стоянки, но ничего съестного там не было, одни пустые консервные банки, один раз нашел пачку соли, но солить было нечего, другой раз убил куропатку, а чуть позже и поморника (а поморник – это кости, сухожилия и весьма малое количество жесткого как резина, мяса), больше патронов не было. А потом из последних сил выкопал нору в песчаном откосе и лег умирать… Но удивительно, как ему повезло, по речке, абсолютно случайно, проходил геолог с рабочим и они наткнулись, фактически наступили на его ружье, а потом нашли и забившийся в нору скелет в лохмотьях. Есть он первые дни не мог, его кормили с ложечки разведенным сгущенным молоком, но потом он выл, плакал и постоянно требовал еды…
Вот так я скоро, вырою нору и лягу умирать… Короткое северное лето шло к своей второй половине, и если пойдет снег – это всё, хана, амба, вообщем полный кирдык… Надо вставать, надо идти, но постоянно мокрые ноги, стертые до крови… Хоть сапоги не разваливаются, потому что резиновые, но и им недолго осталось…
А как он вообще потерялся… Глупость… Мальчишество…
Ну, пошел, точнее, убежал как мальчишка, без спросу в маршрут, нарушив все мыслимые и немыслимые правила и инструкции по техники безопасности, рюкзак и молоток утопил успешно уже на второй день, когда еще что-то соображал. И «вышел за карту», как говорят. И знал, понимал, что ищут его, надо было бы на месте сидеть, а он самонадеянно решил сам найти дорогу… А сейчас и искать его бесполезно, вертолет в таком тумане не взлетит, да и где его разглядеть, на тысячах километров речных проток, озер, тундры и туманных скалистых сопок, одного, грязного, обросшего, худого, еле передвигающего ноги геолога. Да и хватились, что он ушел, только к вечеру, думали, что спит… И ведь сам во всём виноват, поругался с начальником отряда, обложил радиста, вообщем всем досталось… И ушел, якобы спать, в свою, в отдалении стоящую палатку…
А потом вышел потихоньку и пошел, куда хотел идти, туда, где видел это обнажение, о котором рассказывал, и был поднят на смех всем отрядом… «…Студент – твое дело – образцы носить и заворачивать, а уж геологией мы сами займемся…». Какой он студент – уже второй год как техник—геолог. Понятно, что рядом с этими зубрами, прошедшими пешком половину Сибири, Чукотку и Камчатку, всю тундру и горы Полярного Урала, особенно рядом с начальником отряда, весьма уважаемым человеком, лучшим геологом Управления, доктором наук, ростом под два метра, и объемов невероятных, с бородой как у Карла Маркса, он казался щупленьким подростком… Да и познания его в области наук геологических оставляли желать лучшего, и иногда, точнее почти каждый вечер, ему устраивали такие безжалостные экзамены, такой мозговой штурм, что голова шла кругом… И он понимал, что его знаний настолько мало, что вообще чудо, что сюда попал, в одну из самых лучших и интересных партий Управления.
«Ну-ка, покажи на карте, где обнажение видел…» – начальник расстелил топоснову на столе. При всеобщем молчании он долго ползал пальцем по карте, и, в конце концов, вытянул из себя фразу, что не помнит, но если ему дать вездеход, он найдет по памяти… «…Карту надо уметь читать, студент, а вездеход не наездится, если каждый шкет будет из себя Обручева строить…», процедил сквозь чубук трубки и облако пахучего табачного дыма радист, бывший, по слухам, нач. связи на АПЛ, зимовавший в Антарктиде, всегда гладко выбритый и пахнущий одеколоном пижон, в наглаженной рубашке и с массивной золотой визиткой на пальце.
Вообщем разговоров и «учёбы» хватило на полвечера…
Он только потом понял, что был это не снобизм, не желание корифеев выделится, а его так учили, натаскивали, как гончую собаку… «…Геолога, студент, как и волка – ноги кормят…», повторял каждое утро радист. «…Ноги ногами, а про и молоток не забывай…», острил зам. начальника партии, по внешнему виду почти полная противоположность начальнику, длинный и тощий, похожий на лысого и плохо выбритого Дуремара. Остальные геологи участия в «разборках полета» обычно не принимали, с усмешкой глядя, как он барахтался в терминах или пытался что-то вспомнить из стратиграфии этого района… Они сами прошли эту школу, и, несмотря на молодой возраст, были весьма уважаемыми специалистами… Лишь водитель вездехода Лёша, по прозвищу «Горелый», лохматый, молчаливый, со шрамами от ожогов на лице, с ног до головы перемазанный соляркой и смазкой, хмыкал, услышав какой-нибудь заковыристый геологический термин.
