скачать книгу бесплатно
– Не пищи, – строго предупредил Лёша. – Не туда я тебе вонзил, чтобы пищать-то…
– Лёха… – смертельно бледный Кабан отошел на шаг, как от прокаженных. Глаза его выдавливало изнутри черепа крайнее изумление. – Ты чего это, Лёха, а… Зачем, в натуре…
– Брысь! – рявкнул Мезенцев. Кабана как ветром сдуло – в подобных разборках он дорожил званием чужака.
Горб перестал выдавать серенады и только судорожно дергался, всхлипывая, пытался высвободится. О том, чтобы ударить Лёху свободной рукой и речи не было – Горб превратился в зачарованного удавом кролика.
– Сужу я по натуре… не как прокурор… – повторился Лёша, глубже ввинчивая в столешницу шильное жало. – И я тоже несовершеннолетний, так что и мне ничего не будет… Я же тебе давал денег, сучара! Я же тебе как раз трёшку давал для Таньки… Чего же ты, ублюдок, а? Какие тебе ещё долги?
– Лёха, Лёха… – бормотал Горб серо-пепельными губами. – Да я… да я… в натуре, Лёха… в состоянии аффекта… Ты же три рубля ей на цветы давал, а её долги – другое дело. Её долги – это её долги…
– Она для меня занимала.
– Я не знал, Лёха, ну серьёзняк, не знал я…
– Я тоже тогда не знал… – грустно констатировал Лёха. – Вы её втроем метелили?
– Да…
– Кто?
– М-м-м…
– Кто, сука?! – взорвался Лёша, багровея в чисто мезенцевском припадке бешенства. – Говори, или я тебе вырву… твою ЭБОНИТОВУЮ ПАЛОЧКУ!!!
– Я, Хмыря и Тобик… Да если б знали, что у тебя с Танькой тема, мы, Лёха, хрен полезли к ней, тебя бы дождались…
– Ладно… – остыл Лёха поверхностно, как вулканическая магма. – За добровольную сдачу гарантирую сохранить тебе одно… яйцо…
Отпустил рукоять шильца и медленно, в задумчивости, пошел прочь.
– Лёха… – захныкал Горб, трепыхаясь под шилом, как бабочка на булавке.
– Чего ещё? – огрызнулся Мезенцев через плечо.
– А это… – Горб здоровой рукой указал на шило. – Достань, а?
– Сам достанешь!
– Как?!
– Как спартанский мальчик занозу! – заорал Лёша, припомнив детские походы с дедом в музей изобразительного искусства.
***
Дома Лёша порылся в бардаке отцовских ящиков и нашел набор для лапты. В прежние годы, пока ещё сын не довел его до края отчаянья, Сергей Витальевич любил поиграть в эту почвенническую игру на кортах стадиона «Динамо»…
Лёша примерил к руке биту – подходящая скалочка – и позвонил Хмыре.
– Привет, Хмыря, это Мезенат! Ты как, один дома?
– Не-а… родаки мусолятся…
– Ладно. С тобой позже поговорим…
Короткие гудки.
– Привет, Тобик! Как твое драгоценное? Либидо имею в виду… Ты дома один виснешь?
– Ага…
– Ну тогда жди! У меня есть для тебя кое-что интересное… Хмыре берег, да он с родаками клеится…
– Все фарцуешь, Лохань?
– Сам ты лох! Приду – увидишь…
И снова короткие гудки.
Тобик открыл Лёхе почти сразу, не чуя подвоха. Тобик был человеком очень рассудительным и не раз выменивал у Лёхи за бесценок то, что потом сбывал втридорога. Думал, что и на этот раз Мезень принесет ему что-то особенное…
Лёха широко улыбался в дверном проеме. Руки держал за спиной, как будто что-то прятал.
– Эх ты, чёрт блатной! – брюзжал Тобик. – Опять шланги горят?
– Угу! – еще шире ощерился Лёха.
– Ну, что там у тебя? Да ты показывай!
– Там… Как бы тебе попроще сказать. Есть такое красивое латинское выражение: «Гематома гениталий»… Знаешь, что означает?
– Не-а…
– Теперь узнаешь!
Лёха ударил битой с разворота в эпицентр Тобиковых застиранных трико с отвисшими коленками. Тобик все ещё по инерции улыбался – но удар по самому чувствительному месту уже распространял вокруг себя волны жгучей боли. Мгновение – и Тобик оплыл от ужаса и судорог, закачался, зажал хозяйство обеими руками. Выпученные зенки глядели, как из гроба – очумело и мертво, незаданным и уже ненужным вопросом.
