banner banner banner
Дорога смерти
Дорога смерти
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Дорога смерти

скачать книгу бесплатно

Дорога смерти
Илья Бушмин

Трасса М-4 «Дон» в Подмосковье. 110 км асфальта. Огромные лабиринты подмосковных автострад. Бетонные джунгли. И в каждых джунглях найдется свой хищник… Банда убийц вершит ночной террор. Автоманьяки с трассы «Дон» оставляют после себя лишь трупы. Страх нависает над Москвой. Полиция, ФСБ, стритрейсеры – банду ищут всем миром. Но остановить злодеев может только один человек. Он не боится смерти. Потому что он уже мертв.

Дорога смерти

Илья Бушмин

© Илья Бушмин, 2016

ISBN 978-5-4474-2624-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Док с экрана монитора с сочувствием смотрит на Бегина, кивая каким-то своим мыслям, после чего осторожно выдает:

– Вы слишком много курите, Александр.

Бегин с невеселой усмешкой пожимает плечами. Пододвинув к себе пепельницу, заполненную окурками под завязку, медленно выдыхает проклятый дым.

– Пожалейте себя, – продолжает док. Динамики старенького, но шустрого еще ноутбука придают его голосу хрипящий и чуть механический голос. – Или… У вас это, может, форма наказания себя?

Как его зовут, Бегин не помнит. Какое-то время назад, еще в Москве, во время очередного визита, Бегин читал его фамилию на табличке, приколоченной к двери. Но та вылетела из головы. То ли Иванюк, то ли Иванчук, а может быть, даже Иванченко. Но точно не Иванов. Впрочем, Бегину все равно. Все это не имеет никакого значения.

– У нас с вами разные взгляды на самих себя, – отзывается Бегин.

Похмельное сознание искривляет реальность своеобразно: сейчас он четко ощущает себя как говорящая голова, получающая сигналы откуда-то извне и озвучивающая их. Это даже забавно. Впрочем…

– Что вы имеете в виду?

– Понимаете, – Бегин тушит окурок. Рука машинально тянется к пачке сигарет, но Бегин останавливает себя. Это было бы слишком. Если док захочет, у Бегина будут проблемы. А если курить одну за одной – док молчать не будет. Паршивец. – Понимаете, вы считаете, что наше тело, наш организм, голова-руки-ноги – это и есть мы. Я воспринимаю все немного иначе. Это все просто… ну, лошадь. Или автомобиль. Временное транспортное средство.

Док кивает. Очевидно, вспоминает, что месяц-другой назад о чем-то подобном они уже говорили.

– Я вас понимаю. Хотите сказать, что наше тело – это не мы?

Пива бы, думает Бегин. Уж больно голова трещит.

– Да ничего я не хочу сказать.

– Но вот посмотрите с другой стороны на все это, Александр. Вы ведь не станете сознательно губить свою лошадь? Ну, или машину.

У Бегина нет ни лошади, ни машины. Лошадь ему никуда не вперлась. А машину он не водит уже… Нет, про это лучше не вспоминать. Иначе будет только хуже.

После событий последних дней Бегина немного замкнуло. И да, он нажрался. Было слишком тяжело, чтобы выносить реальность и происходящее вокруг один на один. Проснувшись утром, Бегин чувствовал себя ходячим мертвецом. Да и сейчас немногим лучше. Голова стучит так, словно готова взорваться. Нет, Бегин не чувствует боли – лишь пульсация, похожая на постукивания молоточков, в висках и где-то внутри черепной коробки. Во рту будто кошки нагадили. Зато мысли бегают где-то там, на заднем плане, не занимая собой все пространство. «Обезьяний ум» крепко спит или еще пьян. Уже хорошо.

А потом пришлось открывать компьютер и звонить доку. Что поделаешь, это одно из условий.

– Вы делаете свою работу, – бурчит Бегин, протирая помятое лицо. – И я это понимаю. А я делаю свою. Так что давайте не будем строить из себя праведников, хорошо?

– Мы просто разговариваем. – Док реагирует невозмутимо, но тихим сапом продолжает свое дело. – И раз уж вы заговорили о праведниках… Разве вы себя к ним не относите?

В голове начинает стучать еще сильнее. Нужно что-то с этим делать. Забавное дело: если Бегину в руку воткнуть раскаленный нож, он практически ничего не почувствует. А тут… Бегин ловит себя на занятной мысли, вспоминая слова дока про наказание самого себя. А что если это не наказание, а наоборот – попытка что-то почувствовать?

