banner banner banner
Провокаторы
Провокаторы
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Провокаторы

скачать книгу бесплатно

Провокаторы
Александр Такмаков

В этой книге сделана попытка осмыслить тенденции в нашем обществе к началу 21 века и наследие, которое осталось после развала СССР.

Провокаторы

Александр Такмаков

© Александр Такмаков, 2017

ISBN 978-5-4483-5667-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Провокаторы

повесть

Бывают такие большие цели,

что в них невозможно попасть.

    Афоризм

Глава 1

Хаос 90-х всё ещё носился в воздухе, когда Николай Мохов, аспирант исторического факультета МГУ получил официальное предложение стать помощником одного видного политического деятеля, который уже многие годы стоял в оппозиции к власти. Поскольку вопрос о кандидатской диссертации откладывался на неопределенное время, а политика всегда очень интересовала Николая, он, недолго думая, согласился и в последствии никогда не жалел о своём выборе. Звали оппозиционера Львом Моисеевичем Березуцким, он был одним из лидеров левого движения и возглавлял партию «Народ и свобода».

Познакомился Николай с Львом Моисеевичем одиннадцати летним мальчиком, когда однажды оказался у него в доме. Сын Льва Моисеевича, Гоша, нескладный, болезненный пятиклассник, из-за своего высокого роста, прозванного каланчой, пригласил Николая к себе домой и предложил вместе делать домашние задание. Дело в том, что Гоша обладал незаурядными математическими способностями и совершенно не владел русской грамматикой. Николаю же наоборот легко давались гуманитарные предметы и не мог взять в толк точные науки. С тех пор так и повелось – Гоша втолковывал Николаю, что два плюс два ровно четырем, а Николай объяснял Гоше разницу между суффиксом и префиксом. Впервые увидев отца Гоши, Николай удивился тому, как непохожи они были – Лев Моисеевич, невысокого роста, полноватый, с огромной лысиной и одутловатым лицом закоренелого пьяницы был полной противоположностью своему сыну. Гоша же к одиннадцати годам был на полголовы выше своего отца, тощ, как жердь, а бледное, бескровное лицо напоминало о жертвах Бухенвальда и Освенцима. И только позднее, увидев мать Гоши, Басю Натановну, Николай понял почему он так не похож на своего отца.

Кроме Гоши, к которому Николай питал нечто вроде сочувствия и жалости у него был ещё друг – полная противоположность Гоши. Павел Одинцов, так звали его друга, был крепкий, хорошо развитый физически паренек, всерьез увлекающийся восточными единоборствами. Их дружба началась не совсем обычно, однажды классе в седьмом Павел на перемене куда-то спешил и, запнувшись о Гошину ногу чуть не упал. Обозвав Гошу жидовской мордой, он хотел бежать дальше, но тут Коля, подскочив к обидчику, дал ему звонкую пощечину. Началась драка, Павел, мгновенно сбил с ног и разбив нос своему противнику с видом победителя ушел. На следующей перемене он подошел к Коле и, похвалив его за стойкость, предложил вместе с ним заниматься в секции карате и помолчав, добавил – Самозащита без оружия тебе ещё не раз пригодится в жизни, а с твоими задатками из тебя получится классный боец. Коля согласился записаться в секцию и с тех пор они вместе пять раз в неделю стали ходить на занятия. Однажды, после очередных занятий, тренер подозвал Павла и Колю и сказал – Мальчики помните, дружба, зародившаяся в школьные годы самая крепкая и, как правило, длится всю жизнь, дорожите ею. Коля много раз пытался свести своих друзей поближе, пока после очередной попытки Павел не сказал ему – Отстань со своим Гошей, он размазня, а я не люблю таких людей. Я, конечно, буду защищать его, как твоего друга, но не более, понял?

– Ты, что антисемит? – воскликнул Коля.

– Николай, я не антисемит, просто я больше люблю людей крепких духом, таких как ты.

Но однажды Коле удалось затащить в гости к Гоше своего друга. Сначала они просто болтали, наконец Павел попросил Гошу помочь ему с задачкой по алгебре. Они так увлеклись решением, что с трудом оторвались, когда их пригласили отобедать. В этот день Лев Моисеевич был в ударе, за столом он в своём стиле рассказал несколько забавных историй, Павел от души хохотал, а Коля был очарован этим человеком и дал себе слово, когда ни будь научиться искусству рассказа.

В конце обеда Лев Моисеевич внимательно посмотрел на Павла и сказал – впереди, вас, мой друг ждут тяжёлые испытания, будьте готовы к ним.

– Он хочет стать военным – подал голос Гоша.

– У всех военных трудная судьба – улыбнулся Лев Моисеевич.

Обед закончился и Коля с Павлом вышли на улицу – клёвый мужик Гошин отец, очень интересно рассказывает.

