скачать книгу бесплатно
Костыль-нога
Мария Евгеньевна Некрасова
Жуткая сказка на ночь
Темной-темной ночью по темному-темному поселку бродит ужасная Костыль-нога. И кто на нее взглянет – становится деревянным, кто частично, а кто и целиком. Мне «повезло» – я полностью превратился в дерево. Жуть, да и только. Мальчик-полено... Ну как я теперь покажусь дома, как в школу буду ходить? Однако способ вернуться в нормальное состояние есть: надо отловить зловещий костыль и заставить его снять порчу...
Мария Некрасова
Костыль-нога
Глава 1
Кошмар поселка Деревянный
Ненавижу родственников! Родственников терпеть не могу! Я не про маму с папой, а про тех двоюродных дядь, теть и полубабушек, которые живут у черта на рогах, а о себе напоминают исключительно открытками. В открытках они пишут, что страсть как хотят тебя увидеть, хотя ни разу не видели. Они понятия не имеют, каково это – наблюдать твою физиономию! Вдруг ты им не понравишься?! Может, у тебя стеклянный глаз, или третье ухо на лбу, или нос на ладони и при этом насморк, чтобы пачкать всех при рукопожатии?! Они ж не знают! Но все равно пишут, что хотят тебя увидеть, такие уж они люди.
Терпеть не могу родственников! Нет, когда они прислали открытку не на Новый год, а в конце лета, я терпел. Когда мама решила, что пора бы им все-таки предъявить меня («Поезжай, Игорек, хоть отдохнешь по-человечески»), я терпел. Я терпел, когда шестнадцать часов трясся в поезде, где пятьдесят четыре человека и один туалет, терпел, хотя сил моих уже не было. А когда доехал до своей станции (поселок «Деревянный»), то поблизости не оказалось ни одного куста – терпел, что было делать?! Я стерпел, что у тети Нюси (родственницы) оказался сын – Пашка, с которым я был обязан теперь дружить. Терпел, когда Пашка назвал меня москалем и предложил покорить Эверест на спор. Терпел, потому что Эверестом здесь называется крыша коровника – самого высокого здания в поселке. Терпел, когда свалился с этого Эвереста и потом целый день прождал «Скорую». Когда меня закатали в гипс и поставили на костыли, я тоже терпел. Но когда по дороге в поселок ко мне подбежал полоумный старикашка, отобрал костыль и сказал: «Для музея», – я уже не стерпел!
На одном костыле я подскочил к Пашке и прозрачно намекнул ему, что мы-москали привыкли, что Эверест – это гора, а не крыша коровника, что «Скорая» приезжает через час, а не через восемь. А еще мы привыкли, что вода в туалете спускается, а старички на улицах не отбирают у подростков костыли, пусть даже для музея.
Про костыли я намекнул особенно прозрачно, так, что Пашка с минуту катался по земле, держась за ушибленную ногу, потому что отстаивать свою точку зрения мы-москали тоже привыкли. Пашка проорался, вдоволь покатался по земле и сразу зауважал москалей. А потом все объяснил. Лучше бы он этого не делал, потому что мне в сто первый раз за последние сутки захотелось домой.
Мы уже лежали в кроватях в Пашкиной комнате, под самой крышей бревенчатого сельского дома (вот куда могут выслать горячо любимые родители!). В окошко светила луна (и ни единого фонаря!), на улице выли собаки, в общем, обстановочка располагала. Пашка сказал:
– Ты только не думай, что мы здесь все психи.
Начало было многообещающим, тем более что именно так я и думал. Впрочем, если Пашка хочет переубедить, пускай попробует.
И Пашка попробовал:
– Это был не костыль!
– А что же?
– Костыль-нога!
– Че-во?!
– Костыль-нога, страшная вещь, бич всего нашего поселка.
Я вспомнил, что костыль был старым и покоцаным и, возможно, первый хозяин, какой-нибудь древний старичок, успел переколотить им весь поселок. А что?! Таких и в Москве полно: они свято уверены, что не получат сдачи, вот и колотят своими костылями всех, кто подвернется.
– Ты не понял! – обиделся Пашка.
– А ты не объяснил.
– Объясняю. Слышал сказку про Пиноккио?
– Нет, блин! Дожил до 13 лет, да так и не прочел, времени не было! Ты бы хоть ужастик какой пересказал, все интереснее!
– А ты знаешь, – продолжил Пашка, – что Пиноккио действительно существовал?
– Деревянная кукла, что ли?!
– Сам ты кукла! Много веков назад в Италии жил мальчик...
