Октябрь

скачать книгу бесплатно

Октябрь
Чайна Мьевиль

Большая фантастика
Новая книга Мьевиля посвящена осмыслению событий Великой Октябрьской социалистической революции в России. Драма, разыгравшаяся в 1917 году, повлияла на всю мировую историю, ведь буквально за несколько месяцев на карте мира возникло первое социалистическое государство. Исследуя это невероятное преобразование, автор не просто перечисляет сухие факты, но рассказывает неискушенному читателю захватывающую историю, полную интриг и страстей, надежд и предательств, вдохновения и отчаяния.

Чайна Мьевиль

Октябрь

China Mieville

OCTOBER

Copyright © China Miеville 2017

© Мовчан А., Федюшин В., Белякова Т., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Посвящается Гурру

«……………………

………………………»

    Н. Г. Чернышевский, «Что делать?»

Введение

В разгар Первой мировой войны, когда растерзанная Европа истекала кровью, одно из американских издательств выпустило получившую широкую известность книгу Александра Корнилова «Современная российская история». Корнилов, либеральный ученый и общественный деятель, завершил свой труд в 1890 году, но специально для этого издания на английском языке, увидевшего свет в 1917 году, его переводчик, Александр Каун, актуализировал текст. Завершающий абзац книги в переводе Кауна начинается с грозного предостережения: «Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что существующему порядку вещей предстоит исчезнуть».

И этот порядок действительно исчез – как и было предсказано. В этот бурный, удивительный по насыщенности историческими событиями год Россия была потрясена и сокрушена даже не одним, а сразу двумя восстаниями, двумя сумбурными политическими переворотами, двумя государственными трансформациями. Сначала, в феврале, было свергнуто самодержавное правление, державшееся почти полтысячелетия. Затем, в октябре, произошли события с гораздо более важными последствиями, крайне трагическими и сильно повлиявшими на дальнейшее развитие мира.

Период с февраля по октябрь 1917 года представлял собой непрерывную борьбу за власть, в эти месяцы сжималась пружина истории. До сих пор не стихают споры насчет того, что же тогда произошло и как оценивать произошедшее. Февральская и прежде всего Октябрьская революции уже давно стали призмами, сквозь которые рассматривается любая политическая борьба за свободу.

Уже стало традицией, сочиняя произведение на историческую тему, отрекаться от химерической «объективности», интерес к коей ни один автор не хочет или не способен поддерживать. Я следую этой традиции. Если же я ее нарушил, то, надеюсь, пусть догматически, пусть слепо, я все же остался ее сторонником. В этой книге есть злодеи и герои. Не пытаясь выглядеть беспристрастным, я старался быть честным – и рассчитываю, что для читателей с различными политическими взглядами мой рассказ окажется полезным.

О русской революции написано много, и многие из этих произведений просто превосходны. Хотя моя книга основана на документальных материалах, она не претендует на роль исчерпывающего научного исследования. Это, скорее, краткое введение для тех, кто интересуется увлекательными историческими сюжетами, кто жаждет оказаться во власти ритмов революции. По сути, это художественное произведение. 1917 год представляет собой захватывающий роман, он полон исторических событий, надежд, предательств, невероятных совпадений, войн и интриг. Он соткан из мужества, трусости и глупости, из фарса, безрассудства и человеческих трагедий, из непомерных амбиций и эпохальных перемен, из ослепительного света, стали и теней, из дорог и поездов.

В самой «русскости» словно уже есть что-то опьяняющее тех, кто думает о России. Снова и снова споры об историческом пути страны (особенно между теми, кто не является русским по национальности, но иногда и между самими русскими) сворачивают к сентиментальному традиционализму, к неизъяснимой Русской Душе, этой «вещи-в-себе». Бесконечно печальная, непостижимая, многострадальная Россия-матушка… Как пишет Вирджиния Вулф в своем фантастическом романе «Орландо», здесь «закаты медлят… не ошарашивает вас своей внезапностью рассвет, и фраза часто остается незавершенной из-за сомнений говорящего в том, как бы ее лучше закруглить»[1 - Пер. Е. Суриц.].

Это не дело. Вряд ли могут быть сомнения в том, что у России – свой, особый исторический путь, что этим можно объяснить русскую революцию (правда, поверхностно). Пусть так; но нужно учитывать эти особенности, не забывая о главном: о всемирно-исторических причинах и последствиях политического переворота, произошедшего в России.

Поэт Осип Мандельштам в стихотворении, посвященном событиям 1917 года, говорит о «сумерках свободы». Сумерки предвещают наступление ночи, но есть и предрассветные сумерки. В этой связи переводчик Борис Дралюк задавался вопросом: что? Мандельштам предлагает восславить, «угасающий свет свободы или ее первый слабый проблеск»?

Вероятно, правильнее вести речь не о медлящих закатах и рассветах, не ошарашивающих своей внезапностью, а о сумерках. Нам всем знакомо сумеречное состояние, и мы еще будем погружаться в него. Сумерки бывают не только в России.

