скачать книгу бесплатно
Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист
Александр Бедрянец
Книга состоит из двух частей «Обратная случайность» и «Реактивный авантюрист», которые рассказывают об одном веселом, загадочном и выдающемся во всех отношениях человеке.
Обычная жизнь станицы Камчатской и ее обитателей, донских жителей, предстает в таком удивительном свете, что напоминает захватывающий боевик. Это описание жизни чародея, экстрасенса и одновременно учебник по выживанию.
Повествование не содержит каких-то особых фантастических приключений выдуманных суперменов, все действующие лица имеют реальные прототипы, все события происходили на самом деле, а действия разворачиваются на наших родных российских просторах, в той Ростовской области, где живут самые красивые девушки и случаются самые необычные вещи.
В главном действующем лице Родионе Коновалове словно отражаются самые разные известные личности – Ходжа Насреддин и Штирлиц, Шерлок Холмс и Вольф Мессинг, но на самом деле он не похож ни на кого, только, возможно, на настоящего народного героя, о котором складываются легенды еще при жизни.
Худощавого мускулистого здоровяка, похожего на «белокурую бестию», некоторые считают колдуном, другие интриганом, одни благоговеют перед ним, другие бегут при одном звуке его имени.
Если не знать ключевые моменты задуманных розыгрышей, общая картина действий будет выглядеть странно и неправдоподобно, тем более что подловить Родиона никому не удается – ни опытным милиционерам, ни партийным чиновникам, ни самым хитромудрым личностям.
Все свои проделки Коновалов именует «шутками», хотя от шуток там только название. Ведь «Шутка – дело серьёзное», а жертвам его шуток действительно не до смеха.
Александр Бедрянец
Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист
Обратная случайность или Загадочные встречи
Встреча первая
Ясное утро обещало чудесный весенний день, но Веру Максимовну одолевала грусть. Как и вчера, и позавчера, и последнее время вообще, хотя особых причин для депрессии не было. Жизнь Веры Максимовны текла вполне благополучно. У неё была приличная работа, хорошее здоровье и, как сейчас пишут в известных объявлениях: «в.о.», «м.о.», «ж.о.».
Казалось бы, что ещё надо? Живи и радуйся, ан нет. Червячок печали исподволь съедал всякую жизнерадостность. Причина грусти была в другом.
С целью отвлечься и развеяться, она решила навестить дочь студентку в соседнем городе, так сказать, сверхурочно. Был выходной, остановка пустынна, да и городской транспорт ходил реже обычного. Как и многие люди, во время неторопливого ожидания Вера Максимовна предавалась разного рода отвлечённым размышлениям. Но в этот раз её отвлекли.
Неподалёку, возле ларька, классический бомж пересчитывал в руке мелочь, сопровождая процесс непрерывным потоком безадресной матерщины. Закончив аудит, он помолчал, а затем изрёк в пространство банальное:
– Нет в жизни щастья.
После чего удалился в глубину двора, загребая огромного размера берцами без шнурков. Однако вскоре социальный отброс вернулся с позвякивающей матерчатой сумкой в руках. Заметно волнуясь, он остановился против ларька, странно ссутулился, и громко крикнул:
– Ха!
Судя по всему, этот тип был продавцу знаком. Необычное поведение бомжа так возбудило любопытство работника прилавка, что он вышел из своего заведения и с нескрываемой надеждой спросил:
– Чернозём, накрыло тебя, наконец? Кондрашка приключилась?
У бомжа перекрыло словарный запас, и без того, наверное, не превышавший лексикона Эллочки-людоедки, и, помогая себе рукой, он пытался двумя словами прояснить случившееся:
– Эт-та там… там эта… оно… я туда, а там оно! Я по малому, а оно вот.
И показал три пальца. Затем добавил:
– И колбаса. Много.
Продавец, однако, легко понял этот бред-пантомиму и разочарованно прокомментировал:
– Вот это повезло тебе сегодня, Чернозём, нашёл забытое кем-то бухло с закуской. Теперь иди, празднуй, пока коллеги не отняли.
И с одуревшим от радости лицом бродяга торопливо зашкандыбал праздновать своё жалкое счастье. Но это с точки зрения Веры Максимовны, а у бомжа, скорее всего, было иное мнение на этот счёт. Возможно, что этот счастливый день останется самым ярким воспоминанием в его серой жизни.
