скачать книгу бесплатно
Арифмоман. Червоточина
Александр Валентинович Рудазов
Арифмоман #1
Исидор Яковлевич Эйхгорн – не самый типичный обитатель планеты Земля. Незаурядный изобретатель, бывалый путешественник и исследователь аномалий. Он может собрать в гараже любое устройство, а самым интересным развлечением считает высшую математику.
Именно Эйхгорн изобрел вормолеграф – прибор, способный регистрировать пространственные разрывы. Обнаружитель червоточин. Увы, подтвердить работоспособность прибора удалось далеко не сразу, а когда наконец удалось… Эйхгорн не смог никому об этом рассказать. Ибо первая же обнаруженная червоточина перебросила его в какое-то очень странное место…
Александр Рудазов
Арифмоман. Червоточина
Внимание! Данное произведение содержит сцены курения. Помните, что курение опасно для вашего здоровья.
Глава 1
Солнце уже поднялось, но палаточный лагерь оставался тих и спокоен. Слишком хорошо вчера приняли, отмечая первый день экспедиции. Мало кому хотелось в пять утра выползать из теплых спальников.
Снаружи, несмотря на середину августа, было прохладно. Промозглый ветер развевал висящие на шесте подштанники, а термометр показывал плюс одиннадцать по Цельсию. На берегах Алдана в такую рань теплее обычно и не бывает.
Но в одной палатке все-таки зашебуршилось. Вылезший оттуда кутался в плед и недовольно обозревал мироздание из-под стекол очков.
Увиденное не доставляло ему никакой радости.
Но наружу он все-таки вылез. Зевая так, что едва не вывихнул челюсть, и чувствуя, как череп раскалывается изнутри – но вылез. Проглотил таблетку аспирина, запил водой из бутылки – и сразу почувствовал себя лучше.
Подлинно великий ум даже с похмелья остается трезвым и собранным.
Ночью прошел дождь. Кострище насквозь промокло, в забытой миске лежали грязные шампуры. Глядя на них, Эйхгорн всерьез подумал, не завалиться ли снова на боковую, но в конце концов таки принялся одеваться.
Ему до смерти хотелось курить, а делать это в лагере – поссориться с попутчиками. Коллектив, как назло, подобрался сплошь некурящий, и табачный дым всех раздражал. Не желая портить отношения, Эйхгорн смолил папиросы в гордом одиночестве.
С собой он прихватил удочку. Лагерь расположился не совсем на берегу, но достаточно близко. Пять минут по раскисшей земле – и Эйхгорн уже сидит на удобной коряге, словно нарочно уложенной кем-то у самого края.
Возможно, ее действительно кто-то сюда уложил. Местечко совсем дикое, далекое от обычных туристических маршрутов, но чем черт не шутит? Вполне мог забрести какой-нибудь рыболов, вроде того же Эйхгорна. Он сам, бывало, и не в такую глухомань забредал.
Червяков Эйхгорн копать поленился. Собрал по дороге тех, что сами выползли после дождя. Сейчас они извивались в консервной банке, служившей Эйхгорну заодно и пепельницей.
Насадив на крючок самого жирного червя и зажегши мятую сигарету, Эйхгорн почувствовал полное умиротворение. Не то чтобы он сильно увлекался рыбалкой, однако этот процесс всегда настраивал его на благодушный лад.
И теперь, когда наш герой мирно сидит с удочкой и сигаретой, самое время рассмотреть его поближе. Исидор Яковлевич Эйхгорн, сорока двух лет от роду, кандидат технических наук, работает в конструкторском бюро. Росту не высокого, но и не низкого, телосложением худощав, однако не слишком, осанку имеет скверную, постоянно сутулится.
