скачать книгу бесплатно
Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 8
Александр Черевков
Настоящая жизнь настолько стремительна и разнообразна, что мы сами начинаем задумываться не только о мере собственной жизни, но также о цене и смысле жизни людей. Нам хочется узнать о корнях нашей жизни. Истории и события большинства произведений не выдуманы автором. Всё имело место в реальной жизни. Многие герои указанных событий по сей день живут среди нас. Мы находимся с ними в одном измерении жизни. По разным уважительным причинам автор изменил некоторые имена и фамилии героев, не выдуманных историй. Однако, ради правдивости, многие герои указанных историй и событий, носят собственные имена и фамилии. Таким образом, читатель может сам убедиться в реальности большинства прошедших событий, показанных в произведениях автора.
Александр Черевков
Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 8
МЕРА ЖИЗНИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Александр Сергеевич Черевков, сын донского казака и терской казачки старинного рода Выприцких, родился в 1946 году в Старом хуторе станицы Кахановская (Вольная), ставшая к тому времени в Чечне городом Гудермес.
Автор объединил в одно собрание свои произведения разных лет в прозе и в поэзии. В своём собрании литературных произведений, трилогии «Прелести жизни» автор старается в свободной форме общения с читателем показать разные стороны окружающей нас жизни, которую порой не могут разглядеть герои произведений.
Прелесть жизни в том, что мы никогда не можем знать о конце своей жизни. Автор разбил свои литературные произведения на разные по жанру главы книг, которые носят собственные названия «Мера», «Цена» и «Смысл» жизни.
В первой книге охватывается период истории жизни терских казаков с конца 18-го века и до конца 20-го века. В этой книге герои многих событий пытаются определить меру жизни, которая так сильно запутана разными событиями жизни человека.
Порой героям произведений кажется, что эти вполне реальные истории и события жизни происходят рядом с другими людьми. Герои произведений стараются определить со стороны меру собственной жизни.
Автор произведений помогает читателю своим мышлением проникнуть в гущу тех событий, которые происходили на протяжении двух веков с героями разных истории, а также с потомками реальных героев, которым тоже хотелось определить меру собственной жизни на уровне происходящих событий. Настоящая жизнь настолько стремительна и разнообразна, что мы сами начинаем задумываться не только о мере собственной жизни, но также о цене и смысле жизни людей. Нам хочется узнать о корнях нашей жизни. Истории и события большинства произведений не выдуманы автором. Всё имело место в реальной жизни. Многие герои указанных событий по сей день живут среди нас.
Мы находимся с ними в одном измерении жизни. По разным уважительным причинам автор изменил некоторые имена и фамилии героев, не выдуманных историй.
Однако, ради правдивости, многие герои указанных историй и событий, носят собственные имена и фамилии. Таким образом, читатель может сам убедиться в реальности большинства прошедших событий, показанных в произведениях автора.
Читателю можно пообщаться с героями произведений живьём, через средства массовой информации, а также на местах происшедших событий.
Таким способом, читатель может сам проникнуть не только в историю описанных событий, но также реально окунуться в происходящие события. В работе над произведениями трилогии использованы из Интернета географические карты, художественные открытки, а также собственные рисунки и стихи, семейные фотографии и документы из архива автора.
В произведения автора входят некоторые выдержки работ других авторов, на которые автор ссылается в своих книгах.
ТОМ-8.
ГЛАВА-1. ЗА ПРЕДЕЛОМ РАЗУМА.
Не силой измеряется смелость, а разумом.
Часть-1. Душа и разум.
1. Побег из психушки.
До конца субботы и в воскресенье, мы разрабатывали планы моего побега, вплоть до нападения на охрану, но сразу сами всё отвергали. Ни один вариант не подходил, так как всё заканчивалось аминазином, которого теперь опасался.
Надо найти самое разумное решение, которое помогло бы выбраться нам. Разумное решение было совсем рядом, прямо во мне.
Даже в мыслях не мог держать такого, что это, может быть, в психушке? Что тут в лаборатории смерти занимались партийной агитацией?! Какое высокомерие!
– Откуда могу взять художника? – услышал, в понедельник, сквозь дверь профессора, разговор по телефону. – У нас в больнице давно не было художника. Такие люди редко теряют разум. Понимаю, что в агитации сила партии, но, ни один умный художник не пойдёт к нам в больницу работать. Нет! Всего лишь учёный. Могу писать авторучкой и что-то нужное вычислять в науке. Искусство далеко не в моём понятии.