Но собеседнику на экране ноутбука об этом лучше не говорить.

– Стоит ли делить мир на праведников и грешников, – откликается Бегин. – Это все у нас в голове. Не более того. Это одна из иллюзий.

Док будто удивляется.

– Вы сейчас серьезно? А как же… как же то, чем вы занимаетесь?

Бегин косится на сигареты. Пора ли? Мысленно: «Миссисипи – раз. Миссисипи – два. Миссисипи – три». Теперь можно. Бегин закуривает снова и выпускает поверх дисплея ноутбука струю дыма.

– Знаете… Если вы назовете кого-то праведником, то в этот самый момент вы создадите и грешников. В этот самый момент с высоты праведника открывается целый простор для осуждения. Ведь плюс не может существовать без минуса. Грешник нужен праведнику, чтобы оправдать его собственное существование.

Док молчит. Что ж, его право.

– А теперь посмотрите на всю тупость и абсурдность наших усилий. Мы все время стараемся избавиться от грешников, искоренить их. Мы надеемся на существование мира, в котором не будет плохих людей. Это утопия. Мы врем сами себе каждую минуту. Это бессмыслица. Потому что праведники не могут существовать без грешников. Они – просто другая сторона той же самой монеты, – Бегин усмехается. Тушит сигарету и отодвигает пепельницу. Смотрит в глаза доку, который, хмурясь, внимательно ему внимает. – Но не беспокойтесь по этому поводу сильно. На самом деле ни тех, ни других просто не существует. И вы сами знаете об этом.

С похмелья, когда мозг практически спит, довольно легко заставить себя поверить в то, во что хочется верить.

А вскоре сеанс заканчивается. Бегин отбыл свою повинность. В следующий раз… Хрен знает, когда. Но не сегодня. Значит, можно выныривать в мир. Бегин встает из-за старого, скрипучего стола, который не разваливается только каким-то чудом. Казенная однокомнатная квартирка в какой-то глуши города Домодедово – та еще дыра. В комнате из мебели – только этот дурацкий стол, ветхий шифоньер с зеркалом да продавленная двуспальная кровать.

Учитывая, что это конспиративная квартира на учете местного УВД, койка наверняка повидала всякое.

Бегин шагает на кухню. Берет бутылку пива из холодильника, она каким-то чудом сохранилась после вчерашнего. Возвращается. Подходит к простенку между шифоньером и заляпанным рассохшимся окном, через рамы которого посвистывает ветер.

Делая глоток ледяного пойла, он усталым взглядом взирает на картину перед ним.

Стена завешана фотографиями. Десятка два самых разных снимков, приколотых булавками с разноцветными пластиковыми шляпками к неровной стене с выцветшими обоями.

Со снимков на Бегина смотрит то, что, казалось бы, опровергает большинство сказанных им доку слов. Правда, и на этот счет у Бегина есть свое мнение. С фотографий на него смотрело свидетельство чистого зла, который последние полтора месяца наводит ужас на Домодедово и на все Подмосковье. Бегин беспристрастно взирает на то, на что беспристрастно смотреть невозможно.

Расстрелянные машины. Крупные кадры с гильзами. Пулевые отверстия на водительских и пассажирских дверях. Залитые кровью тесные мрачные салоны автомобилей…

…И трупы. Трупы. Трупы.

Бегин делает глубокий вдох.

Ад вернулся.

Часть 1

«Смерть – это не самое худшее, что может произойти с человеком».

    Платон

Глава 1

Полоска света пробежала в обратную сторону, ее отблески проползли по кромке сканера. Рябцев, раскладывая косынку на компьютере, увидел всплывшую папку с отсканированным файлом. Это был рапорт опера с резолюцией начальства. Судя по шапке оперативно-розыскного дела, вся эта история была 15 лет назад.

Пятнадцать лет… Рябцев хмыкнул, прикинув в уме, когда это было. Ему, Володе Рябцеву, стукнуло 18 лет. Школа позади. На носу армия, в которую он так и не попал. Спасибо родительскому соседу-пенсионеру: прослышав, что пацан из квартиры напротив хочет идти в правоохранительные органы – а тогда, в 90-е, это было диковатое и странное желание, потому что большинство рассчитывали податься в рэкетиры и бандосы (проклятые времена) – старик предложил помощь. Сосед был непростым, майором милиции в отставке. И вместо армейки Рябцев отправился в среднюю школу МВД, откуда три года спустя вышел с лейтенантскими погонами и распределением в уголовный розыск Домодедово.

