скачать книгу бесплатно
Мешок историй (сборник)
Александр Александрович Росков
В книгу вошли истории, рассказанные и присланные составителю книги северянами, главным образом жителями Архангельской, а также Вологодской областей, Республики Коми, Республики Карелия и других городов и весей России. Истории подлинные и весьма поучительные: о любви и измене, о тонкостях рыбацкого дела, о вредных привычках и о том, как от них избавиться, о нечистой силе и народных рецептах от хворей и болезней…
Какие-то истории А. Росков помнит с юности, какие-то были записаны им в зрелые годы. Последние двадцать с лишним лет работает в газетах, десять из них – редактором газеты «Завалинка» (ООО «Издательство «Северная неделя», г. Северодвинск Архангельской области). В газете он не раз объявлял конкурс рассказов на ту или иную тему. Два года назад Александр при встрече со своим другом и однокашником по Литинституту Константином Савельевым, проживающим на Украине, рассказал ему несколько подобных историй, и тот загорелся идеей: а почему бы не издать эти байки отдельной книгой?
И вот она – эта книга!
Александр Александрович Росков
Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки
© Росков А.А., 2011
© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2011
Про нечистую силу
Это было давно, лет пятнадцать назад, повстречался я с Пушкиным в бане…
Не ходите ночью в баню…
Давно это было, я еще девчонкой бегала. У нас жил одно время мамин брат – дядя Петя. Он работал директором торга, был членом партии.
В субботу у нас была баня вытоплена. Все помылись, а дяди Пети нету и нету – где-то на работе задержался. Пришел уже в первом часу ночи.
Мама говорит:
– Вот, братец, баню прогулял!
А он:
– Не прогулял! Не верю я ни в какие предрассудки!
И ушел мыться.
Я спать легла. Вдруг слышу – на кухне шум, гам! Я выбегаю из спальни – дядя Петя голый стоит и весь в мыле. Только, говорит, пришел в баню, разделся, начал голову намыливать – вдруг кто-то невидимый выхватил мыло из рук и стал его мылить.
Дядя Петя насилу вырвался, тут уж не до одежды было, голый рванул домой.
Папа пошел в баню с фонарем, но там никого не обнаружил, только все было раскидано: мочалка, мыло, одежда, на окне стояла лампа керосиновая – тоже опрокинута, и стекло разбито.
После этого дядя Петя, хоть и партийный был, поверил в предрассудки и в баню после полуночи не ходил больше…
М.Н. Грибакова, г. Онега
Баенник да Обдериха напугали Филю лихо
Один мужик по имени Филипп Пантелейкин построил на краю болота баню-сауну на финский лад. А Баенника не пригласил на жительство, не задобрил – ни хлеба ему не принес, ни соли, даже черную курицу под порогом не похоронил.
А Баенник не гордый, он и без приглашения сам вселился в сауну, устроился под скамейкой и знай себе поживает. В холода на каменке греется, в жару водой обливается. Ну, и вредит хозяину понемножку за свою обиду. То веники растреплет на полу, то каменку разберет, а то мыло или мочалку запрячет куда подальше.
Сам Баенник росточку невысокого, но большеголовый, большеглазый и весь волосатый, как шерстяник. Хотя Филипп в таком облачении ни разу не видел его, да и вообще никак не видел, но начал подозревать, что кто-то в его баньке-сауне хозяйничает.
А неподалеку от Филиппа жила Ксения. Молодая да пригожая, но вдова уже, что по нынешним временам и неудивительно. Жила Ксения с дочкой в маленьком бревенчатом доме, и на краю небольшого огорода была у Ксении малюсенькая, без трубы, банька по-черному.
И, как положено, жила в этой баньке банная матушка – Баенниха, или, как ее в народе еще называют, Обдериха. В годах уже была, худая, долговязая, зубы торчат, на животе и на заднице складки чуть не до полу свисают. Вреда хозяйке своей Обдериха не делала, наоборот – то паутину с углов смахнет старым веником, то оконце протрет, чтобы хоть чуть-чуть посветлее было в баньке-то.
Ксения замечала, конечно, что тут хозяюшка завелась, но не гнала ее, а, уходя из бани, обычно приговаривала:
– Баенниха, Баенниха, не серчай на меня. Вот тебе мыло, вот тебе веничек мяконький, мойся чистехонько да береги баньку от огня и сырости.