Меня словно молнией пронзило. Такой шанс никак не мог упустить. Надо предложить свои услуги. Но как это сделать, чтобы не вызвать ни у кого подозрения.
Мне бы только добраться до телефона и позвонить в военкомат. Дальше всё дядя Илья сделает без меня. Обязательно должен вырваться из этой западни.
– Мамочка! – с её согласия, опять стал так её называть. – Скажи санитарам, что мне стало скучно и опять хочется заняться своим любимым дело – рисовать. Только творческие мысли дают мне положительный результат жизни. Любой художник живёт через своё творческое вдохновение. Пожалуйста, помоги мне в этом.
– Ты действительно художник? – удивлённо, спросила Мамочка. – Или ты просто так здесь дурака валяешь?
– Действительно художник. – подтвердил своё слово. – Ты мне обещала помогать неделю. Тогда дай мне этот шанс.
– Лучше сразу профессору скажу о тебе. – предложила Мамочка. – Зачем мне этим санитарам говорить?
– Нет! Ты лучше скажи санитарам. – настаивал, на своём. – Санитары скажут профессору. Если ты скажешь напрямую профессору, может у него вызвать подозрение в нашем сговоре с тобой. Ведь мы с тобой в работе общаемся четвёртый день. Нам надо быть хитрее профессора, чтобы он сам помог нам бежать.
– Ты прав! – согласилась Мамочка. – Нам действительно надо сейчас быть хитрее профессора и санитаров.
Обедать мы сели, специально, вместе с братьями санитарами. Ковырял и ел вяло. Был совсем скучный.
– Что с тобой? – спросил меня, старший брат Жлобин. – Заболел, что ли или пища у нас стала не вкусная?
Отмахнулся от них и продолжал делать кислую мину. Словно жизнь моя здесь совсем закончилась.
– Александр от скуки мается. – заметила Мамочка. – Давно ничего не рисовал. Вот на него и напала апатия.
– Что? На него напало? – удивлённо, переспросил младший брат Жлобин. – Повтори мне слово понятно.
– Художники скуку называют "апатия". – повторила Мамочка. – Он просто хочет рисовать. Это понятно вам?
Жлобины тут же оставили свою еду и быстро скрылись за дверью. Мы с Мамочкой едва сдержались, чтобы не рассмеяться в голос.
Нам было понятно, что оба братья Жлобины рванули в кабинет к профессору. Наш вариант сработал. Нам надо теперь ждать дальнейшего хода развития событий. Главное, для меня, это то, чтобы профессор потерял свою бдительность и мне как-то добраться до телефона в его кабинете.
– Айвазовский! Иди! Тебя профессор ждёт! – скомандовал старший брат Жлобин. – Но если ты меня обманул, то в тебя десять порций аминозином волью. Чтобы знал у меня, как зря языком трепать в больнице.
– Не пойду. – отказался, на удивление Мамочки и братьев Жлобиных. – Зачем мне ваш профессор сдался? Мне без него здесь хорошо. Просто хочу рисовать. Всего лишь свободный художник и больше никто.
Жлобины ни стали со мной церемониться. Схватили меня за шиворот. Потащили в кабинет к профессору.
– Он ещё сопротивляется идти к вам! – сказали Жлобины, вталкивая меня в кабинет профессора. – Вот он!
– Ты, правда художник? – спросил профессор, привычно потирая свои дряхлые ладони. – Отвечай мне! Да?
– Да! – передразнил, профессора, глядя на него из-под бровей. – В армии два года служил художником.
– Так ты тогда знаешь, что такое наглядная агитация? – опять продолжил профессор, спрашивать меня.
– Наглядная агитация, это самое главное оружие нашей партии против капитализма! – громко, выпалил. – Профессия художник-оформитель лучшая во всём Советском Союзе.
– Прекрасно! – обрадовался профессор. – Напиши на бумаге всё, что тебе нужно к наглядной агитации.
Профессор дал мне листок бумаги и авторучку. Подумал хорошо и стал писать всё то, что может пригодиться художнику в наглядной агитации.
Начал свой список с чертёжной доски "кульмана" и закончил простым карандашом. Вполне естественно, не забыл про мольберт художника.
