скачать книгу бесплатно
Для того чтобы снять юбку и колготки, понадобились все силы, которые остались в ее ослабленном организме. Для того чтобы спустить ноги с кровати, пришлось долго себя уговаривать. А уж для того чтобы дойти до двери, Лене пришлось пообещать себе коробку пирожных из дорогущей кондитерской на Малой Садовой.
Все знают, что заедать неприятности сладким – весьма порочный метод, чреватый неприятными последствиями, так что Лена вообще запретила себе смотреть на пирожные, когда они расстались с Андреем. Но сейчас обещание помогло.
Бросив взгляд на часы, оставшиеся на руке, она не поверила своим глазам. Часы показывали половину пятого, то есть она проспала почти весь день.
В прихожей неприятно пахло – бензином, застарелым дымом и еще чем-то. Лена увидела на полу кучу одежды. Вначале она опознала свою блузку, но в каком виде! Всю мятую, с оторванными пуговицами, да еще и с пятном на боку. Пятно было ржавого цвета, и объяснить тот факт, что Лена не сразу определила, что это, можно было только ее зверским похмельем. Вот именно, так ее организм мстил за выпитое накануне дешевое некачественное вино.
Лена пошевелила ногой мужскую куртку, валявшуюся на полу, и наконец все вспомнила: исчезнувшего водителя, кровь на сиденье и то, что она угнала чужую машину. Испугалась задним числом, но тут же призвала себя к порядку и бросилась в ванную.
«Забыть, – твердила она, стоя под горячими струями душа, – выбросить из головы все, что случилось вчера. Катькин номер в черный список занести. Хватит с меня школьных приятелей!»
Но забыть не получилось, потому что, когда Лена пришла в себя и стала готовиться к рабочей неделе, она хватилась пропуска. Его не было ни в сумке, ни в прихожей на столике. Лена искала везде, наконец приказала себе прекратить бегать по квартире, как мышь от веника, и подумать, куда он мог запропаститься.
Пропуск должен быть дома, поскольку в субботу она его не брала с собой, так что нечего искать в сумке.
Сумка! Сумка же была не та!
И Лена скрылась в стенном шкафу. В той, рабочей сумке пропуска тоже не оказалось. Она отогнала ужасные мысли о той бюрократической тягомотине, которая ей предстоит при восстановлении пропуска, и сосредоточилась на мелочах. Если бы не похмелье, то память работала бы лучше.
Итак, в пятницу шел дождь, а ей нужно было на объект, поэтому она надела джинсы, кроссовки и куртку. Ну да, ту самую, брусничного цвета. Потом заехала в офис, а когда выходила… так, теперь точно вспомнила, что положила пропуск в карман куртки. Еще на молнию застегнула, так что он до сих пор там лежит. Если, конечно, эта зараза Катька куртку не выбросила. С нее станется!
Катьке звонить дико не хотелось, но выхода не было: без пропуска на работу не попадешь, восстанавливать его – ужасная морока, да и куртку жалко – хорошая, новая.
Катька долго не брала трубку, наконец ответила сонным, гнусавым голосом:
– Это кто?
«Конь в пальто»! – хотелось сказать Лене, но она взяла себя в руки, если начнет сейчас ругаться, Катька просто трубку бросит.
Когда Катька уразумела, что звонит Лена, она сразу проснулась и с ходу разозлилась:
– У тебя наглости хватает звонить? Что тебе нужно? Я тебя видеть больше не желаю! Слышать о тебе не хочу! Ноги твоей в моем доме больше не будет!
– Да постой ты! – примирительно перебила ее Лена. – Я к тебе домой вовсе не собираюсь. Я вообще-то по делу звоню! Я у тебя куртку свою забыла, а в ней пропуск…
– Ничего не знаю, ничего не видела! – тут же рявкнула Катька, однако трубку почему-то не бросила.
– Все ты видела! – Лена потихоньку накалялась. – Этот твой урод Валера мне куртку не отдал, еще тореадора там изображал, клоун несчастный!