Баенник не любил шляться куда-нибудь без дела, все больше в сауне своей на лавке дремал или сверчков да пауков ловил от безделья, в тазу топил, но не до смерти, потому что живность всякую любил и любил разговаривать с нею:
– Кто ты такой, скажи мне? Таракашка ты и есть неразумная! Хочу – утоплю тебя, хочу – вытащу и выпью с тобой коньяку рюмочку, хоть за приезд, – и выуживал приплывшего к краю таза паучка.
Коньяк у Баенника всегда водился – Филипп никогда не приходил париться без бутылочки и без какой-нибудь женщины – каждый раз новая женщина была. Срамота, что они вытворяли.
Баенник под скамейку прятался и глаза обеими ручками закрывал.
А коньяк недопитый Филипп на подоконнике оставлял вместе с бутылочками из-под шампуня. И Баенник его обязательно прибирал.
Коньяк Баеннику очень нравился, потому-то он и не строил своему хозяину смертельных злыдней. А ведь за обиду свою незабываемую Баенник и задушить мог – хоть угаром, хоть шапкой, которую Филипп, когда парится, на уши натягивает.
И вот вынужден был Баенник пойти в гости к Обдерихе.
– Здорово ли живешь, Обдериха?
– Не жалуюсь, вода в кадушке всегда свежая.
– Да-а. А бедновато тут у тебя.
– Хоромов, как некоторые баре, не имеем, а и на том спасибо, что крыша над головой есть. Сказывай, чего надо?
– Хозяйка у тебя, говорю, больно хорошенькая.
– Хорошенькая, пригоженькая, да не вами ухоженная. Не баней ли со мной поменяться хочешь, пес лохматый? Не уступлю, и не проси даже! Хозяюшка моя приветливая, говорунья, с такой жить – милое дело!
– Вот и я про то. За водой-то она мимо моего окошка ходит. Бывает, и с хозяином сталкивается.
– Ну и чего?
– Как-то он ей говорит: «У меня домовой, что ли, в сауне завелся? Весь коньяк мой выпивает, веники треплет, мыло замыливает. Может, зайдешь ко мне попариться. Вдвоем-то быстро изгоним нахлебника».
Тут Обдериха захихикала, зашлась мелким кашлем:
– А ведь выгонят они тебя, волосатика, как есть – выпарят. Хозяйка моя слово как к нам, так и от нас знает.
– Вот то-то и оно! Париться она в тот раз не согласилась, а посоветовала моему: «Ты как войдешь в баньку, первым делом скажи: крещеный – на полок, некрещеный – с полка!» Он и сказал так, я с полка и брякнулся. До сих пор бок болит. Тебе сейчас смешно, а я тогда еще и над ним похохотал, бестолочем. Он и сам-то ведь некрещеный. Ну, и как полез на полок – так и хлопнулся на пол – то ли нога у него подвернулась, то ли коньяку лишнего хватанул. А ты коньяк-то не употребляешь? Я принесу, если что…
– Ты издалека-то не подъезжай, говори прямо, не сватать, поди, пришел…
– Кого? Тебя? Обдериху?
– Не знаю, меня ли, хозяйку ли мою, но уж больно масляно мажешь, как бы не поскользнуться.
– Во-во! Хозяйку твою как раз и могут просватать. Мой-то вчера опять ее подкараулил, облапал и чуть не силком париться тащил, хоть и сауна-то не протоплена была. Насилу вырвалась. Говорит: «У меня своя банька есть, а у тебя жарко, наверное…» – «Вот и хорошо, – засмеялся он, – предлог будет скорее раздеться…»
– Да, надо что-то делать, – призадумалась Обдериха.
– Вот и я говорю. Ты погляди в кадушку-то с водой, может, увидишь там, чем кончится это у них.
– И смотреть не буду, так знаю: посмеется он над ней да еще кучу ребятишек наделает. Майся потом с ними. А в бане места не больно-то много. Он ведь тоже мимо моего окошечка похаживает, не один раз даже заглядывал в него, когда хозяйка мылась. Ни стыда у него, ни совести…
На другой день Филипп проходил мимо Ксениной баньки. И на тебе! – повстречался с Ксенией. Пуще прежнего похорошела бабенка. И податлива как никогда. Филипп намекнул:
– Париться-жариться когда будем?
– Хоть сейчас, – говорит, – у меня как раз протоплено. Каменка душистая, и всяких трав наварила да на нее набрызгала. Полок чистехонек, я его скобелечком два денечка выскабливала, вычищала – хоть животом, хоть спиной ложись – не занозишься.
– Я-я… Я готов! – одурел от счастья Филипп. – Хоть сейчас готов! Я как раз ботинки новые купил, – подхватил на руки Ксению и скорехонько в баню.
