banner banner banner
Рось квадратная, изначальная
Рось квадратная, изначальная
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Рось квадратная, изначальная

скачать книгу бесплатно

Рось квадратная, изначальная
Борис Александрович Завгородний

Сергей Григорьевич Зайцев

Отказная гонка – уникальное явление, возможное только в одном-единственном мире. Но герои этой книги даже не подозревают, в каком фантастическом мире они живут – ведь он привычен им с детства, а сравнивать не с чем. И уж тем более не ведают, в какое невероятное приключение втянет их судьба…

Сергей Зайцев, Борис Завгородний

Рось квадратная, изначальная

Книга 1

Рось квадратная, изначальная

Жизнь – трагедия для того, кто чувствует, и комедия для того, кто мыслит.

    Ж. де Лабрюйер

Три пути ведут к знанию: путь размышления – это путь самый благородный, путь подражания – это путь самый лёгкий и путь опыта – это путь самый горький.

    Конфуций

Глава первая,

в которой в очередной раз подтверждается старая истина – пить надо меньше

Ежели какая-нибудь неприятность может случиться, она случается.

    Апофегмы

Наконец-то до трактира добрался, ядрёна вошь, как раз под самый вечер! Все ноги ж за день оттоптал! Ладно, глянем, что тут и как…

По углам просторного зала, столов на двадцать, весело коптят горючкой жестяные светильники, освещая многолюдное сборище. Народу – яблоку упасть негде, шум, хохот, крик, гул голосов вьётся под потолком, словно дым от костра в ветреную погоду. Кого здесь только нет – торгаши и ремесленники с местного кона, работники Станции, балабойники, жители окрестных весей, приехавшие кто за покупками на кон, а кто и просто так, поразвлечься, да и просто разные путешественники (мало ли по каким делам люди шляются из домена в домен?) – всем достались удобное местечко и добрая чарка браги.

Авось, и мне что обломится?

Ага, за дальним от входа угловым столом, что справа, где о чем-то беседуют трое славов, по всем признакам – коренных жителей домена Рось, – ещё свободно одно место…

Ну-ка, приглядимся к ним, спокойные ли люди, не обидят ли старика, ежели подсесть?

Парню, что расположился лицом ко входу, удобно прислонившись спиной к стенке, на вид лет двадцать. Широкоплеч и русоволос, дороден и высок, лицо круглое, добродушное, прямо кровь с молоком, да ещё раскрасневшееся от браги и доброй беседы, подбородок выбрит чисто, нос картошкой, глаза голубые, брови выгнуты удивлёнными подковами. Красный, расписанный золочёной вязью по краям армяк распахнут на груди (и вправду, жарковато в трактире), открывая белую шёлковую рубаху, заправленную в синие плисовые штанцы. Ежели украдкой глянуть под стол, то можно разглядеть чёрные сафьяновые сапоги на модных, скошенных каблуках. Не из бедных парень, явно не из бедных, может, он и поднесёт чарочку на халявку?

Так, подсядем-ка потихоньку, словно невзначай, да послушаем, о чем промеж них речь идёт… поглядели-то как косо, все трое, но ничего, не гонят пока. Дюже увлечены разговором молодцы-славы, не до старикана какого-то, меня то есть. Зато теперь можно рассмотреть и остальных собокальников да струны старой верной балабойки изладить – вдруг поиграть доведётся, бабку-другую зашибить…

Второй парень, что слева, на вид даже помощнее первого будет. Белобрысый, лицо скуластое, из-под крупного, покрасневшего от выпивки носа свисают пышными пшеничными снопами усы, квадратный подбородок ершится двухдневной щетиной, мощная короткая шея основательно сидит на широких плечах, обтянутых дорогим малиновым армяком. Да уж, от этакого детины так и прёт силушкой молодецкой… На нем пахать, не перепахать, только вот взгляд бледно-зелёных глаз жёсткий, с прищуром, с хитринкой – себе на уме. Сам кого хочешь пахать заставит. Этот явно не подаст, не облагодетельствует…

Может, третий? Худощавый, гибкий, порывистый в движениях, кудрявый, русоволосый красавчик с аккуратной бородкой клинышком, с тонкими усиками под изящно выточенным прямым носом, глаза карие, юркие, так и постреливают с одного собеседника на другого, с чувственно очерченных губ не сходит насмешливая улыбка… Наверняка девицам нравится – спасу нет! Только и этот не подаст, ядрёна вошь. Я калач тёртый, всякое в жизни повидал, в людях разбираться давно научился! Вся надежда на первого, добродушного увальня в красном армяке. Интересная штука жизнь! Вот ведь все одногодки сидят и друг дружку знают явно не первый год, верно – из одной веси, но все такие разные…