Ещё древние отметили, что счастье относительно, причём не в самом понятии, а в предпосылках. Большое или маленькое – одинаково счастье, а зависит от масштаба желаний, области бытия и направленности. К тому же оно крайне субъективно. Кого обрадует счастье ботаника, открывшего новый вид ряски? Да никого. Менее удачливый коллега позавидует, и только.
Мрачные мысли не покидали Веру Максимовну и после того, как она села в подошедший автобус. Увы, так просто, случайной находкой её дела было не поправить. Причина её грусти называлась творческим кризисом, и путей решения не просматривалось. Вполне понятно, что для остальных граждан эта её проблема являлась полной ерундой, блажью, а кое-кто, наиболее ехидный, обозначил бы её каким-нибудь злым выражением, типа «бесовство с жиру». Более того, Вера Максимовна раньше и сама входила в число этих приземлённых людей. Но вот, произошло. Случилось так, что она отравилась ядом, сладким ядом творческого успеха, и душа утратила покой. Одолевал писательский зуд, хотелось творить, но беда в том, что было совершенно неизвестно о чём писать и в каком именно жанре.
Впрочем, по порядку. В своё время она выучилась и получила диплом психолога, но устроиться по специальности не получилось. Вначале Вера Максимовна попала в один советский журнал, но тоже не сложилось. Завотделом однажды сказал:
– У тебя имеются некоторые способности, но не в той плоскости. Пойми правильно, журналист – ремесло, то есть он каменщик, электрик, сантехник, но не выдумщик архитектор.
В конце концов, Вера Максимовна оказалась на своём месте, в отделе кадров солидной организации, где благополучно пребывает и в настоящее время. Но какая-то творческая жилка в ней сохранилась.
Когда-то, ещё подростком, будучи в гостях в деревне, Вера оказалась невольной свидетельницей жутковатой истории с похищениями и убийством, что в те годы случалось редко. И спустя много лет, она рассказала дочери про эти события. Та пришла в восторг и уговорила всё это описать. Вера Максимовна управилась за месяц. А что с этой повестью делать, толком не знала, но неожиданно выручила бухгалтерша Михайловна, которая оказалась приятельницей работницы издательства одного журнала. Она пообещала отнести рукопись прямо к ней домой, но честно предупредила, что учёная дама, как бывший переводчик, весьма принципиальна, и скорее всего эта писанина окажется в корзине. По этому поводу Вера Максимовна переживать не стала, мол, семь лет мак не родил, голода не было. Но, к огромному удивлению, через несколько дней ей позвонили из редакции и попросили зайти.
Строго одетая дама сильно средних лет была лаконична: «Юмор (?!) у вас мрачноват, обороты, ну да ладно. Берём в работу». После чего как-то странно посмотрела и добавила: «В качестве эксперимента».
Впоследствии Михайловна, посмеиваясь, рассказала о сути этого эксперимента. У Дианы Васильевны, так звали матёрую редакторшу, муж был «технарём», такое случается. Человек этот к искусству был равнодушен, книг, за исключением справочников, не читал вообще, предпочитая пиво с футболом по телевизору.
На следующий день Диана Васильевна решила просмотреть опус, но не нашла его на месте. Рукопись обнаружилась в руках мужа, читавшего её с явным интересом. Ошарашенная Диана Васильевна спросила: «Тебе нравится ЭТО?», на что муж ответил: «Да, занимательно. Если напечатаешь, то порекомендую мужикам», наверное, имея в виду своих приятелей. Диана Васильевна не имела привычки брать работу на дом, и Верина повесть в некотором роде была исключением. Скорее всего, мающийся от безделья муж Дианы Васильевны машинально открыл рукопись и случайно попал на какой-то драматический момент сюжета. Там, в одном месте зять душил осточертевшую тёщу, но неудачно – не обладая нужным опытом, недодушил. В другом месте он, заперев её в подвале, остриг налысо и в конце концов утопил эту язву в колодце вверх ногами. А поскольку население деревни в целом было на стороне зятя, тётка многим насолила, то и текст был проникнут к нему сочувствием. Вероятно это нашло отклик в сердце мужа редакторши, что и решило судьбу сочинения. Диана Васильевна благоразумно не стала уточнять, что именно там понравилось мужу, и здраво рассудила, что если уж этот, далёкий от литературы увалень загорелся, то, значит, в повести определённо что-то есть.
