скачать книгу бесплатно
Две луны
Шарон Крич
Шарон Крич стала первым автором, одновременно обладающим двумя престижнейшими литературными премиями в области детской литературы: медалью Ньюбери (США) и медалью Карнеги (Великобритания). Тринадцатилетняя Саламанка, или просто Сэл, переезжает вместе с папой в другой штат. И тут всё не так: нет заводи для купания, клёнов и лугов. Тоска, да и только. Но знакомство с Фиби Уинтерботтом, девочкой с очень богатым воображением, заставляет Саламанку передумать! У Фиби пропала мама, будто бы внезапно появился собственный… псих и вообще всё идёт наперекосяк! Сэл готова помочь новой подружке в поисках мамы, ведь она точно знает, как это горько: привыкать к тому, что мама уже никогда не вернётся.
Шарон Крич
Две луны
Посвящается моей сестре и братьям: Сэнди, Деннису, Дуги, с любовью
Не суди человека, пока не обойдёшь две луны в его мокасинах
Глава 1
Лицо в окне
Дедушка говорит, что душа у меня крестьянская, – и это правда. Почти все свои тринадцать лет я прожила в Бибэнксе, штат Кентукки – а это просто горстка домов, разбросанных по зелёной луговине на берегу Огайо. Примерно год назад папа выдрал меня с корнем, как сорняк, и забрал со всеми пожитками (а вот это неправда: он не забрал ни орех, ни иву, ни клён, ни сеновал или заводь для купания – всё, что было здесь моим) в машину, на которой мы проехали триста миль прямо на север и остановились у дома в городе Юклид, штат Огайо.
– Без деревьев? – спросила я. – Это здесь мы будем жить?
– Нет, – ответил отец. – Это дом Маргарет.
Передняя дверь отворилась, и в проёме показалась леди с растрёпанными рыжими волосами. Я в тоске оглянулась. Дома по всей улице сбились в тесный ряд, как куры на насесте. Перед каждым домом имелась крошечная лужайка. Между лужайками и серой дорогой была проложена серая пешеходная тропинка.
– А где амбар? – спросила я. – Река? Заводь для купания?
– Ох, Сэл! – ответил отец. – Перестань. Это Маргарет, – и он махнул рукой в сторону леди на крыльце.
– Нам надо вернуться. Я кое-что забыла. Тем временем леди с растрёпанными рыжими волосами широко распахнула дверь и вышла на крыльцо.
– У меня в спальне, – продолжала я, – под половицей. Я там спрятала кое-что, и я должна всё забрать.
– Не дуйся. Ступай и познакомься с Маргарет.
Но я не хотела знакомиться с Маргарет. Я стояла у машины и оглядывалась, и вот тогда-то я и заметила лицо, прижатое к оконному стеклу на втором этаже соседнего дома. Это было круглое девичье лицо, и оно явно выражало испуг. Тогда я ещё не знала, что увидала лицо Фиби Уинтерботтом, девочки с чрезвычайно развитым воображением, моей будущей подруги и той, вокруг которой постоянно творились очень странные дела.
В недалёком прошлом, трясясь на протяжении шести дней в салоне автомобиля со своими бабушкой и дедушкой, я рассказала им историю Фиби, и едва я закрыла рот – или ещё во время самого рассказа, – то поняла, что эта история – как штукатурка на стенах нашего старого дома в Бибэнксе, штат Кентукки.
Папа принялся обдирать штукатурку со стен в гостиной дома в Бибэнксе почти сразу после того, как мама ушла от нас одним апрельским утром. Наш дом был старинным фермерским домом, который мои родители пытались восстановить своими силами, комната за комнатой. Каждую ночь, не в силах просто сидеть и ждать известий от мамы, папа начинал обдирать эту стену.
Вот и в ту ночь, когда известия наконец пришли – что она не вернётся, – он долбил и долбил стену молотком и зубилом. В два часа утра он вошёл ко мне в комнату. Я не спала. Он повёл меня вниз и показал свою находку. За оштукатуренной стеной оказался камин из кирпичей.
Вот почему история Фиби напомнила мне эту фальшивую стену со спрятанным за ней камином: под историей Фиби была скрыта ещё одна история. Моя.
Глава 2
Цыплёночек начинает рассказ
Сразу после всего, что случилось с Фиби, у бабушки с дедушкой зародился план добраться на машине из Кентукки в Огайо, чтобы захватить меня с собой, и уже втроём проехать ещё пару тысяч миль до Льюистона, штат Айдахо. Вот так я оказалась почти на неделю заперта с ними в салоне автомобиля. Не то чтобы это было путешествие моей мечты – скорее это было путешествие долга.