Так-так, а что ж это я совсем не слухаю, о чем глаголют? Балабойку и после успею изладить, ядрёна вошь, все равно ухи развешивать никто пока не собирается, да и кроме меня балабойников, отрабатывающих свой хлеб, уже хватает. Вон, на помосте разряженная парочка так и наяривает – голосистые, прямо страсть, куда мне, старику, за ними угнаться…

– Разве ж это не по-мужски, парни? – Это заливается худощавый красавчик, кстати щеголяющий, в отличие от приятелей, в одной белой рубашке, без армяка. – Разве ж это не по-мужски – выбрать невесту самому, разогни коромысло, а не ждать, когда она изберёт одного из вас? Вот представьте себя там, перед ней, в Невестин-то день. Я так и вижу, как стоите, словно два дурака, и ждёте, какое решение она примет. Ну а как, Выжига, она выберет Благушу? Как ты себя будешь чувствовать? Да как оплёванный, разве нет?! Или наоборот – как тебе понравится быть отвергнутым, Благуша, друган, да при людях, разогни коромысло, да самой невестой? Поверьте мне, я в такую ситуацию уже попадал, так мне потом год людям в глаза смотреть стыдно было! Ну бывают в жизни оказии, ну влюбились вы оба в одну и ту же, так что ж теперь унижаться друг перед дружкой, ханыгами друг на дружку смотреть?! Да лучше решить дело по-молодецки, по-честному, в Отказной!

Ух ты, это уже интересно – гонку Отказную им предлагает! Весьма редко такое деется, рискованное удовольствие, да и дорогое… Впрочем, парни бедняками не выглядят…

Уел их кудрявый красавчик в самую печёнку – задумались женихи-соперники, буйные головушки от тяжких дум повесили, обмозговывая его явно нежданное предложение. Добродушный увалень, что Благушей был назван, вздыхает тяжко, голубые глаза с тоской в пустой бокал глядят, словно ответ там потеряли. Встряхивает головой, подливает из кувшина, но не пьёт. Мне бы налил, ядрёна вошь, что ли? Второй же, крепыш Выжига, мрачно усмехается, топорщит усищи, ровно тараканий пахан, щурит правый глаз в сторону помоста, где птицей-трепыхалой заливаются балабойники, затем недовольно цедит сквозь зубы:

– Так-то оно так, Скалец, да больно уж расходы большие, пёсий хвост! Я на новую хату откладывал, семью заводить – значит от стариков отделяться, иначе жизни никакой не будет, а с этой Отказной…

– Ладно, не скаредничай, братец, – ухмыляется красавчик. – Мы ж тебе не чужие, разогни коромысло, знаем, что бабок у тебя и на три хаты хватит да ещё останется. Да и нынешний день на торговые сделки был весьма удачным, лучше не бывает, скажешь – нет?

Выжига свирепо зыркает на меня, вгоняя стариковскую душу в пятки. Не понравилось, видать, что красавчик личные дела при постороннем обсуждает – при мне то есть.

– Ты чего, дед, пёсий хвост, не пьёшь? Отдыхать, что ли, сюда припёрся?

– Ась? – На всякий случай прикидываюсь глухим.

– Я говорю, чего сидишь как пень?! – рявкает Выжига, аж брага в бокалах всплёскивается. – Нам балабойка твоя без надобности!

– Ась? Кхе-кхе…

Стою на своём. Глухой я как пень, ребятушки, ничегошеньки не слышу.

– Да глухой он как пень. – Скалец откровенно ржёт. – Эй, дед, выпить хочешь?

– Ась? – Голос едва не дрогнул – конечно, хочу! Но испортил бы весь сюжет.

– Оставь его в покое, – вмешивается Благуша и подвигает свой бокал ко мне – а бокал-то полный! – Выпей, отец, за здоровье наше да за удачу!

Хватаюсь за бокал обеими руками – жест слава и глухому понятен, невнятно благодарю, припадаю к краю, тяну, глоток за глотком, чувствуя, как внутри разливается блаженное тепло. Спасибо, слав, спасибо, сынок, удружил, выручил! Не ошибся я в тебе, душа у тебя добрая! Пожелаю я тебе Удачи, да только тебе одному и пожелаю!

– Ну что решили-то? – тормошит собокальников Скалец. – Три дня до Невестина дня осталось, ни больше ни меньше, ровно столько, сколько для Отказной и надо! Кто первый за три дня вернётся на родной домен, тому невеста и достанется!

