Фантазия

скачать книгу бесплатно

Фантазия
Дмитрий Мельников

Что делать безнадёжно влюблённому человеку? Только любить и ждать чуда. И чудеса иногда случаются.

Дмитрий Мельников

Фантазия

I

Встретился я с ней в третьем часу тёплого майского воскресного дня, в то время, когда в нашем южном городе уже давно распустились листья деревьев, трава была зелёною и даже ещё не обгорела. Для средней климатической полосы России такая погода была бы скорее летней, но не для нас, людей, живущих практически на самом Юге, где купаться в реке большею частью люди начинают не ранее июля месяца, ведь вода в ней становится тёплой настолько, что даже не приходится к ней привыкать.

Однако в мае у нас так же, как и в других местностях, слетает тополиный пух, окутывая, словно шапкой снега, зелёные газоны, или, перекатываясь по асфальту дорог и тротуаров, мечется под ногами добропорядочных граждан.

Городские жители в эту пору одеваются совсем ещё не по-летнему: некоторые мужчины носят рубашки с длинными рукавами – вот как я в этот день – правда, рукава я закатал по локоть; кое-кто облачён в лёгкие ветровки или спортивные костюмы. Но кто-то выходит на улицу уже и в шортах.

В этот день я стоял у одного из торговых центров в северной части города в ожидании свидания с ней. Вход в торговый центр был в тени и пребывание на улице было весьма приятным. Неприятно было только отсутствие объекта моего ожидания. Свидание наше было оговорено накануне, в день встречи созвонились, подтвердив намерения друг друга сходить в кинотеатр на широко анонсируемый всевозможными изданиями кинофильм. Сам кинотеатр находился здесь же, в торговом центре, что является веянием последнего времени. Раньше кинотеатры располагались исключительно в отдельных зданиях, специально построенных для показа кинофильмов.

Встречи с ней я ждал с замиранием сердца и волнением в груди необычайным. Волнение усиливалось ещё и от того что она опаздывала. Фильм начался в два часа пополудни, на моих часах была уже четверть третьего, а она так и не приходила. Но в том, что она придёт, сомнения у меня не было, в этом уверен я был определённо, несмотря на то, что уверенность моя ничем не была подкреплена и ни на чём не была основана. Я успокаивал себя тем, что женщины всегда опаздывают, а красивым женщинам опаздывать даже положено неписаными, но для них самих известными, правилами.

Я стоял на месте, ходил, топтал тополиный пух, разглядывал прохожих, которых в этот день и час было очень немного, что удивительно для выходного дня, ведь именно в субботние и воскресные дни люди особенно любят ходить в такие торговые центры.

И вот среди немногочисленных прохожих я заметил её. Шла она довольно быстро, красиво, не как-то по-особенному, но вся походка её завораживала. Голову она чуть опустила вниз, как будто смотрела только под ноги. Она была прекрасна! Светло-русые прямые развевающиеся на ветру волосы обрамляли тонкое с изысканно правильными чертами лицо, которое дополняли большие тёмно-голубые, почти синие, глаза, длинные ресницы и в меру полные губы. Косметикой она не пользовалась и это лишь шло ей на пользу. Она была роста выше среднего и стройна необыкновенно, а изгиб её стройного стана напоминал очертания гоночной яхты. Одета она была в светло-коричневую легкую блузку и серую однотонную до колен юбку, которая не могла скрыть необыкновенно стройных ног, облачённых в телесного цвета колготки.

От неё исходил какой-то неведомый, неуловимый аромат нежности, сладкой неги и невероятного блаженства; но, вместе с тем, мне совсем ненадолго показалось, я подметил где-то там, далеко, в самой глубине её души, ощущение какого-то холода, что, может быть, даже подходило к её красоте.

Наконец она подошла и, чуть приподняв голову, сказала просто и тихо: «Привет», и, как мне показалось, даже немного улыбнулась.

– Привет! – я протянул ей коробку конфет. – Это тебе.

– Спасибо, – чуть слышно ответила она.

– Долго добиралась? – задал я совершенно ненужный вопрос, хотя время прибытия её меня беспокоило несомненно.

– Да не особо, – ответила она.

Чувствовал себя я неуверенно, стеснялся начать разговор и потому из уст моих выходил какой-то лепет.

– Ты откуда приехала? – почему-то спросил я.

