скачать книгу бесплатно
Приключения капитана Коркорана
Альфред Ассолан
Классика приключенческого романа
Альфред Ассолан (1827–1886) – популярный французский писатель XIX столетия, перу которого принадлежит несколько десятков приключенческих романов.
Представленный в данном томе роман «Приключения капитана Коркорана» выдержал во Франции более десяти переизданий. Его герой, капитан Коркоран, отправившись по заданию Лионской академии наук в Индию на поиски священной книги индусов, знакомится там с индусским правителем Голькаром и его дочерью, красавицей Ситой, которой угрожает бывший первый министр Голькара, а теперь изменник Рао. Очарованный красотой девушки, капитан Коркоран обещает защитить ее от любой опасности и поручает охрану Ситы своей любимице, тигрице Луизон…
Альфред Ассолан
Приключения капитана Коркорана
Часть первая
Глава I
Академия наук (в Лионе) и капитан Коркоран
29 сентября 1856 года, около трех часов дня, Лионская академия наук, заседая в полном составе, единодушно спала. Но в извинение господ академиков, говоря правду, надо упомянуть о том, что с двенадцати часов дня им читалось сжатое резюме о трудах знаменитого доктора Лорица Шварца из Шварцгаузена об отпечатке, оставляемом на пыли левой лапкой не позавтракавшего паука. Впрочем, надо отдать справедливость спавшим: все они не сдались сну без сопротивления. Один из них, прежде чем оперся локтями на стол и опустил голову на руки, пытался набросать пером фигуру римского сенатора, но сон одолел его как раз в ту минуту, когда он искусной рукой изображал складки тоги. Другой из листа белой бумаги соорудил целый линейный корабль, и легкое похрапывание господина академика, казалось, должно было играть роль ветра, раздувавшего паруса судна. Один только президент, откинувшись и опираясь спиной о спинку кресла, спал с полным сознанием своего достоинства и, держа руку на колокольчике, как солдат под ружьем, сохранял внушительный вид.
А в это самое время поток слов лился беспрерывно, и господин доктор Лориц Шварц из Шварцгаузена излагал бесчисленные соображения о происхождении и возможных последствиях своих открытий. Вдруг стенные часы пробили три часа, и все почтенные члены академии мгновенно проснулись. Президент заговорил звучным голосом:
– Господа! Так как первые пятнадцать глав этой прекрасной книги прочитаны и выслушаны нами, мы имели полную возможность убедиться в обилии новых и плодотворных выводов и соображений, ввиду чего академия, приветствуя господина доктора Шварца, полагаю, не может иметь что-либо против назначения слушания остальных пятнадцати глав на будущей неделе. Таким образом, каждый из нас будет иметь более времени для обсуждения этих великолепных идей и, если окажется нужным, предъявить автору свои возражения.
Так как на это господин Шварц изъявил полное свое согласие, поспешили отложить чтение и перешли к другим докладам.
Тогда поднялся с кресла небольшого роста человек с седыми волосами на голове и с седой бородой, с живыми, проницательными глазами, заостренным подбородком и кожей, казавшейся приклеенной к костям, – до такой степени он был худой и иссохший. Он знаком сообщил о том, что намерен говорить, и тотчас же воцарилась полная тишина, так как он был из числа тех, кого слушают и опасаются прерывать.
– Господа! – сказал он. – Наш высокопочтенный и достойный глубокого сожаления коллега господин Деларош в прошлом месяце умер в Суезе, как раз в то время, когда намеревался отплыть в Индию на розыски в горах Гатес, у истоков Годавери, первой священной книги индусов, ранее появившейся, чем Веды, а именно Гурукарамты, которую туземцы, как утверждают многие, тщательно скрывают от глаз европейцев. Этот самоотверженный человек, воспоминание о котором вечно останется дорогим всем людям, преданным науке, перед смертью пожелал устроить так, чтобы предпринятое им дело было закончено успешно. С этой целью он завещал сто тысяч франков тому, кто возьмет на себя труд розыска этой прекрасной книги, существование которой, если верить тому, что утверждают брамины, не подлежит ни малейшему сомнению. Силою своего завещания он утверждает нашу достославную академию исполнительницей своего завещания и просит нас, чтобы мы сами избрали того, кто должен заменить покойного. Выбор этот, впрочем, несколько затруднителен во многих отношениях, так как путешественник, которого вы пошлете в Индию, должен обладать крепким организмом, способным выдержать неблагоприятный климат, и, кроме того, должен быть смел и храбр, чтобы противостоять зубам тигра, хоботу слона и западне индусских разбойников. Мало того, он должен быть хитер, чтобы обмануть зависть англичан, потому что Королевское общество, отделение которого находится в Калькутте, не имело успеха в своих поисках, оказавшихся вполне тщетными, и, конечно, не захочет допустить, чтобы честь открытия и приобретения священной книги досталась французу. Кроме того, необходимо, чтобы лицо, которое будет вами послано, знало санскритский язык и все народные или священные языки Индии. Таким образом, это весьма нелегкое дело, и потому я предлагаю академии назначить по этому предмету конкурс.