С тех пор Николай безотчетно стал ждать встреч с этим чрезвычайно интересным, динамичным и талантливым человеком. Когда бы он не приходил к ним в гости и, если дома бывал Лев Моисеевич, это всегда был незабываемый вечер. Здесь было всё – анекдоты и короткие рассказы, пантомимы и комментарии к последним новостям. Для Николая, росшего без отца с вечно занятой матерью, фактически без родительского присмотра, вечера в семье Березуцких были подобно оазису в бесплодной пустыне, где он полной грудью вдыхал свежий воздух, наполненный ароматом другой диковиной жизни. Уже тогда, к 10 классу, он стал собирать различные газетные заметки о диссидентах, по возвращении домой записывал в отдельную тетрадь наиболее понравившиеся рассказы знакомых и гостей семьи Березуцких, стал как бы хроникёром этих в высшей степени интересных людей. Более того, однажды Николай, буквально вынудил Гошу искать записки отца (а они, он не сомневался, были) и тот нашёл. Это была толстая коричневая тетрадь в клеточку, исписанная мелким каллиграфическим подчерком с описанием различных жизненных ситуаций, в которые попадал Лев Моисеевич. Первая запись была помечена 1 сентября 1977 года, где десятиклассник Лёв Березуцкий даёт краткие характеристики некоторых учителей, так историчка – истеричка, которая, кроме официальных коммунистических догм, ничего не знала, а главное, ничего знать не хотела. Биолога обозвал идиотом, который как попугай повторяет дурацкую Дарвиновскую теорию происхождения видов и в частности, человека. Прочитав подобное, Николай попытался по – новому посмотреть на своих учителей и ничего не увидел – уж больно убедительны были они.

Со слов Гоши, родился Левушка, как звали в семье, Льва Моисеевича, в Барановичах, в июле 1950 г. когда родители были в отпуске у его бабушки и дедушки. Мать Ада Борисовна врач, отец Моисей Адамович инженер, оба были членами КПСС, чем тяготились, но терпели, понимая, что только членство в партии дает им возможности карьерного роста. Прадед Льва Моисеевича был революционером, организовал первую социал – демократическую типографию в Минске за что был сослан в Сибирь, где в Томском остроге родился его дед, будущий командир полка в конной армии Семёна Буденного, а после окончания гражданской воины работал в Наркомате под руководством Льва Троцкого. В 37, дед был обвинён в троцкизме, осужден на 10 лет лагерей, где и скончался от непосильных трудов. Тот, кто близко знал Льва Моисеевича, были уверенны, что именно революционная наследственность, определила всю его жизнь – жизнь, как он считал, отданную борьбе с несправедливостью, независимо от того, кто в это время находился у власти. Генетической потребности борьбы, немало, сами того не подозревая, способствовали его родители, которые на кухне изливали друг другу своё недовольство существующими порядками, обвиняя во всех смертных грехах высшее руководство КПСС, которое запретило брать евреев на руководящие должности в государственные и общественные учреждения. Им был закрыт доступ в МИД, КГБ, МВД, аппарат ЦК КПСС и Совмин. И как следствие не брали их и в соответствующие ВУЗы. Каждую субботу (шабат) Ада Борисовна готовила мацу, приходили самые близкие друзья отца и обсуждали положение евреев в разных странах мира, но чаще всего, спорили, о том, когда разрешат выезд евреев в Израиль и разрешат ли вообще. Эти домашние посиделки в еврейских семьях в конце концов привели к возникновению мощного движения еврейской эмиграции, охватившего до конца 80-х гг. сотни тысяч человек.

Затем появлялся мужчина с козлиной бородкой, в черной длиннополой одежде с кипой на голове, и, при благоговейном молчании, на иврите читал Тору. Раз в месяц родители уходили в гости, где в одной из московских квартир отмечали рош ходеш – первый день еврейского календаря.

Ещё в подростковом возрасте Лёвушка узнал и о Тамбовской трагедии, и о незавидной роли будущий маршал Тухачевский травившего газами недовольных советской властью крестьян, и о ГУЛАГе, где погибло великое множество народа. Особенно его поражали рассказы дяди Хаима, полтора десятка лет, проведших в сталинских лагерях. Этот дядя Хаим был фигурой во всех смыслах примечательной; во-первых его облик не вязался с обликом человека, проведшего пятнадцать лет в концлагере, потому как он был мужчина в рассвете сил, плотного телосложения, розовощекий, неистощимый весельчак и балагур. Во-вторых, как это ни странно, защищал советскую власть, доказывая, что только она дала подлинную свободу еврейскому народу. А то, что произошло с Троцким и такими как он, то это было ни больше, ни меньше, как только внутренними разборками власть имущих. Однажды в один из таких вечеров дядя Хаим настолько увлёкся, что, забыв о присутствии Гоши и Николая, вспомнил об одном из эпизодов своей лагерной жизни. – «Это было в самом начале 50-х, перед самой смертью Сталина, рассказывал он – я только, что прибыл по этапу в один из таймырских лагерей, стою в ветхой телогрейке на 50 градусном морозе и думаю только о том, чтобы поскорее кончился развод и мы приступили к работе. Проходит полчаса, потом час, наконец, появляется пьяный полковник, начальник лагеря, и толкает речь – граждане уголовнички и недобитые враги народа, запомните одно – до неба высоко, до бога далеко, до кремля ещё дальше, а потому здесь я ваш царь и бог, и вы будите жить столько сколько захочу я, полковник Насруддинов, и помните здесь выживает сильнейший! Но это было только начало – нас вывели из зоны, подвели к какой-то скале и выстроили в колонну по одному. Затем старшой наряда выдал три кайла на семьдесят зеков и ушёл. Каждому зеку полагалось ударить в породу три раза, затем снова становится в очередь за следующей порцией ударов. Подходит моя очередь и вдруг тот, что стоял на три зека впереди, делает два удара по породе, а третьим проламывает череп своего соседа. Вы бы видели эту картину, все, кто был поближе окружают плотным кольцом убиенного и истошно кричат охране – я, яяяя убил!

– Но почему все эти люди хотят быть убийцами? – спросила я стоящего рядом старичка.

– А потому, жидок, что впереди убивца, ждёт пересылка, дознание, суд, а значит несколько месяцев тепла и тюремного уюта.

– Но за это расстрел.