Узнав эти подробности, Вера Максимовна опечалилась. Выходило, что в литературу она попала не благодаря труду и таланту, а просочилась каким-то чёрным ходом, и это напрягало. Хотелось подтвердить статус, но после некоторого размышления она пришла в уныние, так как осознала реальные трудности творческого процесса.
Есть некая норма бытия, определяемая природными, социальными и нравственными законами. Но независимо от воли людей постоянно возникают и существуют нарушения, отклонения и ненормальности разных видов и в разных сферах – стихийные бедствия, опасные животные, вредные растения, войны, болезни, преступления и чрезмерные проявления страстей как возвышенных, так и низменных. Одним словом – страдания. Наверное, страдания – такой же спутник жизни человека, как и трение в работе механизма – подмазать можно, но совсем избавиться – ни-ни. Неудивительно, что мучимые разного рода несчастьями, люди стихийно создали мечту, некий эталон счастливого существования – жизнь без страданий. Тут уж не до жиру, как говорится. Страдания – главная и единственная пища литературы. С древних времён она описывала всяческие страдания людей и народов, а также способы их преодоления и вообще, приведение кризисных ситуаций в норму. И в этом вся её сущность. Литературе свойственны ограничения, связанные именно с этим обстоятельством. Поэтому она не в состоянии описывать и отражать нормальное, «счастливое» течение жизни. Всё равно, что описывать пустоту. И в самом деле, что можно рассказать о монотонном, изо дня в день тупом, сытом существовании без происшествий?
С этой проблемой столкнулись ещё древние авторы народных сказок. После описания страданий и подвигов, каждый получает своё: антигерой вариант плохой стабильности – разбитое корыто, тюрьму или могилу, а герои получают счастливую стабильность, но вся их послеповествовательная жизнь обычно укладывается в пять слов: «Они жили долго и счастливо». Более вдумчивые авторы добавляют ещё пять слов: «И умерли в один день». То есть не оставили героям даже маленького шанса на страдание – возможности поубиваться на могиле своей половины. Иначе говоря, если люди и в самом деле когда-то наладят для всех жизнь без страданий, то это будет конец литературы, она просто вымрет с голоду, как мамонты. Впрочем, это ещё не скоро. Тем не менее, это ограничение опосредованно влияет и на самих авторов. Если человек не испытывал определённых страданий или, по крайней мере, не был их прямым наблюдателем, сострадальцем, то он просто не в состоянии дать какие-либо их описания.
Действительно, чтобы писать о горах, лесах, городах или пустыне, нужно там побывать, увидеть, ощутить запахи и услышать звуки. Должен быть багаж жизненного опыта прямого участия в событиях или наблюдения их, создающий представления. Даже пустое фантазирование отталкивается от чего-то реального. Взять титанов литературы; у них самих, как правило, биографии такие, что ахнешь. У Достоевского не жизнь, а чисто триллер, впечатлений ещё лет на сто сочинительства. Впрочем, о великих писателях и речи нет, тут хотя бы до уровня Донцовой дотянуться. Но и это вряд ли.
Родители Веры Максимовны имели нормальное представление о счастливой жизни и в соответствии с этим приложили все силы для устройства жизненного пути своей дочери, сделав его предельно гладким, без ухабов и проблем. И немало в этом преуспели. Вера была им очень благодарна. За то, что родили здоровой и не уродливой. Правильно воспитали, приобщили, образовали, оградили от дурного влияния, плохих привычек и нежелательных знакомств. А когда пришло время, выдали замуж за приличного человека.
Но нет в жизни совершенства. Настал момент, когда, оглянувшись назад, Вера Максимовна вдруг поняла, что из прожитых сорока лет ей нечего вспомнить. Совсем, совсем нечего, кроме того случая из детства. Её никогда не били, не грабили и не насиловали. Не было пожара и затопления. Не было врагов, тайных и явных. С мужем, интеллигентным, тихим и непьющим человеком, они никогда не скандалили, измен не было, и денег на скромное, но достойное существование хватало. Но теперь она поняла Берти Вустера, который просил своего ментора Дживса: «Дайте мне совершить ошибки молодости, а то ведь после вспоминать будет нечего». Теперь она начала понимать своего бывшего мужа, и почему он ушёл. Пристойно, без скандала и без какого-либо внятного повода. Лишь напоследок с какой-то тоской в голосе пробормотал: «Господи, до чего всё гладко, зацепиться не за что. А так хочется кому-нибудь дать в морду». Однако развод трагедией не стал, и всё обошлось как-то буднично. Видимо, что-то в их браке было не так, или чего-то не было вообще. Интересно, а жила ли она все эти годы? Может, просто существовала? И как теперь быть?