– Настоящий?
– Да. Но то ли родился уродом, то ли при жизни так повезло, что он остался без рук, ног, носа, в общем, колобок был, а не мальчик.
– Как это?
– Говорю ж, не знаю. Может, проказа, а может, под лошадь попал, не важно. Суть в том, что его отец-столяр Джапетто сделал сыну отличные деревянные протезы и выучил танцевать. Пиноккио танцевал на базаре, или как там это у них называлось, и зарабатывал на жизнь себе и уже постаревшему отцу.
– А потом?
– А потом его убил пьяный торговец бутылкой по голове или как-то еще. С тех пор Костыль-нога бродит по ночам и мстит за него.
– А почему одна нога?
– Что осталось, то и мстит. Он же почти весь был деревянный, даже нос, кажется. В земле все разложилось, а нога уцелела.
– Откуда знаешь?
– Так могилу обнаружили недавно, лет 50 назад. Мы-то с тобой не помним, а бабульки рассказывают, все газеты об этом писали.
– А вы-то здесь при чем, ты говорил – в Италии?
– Так ногу, единственную уцелевшую, поместили в музей, а музей обокрали.
– Ваши?
– Наверное. Каким дуракам еще понадобится гнилая деревяшка?! Только Костыль-нога от воров сбежала и ходит по нашему поселку – мстит.
– Поселку-то за что мстить, ведь Пиноккио убили в Италии?
– За ограбление, наверное. А может, ей все равно, лишь бы мстить. Что с нее возьмешь, деревяшка и деревяшка!
Я представил, как может мстить деревяшка, все равно кому, неизвестно за что. Может, например, настучать по башке. Невелика беда, даже для такого маленького поселка. Может залезть в печку и провонять там все дрова своей многовековой гнилью. Пинка дать тоже может, но это почти как по башке, так что не в счет. Может переработаться в бумагу и взвиться под небеса транспарантом: «Селяне – козлы». Замаскироваться под дощечку в сортире и в самый ответственный момент пинком отправить тебя в черную дыру. Все какие-то мелкие пакости, а никакая не месть. Ерунда, в общем. Лучше бы Пашка и впрямь пересказал мне ужастик.
Пашка уже посапывал в своей кровати. Да и меня вырубало.
– Как мстит-то? – спросил я, подавляя зевоту.
– Так и мстит. Кто взглянет на Костыль-ногу, сразу одеревенеет.
– Ври больше! Я целый час с ней проходил и ничего. И этот дядька не просто так отобрал, а для музея, где все будут пялиться.
– Так то днем, – не сдавался Пашка. – Она мстит только по ночам, и то...
– Что?
– Что-что, тебе охота смотреть на эту гадость? Костыль, грязный и с волосами, суперэстетичное зрелище, люди любуются часами, если больше делать нечего! Нет, парень, на нее можно взглянуть только случайно, и опасно это только ночью. А ночью темно, кошку-то под ногами на слух определяешь, а Костыль-ногу в жисть не разглядишь, пока сама не придет и под нос не сунется.
И тут я услышал стук.
Глава 2
Рядовой армии Урфина Джюса
Эх, глаза мои, глаза! Где вы были, когда надо было прятаться под диван и сидеть там, тихо зажмурившись! Где вы были, спрашиваю, когда надо было садиться в поезд и мчаться домой! Черт с вами, я бы вас догнал, мне бы еще скидку на билет дали, как незрячему! Нет, вам надо было непременно вылупиться на эту долбаную дверь (а долбили в нее так, что стены тряслись!) и, не дожив до четырнадцати лет, встретиться с Костыль-ногой!
Хлипкий крючок, на котором эта дверь держалась, отлетел с ударом прямо Пашке в лоб. Повезло ему! Он зажмурился, схватился за ушибленное место и все пропустил. А я лежал и таращился на то, как летит выбитая дверь, как в комнату входит Костыль (действительно с волосами, как это я сразу не разглядел!), как протопывает мимо Пашкиной кровати (ему хоть бы хны, Пашка занят своей шишкой), как подходит ко мне и: «Хлоп!» по башке. Как утопывает прочь вниз по лестнице.
– Видал? – спросил Пашка. Сам он, кажется, ничего не видал.
Я сказал:
– Ага. – И испугался собственного голоса. Скрипучий такой был голосок, как у старухи или несмазанной дверной петли. Деревянный, в общем, был голос.