– Мойша, какой расстрел, это бытовуха, добавят ещё десятку, ну и что с того, коль у тебя уже есть четвертак.

– Дядя Хаим, но выто, как выжили в этом аду? – спросила Бася Натановна, мать Гоши.

– Басенька, мне просто повезло, как ты знаешь, я хорошо знаком с фельдшерским делом, это и помогло мне. Вскоре меня перевели в лагерную больничку, я был избавлен от вечного холода и тяжкой, никому не нужной работы. Дядя Хаим помолчал, поднял указательный палец вверх и сказал – «Кто бы чтобы не говорил о советской власти, но и она может быть справедливой и жестоко карать настоящих преступников каким был полковник Насруддинов. Сразу после 20 съезда КПСС, в Москве были созданы выездные комиссии из высоких московских чинов, которые были командированы во все ГУЛАГи страны с заданием произвести на местах расследование о злоупотреблении властью тамошних начальников и правом вершить суд над виновными. Так вот уже через несколько дней пребывания такой комиссии в нашем лагере полковнику Насруддинову, за издевательства над зэками и воровство, был вынесен смертный приговор, и он был тут же расстрелян на вечерней лагерной поверке.

Эти рассказы бывалых людей подвели Лёвушку к мысли, что любая власть по своей природе преступна. О чем он поведал в статье для школьной стенгазеты. К счастью этот опус успел перехватить отец и прочел непутёвому сыну лекцию о выскочках. Сынок, говорил он, ты должен понять, что мы не в праве, даже намёками, критиковать существующий режим, он даёт нам возможность жить и работать, ты еще молод и тебе надо получить образование, а уж потом…. А что потом, он не договорил, видимо подразумевал не иначе как свободу выбора.

Впрочем, Бася Натановна, рукопись сохранила, а Гоша дал Николаю её почитать. В ней рассказывается о каких-то полинезийских племенах, как они прекрасно жили, а все жизненно важные вопросы решали сообща. Дальше он пишет, как однажды на острова пришли злые люди, и заявили, что теперь все племена образуют некое независимое полинезийское государство, что всё взрослое население должно работать по принципу – от каждого по способностям, каждому по труду. Затем отдельное племя стало именоваться коммуной, для всех, включая детей 12 лет, ввели трудовую повинность – каждый взрослый мужчина должен был в течении дня выкорчевать не менее десяти деревьев, дети обрубать сучки, а женщинам отводились уход за посевами и уборка урожая. За свой каторжный труд каждый работающий три раза в день получал миску риса и лепёшку, так что коммунары вынуждены были разнообразить свой рацион червяками, ящерицами и другой тропической живностью. Непосильный труд на плантациях, издевательства пришельцев и полуголодное существование в течении десяти лет привели к почти полному вымиранию племен. Из этого Лёвушка делает вывод, что любая власть есть насилие, а потому преступна.

Глава 2

Окончив школу с серебряной медалью Лёвушка поступил в один из московских вузов, по окончанию, которого получил специальность инженера – конструктора летательных аппаратов. Учась на втором курсе, он организовал подпольную студенческую группу, в которой обсуждалась необходимость введения студенческого самоуправления, автономия вузов, выборность ректора и право студентов приглашать с лекциями видных ученых. Все эти вопросы тесно связывались с проблемой государственной власти, которую необходимо было менять. Правда уже через полгода эта группа, как антисоветская, была разгромлена, все, кроме Лёвушки, были исключены из института и отправлены в провинцию на исправительные работы. Поползли слухи о предательстве самого организатора, но вскоре всё благополучно разрешилось. Лев Моисеевич публично покаялся в своих заблуждениях и заверил, что впредь будет неукоснительно соблюдать законы своей страны. Вместо политической борьбы он ударился в разгульную жизнь, почти перестал учиться и в результате одна из его любовниц Марина забеременела. Лёвушка привёл свою пассию домой, познакомил с родителями и попросил их благословения, но родители, узнав, что Марина, русская, да ещё из провинции, как-то неуклюже стали отнекиваться и попросили несколько дней для ответа. Целый месяц Лёвушка пытался убедить отца в том, что он, как порядочный человек, не может оставить беременную девушку. Уверял что, в конце концов, это их внук и они не могут бросить его на произвол судьбы. И уж совсем отчаявшись, стал доказывать, что свежая кровь только омолодит их семью и пойдет на пользу последующим поколениям Березуцким. На что отец категорически заявил, что порядочные девушки до свадьбы в постель не ложатся, а потому доверия ей не может быть. Но, главное даже не в этом – заявил он – как никак мы с матерью тоже живём в обществе, где давно целомудрие не в почете. Главное в другом – жена – это старт в твою новую жизнь, и от того насколько он будет хорош во многом зависит твоя дальнейшая жизнь. Мы позаботились об этом, и уже сговорились с Абрамовичами о вашей свадьбе с их дочерью Басей. Она согласна. Довожу до твоего сведения, что товарищ Абрамович Натан Михайлович, никто-ни будь, а заместитель министра финансов и мой начальник. Так что готовься, через неделю едем сватать, потом и свадебку сыграем.

Лёвушке такой вариант вполне ему подходил, а Марина? Ну, что ж, как говорится «се ля ви», против родительской воли не попрёшь.

Марина, узнав, что свадьбы не будет, пришла к своему жениху, но, когда дверь открыл его отец, плюнула ему в лицо и с гордо поднятой головой ушла. На следующий день в институте она взяла академический отпуск и уехала к родителям в свой родной город. Вскоре Марина родила мальчика Вову. Так появился на свет Владимир Львович, будущий, склонный к экстремизму, непримиримый националист.