Да, это русская революция, но она имела и имеет отношение не только к России. Она вполне может стать общим достоянием. И коль скоро ее фразы остаются незавершенными, от нас зависит, как лучше их закруглить.

Замечание о датах

Для исследователя русской революции в буквальном смысле «порвалась дней связующая нить»[2 - Выражение из «Гамлета»; пер. Б. Пастернака.]. До 1918 года в России использовался юлианский календарь, который отставал на тринадцать дней от современного григорианского. Поскольку действующие лица этой книги использовали именно юлианский календарь, пользуюсь им и я. В некоторых работах можно прочитать, что Зимний дворец был взят 7–8 ноября 1917 года. Однако те, кто его брал, делали это 25–26 октября по своему календарю, и именно слово «Октябрь» перестало быть просто названием месяца, превратившись в лозунг. Поэтому, что бы ни утверждал григорианский календарь, эта книга – об Октябре.

Глава 1

Предыстория событий 1917 года

Человек стоит на продуваемом ветром острове, глядя в небо. Он плотно сложен, силен и чрезвычайно высок, порывы майского ветра треплют на нем добротную одежду. Он не обращает внимания на плеск Невы, на кустарник и зелень прибрежной топи. С его плеча свисает ружье, над ним парит орел. Человек с восторгом всматривается в даль.

Петр Великий, всесильный правитель России, как зачарованный долгое время наблюдает за орлом. Он восхищен его полетом.

Наконец он резко поворачивается и втыкает во влажную землю штык. Он проводит клинком сквозь грязь и корни, вырезая сначала одну, а затем вторую длинную полосу дерна. Он отряхивает их от земли и перетаскивает, пачкаясь в грязи, на то место, над которым парит орел. Там он выкладывает из полос дерна крест и кричит во все горло: «Здесь будет город заложен!» Так в 1703 году на Заячьем острове в Финском заливе, на земле, отвоеванной у Швеции в Северной войне, царь повелел построить большой город, названный в честь его святого покровителя, городом святого Петра, Санкт-Петербургом.

И этого никогда не было. Ничего такого царь не делал.

Эта история – стойкий миф о том, что Федор Достоевский назвал «самым отвлеченным и умышленным городом на всем земном шаре». Но хотя Петр Первый и не присутствовал на месте основания Санкт-Петербурга в день закладки, тот был построен в соответствии с его мечтой, вопреки логике и здравому смыслу, на кишащем комарами берегу балтийского залива, в зоне затопления, которая весь год продувается штормовыми ветрами, а зимой сковывается жестокими морозами.

Сначала царь руководил строительством Петропавловской крепости, обширным сооружением в виде звезды, которое покрыло небольшой остров, чтобы при необходимости отразить ответное нападение шведов, так никогда и не состоявшееся. Затем Петр Первый распорядился построить у стен крепости в соответствии с последними проектами большой порт. Это станет его «окном в Европу».

Петр Первый был фантазером, и весьма жестким при этом. Он являлся современно мыслящим деятелем, презрительно относившимся к елейной «славянской замшелости» России. И если древняя Москва представляла собой живописный хаотичный клубок улиц в псевдовизантийском стиле, то в отношении Санкт-Петербурга Петр Первый указал, что он должен быть построен рационально, по прямым линиям, с изящными очертаниями грандиозного масштаба, широкими горизонтами, каналами, пересекающими проспекты города, с многочисленными величественными дворцами в классицистском стиле или сдержанном барочном – это был решительный отход от традиций и архитектуры куполов-луковок. По этому новому образу и подобию Петр Первый был намерен перестроить всю Россию.

Царь нанял иностранных архитекторов, велел внедрить европейский стиль, настоял на том, чтобы при строительстве был использован камень. Он в приказном порядке заселил свой город, распорядившись о переезде купцов и дворян в зарождавшуюся метрополию. Первые годы по недостроенным улицам Санкт-Петербурга по ночам бродили волки.

Улицы города были проложены, болота осушены, колоннады на бывшей трясине возведены тяжким принудительным трудом. Десятки тысяч крепостных и каторжников были под конвоем согнаны на земли, определенные Петром к застройке. Они закладывали фундаменты зданий в непролазной грязи и умирали в огромных количествах. Под городом осталось лежать сто тысяч трупов. Санкт-Петербург станет известен как «город на костях».

В 1712 году в качестве решительного шага против презираемого московского прошлого Петр сделал Санкт-Петербург столицей России. В течение следующих двух столетий с небольшим именно здесь будут происходить наиболее важные политические события. Москва, Рига, Екатеринбург и все остальные города и обширные губернии Российской империи также будут играть заметную роль, и их историей нельзя пренебрегать, однако именно Санкт-Петербург станет горнилом обеих революций. История 1917 года с ее долгой предысторией – это прежде всего история его улиц.