Звук тормозящего у очередной остановки автобуса вернул её в реальность. А в этой реальности, чуть заметно прихрамывая, в салон заходил немаленький, сильно за метр восемьдесят мужчина. По виду лет под пятьдесят. Сел через проход от неё, и кресло под ним характерно скрипнуло. Вера Максимовна подумала: «Дядечка ничего, с виду не толстый и живота нет, а тянет минимум килограмм на сто двадцать». Что-то в его облике было не так, что-то цепляло, напрягало внимание. С виду скорее некрасив, хотя и не уродлив. Черты лица вроде бы правильные, но вот дублёная кожа, шрамы, неровности привлекательности не добавляли. Впрочем, всё это компенсировал взгляд синих глаз, внушающий безотчётное доверие, и, как ни странно, вызывающий симпатию. Руки. Руки были заметно моложе лица, слегка загорелые кисти имели вполне изящные, какие-то не пролетарские формы.
Породистый тип. Интересно, дядька большого размера, а в глаза это не бросается. Наверное, соразмерность от матушки природы. Если бы не одежда, то и внимания бы не стоил. Ага, одежда. Простая однотонная рубашка, джинсы… однако! Стоп, а рубашечка не такая уж и простая. Такую же точно Вера Максимовна видела на одном деловом партнёре из заграничной фирмы. И тогда ещё женщины говорили, что эта скромная шмотка в Европе стоит не менее 150 у.е. И на мужике она новая, это Вера определила без труда. Да и джинсы явно европейского происхождения, с вьетнамскими рядом не лежали. Эклектикой в этом ансамбле были дешёвые китайские босоножки. Наконец ей стала ясна причина беспокойства – неопределённость. Вот оно. Вера Максимовна не могла понять социальный статус этого человека даже приблизительно. Трудно было представить его в роли бандита, чиновника или какого-нибудь бизнесмена, но и на бедного рабочего он тоже не тянул. Впрочем, судя по выправке, он мог быть отставным военным, но в любом случае этот мужчина производил впечатление человека с богатым и разнообразным жизненным опытом.
И тут Вера Максимовна увидела, что она не одна изучает этого гражданина. С противоположного ему сиденья элегантная дама позднего бальзаковского возраста с нескрываемым напряжением в позе буквально пожирала его взглядом. Не заметить такого интереса к своей особе было сложно, и мужчина, приподняв вопросительно брови, видимо уже хотел выяснить причину такого проявления внимания, но она его опередила:
– Скажите, вы работали в шестьдесят восьмом году на Сельмаше?
Тихо работающий импортный мотор не мешал слушать диалог. Довольно приятный баритон ответил:
– Да.
– Ваше имя Родион?
– Да.
– А ты меня не помнишь?
– Понял. Вы из прошлого. Дайте ассоциацию.
– Какую?
– Ну, зацепку какую-нибудь, скажите ваше имя хотя бы.
– Евгения.
– Так, Евгения… Женя. Ага, Нахичевань, улица какого-то февраля. Фармацевт.
– Вспомнил?
– Кажется, да.
– А теперь скажи, куда ты тогда пропал? Я ведь так переживала. Ответь!
Тут мужчина вдруг стушевался, что-то начал бубнить про обстоятельства. Это привело женщину в ярость, и она воскликнула:
– Знаю я эти обстоятельства в юбках!
А затем, свирепея на глазах, вскочила с кресла и с воплем дала ему смачную оплеуху:
– Скотина!
Он, не повышая голоса, проговорил:
– Всё нормально, Женя, если тебе будет легче, то стукни ещё и потом будешь спать спокойно.
Она же, со злыми слезами на глазах пошла к выходу и попросила водителя остановиться. Тот, очевидно всё слышавший, просьбу исполнил. Мужчина сделал, было, попытку встать, но она, обернувшись на выходе, грозно сказала:
– Не подходи, гад хладнокровный!
Женщина растворилась в потоке людей, а Вера Максимовна подумала: «Ничего себе страсти! А этому типу наверняка есть, что в жизни вспомнить».