Собственно, женитьба на Басе, как оказалось, была предопределена самим течением жизни. Дело в том, что Лева и Бася были очень близки ещё со школьной скамьи. Тихая и застенчивая от природы, Бася, по прозвищу «Дылда», из-за её роста, была постоянным объектом насмешек одноклассников и Лёва, по доброте душевной, все школьные годы опекал её. Бася привязалась к нему всем своим израненным сердцем обиженного ребенка и уже не могла себе представить, что когда-то придет время и её Лёвушка перестанет о ней заботиться. В классе десятом, Лёва увлекся девочкой из соседнего класс и перестал обращать внимание на Басю. Вот тогда Бася показала свои характер. Однажды, как всегда в последнее время, Лёва после уроков шел провожать свою новую подругу, Бася догнала их, забежала вперед и вызывающе глядя в глаза оторопевшему Лёве, заявила – придет время, ты все равно будешь моим. Развернулась и с гордо поднятой головой ушла. Прошёл год, потом другой, казалось бы, детские страсти должны были утихнуть, но только не для Баси. Она тенью следовала за своим избранником, издали следила за Лёвиными выкрутасами, была в курсе всех его похождений и вот её час настал. Как говориться пришло время, и Лёвушка оказался в ловушке. Бася знала, что Лёвин отец служит рядовым клерком в министерстве финансов и этим обстоятельством решила воспользоваться в полной мере. Бася заявила своему отцу, что если он не поможет ей соединиться с Лёвушкой, то она покончит с собой. Натан Михайлович пригласил в свой кабинет Лёвиного отца и там, за «чашкой» конька в задней комнате огромного кабинета, они пришли к обоюдному согласию. Судьба Лёвушки была предрешена.

И всё бы хорошо, однако радости от житейских благ и собственно жены Лёва не ощущал. Особенно угнетал его её баскетбольный рост, Бася, была на целую голову выше и потому, всю последующую совместную жизнь, он старательно избегал выходить с ней вместе из дома. К тому же её нижняя челюсть сильно выдавалась вперед, придавая ей вид без временно состарившейся женщины. Но, как оказалось, всё это мелочи жизни, как говорится, был бы человек хороший, а Бася была именно такой, не жадной, покладистой, в общем, добрейшей души человек, к тому же безропотно терпела все Лёвины выкрутасы, измены и придирки по мелочам. Узнав, что у Лёвы есть внебрачный сын, она выделила из семейного бюджета 40 рублей, узнала адрес Марины и от Лёвушкиного имени послала эти деньги в Нижнегорск. К её неподдельному огорчению через месяц деньги вернулись с припиской никогда больше не утруждать себя подачками. На том её благотворительность и закончилась. Кто бы что ни говорил о благородстве души, но не каждая жена вытерпит недельные отлучки мужа, Бася, же терпела, и даже не спрашивала Лёву, где он всё это время бывает, твердо веря в его порядочность. Об отлучках стало известно его тёще и та, недолго думая, устроила настоящий допрос своему зятю. Оказало всё очень просто, когда Лёва вдруг замечал за собой слежку, он собирал самые необходимые вещи и уезжал на дачу к своему приятелю. Через неделю, получив от него сигнал, что всё благополучно, обыска в квартире не было, никто не арестован, Лёва возвращался в родные пенаты. На вопрос тёщи, почему он никогда не говорил об угрожающей ему опасности своей жене, Лёва резонно отвечал, что лучшая гарантия сохранения тайны, не знать её вовсе. Так бы и продолжалось неизвестно, сколько времени, если бы не соседка по даче. Эта соседка уже не первой молодости, была чертовски хороша собой и однажды они столкнулись в электричке, после чего всё полетело кувырком. Не растраченная Лёвой любовная страсть, вырвалась наружу, охватила все его существо так, что даже минута, проведенная без любимой, была невыносимой. Так продолжалось полгода, но однажды его задержали и препроводили в кутузку. Сидя в одиночке, Лева с ужасом представлял себе, как его отправляют в далёкий Магадан, где лютый холод и непосильный труд на урановом руднике. Зная мнительную натуру Лёвы, дни, проведенные в СИЗО были самыми тяжелыми для его травмированной психики. На третий день, не выдержав неизвестности, он стал кричать и проситься на допрос. Вскоре открылась дверь, но вместо следователя на пороге стоял его тесть. Тесть долго рассматривал похудевшую фигуру своего зятя и наконец и заявил – либо Лёва возвращается домой к жене, либо 58 статья и тюрьма. Лёва, сгорая от стыда за своё малодушие, выбрал дом и жену. Возвращался домой Лев Моисеевич с тяжелым чувством вины, ожидая скандала, слез и упреков и от этого всё более раздражаясь и злясь на обстоятельства, в которые он попал. Но вместо истерики встретила Бася своего беспутного мужа молча, с немым упреком в глазах, всем своим видом показывая, обижена, но совсем немного, самую малость и что готова его простить если он покается перед ней. Не выдержав этого немого укора, Лёва встал на колени и, склонив голову подполз к Басе, обхватил её колени и тихо по волчьи завыл. Этот тоскливый вой Бася приняла за рыдания заблудшего, потерявшего себя и раскаивающегося ребенка, опустилась на колени рядом со своим Лёвушкой и заплакала не то от обиды, не то от радостного умиления. Недели через две Лёвушкина страсть к соседке начало утихать, а через два месяца совсем сошла на нет. Как говорится – всё вернулось на круги своя. С тех пор Лёва стал очень разборчив и осторожен в своих любовных связях, предпочитал женщин легко доступных, не обремененных предрассудками, которых можно было встретить в московских ресторанах.