– Как откуда? Из дома. Я же на Латошинке живу! – сказала она уже довольно сердито. – Я тебе говорила, ты забыл?

«Нет, не забыл, – подумал я, – я хотел спросить, откуда ты сейчас приехала!», но перед красивыми женщинами, бывало, робел, что и случилось со мною в этот раз. Ещё она сказала «на Латошинке», а не «в Латошинке», – этот наш южнорусский диалект отличается несоответствием некоторым правилам русского языка. На Латошинке, в её представлении означало, видимо, что-то далёкое, откуда добраться до города не так-то и просто. Я промолчал, не ответив на её вопрос-упрёк.

– Ну что, пойдём? – спросила она.

– Да, конечно!

– Только мне ещё надо зайти на работу!

– Да?

– Да! – воскликнула она. – Я же тебе говорила! Ты опять забыл?

На этот раз я действительно забыл, что ей необходимо было зайти на работу, но я был расстроен, ведь мы уже опоздали на начало фильма.

– Нет же, совсем не забыл, но…, – я хотел сказать, что очень желал с нею до фильма погулять или пообедать в кафе, однако, почувствовав этот её невидимый холодок, не стал. – Давай уже пойдём и время терять не будем.

II

Работала она провизором в аптеке, расположенной как раз в этом торговом центре прямо напротив входа. В этот же день, когда мы по телефону сговаривались пойти в кино, она говорила: «Мне только надо перед началом фильма зайти в свою аптеку!». Эта её фраза «в свою аптеку» могла подразумевать как то, что она работала в этой аптеке провизором, так и то, что аптека была её собственной и управляла она в ней самостоятельно, точно как г-жа Гагина в собственной господской конторе. Стоит заметить читателю, я об этом так никогда и не узнал. Она быстро зашла внутрь, пробыла там несколько минут и вышла, на ходу спросив: «Ну что, скоро у нас начинается фильм?». Я ответил, что фильм уже двадцать минут как идёт, включая, конечно, время и рекламы, и анонсов других фильмов. Она сказала, что не может такого быть и, посмотрев на наручные часы, заявила, что на её часах ещё без десяти минут два. Я показал ей свои часы, на которых было уже двадцать минут третьего и только сверившись со своими часами в мобильном телефоне, она поняла, что опоздала. Совсем немного смутившись и опустив голову, а мне же показалось, что с уст её даже едва не сорвалось: «Прости» (но всё-таки не сорвалось), она предложила поскорее идти в кинозал. Всё-таки было в ней что-то холодное: не пугающее, не отталкивающее, но как будто и не дающее духовно сблизиться с ней.

Фильм представлял собою продолжение киноленты знаменитого отечественного режиссёра, которая лет пятнадцать тому назад даже заняла первое место в каком-то американском конкурсе кинофильмов.

Мы зашли в кинозал как раз в тот момент, когда главного героя в местах лишения свободы пытались расстрелять из крупнокалиберного пулемёта, но потом почему-то передумали (видимо, без него фильм бы уже не получился).

Картина с художественной точки зрения не представляла особого интереса, в отличие, конечно же, от первого фильма пятнадцатилетней давности, но некоторые эпизоды и этого фильма были весьма захватывающи, особенно сцены налётов вражеской авиации, выстрелов артиллерии, да так, что после окончания одного из эпизодов я даже выдохнул с облегчением. На мою спутницу, как эта сцена, так и весь фильм не произвели ровно никакого впечатления, а если и произвели, то я этого не заметил: реакции вообще не было, ни одна эмоция не отразилась на её прекрасном лице.

Эмоции были не у неё, а у меня. Почти два часа я сидел рядом с ней и наслаждался тем, что она здесь, со мною, что локти наши соприкасаются на общем подлокотнике кресел. Смотрел на её профиль, на котором особенно ярко в свете киноэкрана выделялись длинные тушированные ресницы и чувственные губы. У меня в то же время было какое-то неловкое чувство беспокойства, выражающееся в ощущении того что это всё очень скоротечно, что больше мы не увидимся с ней никогда.

