banner banner banner
Пески Палестины
Пески Палестины
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Пески Палестины

скачать книгу бесплатно

Пески Палестины
Руслан Мельников

Тевтонский крест #5
Нелегко дался омоновцу-воеводе Василию Бурцеву морской путь к Святым Землям.

Немецкие «мессершмитты» и средиземноморские пираты, подводная лодка цайткоманды и взывающая о помощи королева Кипра… Но вот он, наконец, порт Яффы, вот она, Палестина. А здесь – партизанская война, объединившая сарацин, тамплиеров и госпитальеров. Против кого? Против фашистско-тевтонского ордена Хранителей Гроба, разумеется.

А значит, трофейный пулемет – на верблюжий горб, гранату – в пращу, греческий огонь – в противотанковый кувшин, стрелу – в арабскую пушчонку-модфаа. И вперед! Вместе с мамлюками Бейбарса и иерусалимскими подпольщиками освобождать Святой Город. Именно освобождать, ибо оккупированный Иерусалим производит гнетущее впечатление. Виселицы под воротами, свастика над воротами, патрули, облавы и комендантский час за воротами… И где-то там – плененная княжна Аделаида. И атомная мина. И путь к центральному хронобункеру СС.

Книга публикуется в новой, авторской редакции.

Руслан Мельников

Книга пятая. Пески Палестины

(обновленная авторская редакция)

Пролог

Кап-кап-кап…

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер задумчиво взирал на упрямую пленницу. Из-за массивного стола взирал. Из-под очков в круглой оправе. Из-под козырька высокой фуражки с нацистским орлом и черепом “Мертвой головы”.

На полированной идеально чистой – ни царапинки, ни пылинки – столешнице лежала пухлая папка. Столешница – черная. Папка – белая. Со свастикой в центре. Рядом – настольная лампа. Лампа светила в каменную нишу напротив.

Ниша предназначалась для допросов. Не простых – с пристрастием. И ниша не пустовала. Внутри полустояла-полувисела обнаженная молодая полячка. Распятая, растянутая цепями. Наручники и ножные кандалы крепко держали панночку.

Девушка не шевелилась. Девушка молчала, демонстративно игнорируя вопросы рейхсфюрера. Именно игнорировала – немецкий пленница знала неплохо. По крайней мере, старонемецкий. Она просто не желала отвечать.

Кап-кап-кап…

Низкий арочный свод нависал над прелестной русой головкой. Низкий свод давил… Но она была горда, эта полячка. Горда и все еще не сломлена. Пленница, правда, уже не ругалась, как прежде, однако взгляд злых зеленых глаз так и жег из-под длинных распущенных волос, спадавших на лицо и обнаженную грудь. Между упругих холмиков с розовыми сосками в свете лампы поблескивал маленький серебряный крестик. Забыли снять… А под левой грудью багровел давний шрамик.

Рейхсфюрер вздохнул. Собственно, с тех пор, как девчонку вывели из транса, ее никто и пальцем не тронул. Панночку просто раздели, просто приковали к стене и просто оставили на полчасика в неизвестности. В одиночестве. В кромешной тьме. Оставили слушать непрекращающуюся сводящую с ума капель. Обычно этого “просто” хватало, чтобы разговорить человека. В этот раз не хватило.

Кап-кап-кап… Капель была искусственной: в центральном хронобункере СС само по себе ничего не текло и не капало.

Звук падающих в звенящую тишину капель начал раздражать Генриха Гиммлера. Рейхсфюрер сунул руку под стол. Там справа, под кнопкой вызова охраны, выступает податливый кран…

Капнуло еще раз. И два. И третья капля, помедлив немного, – ка-а-ап… – сорвалась с потолка в лужицу на бетонном полу. Булькнул в углу водосток, куда смывали кровь из пыточной ниши. Лужа ушла в открытый слив.

Теперь тишина была другой. Глухой, ватной, тяжелой. Словно навалившаяся на уши мохнатая медвежья туша.

* * *

– Значит, по-прежнему не хотите со мной разговаривать, пани?

Молчание. Сопение…

Он поморщился. Потом улыбнулся. Вот ведь дура! Упрямая польская ду-ра! Что ж, его вынуждают перейти к более действенным методам дознания. И более болезненным. Рейхсфюрер находил в этом особое удовлетворение, но всегда старался оставить пытки напоследок. Даже избегал их, если представлялась такая возможность. Не из жалости к жертве, не из сопливого гуманизма, нет – чтобы не пресытиться. Слишком много приходилось пытать. И он уже начал охладевать к чужим страданиям. А если вкус жизни не пробуждается даже при виде изощренных экзекуций, как тогда жить дальше?

