скачать книгу бесплатно
Художники
Ольга Лебедь
Мечтал стать Творцом миров? Мечты сбываются! Только помни, что всему есть цена.И однажды, когда ты станешь достаточно силен, за тобою придут. Кто? О, ты узнаешь их сразу. И будешь желать только одного – выжить. Боишься? Тебе придется сделать выбор: довериться своему персонажу или идти вслед за сюжетом, который тебе уже не подчиняется. Думаешь, что можешь все изменить? На это мы и посмотрим.Содержит нецензурную брань.
В оформлении обложки использована фотография с https://www.shutterstock.com/.
И если бы мир был придуман не нами,
То был бы ли он светлей?
Воображариум
I
Часть 1
Глава 1
Зевая, Кивин широко открыл рот, но туда сразу впечатался мячик.
А я хихикнула. Конечно, это было не очень прилично, Кивин мог челюсть вывихнуть. Но сам виноват. Я долго думала, опомнится он первым или учитель придумает что-то раньше. Вышло, что последнее. Расковский остановился на теннисном мяче. Белом. Я поспешно прикрылась рукой, чтобы не перепало и мне. Зевает Кивин заразительно.
– А все-таки меня иногда бесит, – прошамкал рядом Крис: ему недавно вставили второй ряд зубов. – Все эти сюжетные схемы, костяк композиции… Почему нельзя просто – бум?
– Потому что ваш бум поразит разве что бомжей, – гаркнул от доски Расковский. – И только им, на помойке, понадобится ваше произведение. Чтобы было чем подте…
Я поджала губы, уткнувшись в лист с записями. Грег только месяц у нас работал, после аспирантуры, и атмосфера училища влияла на него не совсем так, как следует. Мы только удивлялись, как при сдаче диссертации он сумел выдержать речь без крепкого словца.
Крис покраснел как рак.
На самом деле, меня тоже не раз мучила эта проблема. Вот учишь, учишь. А кому это вообще надо? Сколько художников работали по своему призванию?
Всякий раз, когда я затрагивала эту тему, Линда отворачивалась.
– Да какая тебе разница? – угрюмо сказала она и убрала с лица фиолетовую прядь. Закинула ее назад. Я знала, что будет дальше. А в столовой, где мы сейчас находились, сценарий был еще прозрачнее. И таки-да – спустя время прядь вернулась и угодила прямиком в тарелку. Волосы извозюкались в чечевичном пюре. Я придирчиво вытерла салфеткой свою часть стола, хотя брызг не было.
– Что ты заводишь эту тему? – Линда недовольно взглянула на меня. – Ты учишься здесь. Гордись!
– Как будто кто-то этим гордится, – я смахнула салфетку в корзину около стола и оглядела людей. Сегодня не было картинщиков. Опять их заставили выверять чертежи, небось. Ну, салата больше останется.
– Вот я горжусь, – Линда флегматично оставила прядь плавать в бежевой жиже и принялась за этот суп. – Кто бы мог подумать, что я могу создавать мир – прямо из воздуха. Горжусь.
– Все мы творцы, – я отставила в сторону перец. – Все мы думаем. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени.
– Кто-то дурак, – поддакнула Линда.
– Угу. Только благодарности у нас где?
– Ты хочешь, чтобы все о нас знали? – зыркнула она на меня. – Чтобы все кричали: «О, смотри, творец идет!»
– Звучит не очень.
– Ага. Еще кинут в тебя бананом, за то что ты не так героя прописал, – Линда вздохнула. – Кто придумал эти композиции? Бумагу только изводим.
Опять соскочила на то, с чего начинала я. У нее такая короткая память.
Больше всего я не любила в училище физподготовку. Вот зачем мне физподготовка, я же пишу?
– Савельева, ну ты опять мешок!
Да, я притворялась набитой дурой, чтобы меня только не трогали. А пока пыталась сочинять миры. Но это мало получалось, когда кто-то бил тебя мячом по заднице.
Домой я приходила всегда уставшая, почти в полночь – настоящая Золушка – и неслышно, чтобы не разбудить родителей, пробиралась на цыпочках во вторую комнату.
По пути обычно что-то сшибала.
А в комнате находила остывший чай. Не помню, за последнее время, когда бы он был еще горячим. Родителям я ничего не говорила, они до сих пор думали, что я учусь на третьем курсе университета – точнее, перешла на третий, и кое-как сдала экзамены в январе. Училище использовало какую-то хитрую систему, благодаря которой о нем никто не знал. И поэтому я не могла о нем никому говорить. Но была и еще причина – я очень боялась.