Секунду была тишина. Потом Тобик завыл, как пес на бойне, его повело на сторону, и он упал на паркет прихожей, вмиг осоплившийся, слюнявый, перекошенный. Грохнул костями, будто мешок с лото, но боль падения ушла, растворилась в океане боли из штанов…
– Ум-м-м… су… м-м-м… ка… о-м-м-м…
– Не, счас с тобой говорить – дохлый номер! – покачал Лёха головой. – Как об стенку горох… Ты когда очухаешься, мне позвони, ладно… Я тебе ещё добавлю. Вербально.
Захлопнул дверь и, как всегда насвистывая, ушел вниз по лестнице на сияющий солнцем двор.
***
У Сметаниных его встретила мать. Когда он представился, она уперла руки в бока.
– А, это ты. Гер-рой… И ещё явился сюда, надо же…
– Извините, мне ваши намеки непонятны, – лучезарно улыбнулся Мезенцев. – Вы мне скажите, как Таня, а то я приехал с Кубы и…
Зинаида Михайловна влепила Лёше звонкую пощечину и выбросила подальше от двери на площадку. Дверь шмякнула о косяк так, что побелка полетела. Лёша стоял перед неодолимой преградой, как однажды уже было.
– Дежавю какое-то… – покачал головой Лёша, отряхивая с пиджачка известку. Отшибленная щека горела румянцем.
– Так не делается, Зинаида Михайловна! – прокричал Лёша, и эхо подъезда вторило ему. – У порядочных-то людей!
Поскольку переговоры с матерью были бесполезны, Лёша решил поговорить непосредственно с пострадавшей. Закинул за спину авоську с апельсинами и вышел на улицу. Почему-то вспомнилась школьная экскурсия год назад – их класс водили на реку, к скалистому обрыву. Здесь с величайшей осторожностью, на двух страховках тренировались местные альпинисты…
– Видите, ребята! – говорила их классная дама, «англичанка» Пульхерия Львовна. – Это выход базальтовых пород, смальта былого кипения земли! Видите, практически отвесная стена! Из-за этого нам и приходится делать такой крюк, когда идем с реки в школу…
– Говна-то! – причмокнул Лёша.
– Мезенцев! – сорвалась классная. – Что за выражения?!
– Соответствующие текущему моменту, Пульхерия Львовна! Ну нельзя же в самом деле этот бордюр называть стеной! Только не местным и удивительно – камень из земли торчит, эка невидаль!
Все девчонки класса боготворили Лёшу в этот момент. Пусть он выдуривается – но каков храбрец! Теперь припоминал Лёша, что в том сиянии восторженных глаз были и окоемы Танькиных чистых озер, любующихся им…
Тогда ему на это было наплевать. Не восторг девчонок, а ненависть к Пульхерии Львовне двигала им. Лёшка полез по каменному отвесу, цепляясь за неровные выступы породы. Он полез так быстро, что Пульхерия Львовна не успела его поймать за штанину. Маленькая, злая, она прыгала внизу и орала благим матом:
– Мезенцев! Слезай! Слезай, мерзавец! О, господи! Мезенцев!
Лёша добрался уже до середины и порядочно струхнул. Говорить одно, а вот звездануться отсюда классной на радость… Н-да! Но слезать вниз было уже страшнее, чем ползти наверх. Поэтому, пукнув для бодрости, Лёша устремился к гребню. Выкарабкался на верхнюю смотровую площадку, и, бесстыдно спустив штаны, помочился оттуда прямо на головы весело разбегавшихся одноклассников.
Пульхерия Львовна этого безобразия уже не видела. Она лежала в обмороке и альпинисты оказывали ей первую помощь…
И вот вновь перед Лёшей стена. Танькин третий этаж так близко. Вон и её спаленка с игрушками и почти детской кроваткой. Окно открыто – потому что жара… Рукой подать… Разве что по водостоку?
Лёша закрепил авоську с фруктами за ремень, высвободил руки и, не долго думая, (долго он вообще никогда не думал) вцепился в водосточную трубу. От уключины к уключине он подтягивал ноги все выше, пока не очутился на карнизе. Здесь Мезенцев снова почувствовал страх. В конце концов, он был всего лишь подростком, напичканным черти чем, потому что время такое, но по сути – ребенком.