Я глянул на себя: опаньки! Лица без зеркала не разглядишь, но все остальное смахивало на иллюстрацию к книжке про Урфина Джюса и его деревянных солдатиков. Я, понятно, был солдатом. Деревянные руки, деревянное туловище, ноги тоже деревянные, причем сломанная перевязана не гипсовыми бинтами, а бельевой веревкой примотана к длинной березовой палке.
Пашка сказал:
– А у меня только одна нога, – и откинул одеяло. Нога действительно была только одна, а вместо второй – деревяшка. Остальное же его тело – руки, грудь, голова – все было нормальным человеческим. Ведь он почти не смотрел на Костыль-ногу, вот ему и досталось меньше.
Я спросил:
– Лицо такое же?
– Угу, и голова, – безжалостно ответил Пашка и добавил: – В школе задразнят.
– Сам такой! – сказал я на всякий случай и спросил: – Делать-то что теперь? Колись. Ты парень опытный, не в первый раз в поселке такой случай.
И Пашка выдал:
– Не поверишь – первый. Такого, как у тебя, чтобы целиком человек деревенел, еще не было. А рука или нога здесь почти у каждого.
Я вспомнил местных жителей. Не так уж много я их видел: тетю Нюсю, пару ее соседок да десяток прохожих. Почти все ходили в брюках и с тросточками. Я думал, у них мода такая, а вот и нет.
– Что делать-то, что делать?!
– Не знаю, – беззаботно ответил Пашка и неожиданно добавил:
– Оставайся. В Москве точно задразнят, а здесь за своего сойдешь.
Ну вот и приехали.
Глава 3
Репер в красной шапочке
«Главное – я жив!» – это было первое, что я подумал, распахнув деревянные веки (да, я даже сумел поспать!). Жив, здоров, упитан и питателен. По крайней мере, так считал дятел, который непонятно как влетел в комнату и теперь долбил меня клювом по голове. Больно не было, но голова трещала.
– Кыш!
Но дятел и не думал улетать. Он привык, что деревья не разговаривают и машут не руками, а ветками, что гораздо безопаснее. И вообще, он привык долбить деревья, а не бояться их.
– Тук! Тук! Тук!
– Отвали, сказал!
– С какой стати?! – ответил дятел. – В тебе полно вкусных жуков, выдолблю и улечу. Или тебе нравится лежать завшивленным?
Я даже не удивился: подумаешь, дятел разговаривает! Ну хамит, ну наглеет – тем более ничего удивительного. Правильное поведение для существа с птичьими мозгами и в красной шапочке. Репер чокнутый!
– Отвали! Жуки мне не мешают, а ты уже задолбал!
– Это моя работа! – гордо ответил дятел и стал долбить с удвоенной силой.
Я взял санитара леса за хвост (дятел, наверное, здорово удивился! Не каждый день деревья балуют его таким вниманием!) и сунул в наволочку. Потом встал, нашел Пашкин магнитофон, поставил его рядом с подушкой и врубил на полную: «Тунц-тунц! Тунц-тунц!» – пускай птичка развлекается.
Я спустился на кухню. Пашка уже встал и хлопотал у электроплитки.
– Теть-Нюся где?
– На работе же. Я ей уже все рассказал, так что не думай, не испугается.
– Спасибо, утешил.
– Да ладно тебе! Оставайся, а то засмеют тебя в Москве! А в нашу школу всех берут, потому что не ходит никто. Вырастешь – работать пойдешь в город, спасателем на лодочную станцию. Там наши поселковые нарасхват!
– Потому что руки-ноги деревянные?
– Ага. Сам не потонешь, другим не дашь, а тебе за это еще и платить будут, – Пашка постучал по деревянной ноге. – А хочешь – прямо сейчас пойдем, они школьников берут на лето.
Я сказал:
– Пойдем, – надо же было чем-то себя занять? А еще я подумал, что Пашка, наверное, законченный оптимист или просто дурак. Не успел я его достаточно хорошо узнать, чтобы сделать правильный вывод.
Пашка кивнул и шмякнул предо мной тарелку с яичницей. Перед собой тоже и стал наворачивать, как будто не обзавелся вчера деревянной ногой. Во нервы!
К нам подскочил Пашкин щенок (забыл, как его зовут) и положил передние лапки на ножку стола:
– Делитесь, дуболомы!
Пашка сказал: «Отвали!», а я сказал: «Сам дуболом!» – и отдал свою тарелку щенку, потому что есть не хотелось. Щенок в благодарность задрал на меня ногу. Теплая струя ударила по деревянным щиколоткам: кайф! Вот чего я хотел, а не эту дурацкую яичницу!
– Позавтракал? – по-деловому спросил щенок (я уже привык, что животные разговаривают).
