banner banner banner
Лжедмитрий. Царская плаха
Лжедмитрий. Царская плаха
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Лжедмитрий. Царская плаха

скачать книгу бесплатно

Лжедмитрий. Царская плаха
Александр Александрович Тамоников

Начало XVII века. Смутное время. При странных обстоятельствах погибает последний прямой наследник рода Рюриковичей царевич Дмитрий. Умирает царь Федор Иоаннович. Начинают колебаться многолетние устои Российского государства. Западные правители жаждут прибрать к рукам богатые русские земли. За освободившийся московский престол разгорается настоящая война… Чудом спасшийся после кровавых событий в Угличе гонец Ондрюша Холодов встречает в Москве молодого человека, как две капли похожего на погибшего царевича Дмитрия. Что это – чудо или наваждение? Точно одно: грядут для Руси новые потрясения…

Александр Тамоников

Лжедмитрий. Царская плаха

© Тамоников А.А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Часть I. Гришка Отрепьев

Глава 1

Вот уже неделю на Москве трещали лютые морозы, каких не помнили даже старожилы. Повсюду по городу были выставлены бочки, в которых горели дрова, даруя прохожим и стрельцам, охранявшим порядок, тепло и свет. Борис Годунов с супругой Марией Григорьевной, отцом которой был знаменитый Малюта Скуратов, и дочерью Ксенией вышел из собора после молитвы, кутаясь в соболиную шубу.

Он усадил близких в повозку и приказал вознице:

– Поторопись, Степка!

– Да уж придется, Борис Федорович. Небо-то чернее тучи. Как бы вьюга колючая не налетела. Да и кони подзамерзли, хоть и не стояли на месте, – ответил тот.

– Много слов, Степан.

Годунов кивнул посадским, которые проходили мимо, признали в нем ближнего родственника царя Федора Ивановича и поклонились. Он сел в повозку напротив Марии и дочери.

– Стужа сильная. – Борис повел плечами. – Хорошо, что ветер слабый.

– Холодно, – согласилась Мария, – дома сейчас хорошо. Как ты чувствуешь себя?

– Ничего, слава богу!

– Отлежаться бы тебе.

– Отлежусь, когда можно будет.

– Не жалеешь ты себя.

– Не то время, Маша, и тебе это ведомо.

Мария вздохнула и сказала:

– Как бы беде большой не быть. Слишком уж высоко задумал ты подняться. А это многим не по нраву, Борис, имеющим силу и на Москве, и по всей России.

– Но главная сила – царь Федор – все же за мной! И давай, Мария, закончим этот разговор. Не след жене в дела мужа лезть.

– А на плаху идти вместе след?

– Да что ты завелась? Помолчи, мне подумать надо.

– Ох уж мне эти думы. – Мария Григорьевна замолчала, прижала к себе восьмилетнюю дочь.

Повозка шла ходко и вскоре остановилась у парадного крыльца богатого дома семьи Годуновых.

Борис отпустил возницу, с семьей поднялся в дом, там скинул шубу и шапку на руки слуге, расстался с женой и дочерью и прошел в малую залу, где обычно принимал людей знакомых, нужных. Там он присел в деревянное кресло, похожее на трон, сделанное по его заказу владимирскими мастерами. Годунов любил это кресло, удобное, высокое, позволяющее чувствовать свою значимость, глядеть на гостей прямым взором, а не снизу вверх.

Когда Борис садился в это кресло, он чаще всего думал о настоящем троне, престоле государя всея Руси. Все его мысли были о том, как стать таковым.

Годунов спешил домой не только потому, что на улице стояла стужа, мороз пробивался даже под полы и в рукава шубы, кусал лицо. Сегодня ему предстояло заняться одним неотложным делом. Формальным правителем России был царь Федор Иванович, сын Ивана Грозного, муж Ирины, родной сестры Годунова. Фактически же вся власть принадлежала Борису.

Дел у него было много. Но это являлось особенным. От него во многом зависела дальнейшая судьба Годунова, мечтавшего воплотить в жизнь свои поистине грандиозные планы.