Ладно, сегодня он себе ни в чем не откажет. И не уйдет из этого каменного мешка, не порадовав себя воплями упрямой панночки. Воплями и признаниями, разумеется. Ведь не ради праздного развлечения он станет измываться над полячкой, а исключительно ради блага великой Германии. И девка ему выложит все. Должна выложить…

Гиммлер поднялся, скрипнув новенькой формой и начищенными до зеркального блеска сапогами. Вышел из-за стола. Приблизился к пыточной нише. Пленница была перед ним, как на витрине. Как на помосте. Как на эшафоте. Здесь ее так удобно рассматривать…

Да, эта обнаженная полячка прелестна, но женские прелести почти не интересовали Генриха Гиммлера. По крайней мере, когда речь шла о делах Рейха. А в последние годы только об этом речь и шла.

Рейхсфюрер протянул руку в белой перчатке, откинул волосы с лица и груди узницы. Тронул шрамик под левым соском. Скоро, очень скоро у строптивой упрямицы появится много таких шрамов. Нет, не таких – гораздо страшнее. Жаль портить красоту, но что поделаешь…

– Ты у меня заговоришь, – оскалился он ей в лицо.

Она ему в лицо плюнула. Попала… Не будь очков, угодила б в глаза.

Рейхсфюрер хлестко, наотмашь, ударил мерзавку по щеке.

Голова пленницы мотнулась. Вправо. Влево. Безвольно повисла. Из уголка рта потекло красное. Щека полячки горела. Ладонь Генриха Гиммлера – тоже. Рейхсфюрер утерся. Протер очки. Вот ведь стерва! Сучка!

Он взял полячку за подбородок, приподнял смазливую мордашку…Похоже, укрощать строптивицу придется долго. Закатившиеся, было, глаза ожили. И вновь смотрели с ненавистью.

– Заговоришь, – пообещал он не то ей, не то себе.

Еще один плевок. На этот раз куда смачнее – с кровью. Прямо на галстук, на воротник. Новый мундир! Надо было переодеться перед допросом. Гиммлер размахнулся. Второй удар. С другой руки. Короткий, резкий, сильный. Голова полячки снова дернулась. Влево, вправо…

Рейхсфюрер зажал пленнице рот – вот теперь пусть плюется, сколько влезет! Навалился, зашипел в ухо:

– Заговоришь, дрянь!

Даже через плотную ткань формы он ощущал упругость ее груди. Надо же – эта молодая грудь взволновала и взбудоражила. Наверное, все дело в том, что девчонка сопротивляется. А сопротивление обреченных всегда горячит кровь. Такое приятное, почти забытое чувство… Рейхсфюрер СС хмыкнул: давно ему так не сопротивлялись. Значит, развлечемся, разогреемся для начала.

Не вышло. Полячка, изловчившись, поймала остренькими крепенькими зубками ладонь в белой перчатке.

Генрих Гиммлер вскрикнул. Отдернул руку. Отскочил обратно к столу. Мать твою, как говорят русские! Кто кого тут пытает?! Ох, и дорого же заплатит польская тварь за свою выходку. Сломить пленницу, покорить ее становилось отныне делом чести.

* * *

Когда сзади скрежетнула дверь, рейхсфюрер не счел нужным оборачиваться. Рявкнул через плечо:

– Пшел вон!

Доктора с пыточным инструментом он пока не вызывал, а все остальное может подождать. Теперь пусть подождет даже цайт-тоннель.

Гиммлер не отводил глаз от раскрасневшегося лица полячки. И от лица и от всего остального тоже. Хороша! До чего ж хороша, стервочка! А девчонка жадно хватала ртом воздух и хлопала глазищами. И хрипло дышала. Обнаженная грудь ходила ходуном. Генрих Гиммлер любовался. Генрих Гиммлер чувствовал, как нарастает возбуждение. А дверь за спиной все не закрывалось.

Что за неслыханная наглость?!

– Я же просил меня не беспокоить! – прозвенел металлом голос рейхсфюрера.

В ответ тоже звякнули металлом. И еще. И еще ближе. Гиммлер крутанулся на каблуках. И подавился собственным криком. К нему приближался рослый широкоплечий человек в… О майн готт! В боевых доспехах! В средневековых доспехах!

Глухой ведрообразный шлем-топхельм закрывал лицо. На шлеме – сбоку, справа, – вмятина. Длинная такая и глубокая борозда. След меча, арбалетного болта или срикошетившей пули. Под топхельмом шумно дышали. На рыцарской перевязи болтались пустые ножны. Шпоры царапали пол. Звенела посеченная кольчуга. Белую накидку-котту – измазанную, изорванную, изрубленную украшал черный крест. Такой же крест – на грязном плаще. Слева, у плеча, сочащегося кровью.

“Тевтонский! – отстраненно подумал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. – Крест тевтонского ордена Святой Марии”.

Рука Гиммлера в прокушенной белой перчатке метнулась к кобуре. Не успела – перехватили цепкие пальцы в перчатке железной – в тяжелой латной рукавице. Левую руку тоже словно сжали стальные клещи.