– Не гони камила, пёсий хвост, – хмурится Выжига – Не так все просто…

Благуша молчит, тоже бровями двигает, лоб морщит. Сразу видать, что затея ему не по душе. Не робей, парень, я тебе удачи пожелал, да не просто удачи, а Удачи! А я не кто иной, как… Хм, однако – понесло. Имя моё без особой надобности даже в мыслях называть не следует. Главное, парень, вот что – что бы ты сейчас ни решил, все у тебя получится!

В трактир заглядывает стражник по прозвищу Обормот, спиной-то я его, конечно, не вижу, но зычный бас мостовика-раздрайника перекрывает трактирный шум, как горный водопад – шум грибного дождика.

– Эй, народ! – ревёт Обормот. – Ежели кто желает покинуть домен сегодня, халваш-балваш, то самое время поторапливаться, так как до смещения осталось всего ничего! И не говорите потом, что не слышали!

Закончив речь, стражник звучно хряскает древком служебной алебарды об пол.

С разных сторон от трактирного люда Обормоту несутся дружеские приглашения присоединиться и опрокинуть бокальчик-другой, и мостовик, явно сменившись с дежурства, одно из приглашений благосклонно принимает. Я не оглядываюсь. Во-первых, и так слышно и понятно, во-вторых, я же «глухой». Цежу себе потихоньку из бокала, растягивая удовольствие, поглядываю ненавязчиво на заинтриговавшую меня троицу. Даже после столь многих лет, сколь мало кому выпадает прожить, простые людские дела все ещё вызывают у меня немалый интерес. Впрочем, сейчас делать все одно нечего…

Благуша снова вздыхает, явно не зная, чем занять осиротевшие руки на столе, бросает взгляд в сторону стойки трактирщика и начинает нехотя подниматься, но Скалец ловко перехватывает его порыв.

– Сиди, Благуша, сиди, друган, я сам сбегаю. Принесу тебе бокал, разогни коромысло, да и кувшин заодно наполню.

– Трогаться уже пора, оторви и выбрось, – ворчит слав, плюхаясь обратно на скамью.

– Ничего, кувшинчик ещё успеем уговорить, – отмахивается кудрявый красавчик, улыбаясь с каким-то затаённым смыслом.

Возвращается он на удивление быстро, грохает перед Благушей бокал и наливает всем, кроме меня, но слав, добрая душа, и на этот раз не забывает о старике:

– Налей и ему, я плачу.

– Как скажешь, друган, как скажешь, разогни коромысло…

Признательность моя уже не имеет границ, так и рвётся наружу, так что еле успеваю её топить в халявной браге. Прикладываются и остальные, без тостов, на посошок.

– Ладно, подводим итоги, – говорит Скалец, отставляя посуду и утирая губы уже изрядно испятнанным рукавом белой рубахи. – Ты как, Выжига, согласен?

– Надоел ты мне до смерти, пёсий хвост, – ворчит усатый крепыш, не зная, на что решиться, – Пристал как банный лист.

– Я что тут даром битый час распинаюсь?! – обижается Скалец. – Давай конкретно, разогни коромысло!

– Согласен, – Выжига пожимает мощными плечами. – Только ежели Благуша тоже согласится.

– Отлично. – Красавчик сразу веселеет и поворачивается к Благуше. – А ты?

– Ну, не знаю… – Слав мнётся. – Не решил ещё, оторви и выбрось.

– Разогни коромысло! Ладно, не буду пока настаивать, время ещё есть – решишь по дороге. А теперь двигаем. Кувшин по флягам разольём?

– Старику оставь. – Благуша кивает на меня. – Пусть повеселится.

– Да ты что?! – возмущается красавчик. – Там же ещё половина!

– Не твоя забота, оторви и выбрось, свои бабки плачу.

– Оставь его, пёсий хвост, – поддерживает тут и Выжига. – Спокойный дед, не мешал, не клянчил. К тому же и глухой ещё, убогий. Заработал. Ладно, пошли.

– Спасибо, ребятки, кхе-кхе, уважили мою старость, – благодарю торгашей уже вослед.

– Не за что, дед, – откликается Благуша. – На здоровье.

– И тебе, парень, и тебе Здоровья и Удачи! Кхе…

Недокашляв, испуганно вжимаю голову в плечи. Вот же угораздило ляпнуть в ответ! Так глупо обмишуриться! Хоть бы не заметили! Но уже чувствую, спиной чувствую – остановились, все трое, оглянулись, смотрят.