Прошёл это неказистый с виду мужичок «огонь, воду и медные трубы»… Водил танк в Афганистане, горел, попал в плен, умудрился бежать в ту же ночь …угнав БТР, был награждён и комиссован подчистую, отсидел (за то, что раскидал «экипаж машины боевой» – милицейского «козла», «попутно» сломав одному из «членов экипажа» челюсть – вступился, когда «бравые» сотрудники МВД хотели затащить в «козла» какую-то девицу), работал механиком сухогруза на Енисее от Красноярска до Дудинки, гонял большегрузы по всей стране, тянул трассу газопровода, а потом, как здесь говорят, «ушел в тундру», пристроился в Управление, и уже пять лет был бессменным вездеходчиком отряда. Работать мог сутками, механик был от Бога, технику знал до винтика, мог из любой кучи металлолома воссоздать всё что угодно – от велосипеда до вертолёта. «В голове у него компас» – уважительно говорили геологи, он умудрялся держать чёткое направление без карты, несмотря на все протоки Реки и чудачества тундры. Мечтал было поехать в Антарктиду, но как радист за него не хлопотал – врачи не пустили… Да и Первый отдел конечно… В конце концов обосновался в Поселке, и кажется, не жалеет ни о чём – зимой промышлял немного охотой или возился с утра до вечера с техникой в ангаре на окраине, летом возил партию по участкам да ловил рыбу.
Вот это люди, а я что – школа, институт, да практика на Урале…. Он споткнулся и мысли исчезли… Он увидел колею… Колею, с примятой тундровой травой, колею явно свежую, и кажется пахнущую до сих пор соляркой… Но присмотревшись он понял, его опыта следопыта явно не хватает для определения, куда эта колея ещё приведёт… Вроде прошел вездеход или трактор, а вот потом более свежий след колес – скорее всего ГАЗ-66… А куда идет, и куда выведет, и выйдет ли на «тракт», так называли здесь колею, по которой раз сутки или реже мог проехать вездеход на буровую или стойбище… А вот ГАЗ – это уже признак посёлка или буровой… Ура, спасен, надо идти…
Он с трудом встал на колени, попил воды из лужи, живот резко свело голодной болью… Несколько ягод морошки заглушили боль… Это фикция, и он знал, что через несколько часов, можно опять впасть в полузабытье…
И как он вообще умудрился заблудиться? Стал обходить протоку, чтобы не идти почти по пояс в холодной воде, но брода не нашел, полез наобум, течением сбило с ног, пока выбирался, пока сушился, прошло время, решил идти обратно и понял, что не помнит куда идти, не узнает местности в спустившемся тумане… Горный компас, висевший по-пижонски, на шнурке на шее, при его падении в воду так шваркнуло о камни, что стекло разбило и стрелку унесло. Он его выбросил, несколько дней назад, как бесполезную и тяжелую для него игрушку…
А на следующий день, вновь пытаясь переправится, был сбит с ног, течение потащило его, рюкзак пришлось бросить, молоток тоже, и когда он вылез, мокрый и дрожащий, на каменистый берег, то понял, что заблудился окончательно.
Оставалось одно – прикинуть направление и идти, лучше на север, в сторону Океана, там проще найти стойбище, но Река разливалась на сотни протоков и озерков, пройти через которые было невозможно, приходилось взбираться на сопки и корректировать путь. Это отнимало последние силы… И он шёл уже просто так, так как ещё мог идти…
Мысли опять закрутились о еде, а что можно найти из съедобного, здесь, сейчас, в тундре? Без ружья, без снасти… Немного ягод, все птенцы уже встали на крыло, и гнезда брошены, один раз он подбил камнем молодого куличка, и съел фактически живьем, но мяса, мяса, там было слишком мало… И это практически всё, за две недели-то. Ягоды не в счёт, они только растравляли аппетит, а рыбу ему поймать так и не удалось, да и чем ловить, ни блесны, ни крючка, ни лески, руками-то не поймаешь… Хотя рыбы в тех местах полно, голодный хариус иногда брал просто на пустой крючок… Потратив полдня на попытку поймать хоть кого-то, вымокнув с головы до ног, он впал в тихое отчаяние…
Им было проще, у них хоть собаки были, вспоминал он про первооткрывателей Севера и Антарктиды, ружья… А что у него, складной нож и пять спичек… Пять спичек…
А вот у Фёдора Хилкова и того не было… Да был такой случай, давно, мало кто о нем знает, прочитал как-то в книге «Год на Севере» этнографа XIX века С. Максимова.
В 1860-х годах архангельские поморы («Федор Хилков со товарищи») в количестве шести человек вышли на промысел «зверя морского» во льды близ островов Груманта (Шпицбергена). Сойдя на берег небольшого островка, и переночевав в крохотной избушке, поутру обнаружили, что их коч унесло в море льдами. Ни продуктов, ни оружия у них не почти не было (котелок, нож, топор, ружье, немного пороха и пуль), одежда, что на себе. И прожили они 8 лет…
Остров кишел живностью – олени, лисы, песцы, полярные зайцы, куропатки, заходили белые медведи. В плавнике, прибитым к берегу, были и обломки судов, из которых надергали скоб и гвоздей, перековали их и ружье при помощи топора на наконечники копий. Охотились, мяса ели вдоволь, летом собирали в тундре ягоду, сшили из шкур обувь и одежду. От цинги спасались тем, что пили свежую кровь оленей (лишь один умер от цинги, так и не смог преодолеть отвращение). С острова их спас скандинавский корабль, взяв в качестве оплаты за проезд (ни один русский, кстати, так бы не поступил!!!) «мягкой рухлядью» – шкурами. Оставшиеся в живых пять «робинзонов» были доставлены в Архангельск, где их давно уже похоронили. Сойдя на берег, они поразили встречающих шубами из песца и черно-бурых лис стоимостью (по тем временам) в несколько тысяч рублей.
У них копья были… И кой чёрт занес его в эту тундру… Ведь предлагали место в Управлении Центральных Районов, средняя полоса, тепло, от дома недалеко… Романтика, что ли взыграла… Да и не только романтика, ещё и заработок приличный, и опыт работы… Да и похвалится можно, вот мол, в тундре работал, на самом Полярном Урале. И некий спортивный азарт первооткрывателя… Первооткрыватель… Допервоткрывался… Он почему-то вспомнил «гонку» за Южный полюс, соревнование ученого и романтика Роберта Скотта и жесткого, целеустремленного спортсмена Руала Амундсена.
Руал Амундсен, будучи профессионально подготовленным спортсменом, лыжником и каюром, неоднократно ходивший во льды Антарктики, совершил уникальный марш-бросок, его цель была одна – Южный полюс. Шли на собаках, ели собак, кормили собак собакам. Специальное судно, испытанное во льдах Арктики, и во время плавания к берегам Антарктиды тщательно подгоняли снаряжение, особенно обувь и лыжи.
Роберт Скотт, романтик и ученый, его цель не только полюс, но и научные исследования. Были допущены серьезные ошибки при подготовке, недостаток финансирования, странная надежда на мотосани и пони (которые не оправдали себя), и даже неумение большинства членов экспедиции ходить на лыжах! (В экспедиции Скотта был специальный инструктор по лыжам!). До полюса и обратно шесть человек (вместо пяти, хотя продукты были рассчитаны на пятерых) шли пешком, таща на себе сани, погибнув на обратном пути в нескольких километрах от склада. Гибель связана и с психологическим стрессом, когда экспедиция обнаружила, что Амундсен опередил их на целый месяц. Больше повезло Северной партии экспедиции Р. Скотта под командованием лейтенанта В. Кемпбелла. Шесть человек были вынуждены зазимовать и почти полгода жили в выкопанной ими ледяной пещере, питаясь в основном полусырой тюлениной и пингвинятиной, да и то не досыта. Удивительно, что выжили все, весной в продранной, пропитанной ворванью одежде дошли до базы (правда, самый сильный из них, унтер-офицер Джон Эббот, через несколько месяцев после возвращения в Англию сошел с ума).
Ладно, пока он ещё жив, организм, хотя и ослаблен, но ещё борется… Но сил для борьбы осталось немного… Хорошо хоть не пустыня и не открытое море, пресной воды – полно… «…Вас убило не море, вас убил страх…», вспомнил он слова Алена Бомбара. А я и не боюсь…
Ален Бомбар, врач, в 1953 году попытался доказать, что человек способен долгое время оставаться в море без пищи и воды, он был убежден, что в море убивает не голод и жажда, а в первую очередь страх. А. Бомбар был готов и физически и психологически, но, тем не менее, находился на краю гибели. За время плавания А. Бомбар похудел на 25 килограммов, от постоянного пребывания во влажной среде, от соленой воды и непривычной пищи, на теле появились гнойники, причинявшие сильную боль, малейшие царапины начинали гноиться и долго не заживали. Под ногтями рук и ног также образовались гнойнички, которые он сам вскрывал без анестезии, кожа на ногах стала сходить клочьями, выпадали ногти. 65 дней провел А. Бомбар в Атлантическом океане, совершив путь от Танжера (Марокко) с заходом в порт Лас-Пальмас (Канары) до о. Барбадос на крохотной лодке «Еретик», сумел преодолеть страх, голод и жажду, ел пойманную им рыбу, пил добытый из неё сок, смешанный с морской водой и доказал возможность выживания в открытом море без воды, пищи и специальных рыболовных снастей. И умер в Париже в почтенном возрасте 79 лет!