Наконец, к моему сожалению, настал тот момент, когда фильм закончился, как заканчивается всё в нашей жизни, и нам пришлось покинуть сие благословенное заведение. Как только вышли на улицу, она сразу же попрощалась, сказала, что ей необходимо ехать домой, что у ней много дел домашних и личных. Я же сожалел о том, что она уезжает, на что она с некоторыми нотками неудовольствия возразила: «Но я же тебя предуведомила о том, что свидание наше ограничится лишь походом в кино!». Увы, я всё это помнил, но надеялся, что она всё же пожелает немного со мною прогуляться. Она не захотела даже, чтобы я проводил её до автобусной остановки.

После свидания я отправился в центр города, гулял, дышал свежим воздухом и мысленно повторял её имя: Татьяна, Татьяна, Татьяна…

III

В течение следующей недели я работал, купался с приятелем в реке после рабочего дня, проводил время, как обычно. Однако я не переставал думать о Татьяне. Я пытался дозвониться до неё, назначить свидание – всё был тщетно: она не отвечала ни на мои телефонные звонки, ни на короткие телефонные сообщения.

Время шло однообразно, на улице уже установилась жара, дела мои шли своим чередом. В один из дней произошёл незначительный эпизод, который выбил меня ненадолго из моей обыденности, мечтаний и несколько меня встряхнул. В тот день, после работы, приехав в свой район на электричке, я, как обычно, шёл в сторону дома. От станции электрички до жилых кварталов идти было не более нескольких минут по живописной лесопарковой зоне, в которой кто-то из обывателей бегает, как я это делал по выходным, кто-то выгуливает домашних собак, а кто-то и просто растянется на лужайке и отдыхает. Сама дорога от станции электрички до жилого массива была пешеходной и представляла собою проложенные одну за другой бетонные плиты. Во всю длину дороги с правой её стороны были высажены берёзы в несколько рядов, за ними лежал луг, на котором и любили отдыхать люди. С левой стороны от дороги был тот же луг, который сразу за железной дорогой переходил в склон к берегу реки. На всём же протяжении от железнодорожной станции до жилых домов обитала стая бродячих собак, которых некоторые женщины из нашего квартала прикармливали после работы остатками своих обеденных яств. Собаки знали время прихода электрички и всегда покорно ожидали своих покровительниц, но не прямо на платформе, а чуть поодаль, под берёзками, будучи животными «воспитанными» и стеснительными, насколько можно так о них сказать. После трапезы животные, обычно, догоняли пассажиров электрички, и провожали их до домов.

В этот раз, пройдя уже половину пути от станции до дома, я услышал сзади злобный и трескучий вой собак. Они кого-то преследовали. По времени, которое прошло с момента нашего выхода из электрички, собаки уже должны были «отужинать» и весьма непонятен был их злобный лай. Обернувшись, я увидел, что стая преследовала одного из псов, возможно, своего же сотоварища, за какое-нибудь отклонение от правил их совместного жития. Жертвой являлся очень худой чёрный с пегими проплешинами дворовый пёс, с выдранными в некоторых местах клоками шерсти. Преследуемый отчаянно убегал, вытянув морду вперёд и пригибаясь к земле, чтобы преодолеть сопротивление воздуха, а стая неслась всего в нескольких метрах от него, и вся эта компания стремительно догоняла меня и шедших со мною рядом людей. Наконец, случилось то, что и должно было случиться: преследователи догнали бедолагу и подвергли его жестокому избиению, и всё это было рядом с нами, в самой непосредственной близости. Беднягу кусали так сильно, что он даже не визжал, а стонал. Я такого стерпеть не смог, нехорошо, всё-таки, целой сворой нападать на одного, и пошёл прямо на образовавшийся вокруг жертвы клубок собачьих тел. Сначала закричал и замахал руками, но на охотников это не произвело никакого впечатления, настолько они были поглощены происходящим. Я поднял с земли сухую длинную ветку и с размаху огрел, не глядя, первую попавшуюся собачью спину, затем вторую, третью. Палка подействовала на карателей отрезвляюще, а всё-таки животными они были не глупыми и отстали от бедняги, но не убежали сразу, а, окружив нас, стояли и скалили зубы.

Я ещё раз замахнулся, описал веткой полукруг в самой непосредственной близости от собачьих пастей, заорал на собак и только тогда они соизволили отойти подальше. Я пошёл в сторону дома, а преследуемый, понурив голову, пошёл за мною. Весь его жалкий и покорно-послушный вид говорил о том, что он готов следовать за мной хоть на край Земли, но мне ему предложить было нечего; о том чтобы взять его домой не было и речи – у меня просто не было времени заботиться о нём. Пёс проводил меня до самого подъезда и пока я не зашёл в дом он так и стоял, смотрел жалостным и умным взглядом, надеясь на то, что я его позову.