– Погоди, дед, так ты не глухой? – недобрым голосом спрашивает Выжига, и я понимаю, что все-таки влип. Но храбро молчу, присосавшись к бокалу. Спиной я не вижу, а ухи снова оглохли, спасая положение.

– Да ладно, пошли, чего время терять, оторви и выбрось! – слегка запинаясь, торопит Благуша.

– Ну-ну, – смуро бурчит Выжига, после чего славы, явно махнув на меня рукой, удаляются восвояси.

Ух ты, все-таки пронесло… Снова выручил Благуша. Ну, точно, не ошибся я в этом парне!

Кряхтя, я пересаживаюсь на противоположную скамью. Балабойку, так и не излаженную, да уже и ненужную, кладу на стол, задумчиво провожаю троицу взглядом. Славы удаляются в обнимку, белая рубаха Скальца маячит свечкой между красным армяком Благуши и малиновым Выжиги. Что-то подозрительное было в поведении красавчика, больно уж легко уступил он Благуше. Вряд ли дело только в нехватке времени. Да и походка моего благодетеля показалась мне какой-то неуверенной. Я подгребаю к себе его бокал, опускаю в него нос, нюхаю, затем осторожно пробую остаток браги языком. Странный привкус… И вдруг узнаю. Ну точно, подмешал кудрявый подлец, подмешал настойки сон-травы!

Да только ничего у тебя не выйдет, паршивец! Я, лично Я пожелал ему Удачи! А пожелание Сказителя всегда сбывается!

Почти всегда… и не всегда так, как думалось… А иной раз и вовсе не так. Но что-нибудь да сбудется непременно, ядрёна вошь!

Глава вторая,

в которой друг бросает друга

Жизнь принуждает человека многое делать добровольно.

    Апофегмы

Выжига спрыгнул с передка остановившейся телеги, прошёл назад и в нерешительном раздумье остановился возле спящего другана. Остальные торгаши с Рось-домена, с которыми вместе отмечали удачный день в трактире на Станции, давно уехали вперёд, горланя песни не хуже обожравшихся валериановым корнем кошар, и сейчас, судя по едва доносившимся нестройным воплям, пересекали или уже пересекли Раздрай-Мост над Бездоньем. Выжига специально подгадал ехать последним, чтобы без лишних вопросов сделать то, что предложил ему коварный двоюродный братец.

Стояла ясная ночь, небосвод был густо усыпан яркими глазастыми звёздами, и дорога, стыдливо прикрывшая бока редким лесом, отлично просматривалась в обе стороны на три-четыре десятка шагов. Всхрапнувший за спиной конь заставил Выжигу вздрогнуть. Тяжко вздохнув, словно не он, а конь принял за него это решение, торгаш ухватил спящего под руки, стащил его с телеги и отволок в неглубокий овражек, усыпанный опавшей хвоей. Да там и оставил, прислонив спиной к смолистому стволу низкорослой сосенки, торчащей из оврага, как свеча из плошки. Постоял немного, с мимолётным сожалением глядя на туго набитый бабками кошель, подвешенный к поясу бессильно склонившего голову Благуши, но махнул рукой. Он не ворюга. Он и так получает фору, которую другану трудно будет покрыть. Лихого зверья здесь не водится, местность населённая, так что ничего с ним до рассвета не станется и потревожить его здесь никто не потревожит, что вполне могло случиться в трактире. Тот же Обормот, например, в обязанности коего входит присматривать за припозднившимися чужаками с других доменов, мог разбудить Благушу раньше времени. Ведь насильственный сон, вызванный сонником, уже через пару часов обычно переходит в естественный, хотя дурь в голове сохраняется ещё долго. Продрал бы глаза Благуша, сообразил бы, что к чему, и… и за Милку состязаться пришлось бы честно.

Раздражённо выругавшись вполголоса, Выжига виновато отвёл взгляд от спящего Благуши, выглядевшего сейчас абсолютно беспомощным, беззащитным. Эх, судьбина его нелёгкая… Любовь, безрассудная любовь, проклятая любовь толкала его на этот шаг, хоть и разрешённый правилами Невестина дня, но в общем-то шаг подлый. Кто же после такого друганом твоим останется?

Огорчённо крякнув, Выжига вернулся к телеге, забрался на передок и, подобрав вожжи, с силой хлестнул гнедую пару коняг по гладким бокам, вымещая раздражение на ни в чем не повинных животинах. Отдохнув за день на кону, те бодро тронулись с места, и колёса ворчливо заскрипели, тревожа ночную тишину.