Шел четвертый год студенческой жизни Льва Моисеевича, когда среди студентов появилась рукопись статьи о свободе слова в России. В ней говорилось о том, что современные правители огромной страны, и их прихвостни из органов не дают честному человеку высказать всё, что он думает о советской власти, о том, что в дурдомах сидят диссиденты и т. п.

Все тут же приписали этот антисоветский пасквиль Льву Моисеевичу, но он категорически отвергал своё авторство. Одно было плохо, среди его приверженцев появился слух, о том, что он продался гэбистам, будто бы он провокатор и, подобно рыбаку, специально вбрасывает антисоветчину в качестве наживки для недовольных. В те дни несчастный Лёва бегал по институту и уверял всех, что он здесь не причём, что это поклёп на его честное имя. Многие студенты снисходительно похлопывали его по плечу и говорили, что всё, мол, окей, так и надо, а вскоре в институтской газете появилась карикатура, на которой рыбак, с характерным Левиным профилем, сидя на черной туче, забрасывал удочку с антисоветским пасквилем на крючке. Внизу толпились легко узнаваемые сокурсники и жадно, широко разинутыми ртами, ловили рукопись. Больше недели Лёвушка ждал исключения из института, по несколько раз в день забегал в деканат, просматривал доску объявлений, но приказа всё не было. Не выдержав неизвестности, Лёвушка помчался в комитет комсомола и там, под ехидными взглядами комитетчиков, написал заявление о своей непричастности к антисоветчикам, будто бы гнездившихся в стенах их прославленного института. К счастью для Лёвушки никто и не собирался применять к нему никаких санкций. Поговаривали так же, что Лёвушку куда-то забирали, после чего он начал стремительно лысеть. Знающие люди говорили, что облысел Лев Моисеевич после какой-то страшной трагедии, о которой в его семье никогда не упоминали. Впрочем, другие уверяли, что никакой трагедии не было и в помине, просто он тогда попал в компанию инакомыслящих, его несколько раз тряхнули гебисты и после недельной отсидки в одиночке Лев Моисеевич потерял остатки своей и без того жиденькой шевелюры. Поговаривали также, что он, будто бы не вытерпев издевательств, раскололся и выдал всех участников крохотного кружка недовольных существующим режимом. Впрочем, всем этим россказням и слухам мало кто верил, а иные даже уверяли, будто бы Лев Моисеевич нарочно распускает подобные слухи, что давало ему право называть себя «мучеником совести». Где тут была правда, а где вымысел Николай так никогда и не узнал, но вот манеру Льва Моисеевича панически вздрагивать всякий раз, когда слишком громко стучали в дверь их квартиры, он давно заметил. Много позже Николай узнал, что Лева был отравлен на принудительное обследование в психиатрическую больницу, где, будто бы был поставлен диагноз вялотекущей шизофрении и параноидальное развитие личности. Впрочем, по убеждению Николая, подобный диагноз можно обнаружить у любой легко возбудимой творческой личности.

После окончания института Льва Моисеевича, по высокой протекции, устроили младшим научным сотрудником в одно из престижных КБ, где создавались новейшие фронтовые бомбардировщики. Первые полгода он так увлекся работой, что на время забыл своего главного врага – государство и всё что его олицетворяет. Вскоре он предложил свою разработку, что-то вроде летающего авто, сделал действующую модель, но идею не поддержали, тем самым вызвав взрыв негодования и целый поток обвинений чиновникам от науки. Поняв, что в прикладной науке и действующем производстве всё уже распределено между маститыми учеными, Лев Моисеевич пустился в беллетристику, написал большую статью о пользе революционных потрясений в общественной жизни и под псевдонимом отправил её в один из солидных отечественных журналов. Статью не опубликовали, но появилась разгромная редакционная статья о псевдореволюционерах и провокаторах всех мастей. Впрочем, появление редакционной статьи не удивило Льва Моисеевича, и вскоре он совершенно забыл о журнале. Но, как позднее стало известно, кое – кто, не только не забыл статью, но и каким-то образом отыскал её автора. Однажды вечером ему позвонила женщина, представилась шеф-редактором журнала, сказала, что внимательно прочитала статью, полностью с ним согласна, и попросила разрешение отослать её в «Посев». В те годы – это одиозное издание было под запретом и тайно распространялось в нашей стране. Недолго думая, Лев Моисеевич согласился и предложил закрепить заочное знакомство личной встречей. Через своих знакомых, Лев Моисеевич узнал, что Фрида, (так звали эту даму) совсем и не редактор, а одна из активисток Хельсинской группы, через неё в столицу шла нелегальная литература и самиздат. Фрида не только распространяла все возможную антисоветскую литературу, но принимала непосредственное участие в акциях протеста на Красной площади, распространяла листовки с призывами свержения существующего строя. Много раз подвергалась арестам и принудительному содержанию в психиатрических лечебницах. Через три дня встреча состоялась в кафе на Арбате, Фрида Зибельман оказалась малопривлекательной женщиной тридцати лет, но весьма умной, начитанной и напористой особой. Беседа с ней окончательно убедила Льва Моисеевича в необходимости борьбы с существующими порядками, борьбы за демократизацию общества и отстранения от власти КПСС. С той поры в близком окружении он стал официально именовать себя диссидентом и борцом за права человека, намекая при этом на свою связь с определёнными кругами Западной Европы и США. Связь эта, по-видимому, была, так как вскоре радиостанция «Голос Америки» передала полный текст его неопубликованной статьи. На следующий день после передачи Льва Моисеевича вызвали в первый отдел КБ и потребовали объяснений. Страна стояла на пороге перестройки и гласности и потому Льву Моисеевичу вместо дурдома предложили незамедлительно покинуть режимный объект. Получив расчет Лев Моисеевич попытался устроиться на работу по специальности, но всюду получал отказ. Тогда он написал петицию в Верховный Суд с требованием восстановить его на работе, указывая на то, что никаких военных таен, он в своей статье не разглашал, а значит, никто не может лишить его права на труд. Не известно, каким образом, но эта петиция с комментариями забугорных правозащитников попала на страницы иностранной прессы, получила широкую огласку на Западе и стала предметом обсуждения в Совете Европы. Представитель одной из страны, члена ЕС предложил Льву Моисеевичу выступить на заседании Совета с докладом о демократических свободах и правах человека в СССР. Это был звездный час Льва Моисеевича, его заметили не только политические деятели, но и представители различных фондов развития демократии в странах Восточной Европы. Правда для поездки в Брюссель требовался заграничный паспорт, и Лев Моисеевич приготовился биться за своё законное право свободного передвижения с чиновниками из МИДа, но к его удивлению уже через месяц получил документ, а затем и шенгенскую визу. По возвращении из Брюсселя Лев Моисеевич развил бурную деятельность по созданию нелегальной политической партии «Народ и воля», основной деятельностью, которой, должна быть борьба за отмену цензуры, реализация (не на бумаге, а на деле) основных прав и свобод, многопартийность и гласность. Основными методами борьбы провозглашались публичные акции, как-то – демонстрации и митинги протеста, распространение листовок и собственной газеты, голодовки в знак протеста и другие формы ненасильственных действий, которые бы, в конечном счете привели к установлению в стране демократической формы правления. Фрида Зибельман с восторгом поддержала эту идей и принялась лихорадочно вербовать сторонников демократии. Вскоре состоялся нелегальный съезд партии «Народ и воля» на котором присутствовало тринадцать человек из пяти регионов. На первом заседании был принят манифест ко всем неравнодушным людям с призывом создавать отделения партии на местах. Затем обсудили Устав, но к единодушному мнению не пришли из-за формулировки ненасильственного свержения существующего строя. Семь делегатов требовали радикальных мер, вплоть до вооруженного восстания. Регионалы доказывали, что недовольство народа существующим режимом достигло предела, чему способствует отсутствие в магазинах жизненно важных товаров и будто бы народ только и ждёт новых вождей, способных повести за собой массы. Лев Моисеевич сумел погасить страсти, доказав, что радикальные формулировки на руку их врагам, которые постоянно ищут причину для разгрома любой оппозиции. Решили ничего не принимать, а обсуждение и принятие Устава перенести на более позднее время.

Не успели создатели нелегальной партии решить вопрос о методах прихода к власти, как в стране грянули небывалые перемены. Под давлением фатальных обстоятельств огромная страна развалилась на части, к власти пришли новые неординарные личности. Их усилиями КПСС была упразднена, идолы свергнуты, диссиденты могли спокойно выражать свои взгляды, а главное можно было легально создать любую партии, вплоть до любителей пива. Наступило время политического и экономического хаоса, из этой мутной воды вынырнула целая когорта сомнительных политико-экономических деятелей, главным оружием которых, при полной растерянности новых руководителей страны, была демагогия и умелое жонглирование экономическими теориями.

В этой обстановке Лев Моисеевич оказался как бы не удел. Для успешной политической деятельности в новых условиях нужны были большие деньги, а их то и не было. И тут ему на помощь пришла его жена. Оказалось, что, Бася очень близка с Дарьей Завадской, муж которой был одним из советников президента по приватизации. Лев Моисеевич сразу оценил открывающиеся возможности и попросил жену устроить встречу с подругой. Тут же был придуман предлог – годовщина их совместной жизни и Бася энергично взялась за организацию встречу. Было решено пригласить самых близких друзей, каждому из которых отводилась определённая роль, Лёвушка должен был блеснуть своими обширными познаниями в экономике и в частности участия каждого жителя страны в приватизации государственной собственности. Особый упор делался на приобретении ваучеров и акций нефтегазовых предприятий, как самых востребованных на мировом рынке сырья. Сразу возникал вопрос о деньгах и вот тут на первый план выступал владелец банка «Континенталь» Борис Абрамович Аллилуев, близкий друг отца Баси. Вечеринка состоялась, и после нескольких бокалов французского шампанского, разговор плавно перетёк к положению в стране и её финансовом состоянии. Государственный финансовый крах был очевиден, и многие, знающие положение дел, люди, искали возможности спастись от надвигающегося коллапса. Как оказалось, Басина подруга сразу смекнула, откуда дует ветер и, улучшив минуту, попросила Льва Моисеевича о встречи. – Клюнула – потирал руки Лёва и пригласил Дарью на чашечку кофе в Метрополь. Дня через три встреча состоялась, на которой стороны обсудили степень участия каждого в деле. Было решено создать акционерное общество, которое бы скупило долги нефтяников перед бюджетом, а взамен, получило нефть, которую можно было продать на Запад. Первый шаг был сделан. Вскоре было создано ОАО «Нефтепром», банк «Континенталь» выделил льготный кредит на 10 миллионов долларов, и колесо закрутилось. Через полгода Лёва и компания настолько развернулись, что потребовалось создать несколько дочерних фирм, в т.ч. «Транснефть», которая имея в собственности более 100 нефтеналивных цистерн, транспортировала нефтепродукты в страны Западной Европы. Во тут-то Лев Моисеевич впервые почувствовал запах больших денег. Политика была заброшена, радикальные друзья забыты, заботы о преумножении капиталов полностью завладели его сознанием. В тайне он уже подумывал о министерском портфеле или на худой конец значительной должности в аппарате президента, с тем, чтобы непосредственно, а не через посредников, влиять на состояние своих финансов. Вскоре такая возможность появилась, по протекции Дарьиного мужа, Лёвушка встретился с президентом и тот предложил ему пост советника по межнациональным вопросам, правда на общественных началах. Лева тут же согласился, у него появился свой стол в одном из кабинетов на Старой площади, а вскоре и нужные связи в политической элите страны. Деньги уже мало волновали его, свой первый миллион долларов, они отметили в семейном кругу, и тесть тут же посоветовал открыть оффшорный счёт на Кипре, что он сделал. Надо сказать, что тесть, не смотря на свою отставку, имел значительный вес в финансовых кругах ведущих стран Европы, а потому во всех делах Льва Моисеевича играл ведущую роль, именно он консультировал его во всех сделках с зарубежными партнёрами и даже выступал их гарантом. Что касается его межнациональной деятельности, то тут Лев Моисеевич особых успехов не достиг, правда, он несколько раз встречался с лидерами сепаратистов, но всё впустую. Эти встречи привели его к неутешительному выводу – только физическая ликвидация, упёртых в своём национализме, бандитов способна дать положительный эффект. После одной из поездок на Северных Кавказ, он встретился с президентом и. высказал ему свои соображения на этот счёт. Добавив, что надо создать несколько мобильных специальных групп, которые бы, не вступая в столкновения с бандитами, отслеживали и ликвидировали их курьеров с оружием и деньгами. Дальнейшие события показали, что президент прислушался к его советам и вскоре главный бандит был уничтожен ракетой воздух – земля.