___________

Вечером, перед сном, уже лёжа в кровати, я попытался представить, на кого она похожа в произведениях нашей русской классической литературы. Думал, перебирал в уме все возможные женские персонажи и понял, что она вот как есть тургеневская Ирина Осинина. Она не была именно тургеневской девушкой, той, которая соответствует этому характеру, да и внешности тоже, напротив – противопоставлялась ей: необыкновенной красоты аристократка, характера стального и практичного. Собственно тургеневской же девушкой в том романе была Татьяна Шестова – какое почти точное совпадение и какая злая ирония! Ведь я знал, наверное знал, что будь она той Татьяной – тургеневской девушкой – то я бы подошёл ей и по характеру, и по уровню образования, да и внешне, я мог полагать, был бы ей приятен. Но судьба не бывает столь благосклонной. Эта Татьяна (так мне хотелось назвать её моей Татьяной) была именно что Ириной Осининой: ослепительно красивой, холодной и расчётливой – такое у меня сложилось впечатление.

IV

В ночь на субботу началось всё то необыкновенное, что стало происходить со мною, но пришло это так внезапно, так быстро и так неожиданно, как с неба падает снег в мае в средней полосе нашей Родины.

Спал я довольно плохо. Было это вызвано, скорее всего, надвигающейся ночной духотой. Она мне не снилась ни разу с момента нашей встречи, хотя думал я о ней непрестанно, но именно в ту ночь она мне приснилась. Снилось мне, будто я стою с Татьяной на том же самом месте, где встретились мы с нею в действительности, на площади, у входа в торговый центр, но только это было ночью. Жёлтый свет фонарей мягко расстилался по всей площади, а там, куда он не проник, образовывались островки темноты. Она стояла напротив меня и с необыкновенно счастливой улыбкой на лице смотрела мне прямо в глаза, чего не было при встрече, была в поразительно прекрасном настроении, даже пританцовывала иногда и разговаривала со мною, но, боже!, она говорила по-французски! Не могу сказать, что я не любил этот язык; он очень красив, но я его не учил, им не интересовался и решительно ничего в нём не понимал. Она очень ласково, даже нежно, опять же, глядя мне пристально в глаза, произнесла: «Сe que tu es vrai, mignon!»[1 - Какой ты, право, милый! (фр.)]. Потом она заговорила быстрее, стала меня в чём-то убеждать, чего я по причине незнания французского языка понять не мог. Она очень эмоционально и довольно требовательно говорила, пытаясь мне что-то объяснить, но было безуспешно, лишь отдельные фразы удалось мне расслышать: «Pourquoi tu te trouves? Volе! Volе!»[2 - Почему ты стоишь? Полетели! Полетели! (фр.)]. И дальше, почему-то рассмеявшись, продолжила: «Eh bien, tu es maladroit!»[3 - Какой ты неуклюжий! (фр.)]. Лицо её было освещено приятным жёлтым светом, и оно мне показалось несколько полнее, более жизненнее, чем в день нашей встречи. Она была так увлечена и поглощена непонятной мне идеей, но была настолько прелестна в своём целеустремлении, что я уже мысленно согласился на всё, в чём она меня убеждала. Одновременно я чувствовал беспокойство только потому, что не мог понять, чего она от меня хочет?! Она продолжала: «Je veux des cеlеbration! Tu dois m'accompagner!»[4 - Я хочу на праздник! Ты должен меня сопровождать! (фр.)]. Я стоял, завороженный её красотой и обаянием, так внезапно мне раскрывшимся, смотрел на её прекрасное лицо, которое не портило даже лёгкое проявление раздражительности. Она так и смотрела мне прямо в глаза и голос её уже стал раздражённым: «Diable! Tu viens avec moi?»[5 - Чёрт! Ты пойдёшь со мною? (фр.)]. Я продолжал стоять, как истукан. Наконец она со злостью прошипела: «Fais ce que tu veux, je m'en vais!»[6 - Делай, что хочешь, я ухожу! (фр.)], быстро повернулась и ушла. Я ещё успел расслышать «Idiot!»[7 - Идиот! (фр.)], когда она удалялась от меня.