– Твоя правда, – неожиданно сказала Катька нормальным голосом. – Валерка и правда урод тряпочный, мы с ним ночью поругались. Век бы его не видеть.
– Слушай, мне про Валеру неинтересно, – втолковывала Лена, – мне бы куртку свою забрать.
– Куртку? – Новый поворот сюжета как-то сразу притушил Катькину злость, словно сменил у нее в голове программу. – На черта мне нужна твоя куртка… постой… а, вот, правда, она тут лежит под вешалкой… Ой, грязи на ней… – в Катькином голосе прорезались нотки злорадства, – Валерка ее ногами топтал.
– Посмотри, есть ли в кармане пропуск! – рявкнула Лена, и Катька не посмела отказаться.
Пропуск был на месте, и на том спасибо.
– Тебе на работу когда?
– Когда-когда… – ворчала Катька, – завтра, к девяти. А ты поспать не даешь…
– Возьмешь куртку завтра на работу! – приказала Лена. – Я к тебе утром в больницу заеду! Да смотри не проспи и не забудь, мне без пропуска никак нельзя!
– Ладно, возьму. Вот прямо сейчас в пакет ее положу…
И Катька сладко зевнула.
Костик шел по улице, мрачно глядя себе под ноги.
Ситуация была паршивая. Нужно было где-то срочно раздобыть денег. Много денег.
Во-первых, сегодня день рождения у его девушки Кристины. То есть сама Кристина не считала себя его девушкой, она всячески подкалывала Костика и давала ему понять, что она – птица не его полета, что с таким нищебродом, как Костик, ей нечего делать. Так что о том, чтобы прийти к ней сегодня с пустыми руками, не может быть и речи. Нужен подарок, и подарок приличный.
Конечно, можно снова занять у Севыча, у него деньги всегда водятся, но как раз тут возникало «во-вторых».
Во-вторых, а на самом деле как раз во-первых, он и так уже должен Севычу много денег, а это грозит очень серьезными неприятностями, потому что брат Севыча – крутой и опасный тип, с которым лучше не связываться. И Севыч на днях прозрачно намекнул, что, если Костик буквально сегодня не отдаст долг, ему придется-таки познакомиться с тем самым братом.
Вот если бы сейчас ему на глаза попался кошелек с деньгами…
Костик так ясно представил себе этот кошелек, что даже почувствовал его запах – запах кожи и почему-то одеколона.
Костик моргнул и принюхался.
Кошелька на асфальте не было, но запах был, и запах был самый настоящий, хорошо знакомый. Костик поднял глаза и увидел припаркованную возле тротуара машину. Машина была так себе, средненькая, довольно старая зеленая «Хонда». Но сиденья кожаные – это от них исходил тот самый запах. Кроме того, у самого Костика и такой машины не было.
Костик заглянул в машину…
И увидел невероятное: в замке зажигания торчали ключи.
Значит, не перевелись еще в нашем городе идиоты! А идиотов, как известно, нужно наказывать.
Костик огляделся по сторонам.
Хозяина машины поблизости не было. Вообще, поблизости не было ни души. Таким удачным случаем нельзя было пренебрегать, и Костик, еще раз воровато оглядевшись, открыл дверцу машины и сел на водительское место. Он был внутренне готов к тому, что сейчас же на него навалится какой-нибудь громила, спрятавшийся на заднем сиденье, но секунды проходили, а ничего не происходило. Тогда он повернул ключ и, не веря своему счастью, выжал сцепление.
В первый момент он решил приехать на этой машине к Кристинке – то-то она удивится, но потом до него дошло, что это – неудачная мысль: если хозяин машины объявится и вышвырнет его при Кристинке, стыда не оберешься.
Нет, нужно действовать умнее.
Вряд ли хозяин машины ушел далеко. Надо воспользоваться его глупостью и как можно быстрее превратить эту машину в деньги. Потому что деньги, как известно, не пахнут, и уж их-то никакой хозяин не отследит.