Голова формою напоминает сушеный баклажан – слегка удлиненная, с заостренным подбородком, тонкими губами и несколько длинноватым носом. Волос на голове не имеется – хоть с лупой ищи. Лысеть Эйхгорн начал уже в тридцать, а к сорока его макушка окончательно приобрела сходство с очищенным яйцом. Зато подбородок его и верхняя губа покрыты предлинной щетиной, которая, однако ж, не настолько длинна, чтобы именоваться бородой.
Глаза посажены глубоко, имеют блекло-голубой цвет и лишены всякого выражения. Иной раз кажется, что то и вовсе не человека глаза – скорее уж снулой рыбы. Эйхгорн чрезвычайно близорук, оттого всегда носит очки в металлической оправе.
Вокруг царила тишина. Берег в этом месте немного поднимался, защищая от ветра, а речное русло чуть изгибалось, образовывая затон. Вода в нем стояла почти неподвижно, и ее покрывала ряска. В воздухе противно гудел гнус. Вымазанный репеллентом человек был ему недоступен, и гнус бессильно злобствовал.
Скучно глядя на поплавок, Эйхгорн размышлял о том, что родился в неудачное время. Эпоха великих географических открытий давно закончилась – на Земле больше нечего открывать и исследовать. Не осталось смысла бороздить океаны и искать по джунглям затерянные города. Все уже давно нашли, нанесли на карты, сфотографировали и поставили будки с сувенирами. Разве что снежный человек еще где-то скрывается, да и то – пойди поймай его, неуловимого.
Несомненно, через несколько десятилетий начнется эпоха великих космических открытий, еще более интересная и многообещающая, но Эйхгорн до нее уже не доживет.
А путешествовать он ох и любил! Одни ездят в отпуск на Кипр или в Турцию – загорать на пляжах. Другие предпочитают Рим или Париж – гулять по музеям и выставкам. Третьим нет места милее, чем лыжный курорт или целебные воды. Однако Эйхгорн считал все это скучным, каждый год срываясь куда-нибудь в глушь на поиски неизведанного.
Тундра, тайга, пустыня, горные пики – вот куда он ездил, отдыхая в таких местах, где и само-то слово «отдых» звучит отчасти противоестественно. Он увлекался дайвингом, рафтингом, альпинизмом, спелеологией, парашютным и планерным спортом.
Однако самым интересным для него всегда были физические аномалии. И то было не пустое любопытство. Еще десять лет назад, когда Эйхгорн чинил унитаз, ему в голову пришла идея, которая оттуда уже не ушла. Годами она развивалась и развивалась, пока не оформилась в схему, а затем получила и материальное воплощение.
Вормолеграф. Вот как этот изобретатель назвал свое детище. Он же – обнаружитель червоточин. Дыр в пространстве. Эйхгорн был абсолютно уверен, что они есть в космосе, и допускал возможность их наличия на поверхности планеты.
В микромасштабе, разумеется.
С самого института, опираясь на Эйнштейна и Шварцшильда, Эйхгорн строил собственную теорию кротовых нор. Но ему было мало теории. Он хотел пойти дальше, хотел получить фактическое доказательство. И именно для того, чтобы оное найти, он и сконструировал не имеющий аналогов измерительный прибор. Устроен тот был не сложнее, чем счетчик Гейгера, но до Эйхгорна никто до такого почему-то не додумался.
Сильнее всего эта штука напоминала крохотный осциллограф. Только у нее была еще и стрелка. Большую часть времени она оставалась в неподвижности, но иногда чуть заметно дергалась – и тогда Эйхгорн весь подбирался.
Увы, тревога неизменно оказывалась ложной. Но в этот раз, возможно… Эйхгорн потому и присоединился к этой экспедиции, что надеялся проверить свое изобретение на практике. Давно уже ходят слухи о странной аномалии в этих местах.
Вроде бы кто-то даже видел ее своими глазами.
Эйхгорн и сейчас периодически поглядывал на свой вормолеграф. Размером даже меньше наручных часов, он отлично помещался на запястье. Эйхгорн и собрал-то его в корпусе от старых спортивных часов – даже стрелку прежнюю оставил.