– Она у тебя холодная, что ли? – начал озираться по сторонам Филипп, боясь в полумраке запачкаться обо что-нибудь.
– Да где же холодная? – запричитала Ксения. – Самый жар! Раздевайся да на полок залезай. Уж я тебя попарю!
– Вообще-то ничего, вроде жарко. А тут под лавкой собака, что ли, растянулась?
– Собака прижилась, греется маленько. Да она нам не помешает, пускай себе лежит.
Филипп торопливо скинул с себя одежду, бросил у порога, влез на полок. Передернулся от холода.
– Ты сама-то тоже раздевайся давай да залезай ко мне, а то чего-то холодно стало. Поддай-ка жару!
Разделась Ксения – ладная вся такая: титечки – в обморок можно упасть, ляжечки гладенькие, внизу живота волосы курчавятся.
– Давай, – говорит, – Филя, я на тебе сверху буду. Люблю сверху.
Филипп дара речи лишился, только головой кивает. Принял он Ксению на себя, глаза закрыл от наслаждения. А как открыл – чуть сознание не потерял: не Ксения сидит на нем, а страшная-престрашная старушенция.
Филипп сразу мужской силы лишился. А Обдериха (это она образ Ксении приняла) соскочила с него и давай мужика крапивным веником охаживать. А тут и Баенник вылез из-под лавки, оборотился из собаки в свой собственный вид, пьет коньяк прямо из горлышка да подзуживает:
– Кончай его, Обдериха! Дери его до смерти!
Но Баенник ведь и таракашков жалел, а тут – на-ко! – своего хозяина угробить?! Кто коньяк-то носить ему будет?
Когда Филипп совсем без чувств на полке распластался, взяли его Баенник с Обдерихой за руки да за ноги и в сауну перетащили.
Обдериха быстренько в своей баенке порядок навела, всю крапиву на улицу повыкидала.
Ксения потом долго дивовалась: откуда в ее баньке новые мужские ботинки оказались (остальную-то одежду нечистые унесли), по деревне ходила, спрашивала. Никто не признался, а Филипп Ксению даже на порог своей избы не пустил, на крючок закрылся и занавески на окошках задернул.
И париться ее в свою сауну больше не зазывал…
Михаил Волостнов, Республика Карелия
Как Иван Лукич Бога прогневил
Коротка у нас на Севере пора сенокосная. Того и гляди, дождь пойдет. А уж дожди-то у нас затяжные. Пока ведро стоит – успевай, хозяин, пошевеливайся.
Вот Иван Лукич и пошевеливался: косил, сушил, ворочал сено, стоговал.
Словом, дневал и ночевал на покосе. Радовался: будет теперь чем скотину кормить.
И ведь как ладно получилось – за неделю управился. И ни одного тебе дождливого денечка.
А как последнюю охапку сена на зарод бросил, радости было – через край. Успел-таки до набежавшей тучи.
Прикрыл зарод, а из тучи как хлынет.
– Успел, успел! – кричит он и в небо фигу показывает: дескать, вот, опередил, обманул небесную канцелярию.
Но тут молния до самой земли сверкнула. Да в зарод ударила.
Вспыхнуло сено и все в каких-нибудь пять минут сгорело, будто бы его и не было вовсе.
Чудеса, да и только!
Это не придумка какая-нибудь, а так на самом деле было.
История эта случилась в Верхнетоемском районе Архангельской области.
Ольга Батолина, г. Северодвинск
Был случай…
В 1934 году в деревне Щеглята умер молодой мужик, и его, по обычаю, увезли на три ночи в село Вой, в холодную церковь на моленье (церковь у нас тогда еще не совсем была закрыта, службы в ней велись).
Отчего мужик умер – никто не знал, но сам он неведомым образом воскрес ночью в холодной церкви. Встал из гроба и заметался по пустому храму, ища выход. По существовавшему тогда поверью считалось, что в воскресшего человека вселялась нечистая сила, и, если его не убить, умрут три попа. «Покойник» об этом знал и понимал, что живым его из церкви не выпустят.
Утром в дверях церкви заскрипел замок, и в храм вошел ничего не подозревавший сторож. Только он переступил порог, как мужик в белой похоронной одежде налетел на него, ударил – и был таков.
После этого сторож онемел на всю жизнь. Мужик, как есть весь в белом, выскочил на улицу, а там – хлебный обоз мимо идет, лошадей 10–12. Он подбежал к обозу и кричит:
– Дайте мне тулуп!
Люди на возу удивились, но тулуп ему бросили.
Кое-как мужик добежал до родного дома и забарабанил что есть мочи в ворота – ноги-то в лаптях мерзнут.