– Мы увидим всю страну жевунов[1 - Здесь и ниже отсылки к «Удивительному волшебнику из страны Оз». (Примеч. перев.)]!– заявил дедушка.
А бабушка ущипнула меня за щёку и добавила:
– И я снова-снова-снова буду с моим самым любимым цыплёночком!
Кстати, цыплёночек я у неё один-единственный.
Папа сказал, что, поскольку дедушка совсем не умеет читать карты, можно только радоваться, что я согласилась поехать и не дать им заблудиться. Мне было всего тринадцать, и, хотя я действительно немного разбиралась в картах, не это было главной причиной, позвавшей меня в дорогу, равно как и объявленное бабушкой и дедушкой желание посмотреть всю страну жевунов. Настоящие причины были скрыты под грудами и грудами неназванных причин.
И вот некоторые из этих настоящих причин.
Бабушка с дедушкой хотели повидаться с мамой, которая обрела покой в Льюистоне, штат Айдахо.
Бабушка с дедушкой знали, что я тоже хочу повидаться с мамой, хотя ужасно боюсь.
Папе хотелось остаться наедине со своей рыжей Маргарет Кадавр. Он уже повидался с мамой, но меня с собой не брал.
А кроме того (хотя это и не было самым важным), папа не полагался на способность бабушки с дедушкой вести себя прилично без моего присмотра. Папа сказал, что, если они решатся ехать одни, ему останется единственный способ не тратить попусту время и избежать кучи неприятностей: вызвать полицию, чтобы они задержали пожилую пару ещё до того, как те окажутся на трассе. Кому-то это может показаться диким: чтобы человек сам потребовал ареста пожилых родителей. Но это правда: стоит дедушке сесть за руль, и неприятности несутся за ним вскачь, как табун молодых кобыл за жеребцом.
Мои бабушка и дедушка Хиддл – папины родители, невероятно обаятельные и милые люди, вот только это обаяние приправлено изрядной долей эксцентричности. Такое сочетание делает общение с ними чрезвычайно интересным, если не думать о том, что они могут отколоть или ляпнуть в следующую минуту.
Едва мы приняли решение, что отправимся в дорогу втроём, мною стала овладевать странная тревога, необходимость спешить – как будто надо мной сгущалась невидимая грозовая туча. Всю неделю, оставшуюся до отъезда, ветер нашёптывал мне дни напролёт: скорей-скорей-скорей, а ночью даже сама темнота присоединяла к этому свой голос: спеши-спеши-спеши! Я так измучилась, что уже перестала надеяться, что мы наконец-то выедем, и в то же время какая-то часть меня страшилась этой поездки. Я совершенно искренне боялась, что это приключение мне не пережить.
Но я решила поехать и поехала, и я должна была попасть туда к маминому дню рождения. Это казалось особенно важным. Я верила, что, если остался хоть какой-то шанс вернуть маму домой, он сработает только в её день рождения. Попробуй я признаться в этом папе или бабушке с дедушкой, они бы заявили в один голос, что я с таким же успехом могу удить рыбу в небесах, так что я держала рот на замке. Но я верила. Иногда по вредности и упрямству я запросто могу переплюнуть старого осла. Папа ворчит, что я вечно строю замки из песка и что однажды мне придётся упасть с небес на землю.
Когда наконец мы с бабушкой и дедушкой Хиддл начали свой первый день путешествия, первые полчаса я была целиком сосредоточена на молитве. Я молилась, чтобы с нами не случилась авария (я всегда боялась машин и автобусов), и чтобы мы успели к маминому дню рождения (через семь дней после отъезда), и чтобы мы привезли её домой. Снова и снова я повторяла свою молитву. В молитвах я обращалась к деревьям. Это намного проще, чем молиться прямо Богу. Ведь поблизости всегда можно найти хоть какое-нибудь дерево.
Когда мы выехали на скоростную трассу Огайо (самый прямой и ровный отрезок дорожного полотна из всего, сотворённого Богом), мою молитву перебила бабушка:
– Саламанка…
Здесь я лучше сразу объясню, что моё полное имя Саламанка Дерево Хиддл. Саламанкой, как считали мои родители, звали индейское племя, из которого вышли мои далёкие предки. Родители ошиблись. Это племя звалось сенекой, но поскольку об ошибке узнали намного позже моего рождения и вдобавок все успели привыкнуть к моему имени, я так и осталась Саламанкой.
Моё второе имя, Дерево, дано в честь предка всех деревьев, чья неземная красота так повлияла на маму, что она сделала его частью моего имени. Она вообще хотела сделать имя ещё более звучным и назвать меня своим любимым деревом – Сахарным Клёном, вот только даже для неё Саламанка Дерево Сахарный Клён Хиддл показалось немного слишком.