* * *

Россия, где слились европейские и восточнославянские традиции, в течение длительного времени формировалась на отвале, который, по словам одного из главных героев 1917 года Льва Троцкого, оставили «западные варвары, поселившиеся на развалинах римской культуры. На протяжении веков князья и цари торговали и вели войны с кочевниками восточных степей, монголами и Византией. В шестнадцатом веке великий князь Московский Иван IV, прозванный впоследствии Грозным, завоевав территории на востоке и на севере, стал «царем всея Руси», правителем громадного и весьма разношерстного царства. Он сплотил Московское государство под властью безжалостного самодержавия. Несмотря на лютые методы правления, здесь периодически вспыхивали бунты и мятежи – они всегда вспыхивают. Некоторые (например, Пугачевское восстание казаков и примкнувших к ним крестьян в восемнадцатом веке) являлись движением народных масс. Сопровождавшиеся большой кровью волнения кроваво же подавлялись.

После того как Иван Грозный отошел к праотцам, началась династическая свистопляска. Она продолжалась до тех пор, пока бояре и православное духовенство не избрали в 1613 году на царство Михаила Романова, положив тем самым начало династии, правившей до 1917 года. В указанном столетии положение мужика, русского крестьянина, было определено жесткой системой феодального крепостничества. Крепостные прикреплялись к имению (поместью), владелец которого (помещик) обладал практически безграничной властью над своими крестьянами. Крепостных часто передавали, и при этом их личное имущество, а также их семьи могли оставаться у первоначального владельца.

Это был суровый и весьма живучий институт. Крепостное право сохранялось в России и в XIX веке, когда Европа уже отказалась от него. Историй невероятных притеснений крестьян не счесть. «Модернисты», западники, считали крепостное право позорным тормозом прогресса, а их оппоненты из числа «славянофилов» осуждали этот институт как западное изобретение. Они сходились в том, что с крепостничеством следует покончить.

Наконец в 1861 году Александр II, «царь-освободитель», снял с крепостных зависимость от землевладельцев, отменив крепостное право; крестьяне перестали быть собственностью. Несмотря на то что реформаторы в России очень плохо относились к жестокому обращению с крепостными, отнюдь не добросердечие сподвигло их на этот шаг. Решающим фактором стала обеспокоенность волной крестьянских выступлений и бунтов, и именно острота ситуации способствовала принятию соответствующего решения.

Сельское хозяйство и промышленность находились в застое. Крымская война 1853–1856 годов с Британией и Францией выявила отставание России во многих областях, военное поражение унизило страну. Стала очевидной насущная необходимость модернизации и либерализации Российской империи. Именно по этой причине возникли «великие реформы» Александра II, которые означали радикальные трансформации в армии, системах образования и правосудия, ослабление цензуры, передачу части власти органам местного самоуправления. Но ключевым элементом «великих реформ» была отмена крепостного права.

Однако освобождение крестьян носило весьма ограниченный характер. Выходящие из крепостной зависимости крестьяне получали не всю ту землю, где раньше работали, а лишь надел, за который они должны были отбывать барщину либо платить абсурдный оброк. Надел средней величины был слишком мал для пропитания крестьянской семьи (поэтому крестьяне постоянно голодали), и его размеры сокращались по мере роста населения. Крестьяне по-прежнему оставались ущемленными в правах. Теперь они были привязаны к деревенской общине, миру, однако нищета вынуждала их к сезонному труду на различных строительных работах, в горнорудном деле, в промышленности и в торговле, как на законных основаниях, так и нелегально. Они пополняли небольшой, но постоянно растущий рабочий класс страны.

Не одни цари мечтают о процветающих царствах. Как и все угнетенные народные массы России, русские крестьяне представляли себе утопические страны, где можно отдохнуть от непосильного труда. В народных преданиях рассказывалось о легендарной стране свободы Беловодье, о невидимом граде Китеже, погрузившемся в воды озера Светлояр. Иногда озадаченные исследователи принимались за конкретные поиски тех или иных волшебных земель, но крестьяне предпочитали прибегать к иным методам: в конце девятнадцатого века по всей России прокатилась волна крестьянских выступлений.

Под влиянием инакомыслящих писателей (таких, как Александр Герцен, Михаил Бакунин, язвительный Николай Чернышевский) сформировалось движение народников, радетелей за народ. В таких обществах народников, как, например, «Земля и воля», состояли в основном люди из нового слоя просветителей с мессианским мироощущением – это были представители интеллигенции, где все увеличивалась доля простолюдинов.

«Человек будущего в России – мужик», – утверждал Александр Герцен в начале 1850-х годов. Историческое развитие страны шло медленно, либеральное движение было слабым, и народники не обращали внимания на города, думая о крестьянской революции. В российской крестьянской общине они видели зачаток, основу аграрного социализма. Мечтая воплотить в жизнь свои надежды, тысячи молодых радикалов шли «в народ», чтобы учиться у крестьянства, трудиться вместе с ним, повышать сознательность этого темного класса.

Немного горького юмора: когда народников в массовом порядке арестовывали, зачастую это происходило по просьбе самих же крестьян.

Один из деятелей народничества, Андрей Желябов, сделал следующий вывод: «История движется ужасно тихо, надо ее подтолкнуть». Другие народники также были убеждены в необходимости ускорить ход истории, для чего считали возможным прибегнуть к насильственным методам.

В 1878 году Вера Засулич, радикально настроенная молодая студентка из обедневшей дворянской семьи, серьезно ранила из револьвера петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, которого многие российские интеллигенты ненавидели за то, что он приказал выпороть не проявившего к нему должного почтения заключенного. Суд присяжных нанес неожиданный удар режиму, оправдав Засулич, которая после своего освобождения бежала в Швейцарию.

В следующем году в результате раскола общества «Земля и воля» появилась новая организация – «Народная воля», уже более боевая. Входившие в нее ячейки верили в необходимость революционного насилия и были готовы действовать соответствующим образом. В 1881 году после нескольких неудачных попыток они добились желанной цели.

В первое воскресенье марта, когда царь Александр II направлялся в Санкт-Петербургскую академию верховой езды, молодой член «Народной воли» Николай Рысаков бросил в бронированную царскую карету бомбу, завернутую в платок. Раздался оглушительный взрыв. Среди криков раненых зевак царская карета дернулась и остановилась. Александр II, пошатываясь, вышел; вокруг царил хаос. Пока он раздумывал, что ему делать, товарищ Рысакова, Игнатий Гриневский, выступил вперед и бросил вторую бомбу, крикнув при этом: «Еще слишком рано благодарить бога!»

Прогремел еще один мощный взрыв. «Среди снега, мусора и крови, – вспоминал впоследствии кто-то из царской свиты, – виднелись остатки изорванной одежды, эполет, сабель и кровавые куски человеческого мяса». «Царя-освободителя» разорвало.

Для радикалов это была пиррова победа. Новый царь, Александр III, более консервативный и не менее авторитарный, чем его отец, развязал жестокие репрессии. Он разгромил «Народную волю», казнив множество ее членов, реорганизовал политическую полицию, пресловутую охранку, известную своими жесткими методами. В условиях наступившей реакции проходили организованные беспорядки, известные как «еврейские погромы». Евреи в России представляли собой угнетенное меньшинство, с которым обращались с крайней жестокостью. Они были серьезно поражены в правах. Так, им разрешалось проживать только в пределах черты оседлости на Украине, в Польше, на западе российской части империи и в некоторых других районах (хотя допускались и некоторые исключения). Евреи уже давно по традиции являлись «козлами отпущения» при возникновении в стране кризисных обстоятельств (в общем-то, они и являлись таковыми всякий раз). Теперь те, кто обвинял их во всем подряд, обвинили их в смерти царя.

Народники, оказавшись в сложной ситуации, решили ответить новыми террористическими акциями. В марте 1887 года полиция Санкт-Петербурга смогла выявить подготовку покушения на Александра III. Были повешены пять зачинщиков из числа студентов, в том числе сын инспектора народных училищ в Поволжье, яркий, преданный революционному делу молодой человек, звавшийся Александр Ульянов.

В 1901 году, через семь лет после смерти (по естественным причинам) жестокого и властного Александра III и восшествия на трон его сына и верного продолжателя Николая II, произошло слияние нескольких народнических организаций в рамках немарксистской аграрной социалистической платформы (хотя некоторые из этих организаций считали себя марксистскими), основанной на тезисе об особом пути развития России и сосредоточенной на крестьянском вопросе. Новая структура стала называться Партия социалистов-революционеров, или эсеров. Вновь созданная партия сохранила установку на насильственную борьбу. Спустя время вооруженное крыло эсеров, их боевая организация не колеблясь продолжила акции, которые даже сторонники эсеров называли «террористическими».

По злой иронии одного из руководителей эсеров, незаурядного партийного лидера Евно Азефа, который несколько лет руководил деятельностью БО, через десяток лет разоблачили как тайного агента охранки, что стало сокрушительным ударом по боевой организации. Спустя несколько лет, в переломные моменты революционного 1917 года, другие два руководителя эсеров, Екатерина Брешко-Брешковская и Виктор Чернов (главный теоретик партии), станут заметными фигурами среди самозабвенных сторонников порядка – режима Временного правительства.

* * *

В последние годы девятнадцатого века в России были выделены существенные средства на развитие инфраструктуры и промышленности, в том числе на реализацию масштабной программы строительства железных дорог. Многочисленные строительные бригады прокладывали железнодорожные пути через всю страну, объединяя обширные пространства империи. Создавалась, в частности, Транссибирская железнодорожная магистраль. «Со времени появления Великой Китайской стены мир еще не видел строительства подобного масштаба», – не скрывал своего восхищения сэр Генри Норман, британский свидетель строек. Николай II считал создание этого транзитного маршрута между Европой и Восточной Азией своим «священным долгом».

Стремительно росла численность городского населения России. Отмечался приток иностранного капитала в страну. В районе Санкт-Петербурга, Москвы, на украинском Донбассе возникали крупные предприятия. Тысячи рабочих стремились выжить, трудясь в нечеловеческих условиях на заводах и фабриках при полном безразличии к ним владельцев предприятий, и первые робкие шаги делало рабочее движение. В 1883 году молодой Георгий Плеханов, позднее основной теоретик социализма в России, вместе с легендарной Верой Засулич (покушавшейся на жизнь Ф. Ф. Трепова) основал в Женеве первую российскую марксистскую организацию, «Освобождение труда».

Вслед за этим в России появилось множество кружков, в которых читалась революционная литература, агитационных ячеек, собраний различных единомышленников, протестовавших против безжалостного мира капитала, его эксплуататорской сущности, против подчинения всего прибыли. Будущее, к которому стремились марксисты (коммунизм), их противникам представлялось таким же абсурдом, как, к примеру, созданная воображением крестьян сказочная страна Беловодье. Согласно марксистской идеологии, в будущем не станет места частной собственности и связанному с ней насилию, эксплуатации и отчуждению, современные технологии сократят время и интенсивность человеческого труда, будут созданы все условия для расцвета человечества. По утверждению Карла Маркса, «при коммунизме… начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы». Вот чего хотят марксисты.

Марксисты представляли собой компанию эмигрантов, ученых и рабочих, грешников, связанных семейными, дружескими и интеллектуальными, политическими узами и постоянно полемизирующих. Они сплелись в клубок противоречий, каждый знал каждого.

В 1895 году в Москве, Киеве, Екатеринославе, Иваново-Вознесенске и Санкт-Петербурге была создана политическая организация «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В столице России основателями этой организации явились молодые марксисты Юлий Цедербаум и его друг Владимир Ульянов, брат Александра Ульянова, студента-народника, казненного восемь лет назад. В то время было принято брать политические псевдонимы, поэтому Цедербаум, младший из двух, с тощей фигурой, жидкой бородкой и в пенсне, назвался Мартовым. Владимир Ульянов, бойкий, преждевременно лысеющий молодой человек с запоминающимся прищуром, стал известен как Ленин.

Мартову, русскому еврею, родившемуся в Константинополе, в то время было двадцать два года. По выражению одного из коллег по левому лагерю, это был «довольно очаровательный представитель богемы… со склонностями завсегдатая кафе, безразличный к комфорту, постоянно спорящий и слегка эксцентричный». Слабый и постоянно кашляющий, весьма подвижный, разговорчивый, но безнадежный как оратор, впрочем, как и организатор, хоть и способный произвести сильное впечатление, Мартов в первые времена рабочего движения представлял собой образчик рассеянного, погруженного в свои мысли интеллектуала. Однако мысли, в которые он был погружен, заслуживали всяческого уважения. И хотя его действия пока не простирались дальше межфракционных сражений, типичных для формирующихся политических движений, он был известен даже среди идеологических противников своей честностью и искренностью. Многие его уважали. И даже любили.

Что же касается Ленина, то все, кто его встречал, были буквально зачарованы им. Кажется, ни о ком не писали так много, как о нем: из подобных книг можно составить библиотеку. Его с легкостью мифологизируют, боготворят, демонизируют. Для своих врагов он хладнокровный виновник массовых убийств, для сторонников – богоподобный гений; для товарищей и друзей – застенчивый, смешливый любитель детей и кошек. Склонный к выстраиванию четких фраз и использованию несколько неуклюжих метафор, он был скорее автором доступных текстов, чем искрометным художником слова. Однако его работы и выступления завораживают, даже пронзают своей поразительной плотностью и сосредоточенностью. На протяжении всей жизни Ленина его противники и соратники будут резко критиковать его за суровость избранных методов политической борьбы, бескомпромиссность и жесткость на грани безжалостности. При этом все сойдутся во мнении, что он обладал удивительной силой воли. Ленинская страсть и самопожертвование выделялись даже на фоне тех, кто посвятил жизнь политическим идеям, готовясь умереть за них.

Его отличали прежде всего обостренное чутье на политический момент и способность всегда находить выход. Луначарский отмечал, что «Ленин имеет в себе черты гениального оппортунизма, то есть такого оппортунизма, который считается с особым моментом и умеет использовать его в целях общей всегда революционной линии».

Нельзя утверждать, что Ленин никогда не ошибался. Он, однако, обладал развитым чувством того, когда и где следует подтолкнуть события, как именно и с какой силой это сделать.

В 1898 году, на следующий год после ссылки Ленина в Сибирь за революционную деятельность, марксисты объединились в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). В течение нескольких лет, несмотря на ссылку, Мартов и Ленин оставались близкими товарищами и друзьями. Совершенно разные по характерам (что предполагало неизбежные ссоры), они тем не менее дополняли друг друга и симпатизировали один другому. Это была пара марксистских вундеркиндов.

От Карла Маркса, какими бы ни были их различия с ним по другим положениям, идеологи РСДРП переняли установку видеть в истории череду последовательных фаз, необходимо идущих одна за другой. Такие концепции могут существенно варьироваться в деталях – Карл Маркс сам выступал против превращения своего «исторического очерка» о возникновении капитализма в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому обречены идти все народы; он заявил, что это было бы для него «слишком почетно и стыдно одновременно». Тем не менее среди большинства марксистов в конце девятнадцатого века не вызывало споров то, что социализм, следующий после капитализма этап на пути к коммунизму, может возникнуть только из буржуазного порядка с его особыми политическими свободами и рабочим классом, которому предстоит взять власть в свои руки. Отсюда следовало, что самодержавная Россия, где преобладало крестьянское население, а рабочий класс был весьма незначительным (и в основном состоял из крестьян только что от сохи), где процветало помещичье землевладение и самодержавие, еще не созрела для социализма. Как выразился Плеханов, в российском крестьянском тесте было еще недостаточно пролетарских дрожжей, чтобы приготовить пирог социализма.

Память о крепостном праве еще жила. Буквально в нескольких километрах от городов крестьяне продолжали жить в средневековом убожестве. Зимой они держали животных в избах, и те претендовали на место у печи. Стоял запах пота, табака и гари. Какие бы улучшения в стране ни происходили, многие крестьяне по-прежнему ходили босиком по грязным улицам, и уборными им служили ямы. Все дела, относившиеся к пользованию землей, решались на беспорядочных общинных сходах исключительно путем перекрикивания друг друга. Нарушителей общепринятых обычаев заглушали криками и шумом, зачастую их прилюдно позорили, а иногда и забивали до смерти.

Но было кое-что и похуже.

Согласно восторженным декламациям Карла Маркса и Фридриха Энгельса в «Манифесте Коммунистической партии», именно «буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль. Она… разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы» и, сосредоточив пролетариат на крупных предприятиях, создала тем самым «своих собственных могильщиков». Однако в России буржуазия не являлась ни безжалостной, ни революционной. Она не разрывала никаких пут. В программном документе РСДРП было записано: «Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении слабее, трусливее и подлее становится буржуазия и тем большие культурные, политические задачи выпадают на долю пролетариата».

Автор этих слов, Петр Струве, вскоре повернет вправо. В России такие (так называемые легальные) марксисты часто через марксистскую идеологию окольным путем шли в либералы; их внимание плавно перемещалось с нужд рабочего класса к необходимости «модернизации» капитализма (чего трусливая российская буржуазия никак не могла осуществить). Еще одной «ересью» являлся «экономизм», согласно которому рабочие должны сосредоточиться на профсоюзной деятельности, предоставив право заниматься политикой либералам, борющимся за их права. Ортодоксальные марксисты осудили упомянутые еретические расхождения с их идеологией, расценив их как направленные на подрыв социалистической борьбы. Тем не менее «легальные» марксисты и сторонники «экономизма», невзирая на очевидную неэффективность их концепций, сосредоточились на рассмотрении текущих ключевых вопросов. И столкнулись с головоломкой для левых: как вообще может существовать социалистическое движение в незрелой стране со слабым и маргинальным капитализмом, многочисленным отсталым крестьянством и монархическим режимом, который не имеет совести претерпеть буржуазную революцию?

* * *

В конце девятнадцатого века империя особенно активно стала утолять свою страсть к расширению. Колониально-верноподданнические настроения в стране проявлялись в безусловной поддержке языка и культуры правящих российских элит и наступлении на права меньшинств. Ряды националистов и левых пополнялись коренными народами и народностями: литовцев, поляков, финнов, грузин, армян, евреев. Социалистическое движение в Российской империи всегда являлось многонациональным, полиэтническим, вобрав непропорционально большую долю представителей различных меньшинств.

Начиная с 1894 года вавилонским столпотворением империи правил Николай Романов. В юности Николай II стоически переносил издевательства своего отца. Вступив на престол, он отличался учтивостью, был предан своему долгу – больше о нем было нечего сказать. «Его лицо, – неохотно сообщает один чиновник, – невыразительно». Для него было характерно не наличие черт, а их отсутствие: отсутствие выражения на лице, воображения, интеллекта, проницательности, напористости, решительности, душевных порывов. К этому описанию можно добавить еще то, что он производил впечатление «постороннего», брошенного на произвол судьбы и плывущего, куда не несет история. Он был образованной пустышкой, заполненной предрассудками своего окружения (среди которых следует отметить и антисемитизм, допускавший еврейские погромы и направленный, в частности, против жидов-революционеров). Испытывая отвращение к каким-либо переменам, он был беззаветно предан идее самодержавия. При произнесении слова «интеллигенция» его лицо искажалось, словно он был вынужден произнести слово «сифилис».

Его супруга, Александра Федоровна, внучка английской королевы Виктории, была крайне непопулярна в российском обществе. В какой-то степени это объяснялось шовинизмом (в конце концов, она была немкой, а между двумя странами в тот период нарастала напряженность), но такая ситуация сложилась также в результате ее безрассудных интриг и явного презрения к русскому народу. Французский посол в России Морис Палеолог кратко описал ее следующим образом: «Душевное беспокойство, постоянная грусть, неясная тоска, смены возбуждения и уныния, навязчивая мысль о невидимом и потустороннем, суеверное легковерие».

У Романовых было четыре дочери и сын Алексей, больной гемофилией. Они были дружной, любящей семьей. Принимая во внимание упорное стремление царя и царицы не видеть дальше своего носа, они были обречены.

* * *

С 1890 по 1914 год масштабы рабочего движения в России существенно выросли, само движение окрепло. Для борьбы с ним власти прибегали к совершенно бездарным методам. Так, например, в городах растущее народное недовольство пытались сдержать путем создания легальных профсоюзов, рабочих обществ, подконтрольных полиции. Чтобы обеспечить идее хоть какую-то привлекательность, общества эти должны были действительно решать насущные проблемы рабочих, а их организаторы должны были, по выражению историка-марксиста Михаила Покровского, являться «хоть каким-то подобием революционных агитаторов». Требования, которые предъявляли эти общества власти, являлись лишь слабым эхом рабочих призывов, но и в слабых отголосках можно было разобрать идеи, последствия применения которых нельзя предвидеть.

В 1902 году забастовка, организованная подобным профсоюзом в Одессе, охватила весь город. На следующий год аналогичные массовые акции протеста распространились по всему югу России, и отнюдь не все они контролировались марионеточными структурами, созданными властями. Забастовки распространились с бакинских нефтяных месторождений по всему Кавказу. Искры восстания разгорались в Киеве, в той же Одессе, в других городах. К этому времени забастовщики стали выдвигать не только экономические, но и политические требования.

Во время этого неуклонного ускорения развития событий, в 1903 году, сильные мира российских марксистов в количестве пятидесяти одного человека в самый разгар принципиально важной встречи перенесли ее из кишащего грызунами брюссельского амбара в Лондон. Там, в тех закусочных и кафе, где не толпились члены рыболовных клубов, в течение трех недель вели споры делегаты II съезда РСДРП.

Именно на двадцать втором заседании этого съезда между его делегатами разверзлась пропасть, произошел раскол, знаменательный не только по своей глубине, но и по кажущейся тривиальности причины. На рассмотрение участников съезда был вынесен вопрос: кто может считаться членом партии, «всякий, принимающий ее программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из ее организаций», или «принимающий личное участие в одной из партийных организаций». Мартов выступал за принятие первой формулировки. Ленин настаивал на второй.

Отношения между ними уже охладились некоторое время назад. На этот раз после энергичных дебатов победил Мартов: за его формулировку проголосовали 28 делегатов, против – 23 делегата. Однако разногласия между участниками съезда возникли и по другим вопросам, и к тому времени, когда стал рассматриваться вопрос об органах партийного руководства, съезд покинули представители Бунда (Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России) и марксисты-«экономисты». Мартов потерял восемь своих сторонников. В результате сторонники Ленина получили большинство на выборах в ЦК партии. С этого момента раскола российских марксистов на две основные фракции последователей Ленина стали называть большевиками, а их оппонентов, последователей Мартова, – меньшевиками.

Причины раскола были гораздо глубже, чем разногласия по поводу условий членства в партии. Уже во время съезда Ленин называл своих сторонников «твердыми», а противников – «мягкими», и различие между партийными фракциями марксистов впредь сохранится в целом именно по указанному принципу: большевиков будут считать «твердыми», бескомпромиссными левыми, а меньшевиков – более умеренными, «мягкими» (хотя это не исключало возможного диапазона мнений у каждой стороны и неизбежной эволюции этих мнений). В основе же спора о партийном членстве – в духе мудреной моды того времени, порой непонятной даже Ленину, – лежал различный подход к политической сознательности, методам ведения агитации, определению рабочего класса, в конечном счете к истории и российскому капитализму. Спустя четырнадцать лет эти разногласия обозначатся предельно четко, когда проблемы централизованного партийного управления рабочим классом выйдут на первый план.

В то время реакция со стороны Мартова последовала быстро: решения съезда в Лондоне были отменены, а Ленин в конце 1903 года был выведен из редакции партийного издания «Искра». Однако многие активисты РСДРП, зная о расколе в партии по вопросу членства, считали его полным абсурдом. При этом некоторые просто игнорировали его. «Не знаю уж, – писал один рабочий Ленину, – неужели этот вопрос так важен?» По мере развития событий меньшевики с большевиками то укрепляли свое условное единство, то отказывались от него. Большинство членов партии вплоть до 1917 года считали себя просто «социал-демократами». Но и в семнадцатом Ленину потребовалось время, чтобы убедить себя: пути назад уже нет.

Россия смотрела на Восток, вдаваясь в Азию, цепляясь за Туркестан и Памир, и также за Корею. Продолжая при сотрудничестве с Китаем строить Транссибирскую железную дорогу, страна повышала риск конфликта с Японией, у которой были аналогичные экспансионистские планы. «Чтобы удержать революцию, – говорил министр внутренних дел России В. П. Плеве, – нам нужна маленькая победоносная война». Что могло быть лучше для шовинистов, чем «низшая раса», такая, например, как японцы, которых сам царь Николай II называл «обезьянами»?

Началась Русско-японская война 1904 года.

Императорский режим, обманывая сам себя, был настроен на легкую победу. Однако его армия была слабо обучена, плохо вооружена – и, как результат, была в августе 1904 года разгромлена при Ляояне, в январе 1905-го – в Порт-Артуре, в феврале 1905-го – при Мукдене, а в мае 1905-го – в Цусимском сражении. К осени 1904 года даже боязливая либеральная оппозиция подняла голос протеста. После поражения при Ляояне журнал «Освобождение», который шесть месяцев назад восклицал: «Да здравствует армия!», осудил военный экспансионизм. Через местные органы самоуправления, земства, либералы организовали банкетную кампанию – щедрые ужины, которые завершались критическими пожеланиями реформировать существующую систему власти. Это было пассивно-агрессивным проявлением политической активности. На следующий год антирежимная оппозиция активизировалась настолько, что Николай II был вынужден пойти на уступки. Однако волна антирежимных выступлений продолжалась вне зависимости от деятельности либералов и охватила как крестьянство, так и рабочий класс.

В Санкт-Петербурге одно из полицейских «социалистических обществ», «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга», возглавлял бывший священник при тюремной церкви пересыльной тюрьмы Георгий Гапон, весьма неординарная личность. По выражению Надежды Крупской, большевички, жены Ленина, этот человек с суровыми чертами лица «по натуре был не революционером, а хитрым священником… готовым на любые компромиссы». Отец Гапон тем не менее был настоятелем сиротского приюта, пропагандируя толстовские идеи о необходимости заботы о бедных. Его теологические теории и проекты – религиозно-этические, пронизанные мистикой и реформистскими настроениями одновременно, – были хаотичными, но искренними.

В конце 1904 года были уволены четверо рабочих крупного Путиловского металлургического и машиностроительного завода, на котором работало более 12 000 человек. На собраниях в поддержку уволенных, организованных их товарищами по работе, ошеломленный отец Гапон обнаружил листовки, призывавшие к свержению царя. Он порвал их, поскольку подобные призывы не входили в его задачу. Наряду с этим петицию рабочих, призывающую к восстановлению уволенных, он дополнил требованиями повысить заработную плату, улучшить условия труда, ввести восьмичасовой рабочий день. Левые радикалы добавили в петицию также требования, выходившие за рамки экономических требований: это были требования свободы собраний и печати, отделения церкви от государства, прекращения Русско-японской войны, созыва Учредительного собрания.

3 января 1905 года была объявлена всеобщая забастовка. Очень скоро на улицы вышло от 100 000 до 150 000 человек.

Наступило воскресенье, 9 января, в морозной предрассветной мгле собрались демонстранты. Многочисленная группа рабочих направилась из Выборгского района к роскошной резиденции монарха – к находящемуся в самом центре города Зимнему дворцу, чьи окна выходили на место слияния Невы и Малой Невы, на собор Петропавловской крепости и Ростральные колонны на стрелке Васильевского острова.

Реки были скованы льдом. Демонстранты спустились на лед с северного берега Невы. Десятки тысяч рабочих вместе с семьями, дрожавшими от холода в своих обносках, начали шествие, неся иконы и кресты и распевая псалмы. Во главе их шел отец Гапон в церковном облачении с петицией к царю. «Государь!» – обращались к царю авторы петиции, умоляя своего «отца» Николая II (и перемешивая лесть с радикальными требованиями) дать им «правду и защиту» от «капиталистов», «грабителей русского народа».

Власти могли бы без труда справиться с подобным выступлением оппозиции, однако они предпочли прибегнуть к жестоким и неоправданным мерам. Тысячи солдат были развернуты в готовности на невском льду.

Когда демонстранты приблизились, их атаковали казаки с саблями наголо. Многие в замешательстве разбежались. Перед оставшимися стояли царские войска. Демонстранты не желали расходиться. Тогда солдаты подняли на изготовку ружья и открыли огонь. Одновременно налетели казаки, принявшиеся избивать людей нагайками. От крови стал таять лед. Обезумевшие люди кричали, метались и падали.

Когда кровавая бойня завершилась, на снегу остались лежать 1500 погибших. Этот день вошел в историю под названием Кровавого воскресенья.