Один из двух молодых людей, по виду студентов, сидевших за спиной мужчины, сочувственно спросил:
– И часто вас так, дядя?
Полуобернувшись, тот ответил:
– Пощёчина что ли? Да нет, редко. Всё больше старались ножом или чем увесистей.
Ребята заржали. Он неодобрительно посмотрел на них и сказал:
– Смеяться тут нечему. Воспитание есть внутренний тормоз, а вы видели очень воспитанную женщину. Заметьте, в какой ярости была, а ни слова матом. И ручкой по лицу, благородно, не гантелей какой-нибудь. Вот если бы на её месте была доярка необразованная с вилами в руках, то, думаю, стало бы не до смеха.
Из задних мест подала голос бабушка, похожая на тех, что обычно сидят у подъездов:
– Да вас, кобелей, не только вилами нужно. Вот ты, мил человек, небось, соблазнил честную девушку, а потом и смылся.
Мужчина повернулся к ней и грустно сказал:
– Хуже.
– Что хуже-то?
– Я не сделал этого.
Сбитая с толку пенсионерка удивилась:
– Как это?
Ответ прозвучал в нравоучительном тоне:
– Вот вы прожили уже немало и должны бы знать, что женщина существо не столько разумное, сколько эмоциональное, живущее чувствами, а потому мстит не только за причинённое зло, но и за неисполнившиеся желания. Не оправдал я тогда её ожиданий, не соблазнил, потому и попал под раздачу, хоть и с задержкой.
Вера Максимовна подумала: «Экий философ», но тут автобус прибыл на конечную.
Встреча вторая
Через полчаса Вера Максимовна сидела в электричке, ждущей отправления, и копалась в сумочке в поисках телефона. Народ подходил, и кто-то сел напротив. Подняв глаза, она непроизвольно ойкнула – напротив неё расположился тот самый мужик в джинсах и чего-то искал в карманах. Услышав возглас, он посмотрел на неё и неуверенно произнёс:
– Кажется, мы сегодня уже ехали в одном автобусе, или я ошибаюсь?
Вера Максимовна подтвердила, и как-то сам собой завязался разговор. Мужчина сказал:
– Да, электричка… давно не ездил, даже ностальгия какая-то. Я ведь в молодости одно время в пригороде жил, на полпути к Новочеркасску, мимо будем проезжать. И на электричке каждый день в город, а потом обратно. Знаете, в этих пригородных поездах, неважно, московских или ростовских, есть какая-то своя атмосфера бытия, и лучше всего её описал, как мне кажется, Венедикт Ерофеев.
Сама стилистика речи, некоторая книжность её как-то не вязалась с обликом собеседника, и Вера Максимовна невольно спросила:
– Вы, наверное, много читаете?
– Раньше да, сейчас не читаю совсем.
– Что так? Зрение?
– Слава богу, нет. Просто всё прочитал.
– То есть как… всё? Разве это возможно?
– Почему нет? При должной организации и правильно определённых целях – вполне. Действительно, «Не объять необъятное», всё напечатанное физически прочитать невозможно, но ведь не всё, что на бумаге, есть литература. Всю популярную беллетристику я проглотил в отрочестве и юности – Дюма, Конан Дойл, Марк Твен, Фенимор Купер, Майн Рид, Александр Грин и прочие великие. Затем немножко поумнел и начал выбирать необходимое. С помощью библиотекарей, а это весьма компетентные люди, я составил список наиболее значимых произведений мировой литературы, не прочитав которых, нельзя считать себя цивилизованным человеком. На самом деле классика давно отсортирована, и по программе минимум это всего около четырёхсот книг. Читал я не только для наслаждения, но и ради знания, чтобы не хлопать глазами, когда звучат имена Фолкнера, Воннегута и других гениев. Лет десять назад я эту программу в расширенном виде закончил, и после этого интерес к художественной литературе иссяк. К научной литературе сохранился.
Поезд тронулся и резко набрал скорость, но мужчина продолжил начатый разговор:
– Вообще-то моё литературное восприятие сформировалось, как и у прочего народа, советской цензурой. Огромное ей спасибо. Пусть принудительно, но пропуская лучшие произведения, негативно создавала эталон вкуса. Конечно, система была неидеальная, но основную функцию цензура исполняла, то есть отсеивала абсолютную бездарность, порнографию и откровенную халтуру.