Рябцев оторвался от пасьянса, чтобы переименовать отсканированный файл. Сверился с папкой и напечатал вместо названия файла цифру «18». После чего переместил ее в папку с первыми 17-ю файлами и принялся за сканирование 19-й страницы дела.

Это была его работа последние три года. Рябцев убивал время, оцифровывая архив городского УВД. Работа непыльная, но настолько однообразная, что через пару месяцев он готов был лезть на стену. Еще через месяц – расшибить об эту стену свой череп, лишь бы не видеть эти тонны архивной макулатуры, которая дожидалась своей очереди на оцифровку. А еще через пару месяцев… он привык. И смирился.

А как тогда, после учебки, все хорошо складывалось. Несколько лет в операх-территориалах, после чего Рябцева пихнули в отдел угонов. В Подмосковье, особенно в районе Домодедово, угонами и кражами автомобилей промышляли многие банды и группировки. Они работали в тесном контакте с УБОП. Было время, когда их подразделению завидовали даже убойщики, не вылезавшие из бытовух.

А потом был провал. И Рябцева сослали в располагающийся в сыром и темном подвале архив УВД, придумав поистине дьявольское наказание. Оцифровывать архивные записи… Оцифровывать архив, вашу мать! Тупеть, тыкая одни и те же кнопки: «опции» – «копировать в файл» – «старт». С утра до вечера, 8 часов в день, с понедельника по пятницу, с января по декабрь…

Первые год-полтора Рябцев надеялся, что его повинность скоро отменят. Но о Рябцеве словно забыли.

Утешал он себя тем, что это было лучше, чем ничего. Платили в полиции в последнее время весьма неплохо. Рябцеву, благодаря заработанным в отделе угонов погонам, полагалась соответствующая надбавка за звездочки. На жизнь им с женой хватало. Работа непыльная. Не опасная. Да, унизительно – но это можно проглотить. Если бы тогда, три года назад, его просто турнули из полиции, работал бы сейчас каким-нибудь охранником на складе или в офисе сутки через двое. Лучше было бы? Вряд ли.

Рябцев заложил на прозрачную поверхность сканирующего устройства очередную бумагу из оперативного дела 15-летней давности и закрыл крышку. Опции – копировать – старт.

Каждой странице документов, оцифровыванием которых он занимался, нужно присвоить соответствующий номер, переименовывая файл. После чего копировать в нужную папку. Все просто.

Нажав «старт», Рябцев вернулся к косынке. Расклад никак не удавался. Иногда ему казалось, что он отупел здесь настолько, что его мозг не способен уже на очевидные вещи.

Телефон здесь звонил редко. И когда неожиданно раздалась сухая трель, Рябцев невольно вздрогнул.

– Слушаю.

– Рябцев? – к своему удивлению, Рябцев узнал голос секретарши Лопатина. – Сергей Вениаминович вызывает.

Секретарша бросила трубку, оставив оторопевшего Рябцева наедине с мыслями.

– Твою мать…

Шеф управления? К чему Лопатину вызывать Рябцева? Пару лет его не вызывал даже шеф угрозыска, несмотря на то, что формально Рябцев все еще числился в криминальной полиции. Все оперативки проходили без него, а единственные контакты с руководством ограничивались «Здравия желаю» в коридоре – словами, в ответ на которые опер даже небрежный кивок получал не каждый раз. Ну и еженедельными отчетами перед архивным начальством об успехах по оцифровке, само собой.

Если бы в УВД Домодедово проводился конкурс на самого жалкого сотрудника, первое место с большим отрывом от конкурентов занял бы Рябцев.

Для чего? В голове пронеслись самые паршивые мысли. Его выкидывают. Это когда-нибудь должно было случится. Наконец-то начальство поняло, что без паршивой овцы стадо выглядит лучше. «Черт… Что я скажу жене?» Но тут же Рябцев одернул себя. Спокойствие. Чтобы выкинуть тебя из ментуры, шефу УВД суетиться совсем не обязательно.

«Но что же тогда, твою мать?!»

А вдруг… Надежда мелькнула, словно падающая звезда. А вдруг его наконец-то выдергивают из этого болота и…?