Мой список занял два листа с обеих сторон. Написал всё специально, чтобы показать профессору, как глубоки знания больного художника-оформителя в области наглядной агитации и изобразительного искусства.
В действительности, к данной работе в психушке требовалось всего, пара листов белой бумаги-ватмана, гуашь с плакатными перьями, чёрную тушь с чертёжными перьями, простой карандаш, метровую линейку, ластик стиральной резинки и большой стол, где можно выполнять наглядную агитацию. Мне хотелось поморочить профессора.
– Творческую мастерскую тебе устраивать в больнице не буду. – сказал профессор, перечитывая все мои пожелания будущего творчества. – Но часть из этого списка мы купим в магазине к нашей стенгазеты.
– Можно с вами поеду в магазин за красками? – наивно, спросил, профессора. – Возьмите меня в город.
– Ишь, чего захотел! – вытаращив глаза поверх очков, возмутился профессор. – Пока ты сильно больной!
Братья Жлобины вернули меня в столовую и почему-то показали мне кулаки под самый нос. Теперь с большим удовольствием уплетал вкусную пищу, которую ни доел перед этим.
Мамочка сидела рядом и удивлённо наблюдала за мной, как ем. Мамочка ничего у меня не спрашивала о результатах моих переговоров с профессором.
Но по моему поведению было видно, что чего-то добился в нашем совместном плане по освобождению из этих мест заключения.
Нам оставалось тщательно проработать план побега. Ожидания всегда длиннее, чем само время. Уже выполнил все свои работы, которые мне давала Мамочка.
Помогал на кухне кухаркам. Дважды поужинал. Один раз с санитарами и второй раз на кухне. Не знал, чем себя занять до того, как меня отправят спать в мою палату.
Но, вдруг, вся психушка наполнилась привычным запахом предметов наглядной агитации. Понял, что привезли мне краски к стенной газете.
– Тебе подготовил наброски стенгазеты к ноябрьским праздникам. – сказал мне, профессор, когда меня опять привели к нему. – Ты обмозгуй хорошо, если есть чем, завтра мне скажешь. Будешь стенгазету писать в лаборатории или в библиотеке. Там у нас есть большие столы. Будет где тебе развернуться в работе.
– Там не могу работать. – сразу, отказался. – Мы вчера с Мамочкой в лаборатории и в библиотеке наводили генеральную уборку. У меня была сильная аллергия на запахи. Чуть не умер прямо в помещении.
– Ладно! – после некоторых раздумий, согласился профессор. – Будешь делать стенгазету в моём кабинете. В моём присутствии. У меня здесь тоже завтра есть много работы. Нам хватит места. Это будет твой стол.
Профессор показал мне на большой стол в середине кабинета, за которым обычно проводят различные совещания и заседания, психбольницы.
От середины этого стола, до телефона на столе профессора, всего два метра. Но, сколько мне понадобиться здесь времени и труда, чтобы дотянуться до этого аппарата?
Весь вечер думал о том, как заставить завтра профессора выйти из своего кабинета, чтобы не вызвать на себя подозрение с его стороны о попытки моего побега из его универсальной психушки.
Как заявил сам профессор по телефону, что художники ни так часто теряют разум и редко бывают в психушке.
Таким образом, напрашивается вывод о том, что профессор меня ни станет подвергать своим опытам. Но зорко будет следить за тем, чтобы ни смог улизнуть отсюда.
Следовательно, надо как-то сделать так, чтобы профессор потерял свою бдительность, а мог позвонить, лучше всего, своему дяде, Цалоеву Илье Петровичу, военкому нашего Беслана.
Думаю, что Илья Петрович постарается меня вытащить из этой психушки. Перед сном вспомнил за наброски будущей стенгазеты. Посмотрел листок, который мне оставил профессор.
Каково было моё удивление в том, что учёный человек не умеет подготавливать даже шаблонную наглядную агитацию. На листке был какой-то детский лепет о том, как надо бережно относиться к лечению больных, чтобы они выздоравливали вовремя лечения.
Какая-то белиберда. Даже удивился такому цинизму, как благополучие над больными. Если бы только люди знали, как ценят тут здоровье больных, которые, фактически, являются подопытными кроликами.
Возможно, что сейчас уже не проводят скрещивание обезьян с человеком? Но даже метод по испытания лекарств на больных людях, мог бы шокировать любого человека. Ведь это же уму непостижимо!