Целую секунду они молча топтались на месте в танце ненависти, секунду смотрели друг на друга. Один – из-под козырька фуражки. Другой – из амбразуры рыцарского шлема.

Сквозь смотровую щель топхельма бывший омоновец Василий Бурцев видел двоих. Сзади, в каменной нише, – повисшую на цепях дочь Лешко Белого, гордую малопольскую княжну Агделайду Краковскую. Свою жену. Нагую, с разбитым лицом.

И прямо перед собой – рейхсфюрера СС. Круглая физиономия. Маленькие ухоженные усики. Свастика на рукаве. Тотенкопф[1 - Прим: эсэсовская эмблема “Мертвая голова” – череп со скрещенными берцовыми костями] и орел Третьего Рейха на фуражке. Аккуратненький, но забрызганный бурыми пятнами галстучек. Чистоплюйские белые перчатки в кровавых разводах. Начищенные сапоги. Широченные галифе. Очки мирного интеллигента, никак не вязавшиеся с эсэсовской формой.

– Генрих Фон Хохенлох? – выдохнул рейхсфюрер с надеждой. – Магистр? Это вы?

Бурцев не ответил. Ударил. Головой. Целя в переносицу. Боевой средневековый шлем попрочнее фуражки и очков будет. И чистого веса в нем —четыре – пять кагэ.

Козырек под фашистской кокардой треснул. Фуражка слетела с головы. Брызнули, посыпались стекла очков. Хрустнул носовой хрящ. Из расстегнутой кобуры выпал пистолет. А сам рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер рухнул на стол. На лампу. На папку со свастикой и секретными бумагами. Сполз на пол, опрокидывая стул.

Пелена боли застилала глаза. Кровь из сломанного носа бурлила в глотке, мешала дышать, а он шарил вслепую под столом. Рука достала. Что-то поддалось, сдвинулось под пальцами. Не то! Кран! А ему нужна была…

Вот она! Кнопка вызова охраны! Рейхсфюрер вдавил ее до упора. И только теперь понял, что бесполезно, что никто ему уже не поможет. Раз этот тевтонский рыцарь вошел в камеру допросов, значит, охрана мертва.

Звонок, коротко дзинькнувший в пустынном коридоре за открытой дверью, не избавил от кошмара, не призвал автоматчиков, дежуривших у входа. Рейхсфюрера оторвали от кнопки и приподняли за шкирку. Как котенка! Удар латной рукавицы был страшнее тычка шлемом. Лязгнули и посыпались зубы. Взорвалась невыносимой болью сломанная челюсть.

Как его поднимали во второй раз, Генрих Гиммлер не чувствовал. Сознание прояснилось лишь на мгновение. Чтобы выцепить из кровавого марева каменную кладку, несущуюся навстречу. Потом стена ударила. А больше не было ничего.

Брошенный головой о камни рейхсфюрер СС лежал лицом вниз. Кровь ленивой струйкой стекала в открытый слив.

Кап-кап-кап – снова бились о бетон редкие капли.

Глава 1

– Ох, и везет же нам, Василий! Давно я не плавал в таких спокойных водах.

Бурцев стоял за штурвалом. Джеймс Банд расхаживал по рубке с видом заправского морского волка. Папский шпион-брави, стойкий китаец Сыма Цзян, да еще, как ни странно, рыжеволосая Ядвига – супруга добжиньского рыцаря пана Освальда – раньше других привыкли к безумной, по меркам этих времен, скорости и несмолкающему гулу двигателей под ногами. Остальные пока побаивались трофейной немецкой “ладьи” и передвигаясь по “раумботу” с предельной осторожностью.

– Да, повезло, – сдержанно ответил Бурцев.

Он тоже был рад, но боялся отпугнуть удачу.

– Во-о-он там слева, видишь, берег? – не унимался брави.

Бурцев вгляделся. Ничего, кроме неясной серой дымки на горизонте… Может, в самом деле, берег, а может – и нет.

– Это Крит, Василий! Мы уже огибаем Крит. Адриатику прошли, Ионическое море – тоже. Считай, две трети пути позади!

– Ну, и славно!

Бурцев снова смотрел вперед. Садиться на мели или налетать на скалы не хотелось. Но Джеймс, действительно, порадовал. Жаль вот только, радость та длилась недолго.

Минут через пять в рубку вбежала Ядвига – перепуганная, взволнованная донельзя.

– Птицы!

Полячка тоже указывала куда-то в сторону Крита.

Птицы? Ну и подумаешь! С чего такой переполох-то? Мало, что ли, чаек вокруг носится? Бурцев еще раз скользнул взглядом по далекому, сокрытому туманным маревом берегу. И по небу над ним. Глаз зацепился за две крупные точки в безоблачной синеве. Темные точки быстро приближалась. И… и это были не птицы.