Пока что та не двигалась.
– Как водичка? – раздался сиплый голос.
– Теплая, ныряй, – ответил Эйхгорн, подвигаясь на коряге.
Рядом уселся Извольский. Неформальный лидер экспедиции. Формального лидера не было, поскольку считалось, что здесь все лепшие кореша и никто не главнее друг друга. Но на деле тон задавал Извольский, а остальные следовали за ним, как гусята.
– Не работает твой Е-метр? – спросил Извольский, кивая на вормолеграф.
Эйхгорн неопределенно пожал плечами. Извольский не верил в его изобретение. В общем-то, никто не верил. Эйхгорн сам был полон сомнений, временами подозревая, что вся его теория – одно большое заблуждение.
Впрочем, долго это не длилось. Если в чем Эйхгорн и знал толк, так это в вычислениях – и в своих расчетах он не видел ошибок. Нужно просто еще немного довести проект до ума… или наконец отыскать хотя бы одну настоящую червоточину.
Можно совсем крошечную.
– И не заработает, – подытожил Извольский, тоже закуривая. – Шарлатан ты, Сидор.
В отличие от Эйхгорна, он курил электронные сигареты, а обычные считал вонючим ужасом. Всех, кто с ним не соглашался, Извольский глубоко презирал и при любом случае объяснял, насколько это скверная привычка. Так, Эйхгорну он сел на уши в первый же день, но тот лишь молча смотрел снулым взглядом, и Извольскому стало скучно.
– Поймал что-нибудь? – поинтересовался он.
Эйхгорн не удостоил его ответом. У Извольского есть глаза и интеллект. Он должен видеть, что рядом с Эйхгорном нет ничего, похожего на рыбу или контейнер, в котором та могла бы находиться. Следовательно, он должен понимать, что Эйхгорн ничего не поймал. Следовательно, его вопрос – пустое сотрясение воздуха, и отвечать не имеет смысла.
– И ничего-то мы здесь не поймаем, – задумчиво молвил Извольский, выпуская клуб пара. – Зря мы сюда вообще приехали.
Эйхгорн молча смотрел на поплавок. У них с Извольским разные цели. Эйхгорн надеялся найти пространственную аномалию, Извольский – следы инопланетян. Этот прожженный уфолог уже много лет искал пришельцев по всему миру – безрезультатно, конечно.
Среди российских уфологов Извольский считался авторитетным специалистом. Верный последователь Черноброва, он написал две книги, проводил какие-то курсы для начинающих, несколько раз даже выступал по РЕН ТВ.
Эйхгорн не смотрел.
В юности Эйхгорн тоже увлекался уфологией. Потом он к ней поостыл, но связи с любителями этого дела продолжал поддерживать. Благо места их интересовали те самые, что требовались и Эйхгорну – аномальные, богатые необъяснимыми происшествиями.
Конечно, его попутчикам удача улыбалась ничуть не чаще, чем ему самому. Почти все «аномалии» после тщательного изучения оказывались просто утками.
Например, пару лет назад Эйхгорн столкнулся с интересным на первый взгляд случаем – на лесной поляне появилась странная окружность шести метров в диаметре. Трава внутри пожухла и примялась, а края опалились. С наружной стороны круга недалеко от края – четыре небольшие симметричные ямки.
След посадки НЛО!
Однако опрос местных жителей и визит в пожарную часть быстро прояснили дело. На том месте всего лишь стоял большой стог сена – он загорелся, был потушен, а остатки увезли. Углубления – следы от жердей.
И никаких сенсаций.
Бывают и целенаправленные фальсификации. Так, в прошлом году Эйхгорну показывали любопытную штуковину, похожую на те «визитные карточки», которые вкладывают в космические зонды-автоматы. Металлическая пластинка, на ней выгравирован атом водорода, двойная спираль ДНК, семь разного размера кружочков, один из которых подчеркнут, странное большеголовое существо и еще несколько непонятных значков. Хозяин пластинки утверждал, что нашел ее в собственном огороде, копая яму под сортир.