За окном закружилась метель. Она подвывала голодной волчьей стаей, навевала невеселые думы. Годунову с утра недужилось, оттого и не было настроения. Временами тревога вдруг сжимала грудь ледяным обручем, обрывалась где-то внизу живота противной, ноющей, тупой болью. Отчего это?

Не оттого ли, что ночью Борису привиделся кошмарный сон. Иван Грозный восстал из могилы и грозил ему монашеским посохом. Его синюшные губы извергали проклятия. Годунов проснулся в холодном липком поту, крестился, отгоняя видение. Иван испугал его и исчез.

Или он был не в себе оттого, что той же ночью, ближе к утру тело пробил озноб, сменившийся жаром, заставлявшим то укрываться одеялом с головой, то сбрасывать его? Простудная хворь, пришедшая в столичный град с морозами и валившая с ног множество народа, добралась и до него. Борис болел редко, сильно и недолго. Бывало, с утра он чувствовал себя хорошо, к обеду появлялись слабость, усталость, вечером же его укладывал в постель жар. Ночь мучительна и бессонна, а после короткого предутреннего затишья хвори будто бы и не было.

Так вышло и теперь. К утру озноб и жар ушли, остались только легкая слабость, плохое настроение да головная боль. Еще это беспокоящее чувство тревоги.

Но ее причина могла скрываться в другом. В том самом деле, которое предстояло сделать.

Борис согрелся, приказал принести вина, выпил чарку, и ему стало лучше, покойнее. Хорошее вино греет душу, если в меру. Оно же превращает человека в скотину, коли позволить ему замутить рассудок до беспамятства.

Годунов вздохнул и проговорил:

– Если в меру! Всему надо знать меру. Вот только многим ли ведомо, какова она? Где ее границы, где та черта, до которой можно, за которой нельзя? Очень не многим.

Годуновым завладели размышления. Тот факт, что смены настроения стали охватывать его чаще и сильнее, он заметил недавно. Отец зашел в детскую к дочери Ксении. Он намеревался просто поговорить с ней, приласкать добрым, увидел беспорядок на столе и накричал на нее. Да так, что девочка испугалась, забилась в угол возле печи, заплакала, закрыла ладонями красивое лицо.

Борису надо было бы пожалеть ее, свою маленькую, беззащитную кровинушку. Но гнев, взорвавший его совершенно неожиданно, одержал верх. Он разбросал по полу детские рисунки и ушел, оставил дочь в незаслуженной обиде, недоумении и слезах. В большой зале Годунов остепенился, успокоился. Ярость улеглась так же внезапно, как и появилась.

Он осознал неправоту своего поступка, хотел вернуться к дочери, попросить прощения, но с ней уже была мать. Да и как отец объяснил бы ей свою беспричинную ярость? Слепой любовью? Хороша любовь, которая проявляется вот так.

Мария, конечно, заметила изменения в муже. Но что она могла поделать, когда сам Борис не справлялся с этой бедой? Если только посоветовать ему обратиться к лекарям, не иноземным, которые сготовили бы кучу разных пузырьков, содержимое которых смердит как разлагающийся труп, а к своим, местным, что по старинке делают отвары из трав да ягод. Но разве он послушает ее?

Борис последнее время слушал только себя и прекрасно знал, как легко лечебные отвары превращаются в смертельную отраву. Он сам был грешен в подобном, желал бы забыть это, да не получалось.

Трудна дорога к власти. Не всякому дано одолеть ее, переступить через то, что отрезает все пути назад.

Борис смог преодолеть себя, выбрал путь пусть подлый, грешный, но верный, который должен привести к цели. Или к плахе.

В коридоре послышались шаги. Прислуга могла пропустить в дом только тех, кого ей было приказано. Значит, пришли те люди, которых так ждал Годунов.

Дверь в залу открылась, появился окольничий Клешнин Андрей Петрович.

– Дозволь войти, Борис Федорович?

– Входи.

Клешнин прошел в залу, повернулся к красному углу, к иконостасу, трижды перекрестился, прошептал короткую молитву, предстал перед Годуновым и доложил:

– Я нашел нужного тебе человека, Борис Федорович.