Конкурс был тотчас же назначен, и все разошлись, спеша пообедать.
Конкурентов явилась целая толпа, и все усердно добивались избрания их академией. Но один был слабой комплекции, другой весьма несведущ, третий из восточных языков знал только китайский и туркменский языки. Словом, прошло несколько месяцев, но все же академии не удалось избрать подходящее лицо.
Наконец 26 мая 1857 года во время заседания академии президенту подали визитную карточку господина, желавшего быть тотчас же допущенным в залу заседания.
На этой карточке значилось: «Капитан Коркоран».
– Коркоран! – произнес президент. – Коркоран! Кто из вас, господа, знаком с этим человеком?
Оказалось, что никто о нем понятия не имел. Но собрание отличалось, как и всякое собрание, любопытством и пожелало увидеть незнакомца.
Дверь отворилась, и появился капитан Коркоран.
Это был молодой человек высокого роста, не более двадцати пяти лет, державшийся просто, не скромничая, но и без тени горделивости. Лицо его было белое и безбородое. В глазах его цвета морской воды ясно выражались прямота и отвага. На нем было пальто из альпака, красная сорочка и белые панталоны. Оба конца его галстука, завязанные «а lа colin», небрежно откидывались на груди его.
– Господа! – сказал он. – Я узнал, что вы в затруднении, и явился предложить вам свои услуги.
– В затруднении? – прервал его высокомерным тоном председатель. – Вы заблуждаетесь, милостивый государь! Лионская академия наук, равно как и всякая другая академия, никогда не бывает в затруднении. Мне хотелось бы знать, что может затруднять ученое общество, числящее среди своих членов, смело решаюсь это сказать, – конечно, умалчивая о тех, кто имеет честь состоять президентом этого общества, – столько высокодаровитых людей, столько прекрасных душ и благородных сердец!..
Оратор был прерван троекратными взрывами аплодисментов.
– Если это так и вы ни в ком не нуждаетесь, в таком случае имею честь откланяться, – возразил Коркоран, повернувшись влево и направляясь к двери.
Однако председатель поспешил сказать:
– О сударь! Вы слишком горячи. По крайней мере, скажите нам что-либо по поводу вашего посещения.
На это Коркоран отвечал:
– Вы разыскиваете Гурукарамту? Не так ли?
Президент, улыбнувшись несколько иронически и в то же время благосклонно, ответил:
– И вы, милостивый государь, желаете найти это сокровище?
– Да, это так.
– Вам известны условия завещания господина Делароша, нашего ученого и оплакиваемого коллеги?
– Да, они мне известны.
– Вы говорите по-английски?
– Как оксфордский профессор!
– И тотчас можете представить этому доказательства?
– Yes, sir, – ответил Коркоран. – You are a stupid fellow[1 - Да, сэр, вы глупец (англ.).]. Не угодно ли вам еще каких-либо доказательств моих познаний?
– Нет, нет! – поспешил ответить президент, во всю жизнь не слышавший языка Шекспира, за исключением того, что он слышал в театре «Пале-Рояль». – Все это прекрасно, милостивый государь… Но я полагаю, что вы знаете также санскритский язык.
– Не мог ли бы кто-либо из вас, господа, быть настолько любезным дать мне какой-либо томик Багаваты Турана? Я буду иметь честь разъяснять вам ее, держа перед собой книгу.
– Вот как? – сказал президент. – Ну а другие индусские наречия вы знаете?
Коркоран, пожав плечами, возразил:
– Да это шуточное дело, детская забава, и не более!..
Тотчас же, нисколько не колеблясь, он на неизвестном академикам языке произнес речь, длившуюся десять минут. Все присутствующие смотрели на него с изумлением, а он, окончив речь, сказал:
– Знаете ли вы, господа, о чем я имел честь вам говорить?
– Клянусь планетой, открытой господином Леверье, что я ни полслова из нее не понял! – отвечал президент.
– Это было на индусском языке. Так говорят в Кашмире, в Непале, в Лагорском королевстве, в Аультане, Ауде, Бенгалии, Деккане, Карнате, Аалабаре, Гандуне, Траванкоре, Коимбетуре, в Аессуре, в стране Сейхове, в Синдии, Джейпуре, Одеппуре, Джессельмире, Биканине, Бароде, Бажваре, Ноанагаре, Голкаре, Бопале, Байтпуре, Долтуре, Сатарахе и по всему Коромандельскому берегу.
– Превосходно, сударь! Превосходно! – воскликнул президент. – Нам остается только предложить вам еще один вопрос. Простите за нескромность: мы обременены завещанием нашего покойного оплакиваемого друга такой тяжелой обязанностью, что по неволе…
– Прекрасно! – прервал его Коркоран. – Только говорите свободно, коротко, потому что меня ожидает Луизон.
– Луизон? – со строгим достоинством спросил президент. – Кто же такая эта молодая особа?
– Это подруга, сопутствующая мне во всех моих путешествиях.
При этих словах послышался шум быстрых шагов в соседней комнате, и вслед за тем кто-то с шумом запер дверь.
– Это что такое? – спросил президент.
– Да это Луизон приходит в нетерпение.
– Ну что же, пусть ждет! Я полагаю, наша академия не может подчиняться мадемуазель или мадам Луизон!
– Как вам угодно! – отвечал Коркоран, взяв кресло и покойно усевшись на него, так как ранее никто не догадался предложить ему сесть, и приготовился выслушать требования президента.
Однако ученый человек находился в большом затруднении, не зная, с чего начать свою речь, а это произошло, потому что забыли поставить перед ним стакан воды с сахаром, между тем всем известно, что вода и сахар – два неразлучных источника красноречия. Для исправления этой непростительной забывчивости он дернул шнурок колокольчика.
Однако никто не появлялся.
– Этот служитель чересчур небрежен, необходимо его уволить! – сказал президент и после этого позвонил еще два, три, четыре, пять раз, но все это оказалось бесполезным.
– Милостивый государь! – сказал Коркоран, сжалившись над его треволнением. – Перестаньте звонить. Этот служитель, наверное, поссорился с Луизон и убежал из зала.
– С Луизон! – воскликнул президент. – Следовательно, у этой молодой особы очень нехороший характер?
– Нет! Нельзя сказать, чтобы был дурной характер. Но надо уметь с ней обходиться. Вероятно, он грубо к ней отнесся, а она так молода, что тотчас же вспылила.
– Так молода? Сколько же лет мадемуазель Луизон?
– Самое большее – это пять лет.
– О! В таком возрасте с детьми легко управиться!
– Не думаю! Она иногда царапается, даже кусается…
– Но в таком случае, сударь, необходимо перенести ее в другой зал! – сказал президент.
– Это очень трудно! – возразил Коркоран. – Луизон чрезвычайно своенравна. Она не привыкла к каким-либо противодействиям. Родилась она под тропиками, и этот жгучий климат еще более усилил пламенность ее темперамента…
– Однако, – сказал президент, – мы уже достаточно поговорили о мадемуазель Луизон. В академии имеются более важные дела. Я возвращаюсь к вопросам, которые я намеревался вам предложить. Вы сильной комплекции?
– Полагаю, что весьма сильной. Два раза я заболевал холерой и однажды испытал, что такое желтая лихорадка, а между тем, как видите, остался цел и невредим. У меня целы все тридцать два зуба, а что касается моих волос, прикоснитесь к ним, чтобы убедиться, что это не парик.
– Прекрасно! А силой вы обладаете?
– Как вам сказать? Немного менее, чем мой покойный отец, но все же достаточно для ежедневного обихода.
Говоря это, он, осмотревшись кругом себя, подошел к окну, в котором были толстые железные пруты, и, выдернув без всякого труда один из них, согнул как палочку сургуча, нагретую на огне.
– Черт возьми! Вот силач! – вскричал один из академиков.
– Это пустое! – спокойно возразил Коркоран. – Но если вы мне укажете тридцатишестидюймовую пушку, я охотно соглашусь донести ее до вершины горы Фурвиер.
Восхищение присутствующих начинало принимать оттенок ужаса.
– Я полагаю, вам случалось участвовать в перестрелке? – спросил президент.
– Да! Более двенадцати раз. В морях Китая и Борнео, как вам, вероятно, известно, капитан торгового судна всегда вынужден иметь на палубе несколько орудий для защиты от пиратов.
– И вам приходилось их убивать?
– Защищаясь, я вынужден был убить по крайней мере от двухсот до трехсот человек. О! Конечно, я не один участвовал в этой работе, и на мою долю пришлось не более двадцати пяти или тридцати человек, а все остальное произведено было моими матросами.
В этот момент заседание было прервано, так как в соседней зале раздался шум нескольких опрокинутых стульев.
– Это невыносимо! – воскликнул президент. – Надо посмотреть, что там происходит.
– Я же вам говорил, что нельзя выводить из терпения Луизон! Согласны вы, чтобы я привел ее сюда и успокоил? Она не может жить без меня и не в силах переносить мое отсутствие.
– Сударь! – ответил ему несколько ядовито один из академиков. – Когда у вас имеется сопливое дитя, ему почаще вытирают нос; если оно дерзкое и крикливое, его укладывают в постель, но его не приводят в переднюю здания, в котором помещается ученое собрание.
– Вы не имеете надобности предложить мне еще какие-либо вопросы? – ответил, нисколько не смущаясь, Коркоран.
– Извините, сударь, – возразил президент, укрепляя указательным пальцем правой руки золотые очки на переносице. – Как вам сказать… Вы храбры, сильны и крепкого, здорового сложения… это вполне очевидно… Вы ученый, и в этом вы нас убедили, бегло говоря по-индусски, языка которого мы совершенно не понимаем… Но вот в чем дело… как бы это выразить… достаточно ли вы хитры и ловки, чтобы путешествовать среди этих народностей, отличающихся коварством и жестокостью? Как бы ни было велико желание академии присудить вам приз, предоставленный нашим знаменитым другом Деларошем, как бы страстно ни стремилась академия разыскать знаменитую Гурукарамту, которую тщетно искали англичане по всему полуострову Индия, однако мы признаем делом совести подвергать опасности жизнь настолько драгоценную, как ваша…
– Хитер я или нет, это я не знаю, – прервал речь президента Коркоран. – Но я твердо знаю, что череп этот, череп бретонца из Сен-Мало, а эти кулаки тяжелее чугуна, револьвер мой отличной фабрики и мой шотландский кортик закален неподражаемо, и никогда в жизни я не видел, чтобы какое-либо живое существо осмелилось безнаказанно наложить на меня руку. Предоставляю трусам прибегать к хитростям. В роду Коркоранов каждый грудью прокладывает себе дорогу вперед.
– Однако что это опять поднялся такой ужасный шум? – сказал президент. – Надо полагать, что это опять мадемуазель Луизон забавляется? Пойдите, милостивый государь, успокойте ее или пригрозите ей розгами, потому что терпеть такое поведение нет возможности.
– Ici[2 - Сюда (фр.).], Луизон, ici! – крикнул Коркоран, не вставая с кресла.
Едва раздался этот призыв, дверь растворилась с грохотом, точно взломанная тараном, и появилась королевская тигрица изумительной величины и красоты. Одним прыжком животное пролетело над головами академиков и спокойно улеглось у ног капитана Коркорана.
– Это еще что, моя дорогая Луизон? – сказал капитан. – Ты позволяешь себе шуметь в передней и всех беспокоишь! Это очень дурно! Лежи тут, и, если повторится что-либо подобное, я никогда не буду брать тебя с собой.
По-видимому, эта угроза страшно напугала Луизон.
Глава II
Как Академия наук (в Лионе) познакомилась с Луизон
Но как бы ни сильно было волнение Луизон, вызванное угрозой Коркорана не посещать вместе с ней общество, наверное, это волнение было неизмеримо незначительнее волнения, охватившего всех членов знаменитой Лионской Академии наук. Если принять в соображение, что их обычной профессией было быть учеными, но не жонглирование с бенгальскими тиграми, тогда, конечно, вполне понятна их человеческая слабость.
Первой мелькнувшей у них мыслью было взглянуть в сторону двери и постараться проникнуть сквозь нее в соседний зал, откуда они рассчитывали добраться до передней, примыкающей к великолепной лестнице, выводящей на улицу.
Там им было бы уже нетрудно улепетнуть подальше, так как любой пехотинец, на спине которого нет ни амуниции, ни пищевого запаса, легко пройдет двенадцать километров в час. Так как самый отдаленно живущий от Академии академик должен был пробежать никак не более двух километров до цели, то есть до домашнего очага, следовательно, он имел много шансов в течение нескольких минут избегнуть общества Луизон.
Как ни много надо было времени, чтобы изобразить на бумаге эти соображения, но в действительности они были сделаны с такой великой быстротой и единодушием, что в мгновение ока все члены академии повскакивали с кресел и очутились у двери, намереваясь улепетнуть.