***
Помню, когда мне было девять, мама, посмотрев мои ранние песенные наброски, – а писала я их в шесть, тогда я задумывала стать композитором, – покивала головой, поулыбалась, похвалила. А на следующий день, когда к нам приходила тетя Люда, я услышала шутку, что дочери, то есть мне, никогда не стать поэтом. Они смеялись. Теперь-то я понимаю, что это было сказано в каком-то политическом контексте, – там еще участвовали современные медиа, шашлыки и президент – но меня это очень ранило. Я даже пару дней не разговаривала. Услышать, когда о тебе такое говорят родители…
Мои родители замечательные. Они отговорили меня идти в литературный и посоветовали взяться за журналистику – близкая тема, и писать буду, как всегда хотела. И я понимаю, что они были правы. Все эти университеты с литературой. Пока получаешь профессию, всю охоту отбивает. У меня так и с журналистикой стало. Но дело не в этом. Я действительно взялась за дело всерьез, а когда слышала, чему в литинститутах учат…
Но меня все равно это нашло. Когда однажды я чуть не попала в аварию, – водитель, зараза, проскакивал на пешеходном – меня за руку поймал Хаз… И тут все началось.
Хаз – это лаборант с технического. Подрабатывает в отделе, так как увлекается всей этой машинной фигней. Прибамбасы, колбы. Я тогда в него влюбилась. Стукнулась об его грудь, когда он меня вытащил из-под носа машины, а когда очухалась, вижу – что-то я не дома. Вокруг была та же обстановка, но не было людей и автомобилей. Хаз тогда выругался и сказал, что я свалилась на его голову.
– У нас уже перебор с вами.
– С кем «с нами»?
– Со студентами. Заладили – фантазировать.
Через десять минут я стояла на пороге училища, в меня дул сквозняк из входной двери, а среди слоняющихся без дела мальчишек и девчонок, одетых в какую-то навороченную цветастую одежду, я увидела дылду – светловолосого парня, прислонившегося к квадратной колонне. Лицо его выражало все признаки тошноты. Это был Кивин.
– Новая? – Чувак с непроницаемой внешностью – ни запомнить, ни описать, а еще директор – посмотрел на заполненную Хазом анкету (до этого тот пытал меня добрых полчаса на предмет всяких отклонений от нормы), потом зыркнул почему-то на Кивина. – А этот что может?
– Сценарист, – буркнул Хаз и скептически посмотрел на парня. Директор хмыкнул:
– Мыслит драматически. – Он поставил печать на обоих документах, и с того момента нас двоих пихнули в аудиторию и не выпускали до глубокой ночи. Там мы быстренько проходили инструктаж, записывали где-то с середины лекции и пытались понять, что вообще от нас хотят и что это за странные термины. Только к концу второго часа беспрерывных чирканий за лектором я сообразила, что мне уже не отвертеться. Приходилось становиться писателем. Тем, кем я всегда мечтала быть. Только меня никто не предупредил, что сказать об этом будет трудно.
И я не сказала. Когда я оказалась в десяти минутах ходьбы от дома, меня охватило странное чувство: живот жгло возбуждением, становилось легко, отчего начинала кружиться голова. И глаза бегали как сумасшедшие, не знали, на каком предмете остановиться – может, стройка? нет-нет, детский сад? соседний дом?
Я побрела к своему.
И пока шла, понимала, что мое желание обрадовать родных – испаряется. Я прогуляла университет. Я была черти знает где, среди людей со странными именами, полузарубежными, полувымышленными (клички, потом узнала), в месте, где все говорят на одном языке, без акцента – хотя там далеко не все русские… Я пришла домой, а родители уже спали. Мама не ждала, уснула, наверное. Так и не вышла, хотя я гремела. Когда я дожевывала пирожное, запивая его противно-холодным чаем, понимала – не скажу. Не смогу расстроить. Кем будет работать их дочь? Что она вообще делает? Как, в какую компанию попала… А потом мне помогали оформлять документы, якобы из универа. Родителям не звонили с журналистской кафедры – думаю, там потеряли мои номера. Друзья не интересовались. Да и наверняка считали, что я просто забила на универ. Меня пока не отчислили, – щас летом после сессии будет – и каждое утро, в десяти минутах ходьбы от дома, забирали куда-то вверх и вниз: я оказывалась на площадке, за которой был городской пейзаж, унылый, как некоторые рисунки наших артхаус-картинщиков, я входила внутрь здания и начинала понимать, что? каждый говорит – китайский, немецкий, английский… Все эти языки звучали для меня одной тягучей рекой – моим русским. И мне не хотелось знать, почему так происходит. Место было замечательное, и в нем просто хотелось остаться. Разве что в столовой иногда пересаливали.
***
Я вернулась домой, но мама не спала. Давно я такого не видела в будни.