Костик ехал дворами и переулками, чтобы не нарваться на полицию, и скоро приехал к гаражу Пантелеича.
Пантелеич был, как говорят, человек широко известный в узких кругах. Он держал гараж неподалеку от железнодорожного переезда, и его гараж был известен тем, что там в любое время дня и ночи можно было купить и продать все что угодно.
Пантелеич сидел на табуретке перед своим гаражом, подставив солнцу широкую плоскую физиономию, и слушал семейную перебранку, доносившуюся из открытого окна на третьем этаже. Слушал ее он с таким выражением лица, с каким другие слушают пение птиц или симфоническую музыку.
Костик подъехал к гаражу и затормозил.
Пантелеич стер с лица лирическое выражение, взглянул на Костика и спросил:
– Чего надо?
– Пантелеич, мне бы машину продать.
– Вот эту? – Пантелеич окинул машину цепким взглядом. – Ну так продавай. Я не возражаю. На каждом шагу фирмы, которые рухлядью подержанной торгуют.
– Да они тянуть будут, а мне срочно надо… – заныл Костик. – Деньги очень нужны.
– Срочно? – фыркнул Пантелеич. – Срочно, парень, только кошки родятся.
Тем не менее он нехотя поднялся с табурета, подошел к машине и оглядел ее.
И тут же брови его полезли на лоб:
– Ты что, щенок, совсем сдурел? Ты что мне пригнал?
– А что? Что такое? – заволновался Костик.
– Да у нее все сиденье в крови! Ты что – зарезал в ней кого? И с такой машиной ко мне явился?
– В крови? – Костик подпрыгнул как ужаленный и уставился на сиденье. Оно и правда было в бурых пятнах. Правда, на его счастье, пятна эти высохли, и Костик не перемазал свою одежду.
– Я… я тут ни при чем… – залепетал он. – Она такая была… я не заметил.
– Быстро загоняй машину в гараж! – прошипел Пантелеич, отступая в сторону.
Костик послушно заехал в гараж, Пантелеич опустил ворота и включил свет.
– Вот что, – проговорил он, хмуро глядя на Костика. – Так и быть, я эту машину разберу, так что у тебя никаких проблем не будет. И денег с тебя за это не возьму.
– Денег? С меня? – изумленно переспросил Костик. – Пантелеич, поимей совесть! Это ты мне денег должен! Ты же ее на запчасти разберешь и по частям загонишь!
– А риск? – прошипел Пантелеич. – Она же вся в крови! На ней же определенно мокрое дело висит!
– Пантелеич, ну имей совесть! – канючил Костик. – Мне очень деньги нужны!
– Ладно, так и быть, держи! – Пантелеич порылся в кармане, достал оттуда две тысячные купюры и сунул Костику.
– Что – это все? – Тот чуть не зарыдал.
– Ладно, держи еще одну! Больше ты все равно не заработал! И не забудь сказать спасибо!
В понедельник утром Лена поехала через весь город в Катькину больницу. Пока она добиралась, пока стояла в пробке перед железнодорожным переездом, натикало уже половину одиннадцатого. Катька давно уже должна была заступить на дежурство. Самой Лене уже звонили из офиса, но она не брала трубку, потому что сказать в свое оправдание ей было нечего.
Лена поставила машину на больничную стоянку, прошла через приемный покой, спросила у пожилой нянечки, где находится ортопедическое отделение, поднялась на третий этаж и вошла в длинный унылый коридор. Никто ее не остановил, никто не спросил, куда это она идет с утра пораньше, да еще без бахил, очевидно, в этой больнице были демократичные порядки.
За столом дежурной сестры сидела женщина лет тридцати пяти с красными от недосыпа глазами. Она вяло переругивалась с другой женщиной, постарше лет на десять.
– Если у вашей мамы диабет, самим нужно следить, что она ест! Я не нанималась ее тумбочку проверять! Откуда я знаю, кто ей эти бананы принес? Ваша мама, вы за ней и следите!