Мама обычно звала меня Саламанкой, но с тех пор как она покинула нас, так обращалась ко мне только бабушка Хиддл (когда не называла меня цыплёночком). Для большинства же прочих я была просто Сэл, а для нескольких отпетых мальчишек в классе – Саламандра (им кажется, что это ужасно смешно).
Сев в машину, чтобы ехать в Льюистон, штат Айдахо, бабушка Хиддл сказала:
– Саламанка, почему бы тебе не развлечь нас?
– И как ты себе это представляешь?
– Ты же умеешь рассказывать истории? – предложил дедушка. – Порадуй-ка нас небылицей!
У меня в памяти хранилось множество историй, вот только почти все они были рассказаны мне дедушкой. Бабушка предложила рассказать что-нибудь о маме. Нет, только не это. Я едва научилась не думать о ней каждую минуту каждого нового дня.
– Ну что ж, – не сдавался дедушка, – тогда расскажи про друзей! Ты ведь знаешь о них какие-нибудь истории?
В ту же секунду я подумала о Фиби Уинтерботтом. Уж о ней я могла рассказывать сутками напролёт.
– Это будет история про очень странные дела, – предупредила я.
– Ох как здорово! – восхитилась бабушка. – Именно то, что надо!
Вот так мне пришлось отвлечься от молитв деревьям и рассказать им о Фиби Уинтерботтом, её пропавшей матери и психованном незнакомце.
Глава 3
Отвага
Поскольку впервые я увидела Фиби в тот день, когда мы с папой приехали в Юклид, я должна начать свою историю о Фиби со знакомства с рыжеволосой Маргарет Кадавр, у которой я заодно познакомилась с миссис Партридж, её старушкой-матерью. Маргарет буквально из кожи вон лезла – так старалась мне понравиться.
– Какие чудесные волосы, – заявила она. – Ну разве ты не прелесть?
Я вовсе не собиралась быть прелестью, и особенно в тот день. Я была особенно вредной. Я не согласилась присесть и отдохнуть и упорно не желала смотреть Маргарет в лицо.
– Джон, – громко прошептала Маргарет на пороге, – ты так и не рассказал ей, как мы познакомились?
– Нет, – ответил папа, почему-то смутившись. – Я пытался – но она просто не захотела слушать.
И это было чистейшей правдой. Да какое мне до них дело? Ещё чего. Мне совершенно всё равно, как папа познакомился с Маргарет Кадавр.
Когда нам наконец удалось распрощаться с миссис Кадавр и миссис Партридж, мы проехали ещё буквально три минуты. Место, где нам с папой теперь предстояло жить, находилось всего в двух кварталах от дома Маргарет Кадавр.
Чахлые тощие деревца. Крохотные домишки-курятники, выстроившиеся тесным рядком, – и один из этих курятников наш. Никакой заводи для купания, ни амбара, ни коров, ни цыплят, ни поросят. Вместо всего этого – тесный домик с ковриком зелёной травы перед ним. Корове этой травы не хватило бы и на пять минут.
– Давай здесь всё осмотрим, – предложил папа с нарочитой бодростью.
И мы прошли через маленькую гостиную в мини-кухню и поднялись наверх, где находились папина спальня с носовой платок, и моя спальная – с почтовую марку, и совсем крошечная ванная. Из окна второго этажа я рассмотрела задний двор. Одну половину этого ничтожного пространства занимало забетонированное патио, а вторую – ещё один зелёный лоскуток – лужайка, которую корова ощипала бы за две минуты. И всё это окружал высоченный деревянный забор, а по правую и левую стороны от него виднелись точно такие же огороженные участки.
Вскоре прибыл фургон с вещами из Бибэнкса. Грузчики занесли их в гостиную нашего курятника, и мы с папой едва сумели туда пробраться, протиснувшись между диванами и креслами, и коробками, коробками и коробками.
– Ммм, – заметил папа. – Похоже, нам предстоит запихать целый скотный двор в один птичник.
Три дня спустя я пошла в школу и снова повстречалась с Фиби. Нам предстояло учиться в одном классе. Большинство моих одноклассников говорили какими-то торопливыми рваными фразами, одевались в неудобные странные вещи и носили скобки на зубах. Почти у всех девочек была одинаковая причёска. Почему-то они называли её «боб»: волосы, подстриженные до плеч, и длинная чёлка, свисавшая на глаза, так что её то и дело приходилось отбрасывать. У нас когда-то была лошадь, которая делала точно так же.
И всё они ринулись щупать мои волосы, забросав вопросами:
– Ты их никогда не стрижёшь?
– Ты можешь на них сесть?
– Ты пользуешься кондиционером?
Я так и не поняла: то ли они восхищаются мною, то ли видят во мне нелепое чудо-юдо. Одна девочка, Мэри Лу Финни, выдавала такие странные вещи, что казалась не в себе:
– О Всемогущий!.. Мозги всмятку! – Я ничего не понимала.
Ещё там были Меган и Кристи, которые так и скакали, как горошины из стручка, и вечно надутая Бет-Энн, и румяный Алекс. Бен днями напролёт рисовал комиксы, а мистер Биркуэй показался мне самым странным учителем английского.
Ну и конечно, там была Фиби Уинтерботтом[2 - Уинтерботтом от англ. Winterbottom— «зимнее дно». (Примеч. ред.)]. Бен дразнил её Фиби-со-льдом и нарисовал картинку: толстый мальчишка сидит на куске льда.
Фиби показалась мне большой тихоней, и держалась она особняком.
Мне понравилось её мягкое округлое лицо и особенно огромные небесно-голубые глаза. И всё это в обрамлении коротко остриженных кудряшек ярко-жёлтого цвета, как лапки вороны.
На протяжении всей первой недели каждый раз, когда мы с папой заходили к Маргарет (мы ужинали у неё целых три раза), я ещё два раза замечала лицо Фиби в окне второго этажа. Я даже помахала ей однажды, но она как будто не заметила, и в школе никак не дала понять, что уже видела меня прежде.
Просто однажды она подсела ко мне в обеденный перерыв и сказала:
– Ты такая смелая, Сэл. Ты всегда поступаешь храбро.
Честно признаться, я удивилась. Я всегда легко могла испугаться собственной тени.
– Я? Нет, я не смелая.
– Правда. Ты смелая.
Это не так! Меня, Саламанку Дерево Хиддл, пугало великое множество всего. Например, я испытываю особенный ужас перед автомобильными авариями, смертью, раком, опухолью мозга, ядерной войной, беременными, громом и грохотом, строгими учителями, лифтами… И этот список бесконечен. Зато я не боюсь пауков, змей и ос. А Фиби, как почти все в этом классе, не испытывала любви к подобным созданиям.
Получилось так, что в тот день я обнаружила, что мою парту исследует здоровенный чёрный паук. Я осторожно смахнула его на ладонь, отнесла к окну и выпустила наружу. Мэри Лу Финни воскликнула:
– Альфа и Омега, вы только посмотрите! Бет-Энн стала белее мела. И все остальные в классе стали вести себя так, будто я только что одной левой завалила огнедышащего дракона у них на глазах.
С тех пор я успела заметить, что, если окружающие ожидают от тебя отважных поступков, иногда ты делаешь вид, что действительно полон отваги, хотя на самом деле у тебя душа уходит в пятки от страха. Но я осознала это позже: я додумалась до причин своих поступков во время суеты из-за Фибиного психа.
На этом месте бабушка перебила мой рассказ:
– Ну что ты, Саламанка. Ты действительно очень храбрая. Все Хиддлы – отчаянные храбрецы. Это же наша фамильная черта! Да взять хотя бы твоего папу, и твоя мама…
– Мама не настоящая Хиддл, – возразила я.
– Она практически Хиддл, – бабушка нисколько не смутилась. – Невозможно быть столько времени замужем за Хиддлом и не стать Хиддл.
Вообще-то гораздо чаще мама говорила другое. Она жаловалась папе:
– Вы, Хиддлы, – для меня загадка. Мне никогда не стать настоящей Хиддл.
И звучало это совсем не гордо. Это звучало так, как будто она стыдится. Как будто в этом крылась какая-то её неудача.
Мамины родители – то есть другие мои дедушка с бабушкой – носили фамилию Пикфорд, и они так же мало походили на родителей Хиддл, как осёл похож на соленья. Бабушка и дедушка Пикфорд всегда держались так прямо, как будто у них вместо позвоночника был металлический штырь. Они одевались в туго накрахмаленную и отглаженную одежду, а когда хотели показать, что удивлены или шокированы (что случалось с ними постоянно), восклицали: «Неужели? Да что вы говорите!» При этом они широко распахивали глаза и скорбно опускали уголки губ.
Как-то я спросила у мамы, почему мои дедушка и бабушка Пикфорд никогда не смеются. Мама сказала:
– Они слишком стараются выглядеть респектабельно. А ведь это требует столько сил – выглядеть респектабельно!
Тут мама засмеялась, и смеялась очень долго и так искренне, что никому бы и в голову не пришло, что у неё в спине металлический штырь: она так устала смеяться, что даже немного сгорбилась.