Теперь оставалось сделать не так много – проверить смещение лично, так как домены могли с равной вероятностью как смениться, так и не смениться. А то получится, что он, Выжига, отправится в долгий путь, а Благуша прочухается до вечера и вернётся обратно в Рось-домен, Раздрай перейти – невелика задача. Да и телегу нужно было перегнать на свою сторону, в родную весь, Светлую Горилку, не оставлять же своё и напарника добро в чужом домене за здорово живёшь!

Ну а ежели все будет в порядке, то чесать ему обратно на Станцию.

Глава третья,

в которой Выжига продолжает подличать

Ежели у верёвки есть один конец, значит, у неё должен быть и другой.

    Апофегмы

По ту сторону Раздрай-Моста, или, по-простому – Раздрая, как и уговаривались, Выжигу поджидал Скалец, нервически вышагивая взад-вперёд перед ожидальней – небольшой деревянной беседкой, предназначенной для самых нетерпеливых, кому позарез надо было попасть в чужой домен сразу после смещения и потому вынужденных ожидать возле Раздрая. В этот час скамья ожидальни пустовала, время близилось к полуночи, и весь честной народ давно уже почивал на мягких перинах, что обоим заговорщикам только было на руку. Чем меньше свидетелей, тем лучше. Стражники же, перегораживавшие проход через Бездонье от неимущих бездельников по обе стороны Раздрая, были не в счёт – их эти дела не касались.

Тем не менее Скалец заметно нервничал.

«Благодетель хренов, – с неожиданно накатившей злостью подумал Выжига, прикладываясь кнутом поочерёдно к обеим конячьим задницам, чтоб бежали резвее. – Небось, гадает, плут, не передумал ли он, Выжига. Да за столь гнилую помощь и морду набить бы не мешало… И набью, – мрачно сдвинул брови торгаш. – Ежели все зазря окажется, то непременно набью. – Приметив наконец Выжигу, Скалец встрепенулся и заторопился навстречу, но дальше заставы, конечно, не попёрся. – И не холодно же засранцу круглый год в одной рубахе щеголять! Чтоб лучше было видно в ночи, что ли, когда свиданки девицам назначает? За это, кстати, девицы его тоже любят – за удаль показную, а за смазливую внешность ими же Скалец прозван был Красавчиком. Ну что за человек! Куда ни плюнь – везде гнильца. И ведь двоюродным братцем приходится! Удавил бы такого братца…

И этих дармоедов тоже, пёсий хвост, – неприязненно подумал Выжига при взгляде на стражников, охранявших Раздрай. Он привычно бросил одному из мостовиков-мангов, заступившему было дорогу с алебардой наперевес, положенные пять бабок, и тот отвалил в сторону, разрешая проезд, а коняги ступили на мост. – Понарасставили с обеих сторон Раздрая бездельников с алебардами, и плати непременно и тем, и другим, как же, каждая застава ведь свой домен представляет. Хорошо ещё, что при проезде в одну сторону только одной стороне и платишь, за въезд…

«Удавил бы, – повторил про себя Выжига понравившуюся мысль». По настроению он сейчас готов был передавить половину народа обоих доменов, соседствующих вместе последние минуты, хотя до сих пор не отличался особо крутым нравом. По крайней мере, он так считал. Бывало, правда, по пьяной лавочке пол-веси разгонял коромыслом по домам, но то ведь дело совсем другое, сейчас-то он был тверёзый, как родниковая водица.

Телега меж тем гулко прогрохотала по ребристой, сверкающей первозданной чистотой поверхности стального моста, перекинутого ещё Неведомыми Предками через Бездонье, и съехала уже на землю Рось-домена. Стражники на родной стороне, Гоголь с Моголем, неприступные и важные лицом на службе, знавшие Выжигу давно и не раз вкушавшие с ним брагу за его счёт, сурово пошевелили уставными усами и кивнули, пропуская торгаша, как и положено, беспрепятственно. Остановив коняг, Выжига устало соскочил наземь и бросил поводья услужливо подскочившему Скальцу.

– Держи, пёсий хвост! Бери да гони домой, вражья душа!

– Ай-ай, ты чего ругаешься словами такими нехорошими? – покачал головой Красавчик, скрывая за развязной ухмылкой несказанное облегчение, когда заметил, что Благуши в телеге уже нет. – Я ж тебя не заставлял, разогни коромысло, верно? Ты ж сам с усами, не малый хлопец уже…

– Вот я тебе сейчас усы и повыдёргиваю, пёсий хвост… – буркнул Выжига. – А заодно и бородёнку твою куцую.