Глава 3

Окончив школу, друзья разлетелись в разные стороны. Николай Мохов поступил в МГУ на исторический факультет, Павел Одинцов в общевойсковое училище г. Подольска, а Гоша в Баумоновское. Но, несмотря на столь разные интересы их дружба с годами только крепла. Каждое лето они втроем отправлялись в самые интересные уголки России – первое лето после школы они провели на Байкале, затем побывали на Памире и в устье Волги и, наконец, добрались до Камчатки с её вулканами и горячими гейзерами. В эти годы Николай, похоронив мать, остался совсем один и невольно стал ещё больше дорожить их дружбой. Павла тоже постигло несчастье – умер от инфаркта отец, мать с горя запила и через год отправилась вслед за своим мужем. И только Гоша шел по жизни не зная, ни горя, ни забот – окончив с отличием Баумоновское училище. он был приглашен на стажировку в Гарвард. Прошел ещё год и вот однажды Николай получил от лейтенанта Одинцова приглашение на свадьбу, которая прошла скромно, без изысков, но очень тепло и весело.

Казалось бы, все наладилось, Николай поступил в аспирантуру, Павел женился и отравился служить вместе с молодой женой в самый отдаленный гарнизон – на Чукотку. Затем началась война, жена Павла Люся, вернулась в Москву, а муж, получив, внеочередное звание капитана, отправился воевать в Чечню в составе отдельного штурмового батальона под командование подполковника Алексея Быданова.

Все шло по законам бытия – будущий ученый собирал материалы на диссертацию, военный воевал, математик пытался решить одну из загадочных теорем, пока осенним вечером в дверь аспиранта Мохова не постучали.

– Кто это может быть? – подумал Николай и, открыв дверь, застыл на пороге.

Прислонившись к стене, стоял с бутылкой водки в руке Павел Одинцов.

– Пустишь? – заплетающимся языком спросил он.

– Что за вопрос, входи, очень рад тебе!

Они сели за стол, на котором красовались пара помидор, несколько огурцов и любительская колбаса. Выпили за дружбу, за верность, помянули своих родителей, и Павел вдруг сказал – а я ведь к тебе пришел переночевать.

– Переночевать? – удивленно спросил Николай – ты, что с Люсей поссорился?

– Хуже, она развелась со мной, квартиру оставила себе и теперь у меня ни кола, ни двора и ни рожи с кожей, холостой и бездомный офицер российской армии – мрачно ответил Павел.

– Ну и дела! Но почему вдруг развод?

– Ей, видите ли, надоело ждать похоронку, надоело быть одной, надоело трястись от каждого стука в дверь. Ну, всё, хватит об этом, лучше скажи, когда ты женишься?

– Лет через десять, когда мне будет все равно кто рядом со мной – засмеялся Николай.

– Живи, как знаешь – махнул рукой Павел – а я попью недельку и поеду снова воевать, но прежде заеду в Богородск, посмотрю дом, который мне достался в наследство от бабушки. Может быть там, в Богом забытом уголке необъятной России, мне придется доживать свой век.

Так и случилось – через полгода после тяжелого ранения и ампутации ноги по колено Павел Одинцов поселился в бабушкином доме. Однажды, не выдержав одиночества, он написал письмо своему бывшему командиру и другу подполковнику Алексею Быданову.

Глава 4

Получив письмо от Павла Одинцова, в котором тот описывал своё житьё-бытьё и звал его в гости. подполковник Алексей Быданов решил немедленно ехать к другу.