И снова Рябцев одернул себя. Как говаривал его покойный отец – делай, что должен делать, а там будь что будет.

Перед приемной Рябцев одернул свитер и поправил воротник рубашки. Секретарша, щебетавшая по телефону, небрежно махнула ему на заветную дверь начальника управления внутренних дел города Домодедово.

– Сергей Вениаминович, разрешите?

Лопатин листал какие-то бумажки. Покосившись на нервничающего Рябцева, топтавшегося в дверях, кивнул на кресло напротив. Его даже сесть приглашают? Что происходит, черт побери? Рябцев послушно двинулся вперед, осторожно опустился в кожаное кресло и замер, выжидая, что скажет шеф.

Лопатин был здоровенным боровом, по сравнению с ним худощавый и невысокий Рябцев выглядел пигмеем. Лопатин был еще молод – старше 33-летнего Рябцева на пару-тройку лет. Вот что значит хорошие связи в УВД Московской области, где в высоком и чертовски удобном кресле сидел его отец. Впрочем, Лопатин, поговаривают, сам был неплохим спецом. Начинал с оперов, как и Рябцев, только в другом подразделении. А через десяток лет – пожалуйста, полковник и шеф управления.

Лопатин снова покосился на Рябцева и вернулся к бумажкам. Рябцев нервничал, но старался это скрыть. Бросив взгляд на бумажки в руках Лопатина, на картонной потрепанной обложке он заметил знакомые, нанесенные черным маркером каракули.

Лопатин смотрел его личное дело.

– Так, – кашлянув, нарушил тишину Лопатин. Прикрыл папку и отложил, лицевой стороной вниз. Опер даже в кресле шефа остается опером, мать его. Полковник уставился цепкими черными глазами на Рябцева, словно мало ему было, что опера итак раздирала неизвестность и самые нехорошие предчувствия. – Как служба, Рябцев?

А ты посиди в подвале пару лет, поймешь. Рябцев замялся, не понимая, чего от него ждут. Ответ прозвучал глупо:

– Стараемся, товарищ полковник.

– В архиве тебя хвалят.

Повторять «Стараемся» Рябцев не стал, это было бы вообще верх тупости. И он просто кивнул.

Лопатин сделал глоток кофе. У него была выдающаяся кружка. Черная, широченная – и двумя ладонями не обхватишь. Обращенную к Рябцеву сторону кружки украшало лаконичное «BOSS».

– Хорошо, – буркнул Лопатин. – Ты ведь у нас восемь лет в отделе угонов работал?

– Так точно. Почти девять.

– Я тут посмотрел, ты неплохо показывал себя. По раскрытиям был один из лучших.

– Мне… – Рябцев тщательно подбирал слова. – Очень нравилось этим заниматься, товарищ полковник.

– Машину хорошо водишь?

– Само собой. Как иначе-то по угонам работать…

Лопатин хмыкнул. И наконец перешел к главному.

– Не знаю, следишь ты за сводками или нет. У нас мокруха на трассе. Там сейчас группа вовсю работает. Нехорошая какая-то мокруха… По почерку один в один как и та, что две недели назад была. Там же на М-4.

Рябцев растерялся от неожиданности. Про двойное убийство 12 или 13 дней назад на участке трассы М-4 «Дон» Рябцев слышал. Не от коллег, потому что с ним в УВД особо никто и не общался – а, как и простые обыватели, по телевизору. Тогда неизвестные расстреляли семью пенсионеров. Прокололи шины шипами, скрученными из гвоздей, и заставили таким образом остановиться машину стариков. После чего открыли огонь. Не взяли ничего: кошелек в кармане убитого, магнитола, серьги убитой. И даже машина.

Но растерялся Рябцев от другого.

– Да, я слышал. Но… – опер собрался с духом. – Сергей Вениаминович, я честно говоря не совсем понимаю… При чем здесь я?

Лопатин вперил в него изучающий взгляд.

– Ты три года в архиве просидел. Проклинаешь, наверное, все это.

– Спорить не буду, – робко ввернул Рябцев. От слов Лопатина у опера ёкнуло сердце. Этот момент, вот оно. Свершилось. Его возвращают к оперативной работе. Рябцев не мог поверить. Словно сон. В голове сразу мелькнула мысль, что первым делом он позвонит жене. Вика должна знать. Пусть ценит то, что чуть не потеряла.

Словно в подтверждение его мыслей, Лопатин задал вопрос в лоб: