banner banner banner
Дамдых (сборник)
Дамдых (сборник)
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Дамдых (сборник)

скачать книгу бесплатно

Дамдых (сборник)
Альбина Гумерова

Ковчег (ИД Городец)
«Женщина чувствует, мужчина думает. Шея управляет головой. У женщины прекрасное, но не ведущее место в мире, потому что мир мужской. Так было, есть и, надеюсь, будет. В мире, где правят женщины, я жить не хотела бы», – говорит Альбина Гумерова.

«Дамдых» – книга о женщинах, о том, как они любят, ненавидят, радуются, страдают, ошибаются, не знают, что делать дальше.

Кто является лирической героиней Альбины Гумеровой? Скромная, нежная, покорная, сильная духом, такая, до которой нам далеко. Героини ее рассказов и повестей не идеальные, но в них есть какая-то чистота и искренность. У них можно многому научиться. Возможно, и вы захотите, чтобы рядом с вами была такая подруга или сестра.

Альбина Гумерова

Дамдых

© А. Гумерова, 2019

© ИД «Городец», 2019

* * *

Кройка и житьё

Повесть

1

В шестнадцать лет Резеда попросила у родителей лошадь. Отец купил для нее жеребца. Резеда назвала его Сухарь и никогда с ним не расставалась. Всю молодость свою и даже беременность провела она на коне. И детей своих: дочь Амину, а потом и сына Мунира – каждого в возрасте шести месяцев усадила верхом. Мать Резеды, Суфия, ругалась, грозилась продать коня, во что бы то ни стало хотела усадить дочь за швейную машинку:

– Если не нужно на жизнь зарабатывать – это такое удовольствие! Для детей своих шить будешь, для себя, для мужа. И носить приятней – своими руками сделано! А экономии сколько – ты посмотри, какие цены!

– Мама, я этого не люблю, но научусь ради тебя.

Девушка мгновенно освоила шитье, и выходило у нее аккуратно. Но стоило машинке забарахлить, ниткам спутаться, Резеда бросала шитье и седлала коня.

Однажды Сухарь легкой трусцой шел вдоль трассы, а у обочины стояла «газель» Ирека – будущего мужа Резеды. Ирек копался в открытом капоте. Резеда захотела помочь, тихо подвела коня, а он почему-то ткнулся мордой в зеленые шорты. Ирек резко выпрямился, ударился макушкой о крышку капота, быстро обернулся, громко выматерился в конскую морду, и только когда Резеда засмеялась, Ирек поднял голову и увидел ее. Девушка спешилась:

«Ах, простите!» Изо всех сил стараясь не смеяться, она отвела коня чуть в сторону.

– Ходят тут лошади… – пробубнил Ирек, потирая одновременно и зад, и затылок.

И Резеда, не в силах больше сдерживаться, повалилась на траву, и хохотала в небо, и колотила ногами землю. А Ирек отошел от своей «газели», встал у Резеды над головой и смотрел на девушку до тех пор, пока она не успокоилась.

– Отсмеяла весь живот, – выдохнула она.

– А у меня шишка, – сказал Ирек, щупая голову. – И сердце чуть не выскочило. – Ирек подал Резеде руку и помог встать.

Они оказались одного роста, а позже выяснилось, что и родились в один день и в один год. Когда обоим исполнилось по двадцать лет, они поженились.

Резеда переехала к мужу в соседний поселок, поближе к городу. Коня оставила сначала у родителей, но долго без него не выдержала и забрала к себе. Суфия переживала, что дочь не сможет быть женой – слишком она своенравна. Когда Резеда с Иреком приезжали в гости, теща любила посекретничать с зятем, заранее занимая виноватую позицию: «Ну да, такая уж она, как ее отец. Но ты с ней построже, ладно?» А потом просила дочь помочь ей справиться с шитьем, и пока они, разложив на полу материал, ползали по нему с большими ножницами и мелом, Суфия ворчала:

– Продам я твою лошадь, посажу тебя за швейную машинку и запру!

– Почему надо делать то, что не нравится?

– Потому что это жизнь! Не все тебе на коне скакать! Шитье помогает воспитать характер. Терпеливей станешь.

– Между прочим, Ирек меня за это и полюбил. За мою несдержанность.

– Сама расшибешься, детей угробишь!

– Амина с Муниром уже без седла скачут! А девочкам особенно полезно – внутренние органы правильно формируются.

В комнату вошел отец, но Суфия громко отослала его:

– Шамиль! Выйди-ка отсюда! Мы разговариваем.

…Мать Суфии давным-давно разделила дом на две половины – мужскую и женскую. Так и повелось: сын Марат чаще был с отцом, дочь со своим конем, Суфия за швейной машинкой. Мужики проводили время вместе, а женщины сами по себе. Каждая женщина этого дома по какой-то непонятной традиции была глубоко одиноким человеком, и почему-то это считалось нормальным. И только швейная машинка, которой Суфия могла «зашить» грусть, машинка, с которой швея могла успокоиться, не спеша подумать или забыться, чисто механически выполняя свою работу, всегда была при ней.

Однажды Суфия закалывала английскими булавками костюм на манекене. И вдруг увидела свои руки. Сухие, старые, с маленькими коричневыми островками.

«Бог мой, сколько всего я нашила! – подумала Суфия. – Кто только не носил мою одежду! Я сто лет отсюда носа не высовывала!»

В комнату вошел ее муж. Суфия растерянно оглянулась, уставилась на его штаны и продолжила уже вслух:

– Три года назад я тебе их сшила, – она вдруг метнулась к мужу, упала на колени, схватила его за штаны. – А потом они вытянулись, или это ты от старости уменьшился, и мне укорачивать пришлось.

Суфия затихла на мгновение и бросилась к окошку:

– Гляди! Занавески наши! Столько лет висят! Еще мать мою помнят! И тоже – я! – Она задернула шторы и снова открыла. Задернула и снова открыла.

– И скатерть – я!

– И покрывало – я! – рванула его. – И постельное белье – я!

Схватила себя за грудь:

– И халат тоже я…

Суфия отчаянно озиралась в комнате, будто впервые здесь была.

– Здесь все – я! – с ужасом прошептала она. – А ты? – снова бросилась к мужу и впервые за много лет жадно поглядела в его серые глаза.

2

Старики доживали в большом деревянном доме, и было в нем слишком просторно для двоих. В некоторые комнаты давно не входили. В них было прибрано, кровати с пышными перинами заправлены так тщательно, что о край можно порезаться, подушки друг на дружке, празднично покрытые накидушкой, похожей на невестину фату. Очень редко Суфия заходила в эти комнаты стереть пыль. Им с мужем хватало двух кроватей, которые раньше были одной большой, где супруги бесшумно любили друг друга и спали до очень раннего утра. Уже никто и не вспомнит, когда между кроватями встала тумбочка с круглой вязаной салфеткой и вазой с пластмассовыми цветами.

Скотины давно не держали, но Суфия вставала по привычке рано. Заняться было нечем – в едь даже на завтрак они ели то, что осталось от вчерашнего ужина. Рано утром Суфия садилась за швейную машинку. Тишину дома нарушала скачущая игла. «Тых-тых-тых-тых…» Суфия шила в воздух, в никуда, чтоб хоть чем-то себя занять, потому что никто ничего не заказывал. Не так давно их сын Марат глупо угорел в бане. После смерти сына Суфия целыми днями глядела в окно. А клиентки одна за другой разбрелись от нее. Резеда временно поселилась в родительском доме и «вытащила» свою мать.

Но как только Суфия заставила себя жить, «умер» ее муж. Он будто только теперь осознал, что нет у него больше сына. И никогда уж не будет. Старик не сидел у окна, как его жена. Он ел, спал и бродил по поселку. Внешне Шамиль не изменился, даже не исхудал с горя и не спился. Ему полюбился запах краски, и он часто красил ворота, забор, оконные наличники в разные цвета. У Суфии голова болела от этого запаха, но она не запрещала Шамилю снова и снова покрывать их дом новым слоем краски. Жена хотела добиться от мужа хоть слова. Пыталась даже вывести его из себя. Раньше за такое получила бы оплеуху, но теперь муж будто и не слышал ее. Они ложились каждый на свою кровать. Долго лежали в темноте, ни тот, ни другой уснуть не мог. И так тихо было у них, так тихо и темно, как никогда в жизни. Среди этого жуткого ложного покоя раздавался отчаянный мужской выдох: «Эх, улым, улым!» Суфия сжималась вся, одеялом рот себе затыкала, чтобы не завыть в голос.

От сына остался очень похожий на него внук, теперь уже студент, и бывал он у бабушки с дедушкой на каникулах. Суфия радовалась его приезду, суетилась, затевала пироги и в день отъезда одаривала внука подарками: с пенсии она ежемесячно откладывала денег, осторожно выясняла у снохи, о чем внук мечтает, и шустренько приобретала. Внук возвращался от бабушки с дедушкой то с хоккейной клюшкой, то с часами… Суфия больше любила в нем сына, но не решалась подойти ко взрослому парню со своими старческими ласками. Она лишь украдкой смотрела на него из кухни, когда он ел в большой комнате за столом. А когда спал, звездой раскинувшись на постели, бабушка укрывала его, но ноги все равно торчали. Суфия думала: «Это же единственный, кто от сына остался.

И голос у него такой же, и походка. И ест так же. И пьет большими глотками холодное молоко. А чай любит горячий-горячий, чтоб кипяток. Долго размешивает в нем сахар, вынимает ложку и смотрит, как успокаивается водная воронка…»

Вместе ходили они на кладбище, к его отцу и ее сыну. Шли, весело разговаривая, и на кладбище не плакали. Дед плелся за ними молча.

– Ах, и он помрет, – шептала Суфия внуку. – А может, я сначала. А он тогда на кого останется? Кто с ним жить будет? Он сам себе даже обед не сварит.

– Не помрешь! – весело говорил внук. – Ты еще дольше всех жить будешь!

Резеда забрала потрепанный блокнот матери и обзвонила ее старых клиенток: «Выручайте, пропадет мама». Мир не без добрых людей, и многие откликнулись. Суфия снова почувствовала, что нужна людям. Так уж случилось, что прожила она, маленькая татарочка, свою большую жизнь в одном и том же доме, за пошивочным столом. С единственным своим мужем. «Уж лучше бы запил – как любой нормальный мужик, я бы тогда знала, что с ним делать», – думала Суфия.

– Здра-а-асьте! – послышалось с веранды. – Есть кто дома?

В комнату вошла Венера. Она работала медсестрой в районной больнице. С утра до утра ставила клизмы. Из самых дальних деревень приезжали люди на операцию, и накануне Венера «чистила» их. Входила в клизменную, вешала кружки Эсмарха на металлические стойки. «Двое мужчин или две женщины, заходите! – командовала она, пациенты переглядывались, не решаясь войти. – Не робейте! Я избавляю вас от всего плохого!»

Так она работала несколько лет. После медицинского училища вернулась в поселок и устроилась на практику. Принимала кровь на анализы, определяла группу, потом работала в процедурном кабинете. С годами зрение ухудшилось, деления на ампулах не различались, лекарственный состав не читался, в вену могла попасть только на ощупь. И, чтобы не терять медицинский стаж, Венере пришлось ставить клизмы. После лаборатории, после почти ювелирной работы ее нынешние обязанности казались ей поначалу грубыми. А потом она привыкла.

Резеда и Венера учились в одном классе и дружили. Когда им было лет по тринадцать, Резеда резко превратилась в длинноногую, длинноволосую девушку. Но лицо ее напоминало лунный ландшафт – ни единого живого места на нем не было. А круглолицая и всегда немного пышная Венера была, напротив, прозрачно-белокожей, без единого угря. Но к тринадцати годам, когда начались у девочки женские дела, она сделалась еще пухлее, и за это ее прозвали Ватрушкой. Прошло еще несколько лет – девочки дружили. Когда и вторая подруга стала девушкой, с лица ее исчезли бордовые бугры. Если на Резеду приятно было смотреть, то Венеру хотелось потрогать – такая ли она мягкая, как кажется? И прозвище Ватрушка закрепилось за ней на всю жизнь.

Теперь Ватрушке было далеко за тридцать. Она оставила пышную косую челку, закрывающую половину лба, как было модно в девяностые.

Венера достала из пакета ткань и приложила к себе:

– Айгуль замуж выходит. Третий раз уже. Три года назад, помните, платье шили? Она же с тем мужем развелась, сейчас вот еще одного дурачка нашла. – Венера звонко рассмеялась. – А мне что? Я – близкая подруга.

Я и на четвертую свадьбу к ней пойду, и на пятую, Алла бирса!»

– Дай-то бог.

– Только вот незадача – каждый раз надо новое платье: гости ж все одни и те же. Со стороны невесты!

Суфия достала швейный метр и сняла мерки.

– Только мне… – зашептала Венера, – нужно особенное платье, на этот раз она богатого нашла, и гости у него, стало быть, тоже не бедные! Я все магазины в городе оббегала – ничего подходящего нет. И про вас вспомнила.

– Лишь бы не сорвалось только.

Венера нахмурилась и вопросительно посмотрела на Суфию.

– Жених богатый – выходит, не дурак. А Айгулька наша не слишком умная, – пояснила швея.

– Дурак-дурак! Раз женится на ней! – засмеялась Венера. – А Айгуль – да. Я уж сама молюсь – только б не отчебучила чего до свадьбы, у меня столько планов на нее! Свадьба пройдет – так пожалуйста! Пусть хоть на следующий день разводятся. Ну! – выдохнула она. – Побегу я. Вы не спешите особо – свадьба зимой только. Это я так – сани летом готовлю! Забыла сказать, – закричала она уже с веранды. – Айгуль велела и вас с Шамиль-абы позвать – она, Алла бирса, весь наш поселок собрать хочет, чтоб с ее стороны тоже толпа пришла. А Резеде я сама скажу. Как раз завтра к ним поеду!

В доме вновь стихло. Шамиль с утра еще ушел бродить. Совсем недавно Суфия изводилась ожиданием, боялась, что он что-то с собой сделает. Но теперь клиентки и шитье отвлекали ее от мрачных мыслей.

– Суфия! – послышался истошный вопль, и в окне появилась голова хромой соседки бабы Вали. – Там Шамиль… на путях… недалеко от станции.

Шамиль лежал на шпалах, положив голову на рельсу. Иногда он открывал глаза, чтоб удержать слезу, и будто из-под воды глядел в голубое летнее небо. Старик не смог ни утопиться, ни повеситься. Никто не знал, а ведь он пробовал. Даже уже отыскал прочную балку в сарае. Но каждый раз ему не хватало смелости, и он пуще прежнего презирал себя. После очередной попытки уйти из жизни Шамиль коротко рыдал, широко вытирался рукавом и долго сидел потом, размышляя над тем, как же первой его жене удалось так легко умереть?

Давным-давно Шамиль жил в городе. У них была огромная комната с высокими потолками в большом трехэтажном доме, который раньше принадлежал какому-то купцу. Через дорогу – дом другого купца – хлебного магната. Когда Шамиль распахивал окно, всем сердцем чувствовал, как по улице плывет хлебный запах. Наверное, купцы, которые жили в этих особняках до революции, дружили семьями. Пекарня по-прежнему выпекала хлеб, а особняк превратили в художественное училище, куда и поступил рыжий парень Шамиль после школы.

Он влюбился в свою первую жену, когда она пришла позировать. На нее набросили легкие струящиеся ткани, усадили на краешек стула, и она четыре часа глядела в окно. Студенты подробно прорисовывали складки материала, а Шамилю хотелось написать ее лицо. Потом натурщица и художник отправились гулять.

Их любимым местом стал речной порт. Когда с Волги поднимался ветер, Шамиль отдавал девушке свой плащ и понимал, что хочет согревать ее всю жизнь. Беречь от всего. И писать ее.

Она была тихая и необыкновенно красивая. Еще и невероятно скромная, всегда всем довольная девушка. Четыре класса образования. Многодетная семья, она то ли седьмая, то ли девятая – самая младшая. Шла в этот мир из матери вперед ногами. Мать умерла, она выжила. Старшие сестры презирали ее за это. Братья и отец постоянно на нее натыкались, как на старье, которое вечно мешается под ногами.

Ее часто посылали в город на рынок. Помимо прочего, она должна была привезти в деревню керосин для ламп. Дрожащими руками обвязывала она бутыль керосина тряпками: не дай бог в поезде учуют запах – ссадят сразу же. Много раз ей удавалось перевезти керосин. Но однажды он все же разлился, и девушку вышвырнули из поезда контролеры.

Она вернулась в город. Бродила там. Набрела на запах еды. Ее взяли на кухню помощницей. Дали койко-место в общежитии. И как-то раз один из студентов позвал ее позировать.

…Теперь Шамиль не помнил ее лица, которое так и не состарилось. Шамиль ни разу не написал портрет своей жены. Он до дрожи влюблен был, кисть держать не мог. Всякий раз волновался – придет ли девушка к нему на свидание? И однажды она не пришла. Шамиль просидел у памятника Ленину всю ночь. Написал письмо, в котором наконец признался в любви, и, смущаясь, передал его через вахтершу в общежитие. Через три дня возлюбленная явилась к Шамилю в белом платье. И они поженились. После ЗАГСа поехали в речной порт, сели на ракету и поплыли. Ветер сносил их с палубы, они смеялись, а длиннющая фата невесты развевалась над Волгой, пока не взмыла в небо, будто огромная белая птица счастья.

Вскоре коммуналку расселили. Семье Шамиля досталась квартира на девятом этаже панельной новостройки. Там же у них родился сын Марат. Как-то раз Шамиль и его первая жена решили пойти купить коляску. Отец взял на руки своего грудного сына. Жена сказала ему: «Вы пока выходите, а я сейчас…»

С сыном на руках стоял Шамиль возле подъезда. К ним подошла юная девушка:

– Это дом двадцать четыре? – спросила она.

Шамиль кивнул. И вдруг будто какой-то огромный людоед срыгнул остатки своего обеда. Шамиль обернулся и увидел свою жену. Она приземлилась на спину, изо рта вытекала кровь. Жена моргнула пару раз и застыла. А ребенок заплакал, и Шамиль его чуть не выронил. Девушка, что случайно оказалась рядом, скорее взяла мальчика на руки.

Так она и осталась с ними. Сначала жили на девятом этаже. Потом мать семейства увезла их к себе в поселок. Родителям, конечно, правду сказала. А вот соседи и прочие думали, что поехала девочка учиться на швею, а вместо диплома привезла дитя.

Суфия бежала по овражистому поселку к станции, встревоженно глядя перед собой. Баба Валя, что видела старика на путях, опираясь на свою палку, ковыляла следом. Когда хаотично разбросанные дома остались позади, Суфия остановилась возле старого колодца. Схватилась одной рукой за ведро, другой за сердце. Тяжело задышала вверх, к солнцу: «Господи-боже! Спаси старика! Не знает он… что творит! Дай мне… успеть! Я его… вытащу, заставлю жить! Не допусти, чтобы поезд по нему проехал!» – и она побежала под гору, уже быстрее и легче. Вниз, на станцию, где пахло мазутом, где трескучий голос объявлял редкие электрички в сторону города и где скапливались и бродили от цеха к цеху пузатые товарняки жиркомбината.

– Там он, у склада! – выхрипнула баба Валя, глядя вслед бегущей Суфии.

«Господи, дай успеть, спаси старика!» – просила швея и, увидев мужа, крикнула:

– А ну вставай, живо! Ты чего выдумал-то, а?! – Суфия подбежала и бросилась Шамилю на шею: – Я прошу тебя, вернемся домой. Сейчас товарняк пустят! Хороший мой! Прошу тебя, уйдем!

Суфии удалось приподнять Шамиля.

– Вот так, вот так…

– Я… Не хочу жить.

– Как же я без тебя останусь? Как же наша Резеда? А внуки наши?

Суфия повела мужа домой. Дорогой они молчали, Суфия чуть всхлипывала. Она представила, что могла не успеть, и случилась бы трагедия: по путям, где только что лежал Шамиль, тяжело брел товарный состав.

– И не стыдно тебе! – брякнула за их спинами баба Валя. – И так помрешь, чай, недолго осталось!

Суфия обернулась и шикнула на нее.

– А чего молчать?! Слабаки, а не мужики! Ведь не вчера это случилось. Ты на жену свою глянь, на жену! Уж и она живет – ничего не поделаешь. И тебе пора бы. Эй, а куда это вы? – Баба Валя остановилась, глядя в спины старикам. Не пошла за ними, потому что Суфия повела Шамиля длинной дорогой.

Дома жена уложила мужа на диван. Задернула штору, чтобы солнце не слепило ему глаза. Взяла за руку.