Он стоял на стене, и усиливающийся ветер трепал его пиджачишко и брючины, как будто стаскивал. Внизу постепенно собирались прохожие: обсуждали. Основной версией было то, что это вор-форточник и надо вызвать милицию. В благородство мальчишки на стене никто не верил…
Лёша пересилил себя: оторвался от трубы, сделал первый, неимоверно трудный шаг по карнизу и, постепенно облегчая давление на диафрагму, доковылял до Таниной спальни. Виновато улыбаясь, заглянул в окно. Таня лежала под штопаным одеяльцем, тонкие руки вдоль тела, прикрыв глаза. Плюшевый мишка грел её с одного бока, котенок Пусик с другого. Тонкий профиль девушки, бело-восковой, почти прозрачный, казался мертвым. Лёша испугался, что Сметанина загнулась, пока её мать препиралась с ним в прихожей. Робко постучал в оконную раму.
– Извините, можно? Я не побеспокою?
Таня вздрогнула, открыв глаза. Широко уставилась на гостя, упавшего чуть не с неба, стоящего за окном третьего этажа – будто на облаке спустился. Она испугалась. Не внезапного явления – нет, Лёша научился читать её глаза; она боялась, что он оступится, сорвется – и станет таким же инвалидом, как она. Она уже хорошо познала, какая это мука – быть инвалидом…
Котенок Пусик вскочил с кровати и бросился Лёше наперерез. Встал посреди комнатушки, выгнул спину дугой, вздыбил шерсть, зашипел.
– Чего это он? – удивился Лёша.
– Охраняет меня! – уголками губ улыбнулась Таня. – От тех, кто мне опасен…
– Я зайду все-таки? – заискивающе склонил голову Лёша, глядя по собачьи умильно и преданно.
– Заходи…
Пусик ревниво следил, чтобы между его хозяйкой и гостем оставалось порядочное расстояние.
– Я вот тебе это… витаминчиков принес… Ты уж выздоравливай, ладно? А то мне не очень-то удобно…
– Ты тут ни при чём, – сказала Таня. – Это мои счеты с Горбом и его братвой… Никто не думал, что так получится…
– Я не думал! – с готовностью подтвердил Лёша. – Ты ведь не сердишься на меня?
– Нет. Совсем нет. Только я тебя очень прошу, Лёшенька…
– Что, солнышко?
– Ты ведь выполнишь мою просьбу?
– Конечно!
– Никогда больше не приходи. Не обижайся, дело не в тебе… Но оставь меня ладно, я уж как-нибудь одна…
– Почему? Тебя тошнит от моего вида?
– Нет. Если бы так – я потерпела бы… Просто понимаешь – я такой человек… Ты, наверное, не поймешь…
– Я постараюсь!
– Одним словом, я тебя всё ещё люблю. Когда ты продал меня за 3000 рублей (Лёша возмущенно взбрыкнул – но девичья рука остановила его порыв) – я хотела тебя возненавидеть… Но у меня это не получается… Мне очень больно, когда ты рядом… Я теперь калека и в лучшем случае буду ездить в коляске, а ты молодой, красивый, от тебя тащатся все девки… Нам незачем встречаться…
– Но, если ты любишь меня…
– И что из этого? Ты будешь сиделкой при полутрупе? Ты, Лёша Мезенцев?! Не смеши меня, ладно? А то я со смеху обписаюсь в утку – у меня теперь с этим проблемы…
Лёшины желваки напряженно двигались, как будто он жевал.
– Дело не только в том, что ты любишь меня, – через силу выдавил он. – У меня, как в анекдоте, та же херня!
Лёша закрыл лицо руками. Ужас дантовской чащобы, в которую он случайно и даже игриво ввалился, объял его со всех сторон. Когда-то, малышом, он ходил с отцом в зоопарк. Тогда они с отцом много куда ходили, много о чём разговаривали…
– Помни, сынок! – говорил отец странные вещи. – Ты из Рода Мезенцевых, Мезенов, Мезенье, за тобой сорок колен баронов и графов, бунтарей, тамплиеров, алхимиков и инквизиторов, конкистадоров и опричников, революционеров и академиков! И за все эти сорок колен ты отвечаешь, все их ты несешь в себе…
– Таня, – сказал Лёша, почти силком оторвав руки от лица. – Я твою просьбу выполню. Но и ты выполни мою: я должен поговорить с тобой ещё один раз, только один – и тогда я всё решу!
– Лёша! Ну, разве тебе приятно мучить меня?!
– Я клянусь, что мучить тебя не буду. Но пока между нами стоят три вонючих поца, с которыми мне надо кончить расчет! Вот это я тебе обещаю! Я передушу их, как хорек в курятнике!
– И сядешь в тюрьму!
– Ха! Мезенцев умный! Они у меня сами повесятся! От чувства глубокого и чистосердечного раскаяния в факте своего рождения! Потому что я так их зачморю, что им небо с овчинку глянется…