Собственно, Алексею было все равно куда ехать, из-за скандала связанного с убийством малолетнего снайпера, за дело взялась военная прокуратура и его, от греха подальше, командование отправило в бессрочный отпуск. Кроме того, в письме друга явно сквозила тревога, хотя прямо он об этом не писал, но уже то, что Павел вдруг влез в политику, настораживало.

Автовокзал в этом Богом и людьми забытом городке представлял собой некий приземистый серый куб с большими давно немытыми грязными окнами и небольшой асфальтированной площадкой для рейсовых автобусов. Около входной двери, поджидая приезжих, шныряло несколько подозрительных типов и три цыганки с целым выводком цыганят. Проходя мимо этой разношерстной толпы, Алексей невольно прижал рукой свой тощий рюкзак и огляделся в поисках придорожного кафе. Окинув взглядом улицу, он заметил в одном из двухэтажных домов слабое свечение неоновой вывески и, решив, что это и есть кафе, направился к нему. Проходя мимо цыганок, он невольно задержал взгляд на молодой и довольно милой, опрятно одетой, цыганке, которая тут же подошла к нему и, схватив за руку, прошептала – служивый, тебя ждут большие трудности и большая любовь в этом городе, остерегайся людей, которые будут набиваться тебе в друзья.

– Брось болтать чепуху, я проездом и не собираюсь здесь задерживаться – отдергивая руку, строго сказал Алексей.

– Мы предполагаем, а Бог располагает – удерживая руку Алексея, свистящим шёпотом, сказала цыганка и выразительно помолчав, добавила – в кафе, куда ты собираешься идти, тебя ждёт твоя судьба.

– Всё, отстань – решительно выдергивая руку из цепких пальцев цыганки, сказал Алексей и зашагал в сторону кафе.

– Ай, ай, ай, напрасно ты служивый так, я тебе всю правду сказала, судьбу предсказала, а ты не слушаешь, думаешь, цыганка все врет, а ждёт тебя ещё кое – что. Если захочешь узнать, что ждёт тебя, приходи сюда, я всё скажу.

Пройдя метров двести, Алексей остановился и взглянув на вывеску прочитал Кафе «Маленький Париж»

– Неужели действительно Париж? – скептически подумал Алексей и, спустившись по ступенькам вниз, отрыл металлическую дверь. Вначале ему показалось, что в полутемном зале никого нет, но приглядевшись, заметил нескольких человек, сидящих в противоположном конце зала. Отыскав у стены пустой столик на двоих, он подошел к нему, скинул с плеча рюкзак, задвинул его под стол и сел.

– Очень уютно, подумал он, оглядывая небольшой зальчик кафе. Барная стойка, столики и площадка для танцев.

– Вы ужинать или просто посидеть? – подходя к нему, улыбаясь, спросила подошедшая девушка в тёмно лиловом костюме.

– Минуточку, сейчас посмотрю ваше меню и тогда решу – улыбнулся в ответ Алексей и с удивление подумал – какая оригинальная девушка, копия боярыни Морозовой, такое же волевое аскетическое лицо и пронзительный взгляд серых глаз, именно с таких характерных женщин, какие встречаются на берегах Енисея, Суриков писал свою картину.

– Хорошо – строго посмотрев на Алексея, кивнула девушка и положила на столик коричневую папку.

– Подумать только, сервировка, как в хорошем столичном ресторане – салфетки, мельхиоровые приборы, чистые бокалы, цветы, вот тебе и глухая провинция – удивился Алексей и, взяв в руки кожаную папку с меню, стал внимательно рассматривать его. К его ещё большему удивлению в меню значились не только салаты, борщи и гуляши, но и французские блюда.

– Так, для начала закажу-ка я жульен, луковый суп и мясо по-французски, а то совсем отвык от цивильной кухни – подумал Алексей и не успел он поднять руку, как около столика уже стояла девушка с блокнотом и выжидательно, смотрела на него.

– У вас действительно всё есть, что написано в меню или так, для куража? – не поднимая глаз, спросил он.

– Да, у нас всё есть, все блюда, кроме дежурных, на заказ, вам сразу или подождете? – улыбнулась девушка.

– Тогда так, для начала кружку пива и сигареты, потом жульен, суп луковый и мясо по-французски, идёт?

– Вам какое пиво?

– А какое есть?

– Есть чешское, немецкое, клинское, жигули и ещё с десяток сортов.

– Тогда немецкое, Бавария у вас есть?

– И Бавария у нас есть.

– В таких пузатеньких бутылочках?

– Да, в таких пузатеньких бутылочках.

– Тогда несите две пузатеньких бутылочки Баварии и сигареты Парламент, надеюсь, мои любимые сигареты у вас есть?

– У нас, как в Греции, есть всё! – надменно ответила девушка и пошла в сторону барной стойке.

– Молода, красива и строптива – глядя в след девушке, подумал Алексей.

Через несколько минут девушка принесла пиво и сигареты и поставила бутылки на стол.

– Вам, как налить или вы сами это сделаете, господин майор?

– Спасибо, я сам, видите ли, я привык всё делать сам, даже наливать пиво, но вы не беспокойтесь, пиво вкуснее из горла – с этими словами он взял бутылку и одним махом опорожнил её содержимое.

– Ну, вы даёте, господин майор – улыбнулась девушка – прямо, как мой отец, в армии все так пьют?

– Нет, только боевые офицеры – в ответ улыбнулся Алексей и помолчав, добавил – в боевой обстановке некогда рассусоливать.

– Значит, вы были в Чечне?

– Прямиком оттуда – закуривая сигарету, ответил Алексей.

– У вас тут дела или к родственникам?

– К другу, а жульен хорош!