Заметив Лену, медсестра повернулась к ней всем телом:
– А вы что здесь делаете? Если вы к больному пришли, предъявите пропуск! А иначе только в приемные часы. Приемные часы у нас вы сами знаете когда.
Вот интересно, сами пускают всех подряд, а потом спрашивают.
– Я не к больному, – проговорила Лена, – я к Катерине Супруновой. Мне Катерина нужна. Где она?
– Ах, к Катерине? – Сестра привстала со своего места, в голосе ее зазвучала непонятная радость. – Ах, к Супруновой? Ах, тебе интересно, где она? Так вот мне это тоже очень интересно, потому как твоя Супрунова уже час назад должна была меня заменить! Я уже вторые сутки на дежурстве, а ее нет и нет! Ну это же надо совсем совести не иметь! Это уже который раз с ней такая история! Напьется с дружками и подружками, вот такими, как ты, и непременно проспит, а мне за нее отдуваться! Мне за нее свои нервы портить, которые, между прочим, не восстанавливаются! Кто мне это все компенсирует?
– Так она не пришла еще? – Лена вычленила из возмущенного монолога сестры осмысленную часть.
– А ты ее видишь? – кипятилась женщина. – Вот и я не вижу! Дрыхнет небось твоя Супрунова без задних конечностей, а я здесь за нее отдуваться должна!
Тут она заметила все еще стоящую рядом женщину и тут же переключилась на нее:
– Если у вашей мамы проблемы с головой, нанимайте ей кого-нибудь или сами за ней следите, а я на это не подписывалась! У нас, между прочим, ортопедия, а не психиатрия!
Лена воспользовалась кратковременной передышкой и быстро покинула отделение. Ругаться с этой мегерой не входило в ее планы. На это не было времени.
Выходит, Катька еще дома… Проспала, зараза, так что сменщицу ее понять в общем-то можно.
Идти к Катьке домой Лене совершенно не хотелось, не хотелось вспоминать ту отвратительную вечеринку, но выхода у нее не было, нужно было вернуть пропуск, да и куртку жалко, хорошая куртка, дорогая и совсем новая.
Лена снова вышла на улицу и медленно пошла вдоль больничного корпуса к воротам, за которыми виднелась Катькина пятиэтажка. На душе у нее было какое-то неприятное предчувствие, вроде того, какое бывает перед тем, как испортится погода, или перед тем, как здорово наорет начальник.
Навстречу Лене тянулась цепочка людей – озабоченные женщины с набитыми сумками, оживленные студентки-медички. Ориентируясь на эту цепочку, Лена свернула в арку, соединяющую – или разделяющую – два здания, собственно больницы и какой-то двухэтажной хозяйственной постройки.
Возле входа в эту пристройку цепочка людей застыла, образовав небольшую толпу. Лена тоже невольно притормозила, увидела испуганное, бледное лицо светловолосой первокурсницы, ее широко распахнутые фиалковые глаза.
– Что случилось? – спросила она девушку сочувственно.
Она уже догадывалась, каким будет ответ, но не могла сама себе в этом признаться.
– Вон… – Студентка ткнула тонким пальцем с зеленым маникюром в самую середину толпы, где, как в центре тайфуна, образовалась гулкая тревожная пустота. Там, в этой пустоте, на свежей нежно-зеленой траве лежало что-то страшное, бесформенное, накрытое сероватой застиранной простыней.
– Что… что это? – вполголоса спросила Лена студентку, с которой у нее установился уже какой-никакой контакт.
– Девушку убили, – ответила та, не сводя глаз с простыни. – Вот так здесь ходишь каждое утро…
– Девушку? – переспросила Лена и тут увидела торчащую из-под простыни туфлю, точнее – женский ботинок-лофер. Черный лакированный ботинок с кокетливым бантиком.
Лена почувствовала, как ее обдало жаром.
Она вспомнила эти лоферы – Катька Супрунова надевала их при ней и еще хвасталась, как удачно и недорого их купила. И целый вечер в них так и проходила, налюбоваться не могла.