– Хочешь сделать мне подарок?
Я сразу вспомнила, что на прошлый ее день рождения осталась дураком.
– Конечно. Что надо сделать?
– Вот, – она показала на бумажку, где была записана книга Марининой. – Купи мне ее, я все буду читать.
– Ладно, – вздохнула я. О вкусах не спорят. – Это новая?
– Да, в википедии проверила. Там еще есть, только Каменскую не надо.
– Ну, вот эта про Каменскую.
– Значит не надо.
– И название я уже слышала… Ее у нас нет?
– Да? – Мама ушла в мою комнату проверять стеллажи. – Ой, и правда стоит!
Я налила себе чай, заварила покрепче и безразлично уставилась на экран. Что там у нас сегодня по телику?
– Ты кушать будешь? – мама вернулась.
– Да. Мам, что идет?
– Не знаю, я для фона включила.
Она подошла к холодильнику, потом к плите и начала химичить. Я наблюдала, как она расставляет кастрюли и плошки под монотонный гул телепрограммы, когда заметила в отражении духовки, что у нас на кухне появилось пятно, которого в ней нет. У меня екнуло сердце. Пятно было только в стекле, но не на плитке. Оно было черным и немного бесформенным, отчего я подумала – таракан. Большой! Но мне в итоге показалось. Когда я моргнула, решив, что пятно похоже на мышь, оно исчезло, оставив только сладкий осадок на сердце – пронесло. Я думала, у меня уже крыша едет. А то придумываю тут всякое постоянно.
– Так что тебе?
– Картошку.
– А что молчала? Пять раз спросила.
Я не стала возражать.
Легла я поздно, как обычно. Обняла игрушку, которую дарили еще в десятом классе – котомедведь, такой пушистый, любимый и потрепанный, – попыталась заснуть с открытым окном. Пьяные мешали. Завтра пятница…
– Вот бы мы для чего-то были нужны, – сказала я то ли вслух, то ли уже в полусне. Я никогда не умела отделять правду от сумбурного мира грез, потому что этот момент всегда приходил неожиданно. Особенно теперь: закрываю глаза – и я уже на своей станции. Выходные из-за этого были моими самыми короткими днями.
Я открыла глаза, всматриваясь в неполную темноту – горел светодиод от роутера.
– Горбатишься непонятно для кого, – вздохнула, прижимая к себе игрушку. Она пропахла пылью.
Я уснула.
И мне снился мой мир.
Глава 2
Хаз был особенно резок, когда я подходила к нему с просьбой. Это он до сих пор считал, что я по нему тащусь. Он и предположить не мог, насколько учившиеся здесь итальянцы горячее.
– А ты не мог бы подбрасывать меня чуть подальше?
– Этим я не распоряжаюсь! Подальше?
– В парк хотя бы. Я так давно там не гуляла.
– Выходные тебе на что?
– Ну так я их трачу на долги по универу.
– Все не бросишь.
– Мне это не очень нравится.
Он фыркнул – в последнее время он начал меня этим откровенно бесить – и ушел договариваться с директором. Ну а кто этими перемещениями распоряжается?
– А кого ты видишь, когда спишь? – вдруг спросила Линда у меня за обедом. Она в первый раз заговорила со мной о персонажах.
– Тебе кто-то приснился из своих? – поэтому в первую очередь спросила я.
– Да! – она улыбнулась и покраснела. Ясненько. – Это же всего лишь сон!
– Персонаж – это часть души, – сказала я, держа ложку перед губами. – Это как самой с собой заниматься, – я засунула ложку в рот, проглотила суп, – этим…
– И что? Это сон, – Линда фыркнула – получилось очень похоже на Хаза. – Никто и не узнает. И я знаю, что пойдет в книгу, а что нет.
– Твоя воля.
– Он был таким классным!
– Избавь от подробностей.
Линда недовольно отвернулась.
На уроке техники нам вдалбливали ненужную информацию.
– Насыщение прозаического произведения деталями – это очень важно для объема картины, – не спеша похрипывал старик Тихарь. – Я не говорю про объем произведения. Форматы жанров, я надеюсь, все помнят. А сюжет – он невозможен без подробностей. Кому нужна прямая линия? Всем нужны резаные, наполненные фактами, детальками, всем тем, что делает сюжет великолепным.
– Как будто он тут гуру, – пробурчал слева Кивин. Тихарь был не настолько одарен слухом, так что Кивину сошло с рук. – Копаешься в этих деталях, и сохнешь.
– Это да, – я думала о том, что любая профессия претит, когда начинаешь в ней погрязать. Пока что только научно.
Как люди делают свою мечту делом всей жизни?