Я проснулся тотчас. По ощущениям я чувствовал себя превосходно выспавшимся и отдохнувшим; был обрадован пришедшим ко мне во сне предметом своего обожания, несмотря даже на то, что предмет этот меня обругал непонятно за что. Настроение было приподнятое и спать не хотелось совершенно. Полежав примерно четверть часа, в течение которого я просто смотрел в потолок, я пошёл на кухню попить холодного квасу. На обратном пути я прихватил бутылку бодрящего напитка с собою и на выходе из кухни зацепился ногою за давно уже выступавший из кухонного гарнитура брусок, закрывающий просвет между гарнитурным столом и полом, который я никак не мог подбить, но к моему удивлению, не упал, а, нырнув головой вперёд, натурально полетел по коридору на уровне чуть ниже пояса человеческого роста. Долетев до стены в конце коридора, я успел убрать голову, но довольно сильно ударился о внезапно возникшее передо мною препятствие правым плечом и тотчас рухнул на пол. Было довольно болезненно.

Я совершенно не мог понять произошедшее, но решил повторить эксперимент. Дверь в комнату была открыта и я, прямо оттуда, где и стоял у стены, оттолкнулся от пола и нырнул в воздух, в сторону комнаты. И полетел. Пролетел весь коридор, комнату над столом, влетел в лоджию, дверь в которую была открыта, и уже в лоджии, ударившись об оконную её раму и не успев выпрямить ноги, опять рухнул вниз. Стало ещё больнее, чем после первого столкновения со стеной. Будучи какое-то время в недоумении, я пытался привести свои мысли в порядок. Итак, я дважды совершенно необыкновенным образом отрывался от пола и летел, действительно летел, но недолго и совсем небольшие расстояния! Вес собственного тела был мне неведом, а на меня абсолютно не действовало земное притяжение. Как это только возможно? Не сон ли это? Но болезненные ощущения после столкновений не давали усомниться в подлинности происходящего. Нет, я летел, летел! Ещё я понял, что после таких столкновений способность моя летать, несомненно, пропадает. Ходить я мог точно так же, и возможностью этой я решил воспользоваться: проследовал в коридор, попил квасу из лежавшей на полу бутылки, вернулся в комнату и решил продолжить эксперимент.

Оконная рама в лоджии на несколько сантиметров выступала наружу, за стену дома, это был, видимо, какой-то строительный дефект, но рама держалась хорошо. Однажды мне даже снился вот какой сон. Я в описываемое время был в хорошей физической форме, а после работы частенько ходил заниматься на турнике в соседний двор или в ту самую, упомянутую уже, лесопарковую зону. Там тоже в одном месте была металлическая перекладина, её лет тридцать-сорок назад приколотили к двум тополям на высоте человеческой груди. За это время тополя выросли и в наше время перекладина была как раз на удобной высоте, уже более двух метров, для того чтобы допрыгнуть до него и подтягиваться с вытянутыми ногами. Так вот, снится мне, как будто я ночью подтягиваюсь на своей оконной раме, зацепившись за неё лишь четырьмя пальцами каждой руки, не обхватив её полностью, ведь это было невозможно. Но несмотря на это, во сне подтягиваться было так хорошо и легко, что после тридцати повторений я даже сбился со счёта (в действительности я подтягивался четырнадцать-пятнадцать раз). Сейчас же настал самый подходящий момент для воплощения в реальность моего сна. Я подпрыгнул, но даже не подпрыгнул, а подлетел и, ухватившись за раму, начал подтягиваться. Упражнение я выполнял необыкновенно легко, вес тела совершенно не чувствовался. Сделав более тридцати повторений, мне просто надоело, но я абсолютно не устал. И тогда я оттолкнулся руками от самой рамы и полетел вверх. Меньше чем за секунду я поднялся на приличную высоту, скорость моя была сумасшедшей! Примерно с такой скоростью человеком выстреливают на специальных аттракционах – установках на жгутах, которых так много на черноморских курортах. Достигнув высшей точки своего полёта, когда инерция моего ускорения прекратилась, я чувствовал себя как в невесомости: парил в воздухе, в вертикальном положении, размахивая руками и ещё не мог понять, как управлять своею необыкновенно возникшею способностью.

Наконец, я сделал плавные движения руками вдоль тела сверху вниз и полетел выше, ещё выше. Необыкновенное чувство восхищения переполнило меня! Впереди меня был спящий город, точнее, наш район, за которым виднелись расположенные на холмах дачные посёлки, я был уже выше этих холмов. Справа были видны огни центра города, в которых я смог рассмотреть вокзал, центральный телеграф рядом с ним, планетарий, Дом печати, мост, и даже дальше – Великий памятник! Я обернулся назад и перед моими ногами расстилалась чёрная в свете ночи река. Луна была полная, свет её был ярким, на реке я видел лунную дорожку, которую не загораживали ни дома, ни деревья.

Я посмотрел вниз, на свой дом. Дом мой был шестнадцатиэтажной одноподъездной высоткой, именуемой в народе «свечой». Таких домов-свечей в этом месте нашего района было шесть.

Я ещё немного повисел в воздухе, как вдруг подумал, что я теперь, с таким даром, могу непременно полететь к Татьяне! Я смог бы удивить её этой своею способностью, всё-таки в наше время далеко не каждый человек умеет летать.

Только сейчас я заметил, как же душно на улице и особенно здесь, наверху. Я повернулся головой вниз, как это бывает, когда человек собирается нырнуть под воду, и полетел вниз, к своему дому, к своей квартире. Для моего полёта к Татьяне необходимо было ещё и одеться. Но во что одеться? Джинсы, рубашка, туфли – как обычно? Наверное, это будет смешно, если вообще можно обсуждать наряд человека, летающего в воздухе. Я нашёл в своих закромах лёгкое термобельё чёрного цвета, которое обычно носил зимой и решил, что в нём я буду довольно незаметен в темноте и по этой причине оно подойдёт для моего ночного визита к Татьяне. На ноги я надел простые резиновые кеды советского образца, мода на которые опять пришла в наши времена.

Но как искать её дом, я не знал. Знал наверное, что дом её в Латошинке, но ни улицы, ни номера дома она мне не говорила. Правда, она как-то упоминала, что дом её расположен не на самом берегу нашей реки, а чуть подальше, «на второй линии», что немного упрощало поиск.

Итак, несмотря ни на что я решил лететь и искать её. Облачённый в свой наряд, я стрелою вылетел из лоджии и мгновенно набрав высоту, повернул на Юг. Я поднимался выше и выше, чтобы сократить время полёта и уже совершенно не видел немногочисленных людей на улицах, а машины превратились лишь в огоньки фар, движущихся по городским улицам и улочкам. От моего дома до Латошинки было по моим представлениям более сорока километров.

Латошинка представляла собою посёлок, состоящий из коттеджных домов недавней постройки – капитальных кирпичных домов с черепичными крышами, пригодных для проживания и зимой, и летом, зачастую вычурных и богатых, с заборами из красного итальянского кирпича, увенчанными коваными металлическими воротами, ограждавшими постриженные лужайки, и дачных домиков советских времён – простеньких деревянных, с шиферными крышами, а порою и неказистых с покосившимися стенами из-за отсутствия ухода, с огородами, садами и всеми принадлежностями дачной жизни. Когда-то давно Латошинка была самостоятельным посёлком, но сейчас хотя и считалась частью города, большинство жителей воспринимали её как пригород из-за обилия именно частных домовладений и спокойно-размеренного течения жизни.

Я летел, раскинув в стороны руки, и испытывал невероятный восторг от увиденного. Из-за того что я поднялся довольно высоко, огни города внизу сливались и я не мог различить все те знакомые мне улицы, улочки и переулки, которые я исходил, гуляя по городу. Центр города, конечно же, был узнаваем: вот и театр, а в стороне, на самом берегу реки, ещё один театр – музыкальной комедии – и железнодорожный вокзал: всё это буквально полчаса назад я видел, когда висел в воздухе над своим домом, а сейчас пролетаю над ними!

До Латошинки я долетел очень быстро, даже на автомобиле за такое время добраться было бы невозможно. Я держался реки и на первую линию даже не полетел, хотя если бы она жила здесь, поиск был бы проще, потому что домов на этой улице было не так уж и много.

Долетев примерно до середины посёлка, я увидел на второй линии дом, к которому решил подлететь. Меня привлекло то, что фасады близлежащих домов были параллельны берегу реки, а этот стоял немного наискосок. Это был хороший красивый не очень большой двухэтажный кирпичный дом бежевого цвета с балконом на втором этаже, выступающим полукругом над широким крыльцом с такими же, полукругом, широкими ступенями. Дом и территория вокруг него были хорошо освещены. Двор представлял собою обычную лужайку с травою даже не газонной, но самою обыкновенной, которую регулярно подстригали; немного на ней было и фруктовых деревьев.

Я подлетел и встал на балкон, очень тихо и неслышно. Балконная дверь в комнату оказалась открытой, но задёрнутой лёгким тюлем. Ком подкатил мне к горлу. «А вдруг здесь не она?» – подумал я. Я отодвинул тюль и с необыкновенным волнением зашёл в комнату.

V

Комната была небольшой и представляла собою спальню с занимавшей половину комнаты большой кроватью, изголовьем прислонённой к стене слева от меня. Также слева от меня и балконной двери находился туалетный столик с большим зеркалом и невысоким стульчиком; у стены передо мною, рядом с кроватью, располагался бельевой шкаф от пола до потолка, а рядом со шкафом, прямо напротив меня, был вход в спальню. На стене справа, напротив кровати, висел огромный телевизор. Такой и была вся обстановка в комнате. Фонари хорошо освещали территорию вокруг дома, свет их проникал и в комнату, было довольно светло. Стены комнаты были окрашены в светло-розовый цвет, придававший обстановке необходимый уют.

На кровати лежала молодая женщина в белой ночной рубашке до колен. Она лежала на левом боку, спиною ко мне, светлые длинные её волосы были рассыпаны по подушке.

Я пошёл к ней. От волнения у меня стучало в висках, казалось, что это и не я вовсе иду, что лишь наблюдаю со стороны. Я обошёл кровать и заглянул ей лицо – это была она – Татьяна. Обе руки свои, ладонь к ладони, она подложила под голову и спала тихим и спокойным сном. Теперь я не знал, что делать: стоял и думал, просто думал о том, как же так получилось, что я с первого же раза зашёл в первый приглянувшийся мне дом и нашёл именно её. Несомненно, я летел по наитию, влекомый тем самым светлым чувством, которое способствует свершению как подвигов, так и глупостей.

Присесть на кровать с той стороны, где она лежала, не было возможным, не дотронувшись до неё; поэтому я обошёл кровать с другой стороны и очень осторожно присел, повернулся в её сторону, а правую ногу, согнув в колене, положил на постель. В комнате стоял приятный аромат женских духов. Над изголовьем кровати висела картина с изображением водопада. Я уже почти успокоился и стал просто ждать. Ждать, даже не зная чего. Я опять оробел и случись ей проснуться прямо сейчас, даже не думал, как объяснить ей, кто я такой (в темноте навряд ли она меня узнает), как я к ней попал?

Так прошло около четверти часа, я успокоился совершенно, и меня вдруг стал одолевать сон. Вот, думая уже сквозь сон, смешно получится, если я усну прямо рядом с нею. Голова кружилась в сладкой дремоте, очень хотелось прилечь. «Нет, не сейчас, надо возвращаться», – подумал я и уже начал вставать, чтобы окончательно не уснуть, как она, обеспокоенная моим неосторожным движением, проснулась. Чуть обернувшись вправо, она увидела меня и мгновенно подскочила на кровати, села, подогнула ноги коленями к подбородку, сверкнув, как кошка, в меня глазами. Страха в этих глазах не было совершенно, скорее, удивление и возмущение.

– Ты кто? – громко спросила она. – Я сейчас закричу!

– Не надо, пожалуйста! – взмолился я очень тихо и, сложив руки, ладонь к ладони перед собой, застучал по своей груди (всё было так спонтанно, что я даже не осознавал этого движения). – Я не навредить тебе пришёл! Я пришёл только с добрыми намерениями!

– Интересно, с какими такими намерениями? – усмехнулась она, уже, видимо, начиная успокаиваться. Видимо моя умоляющая поза рассмешила её или позволила удостовериться в том, что я безобиден.

– Ты мне очень нравишься, – просто сказал я. – И довольно давно.

– Ну а что мне с того? – сердито сказала она. – Какой ты, однако, нашёл бесцеремонный способ знакомства.