Казалось бы, сенсация, послание со звезд… но увы, оказалось, что это банальная подделка. Опрашивая соседей, Эйхгорн случайно увидел у одного из них на полке очень похожую пластинку, только с другим изображением. Припертый к стенке, парень со смехом сознался, что увлекается чеканкой по металлу, а «послание инопланетян» состряпал, чтобы разыграть приятеля. Ну и подбросил незаметно в яму, когда помогал копать.
И никаких сенсаций.
– Сидор, вот ты математик, – сказал Извольский. – Ты в тервере разбираешься?
В глазах Эйхгорна промелькнуло осмысленное выражение. Разбирается ли он в теории вероятностей? Разбирается ли… а свиньи разбираются в трюфелях?
– Разбираюсь, – со всем возможным сарказмом ответил Эйхгорн.
Извольский сарказма не уловил.
– Вот тогда скажи мне – сколько в нашей Галактике должно быть цивилизаций? По теории вероятностей?
– Задача поставлена некорректно, – сразу ответил Эйхгорн. – Недостаточно данных. Из достоверных фактов мы обладаем только данными о нашей звездной системе, причем все еще очень неполными, а также о приблизительном количестве звезд в Галактике. Также нам известно, что у большинства из них, по всей видимости, имеются планеты. Вычислить на основе этого гипотетическое количество разумных цивилизаций не представляется возможным. Существует, конечно, уравнение Дрейка, но оно основывается исключительно на предположениях и на данный момент в принципе не проверяемо.
– Но ты согласен, что их должно быть очень много? – настаивал Извольский. – Согласен? Сто миллиардов звезд! Сто миллиардов!..
– Двести.
– Что?..
– Их по крайней мере двести, – сухо повторил Эйхгорн. – А скорее всего, еще больше. Возможно, до четырехсот.
– Четырех… – чуть не подавился Извольский. – Я, б… недоумеваю просто! Сотни миллиардов!.. И это только в нашей Галактике!.. Сколько их там должно быть, пришельцев?! Если даже хотя бы на одной из тысячи – уже сотни миллионов! На одной из ста тысяч – все равно миллионы! Ну и почему?!
– Почему что?
– Почему они с нами не контактируют?! Почему, вот ты мне скажи?!
– Навскидку могу придумать три возможных объяснения, – безразлично ответил Эйхгорн.
– Ну-ка?.. – прищурился Извольский.
– Первое, – загнул палец Эйхгорн. – Там никого нет. Сотни миллиардов звезд – это еще ничего не значит. Нам известна одна-единственная населенная планета – наша. И мы понятия не имеем, является ли наш мир нормой или аномалией. Возможно, разум или даже жизнь как таковая – настолько редкое явление, что контактировать просто некому. Возможно даже, Земля – вообще уникальный объект во Вселенной, единственный в своем роде. Или возможно, что межзвездное сообщение настолько трудно чисто физически, что все другие цивилизации тоже сидят на своих планетах, гадая – а почему с ними никто не контактирует? Также не исключено, что мы всех опередили в техническом развитии, и это как раз мы через несколько веков будем просвещать отсталых инопланетян.
– В это я не верю, – отмахнулся Извольский.
– Второе, – загнул другой палец Эйхгорн. – Мы живем в заповеднике. Возможно, у них, кем бы они ни были, запрещены контакты с малоразвитыми цивилизациями. Первая Директива и все такое. Возможно, за нами наблюдают, нас изучают, но в диалог вступать не собираются. Также возможно, что контакты запрещены не с неразвитыми цивилизациями в целом, а конкретно с Землей – по некой неизвестной нам причине.
– Ага. Это более логично. А третье объяснение?