Отдаленный гул “Мессершмиттов” они не услышали из-за гудения собственных двигателей. Вот и проворонили противника. Почти проворонили… Стоп машина! Бурцев отключил дизель. Все равно от самолетов не удрать.

На корму, к пулемету!

Бурцев выскочил на палубу. Катер еще двигался по инерции, чуть покачиваясь на слабой волне. Скоро совсем остановится. А по неподвижной цели так удобно бить с воздуха!

Старые знакомцы “Ме-109” уже заходили в атаку. Первый, второй… Ведущий, ведомый… Значит, летчики знают о венецианских событиях? И о “полковнике Исаеве” знают? И о дерзком захвате атомного “раумбота”? А почему бы и нет? Отчего бы, собственно, и не знать-то? В тринадцатом столетии теперь имеется радио. У цайткоманды СС – имеется. И не менее надежная связь между магическими платц-башнями – тоже.

– Вон с палубы! – рявкнул Бурцев. – Все!

Верная дружина с мечами и луками сейчас не помощница.

Правда, оставалась еще слабенькая надежда… На собственную исключительность: до сих пор ведь немцы пытались взять “полковника Исаева” живым. И на важность спецгруза надежда: как-никак, а в трюме угнанного “раумбота” покоится секретное чудо-оружие Третьего Рейха… Не станут же эсесовцы топить свою драгоценную “кляйне атоммине”. Или… Или все же станут?

А “Мессершмиты” уже совсем близко. Пикируют. Берут на понты? Будут бить на поражение? Бурцев готовился к худшему. Бурцев готовил кормовое орудие к бою.

Двадцатимиллиметровые крыльевые пушки ведущего “Мессера” ударили по воде. На морской глади взметнулись и побежали к катеру фонтанчики брызг. Пересекли “раумбот” двумя смертоносными росчерками. Грохот, лязг металла за спиной. Испуганные крики… Немецкий ас, отстрелявшись, ловко вывернул в сторону. Ушел безнаказанным.

Бурцев выматерился. Их все же топили! Здорово задело носовую часть, и по всему выходило: в пленных фашики не нуждались. Или так припекло, что не до пленных теперь?

Ну конечно! Все ведь просто, как дважды два: сами по себе, отдельно друг от друга, и “полковник Исаев”, и “атоммине” представляют для немцев ценность. Но вместе – только угрозу. Фрицы понятия не имеют, что намерен делать непредсказуемый “полковник” со своей ядерной добычей. Потому и стараются его остановить. Любой ценой.

С моторамы под двигателем ведомого “Мессера” застрочили пулеметы. Прочертили воздух трассирующими пунктирами. И еще две дорожки смерти побежали по воде к “раумботу”. Дзинь-дзинь-дзинь… Несколько пуль вошло в правый борт. Тоже – у самого носа. Летчики работали аккуратно: избегали бить в середку, в трюм, в “атоммине”. Боялись? Вполне возможно. Кому охота пикировать на цель, которая в любой момент может обратиться в ядерный гриб?

Снова – крики за спиной. И стремительная тень над катером. И крылья. И кресты на крыльях.

В этот раз Бурцев врага не упустил.

Развернуть орудие. Поймать в прицел хвост уходящего самолета. Ударить ответной – длинной, но расчетливой очередью. Огрызнуться, отстрельнуться, не жалея патронов.

Ствол зенитного “MG. C/38” ходит ходуном, ствол изрыгает пламя. Ходил, изрыгал, пока… Щелк, звяк… Минус один магазин и… Есть!

За “Мессершмиттом” потянулась полоска дыма. Тонюсенькая поначалу, почти незаметная. Но чем дальше удалялась подстреленная машина, тем отчетливее пятнала небо черным клубящимся следом. Зловещий шлейф ширился, расползался. Яркие пляшущие язычки объяли самолет. Вспышка… От пылающей “кометы” отделилось белое пятно. Парашют?

Пятно тоже пыхнуло, задымилось.

Горящий парашют! Лизнуло-таки жадное пламя вываливающегося из кабины пилота, окропило огненными брызгами уложенный в ранец прочный легкий шелк, подпалило…

Спасительная опора о воздух была потеряна. Парашютист на прожженном, дырявом, бесполезной тряпкой полощущемся по ветру куполе падал камнем. И не остановить, не притормозить уже то смертельное падение. А с такой высоты, да с такой скоростью… В общем, что об землю, что об воду – без разницы. Верная смерть, в общем. Не повезло сегодня немцу.

Ведущий “Мессер”, развернувшись, шел в повторную атаку. Надвигался с кормы. С воем заходил в пике. Все правильно: сначала нос, теперь корма. Остальное затонет само собой. Тихо, мирно, спокойно, без ядерных катаклизмов.