Вначале они издеваются над телом человека, а после его лечат. Видимо, очень сладко спал всю ночь, что не слышал, как Мамочка утром открыла дверь в мою палату.
– Твой завтрак уже на столе. – расталкивая меня, сказала она. – Скоро профессор придёт. Иди, кушай. У тебя сегодня творческая работа на целый день. Может быть, что тебя ждёт удача в кабинете профессора?
Мамочка ушла. Надел на себя больничную робу и поплёлся следом за ней в столовую палату для служащих. За обеденным столом и в умывальной комнате никого не было.
Все поели. Умылся. Почистил зубы пальцем. Пополоскал рот. Мне не хотелось быть, как все больные, от которых исходил такой запах, что невозможно было находиться рядом с ними, ни то, чтобы жить в одной палате.
Даже удивительно, как учёный человек, профессор, входил к ним. Видимо, это у него уже выработалась многолетняя привычка. Быть похожим на своих пациентов.
– Александр! Тебя профессор в кабинете ждёт. – сказала мне, Мамочка, когда заканчивал свой завтрак.
Ещё раз прополоскал рот в умывальнике и пошёл в кабинет профессора. Мне было удивительно, что никто из санитаров уже ни тащил меня за шиворот в кабинет профессора.
Даже сопровождающих рядом со мной не было. Словно был обычным служащим этой больницы, который пришёл утром к себе на работу.
– Александр! Входите, пожалуйста! – вежливо, пригласил меня, на "вы", профессор. – Там рабочий стол.
Профессор показал на стол, на котором были гуашь в банках и разные предметы к наглядной агитации.
– Извините, профессор, но ваши наброски, которые вы дали мне вчера, совершенно не годятся к наглядной агитации. – осторожно, сказал. – В них нет последних материалов ЦК КПСС.
Ни слова не сказано о борьбе против капитализма и построения социализма в нашей стране. За такую газету, как вы мне предложили, можно получить партийное взыскание по линии парткома. Думаю, что вам нужно поработать над темой.
– Вы правы. – согласился профессор. – Совершенно не разбираюсь в наглядной агитации. Вот вам свежие газеты и журналы. Материал, который вам нужен для стенгазеты, вы можете взять там. Вам всё доверяю.
Профессор положил мне на стол пачку газет и журналов. Посмотрел на число, там было напечатано "Воскресенье. 1 ноября 1970 года".
Это вчерашняя газета, у меня в запасе есть почти целая неделя. Если ничего не получится, то вместе с Мамочкой им тут такое устрою, что все ноябрьские праздники будут для психушки, на все времена, самым черным днём календаря.
Но только жить здесь никогда не останусь. Стал просматривать предпраздничные материалы Политбюро ЦК КПСС. Зарубежные сводки и материалы советских агентов за рубежом, сообщали о политических фронтах пролетариев всех стран против происков загнивающего капитализма.
Можно было подумать, что весь земной шар ополчился против инородного тела – капитализма, который разъедает всё прекрасное в мире. Коммунизм, это светлое будущее.
Первым долгом, разбил белый лист ватмана на заголовок и три колонки. В заголовке набросал – "Великий Октябрь". Колонки озаглавил – партийная, общественная, международная.
Под заголовком написал "Орган партийной, комсомольской и беспартийной организации психиатрической больницы в Орджоникидзе". Дальше написал дату – "6 – 7 ноября 1970 года. 53-я годовщина Великой Октябрьской Социалистической Революции". Рядом нарисовал крейсер "Аврора".
Затем подумал, что добавить и набросал карандашом фейерверк из залпа крейсера "Аврора". По углам нарисовал красные банты революционеров.
– Это всего лишь черновой набросок. – сказал, профессору, показывая ему лист ватмана. – Если это вам понравилось, то всё сделаю цветным. В колонках напишу необходимые тексты заметок и стенгазета готова.
– Ты, действительно, настоящий художник! – удивлённо, воскликнул профессор. – Тебе всё доверяю полностью. Как ты считаешь, так делай стенгазету. Мне твоя работа в таком виде нравится. Так что ты дерзай.
Воодушевлённый таким вниманием со стороны профессора, стал стараться сделать стенгазету, как можно лучше. В первую очередь, решил стенгазету украсить, после заполнять колонки заметками и статьями, которые подобрал из газет и журналов.