– Третье, – снова загнул палец Эйхгорн. – Мы никому не нужны. Возможно, с нами в контакт не вступают по той же причине, по которой серьезные державы не отправляют послов к бушменам и алеутам. Возможно, мы просто ни у кого не вызываем интереса. Опять же – нас могут изучать, наблюдать… как мы наблюдаем за стаями шимпанзе, но разговаривать с нами им просто не о чем. Не доросли мы еще до контактов.
Извольский вынул изо рта сигарету и плюнул в воду. Он не считал себя не доросшим до контактов.
– Также можно сочинить множество теорий типа того, что мы живем в виртуальной реальности или окружены искусственной сферой с нарисованными звездами, но это уже явная галиматья, – закончил Эйхгорн. – А вообще-то, парадокс Ферми давно пережевали все, кому не лень.
– Да знаю я, знаю…
Извольский снова плюнул в воду и слез с коряги. Шмыгнув носом, он посмотрел на небо и буркнул:
– Дождь собирается. Пойду я к нашим.
Эйхгорн продолжал смотреть на поплавок. В его мыслях никакого Извольского рядом уже не было, а были только река и удочка.
А потом поплавок вдруг дернулся. Эйхгорна это несказанно удивило – на рыбалке ему не везло просто отчаянно, и поклевки случались только по большим праздникам. Крепко схватившись за удилище, он принялся крутить катушку.
Стерлядь. То оказалась самая настоящая живая стерлядь, килограмма в полтора весом. Лучший улов Эйхгорна за всю его жизнь. Даже выброшенная на траву, она билась еще очень долго.
Глядя на это, Эйхгорн достал диктофон и сделал аудиозаметку:
– Одиннадцатое августа две тысячи четырнадцатого года. Местное время – шесть часов пятьдесят пять минут. Поймал на удочку живую стерлядь. Конец заметки.
Извольского рядом действительно уже не было, и оценить удачу Эйхгорна было некому. Он задумался, что делать с таким неожиданным уловом.
Стерлядь относится к редким видам, занесена в Красную книгу. Ловить ее специально Эйхгорн не стал бы. Но он вовсе и не рассчитывал ее поймать… честно говоря, он не рассчитывал поймать хоть что-нибудь. До сего момента он даже не знал, что стерлядь водится в Алдане.
Отпускать ее бессмысленно. Крючок сильно повредил рыбе рот, так что выживет она едва ли. Самый логичный и разумный вариант – съесть. Вряд ли уфологи откажутся от стерляжьей ухи.
Ни кукана, ни ведра у Эйхгорна не было. Так что он понес рыбу как есть, на конце лески, по дороге машинально пересчитывая костяные щитки.
Их оказалось сто шестьдесят пять.
Эйхгорн с раннего детства страдал легкой формой арифмомании. Он чувствовал буквально физическую потребность все подсчитывать, измерять и систематизировать. Мозг постоянно требовал новой информации, желал что-нибудь обрабатывать, решать и вычислять. Ребусы, шарады, головоломки занимали его ненадолго – Эйхгорн щелкал их, как орешки. Беря в руки судоку, он просто писал числа одно за другим, словно перед глазами стоял готовый ответ.
Еще в шесть лет маленький Исидор вычислил площадь всех комнат в квартире – и в том возрасте это было чертовски нелегко. Чтобы справиться со шкафами, пришлось пойти на немалые ухищрения.
Он закончил работу только через несколько дней, после чего пошел похвастаться к отцу. Папа посмотрел на листок, похвалил сына, а потом нахмурился и достал из большой коробки на серванте какие-то бумаги. Перепроверив расчеты сынишки, он издал сдавленное хмыканье, надел пальто и ушел скандалить в домоуправление.
Арифмомания Эйхгорна не требовала медикаментозного лечения. Прилагая волевые усилия, он вполне мог ее подавлять. Другое дело, что обычно он этого не делал, поскольку не видел ничего плохого в умственных упражнениях.