– Кто он?

– Дьяк Михайло Битяговский.

– Битяговский? – Борис погладил бороду, вспоминая.

У него была хорошая память на лица и имена даже тех людей, с которыми он общался лишь однажды.

– Это не тот, что был в Казани при воеводе Булгакове?

– Он самый, ныне служащий в Разрядном приказе.

– Почему ты выбрал его, а не кого-то другого?

– Да потому, что Битяговский как никто другой подходит для той миссии, которую уготовил ему ты.

– Ты уверен, что дьяк не подведет?

– Да, уверен.

– А готов ли ты, Андрей Петрович, голову на этом положить?

– Готов, Борис Федорович.

– Смело, но опрометчиво. Не след поручаться за постороннего человека, будь он хоть трижды верен и надежен. Так и жизни лишиться недолго. Коварству людей нет границ. Тот, кто сегодня любезно наливает в твою чашу веселящего вина, клянется тебе в вечной и верной дружбе, завтра может с ухмылкой вонзить в спину клинок.

Клешнин подумал, что Борис мерит по себе, но сказал, естественно, совершенно другое:

– Что стоит жизнь, боярин, в наше смутное время? Если я чего и страшусь, то не смерти.

– Чего же? – спросил Годунов.

– Немилости твоей!

– Моей немилости? – Борис изобразил удивление. – А что она значит? Тоже ничего. Государством с Божьей помощью правит царь Федор Иванович. Только он раздает милости или накладывает опалу. Я всего лишь его верный слуга.

– Ты будущий царь, Борис Федорович. Об этом не только бояре да князья меж собой говорят. Да и кому еще править на Руси после царя Федора, как не тебе?

– Хватит о пустом речи вести. Что будет, только Господь ведает, а не бояре да князья. На слухи же обращать внимание не след. Недостойно это, – заявил Борис.

Однако слова Клешнина явно пришлись ему по душе. Он не верил никому, в том числе и этому окольничему. Но лесть приятна. Доброе слово и животина приемлет даже от того, кто уже приготовил острый нож, дабы убить ее.

Годунов вновь смерил Клешнина пронзительным взглядом.

– От души ли говоришь, Андрей?

– От души, Борис Федорович, вот те крест. – Окольничий перекрестился.

– Добро! Где этот дьяк?

– Как и было уговорено, я привел его сюда. Он ждет.

– Зови! Посмотрю, кого ты выбрал.

– Да, Борис Федорович.

Клешнин ввел в залу крупного мужчину с простецким лицом, жестокими хищными глазами, в одежде зажиточного посадского.

– Долгих лет тебе, боярин. – Дьяк поклонился в пояс.

«А такой, пожалуй, на все пойдет, коли знать будет свою выгоду».

– И тебе долгих лет. Назовись!

Гость представился, хотя в этом не было особой необходимости. Так наказал ему Клешнин.

Годунову пришлось по душе, что дьяк не тушуется, сосредоточен, спокоен. В нем чувствуется сила. Злая.

– Подойди, дьяк, ближе, сядь на лавку. Разговор у меня к тебе серьезный и тайный!

– Слушаюсь, боярин. – Битяговский сел на лавку, положил руки на колени, поднял голову.

Он приготовился слушать влиятельного боярина, близость к которому сулила ему большие выгоды или лютую смерть. Но это как Господу угодно. Все в руках Божьих. Коли быть беде, от нее нигде не спрячешься. От судьбы своей еще никто не уходил. Дьяк выбрал службу могущественному боярину.

– Оставить вас наедине, Борис Федорович? – спросил Клешнин.

Годунов усмехнулся. Да, человек догадливый и хитрый. Зачем ему знать то, от чего пострадать можно?

– Да, Андрей Петрович, езжай к себе, время позднее. Благодарю тебя.

– Рад служить, Борис Федорович. До свидания.

– До свидания.

Клешнин покинул залу.

Борис повернулся к Битяговскому и спросил:

– Что тебе ведомо о Нагих?

– Это о царице Марии Федоровне?

Годунов повысил голос: