Мортал

скачать книгу бесплатно

Мортал
Филимон Грач

Чертово колесо #1
Трилогия "Чертово колесо" во многом автобиографична, хотя и написана в жанре галлюцинаторной реальности. Поиском смысла жизни В книге заняты практически все: это и бывший мурманский моряк Клещанский Вадим Викторович («Клещ»), который по молодости лет загремел на нары за фарцовку, а когда вышел по УДО, то тут же попал в новый переплёт, но уже с более «приятными» для себя последствиями, поскольку, уж лучше быть «гражданским спецназом» и принадлежать к так называемой туристической элите «путешественников класса «А», с перспективой посмертной реабилитации, чем носить пожизненно клеймо бывшего зека и ни иметь ни работы, ни денег, ни друзей. Занят поиском смысла жизни и его коллега «по цеху», громила Иван Гарантович («Гарант»), прямая противоположность ему и почти «дубликат» Сергея Воронцова. Также мучается этим вопросом и молодой прототип Дембель, который вместо того, чтобы после окончания службы в Советской Армии вернуться домой и сесть за праздничный стол, вынужден безвылазно бродить в лабиринте снов, попадая из одной передряги в другую…

Филимон Грач

МОРТАЛ

Книга 1

Всю жизнь мы мечтаем о свободе, но сначала набираемся ума-разума и вдруг обнаруживаем, что все наши здравые рассуждения о жизни есть не что иное, как «ум дураков»? Но, видно, прав был мудрец, додумавшийся до такой глупости?»

    («Книга Без Названия»)

Глава 1

Эмигрант Эм

Эмигрант потому и назывался Эмигрантом, что давно потерял свою Родину, а новую так и не обрёл и теперь проживал в допотопном кирпичном строеньице, которое арендовал на одной с Эмечхумузом Маленькой Планете (МП) в городе Белёве, Тульской губернии. Кто такой Эмечхумуз? Эмечхумуз – это Эмигрант Эм, Мечтатель Меч, Художник(Рисовальщик Рис) и просто Музыкант. А, по сути, это мы с вами, вместе с нашими достоинствами, недостатками и противоречиями. Года два тому назад Эм сильно поиздержался, и потому был вынужден теперь жить состоянием человека, больше похожим на утлое судёнышко, которое то бортом воды зачерпнёт, то зароется носом в волну. С тех пор жизнь его, фигурально выражаясь, дала основательную течь. Но в том-то и дело, что сравнение это только фигуральное, ибо, на каверзы жизни, как на судовую пробоину, пластырь не заведёшь. В отличие от Мечтателя, Эмигрант не был синтетическим романтиком, и поэтому всё принимал слишком близко к сердцу, а каждую новую свою неудачу расценивал как серьёзный и небеспричинный удар судьбы. Профилактика! Долгое время находясь в изоляции от основного мира, Эмигрант легко сошёлся с немногочисленными поселенцами Маленькой Планеты, где от нечего делать они захаживали друг к другу в гости, а каждую пятницу собирались в доме у Мечтателя. Но здесь их было пока всего лишь трое: он, да ещё Мечтатель с Рисовальщиком.

    Сегодня пятница 7. 02. 2003 года.

На улице стоит дубак, потому что на МП можно укрыться на время, но здесь тебе никто не даст гарантий по поводу твоего комфортного пребывания. Здесь можно быть кем угодно, но всегда оставаться самим собой. Это здесь производится регламент на выемку больной души. Чтобы уцелеть, Эмигрант решил стать писателем. Кто такой писатель? Писатель – это человек, который наклеивает мысли на бумагу. Наклеивая мысли, он сохраняет их, а, сохранив, сохраняет себя как личность. Никакому Эмигранту в одиночку не выжить, поэтому чтобы выжить, он постоянно должен клонировать себя. Пока взрослеет, человек десятки раз убивает себя. Но и это ещё не самое худшее. Куда важнее не позволить чужим сущностям овладеть твоим сознанием, чтобы не быть убитым окончательно. По крайней мере, здесь он не одинок, а втроём у них больше шансов найти работу. Так, не смея пока мечтать о чём-либо большем, суметь хотя бы вдоволь накормить себя хлебом. Сегодня пятница, и к их приходу Мечтатель, наверняка, уже успел составить несколько страниц своего таинственного текста, а господин Рисовальщик написать с дюжину загадочных полотен. Он говорит, что самая ходовая краска у него – это сиена жжённая. Поэтому, как обычно, он наведывается к Мечтателю в конце недели, чтобы забрать пигмент, который тот приготавливает для него по специальному рецепту. «Наш Мечтатель – это информационное агентство в одном лице!» – так считает каждый, кому хотя бы раз в своей жизни довелось столкнуться с таким феноменом, как Мечтатель. И поскольку на МП отсутствуют средства массовой информации, то вся надежда, соответственно, остаётся на его Чистые Белые Листы. Что ты слышал о Чистом Листе Бумаги? Одни полагают, что это новая жизнь, впервые начатая с осмысления совершённого греха, другие, что это простое причастие. Но простое ли? Каждое утро мудрая природа дарит человечеству шанс начать свою жизнь сначала. Занятые поиском смысла, каждый день мы начинаем свою жизнь сначала, потому что это только наша жизнь и ничья больше. Правило простое: «Не встанешь и не пойдёшь, то и не найдёшь того, что искал». Чтобы не надоесть, на МП друзьям часто приходится меняться друг с другом местами: так они и ходят друг к другу в гости – по очереди. Но поскольку между отшельниками давно установилась негласная договорённость без особой причины не нарушать святое прайвеси друг друга, то пятница в этом смысле стала для них Днём Открытых Дверей. Каждый раз, собираясь к одному из них в гости, Эм берёт с собой кильку в томатном соусе, но это скорее дань традициям «застольных семидесятых», нежели осознанное гастрономическое предпочтение троицы. Часто консервированная килька на столе вообще стоит нетронутой, но при этом каждый понимает, что она есть «неотъемлемый атрибут» их ежепятничного мальчишника. Пострадавшие каждый по-своему, Рисовальщик, Мечтатель и Эмигрант, стараются особо не нагружать друг друга своими проблемами и, как это подобает настоящим друзьям, умеют держать паузы в разговоре, а то и вовсе сидят молча, каждый занятый своими собственными мыслями. Земля издревле полнилась слухами и вот, когда с Эмигрантом случилась настоящая беда, то он, (в соответствии с его очерёдностью, разумеется!) не раздумывая, направился на Биржу Заоблачной Недвижимости. Но, как того и следовало ожидать, сумма залога опять оказалась слишком высока. Да, и к слову сказать, ипотека всегда распространялась только на молодых. Идёт народ в отвал! Кому за сорок, тот теперь всегда будет отнимать от ста! Вот тебе ещё одна распространённая попечительская схема: – «Если вам нужны наши деньги, заплатите нам, и тогда мы выдадим вам кредит!» Ему, можно сказать, повезло! Где ты, сердобольная кларета Анна Клок из знаменитого на весь мир русского филиала западноевропейского консорциума «Traveling on Golden Slumbers Currents Ltd»? Известного на весь мир, и неизвестного одному лишь российскому обывателю? А, ведь, это она, можно сказать, всего лишь за 270$(!) уступила Эмигранту стоимость уникального, так сказать, основного производственного фонда, много лет подряд являвшегося собственностью Маленькой Планеты! Эта бестия, Анна Клок, была прирождённой кастеляншей с навыками укротительницы уссурийских тигров. Она взяла с него подписку о неразглашении коммерческой тайны «в целях его же собственной безопасности». Какая фифа из ФИФА! Они всегда так говорят, ежедневно переводя за границу фальшивые авизо по цене маленькой русской деревушки! «Вам что дороже: вникать в транзакции, или собственная жизнь?» Юмористка! Хотя она, конечно, была права! Попасть сначала на МП, а потом оттуда вернуться обратно на Землю невредимым, можно было лишь одним только способом. Вот Эм и спешил узнать, «каким»?

– «Каким? Узнаете завтра!» – вежливо сообщили ему, профессионально потупив собственные взгляды, когда он, мягко погрузившись в нирвану, как в облака, забыв обо всём на свете, старательно выводил графический завиток в квитанции об оплате, пока ещё так мало рекламируемой в наше время необычайной инфернальной услуги: «Путешествию в Эфире Снов». «Узнаете завтра, говорите? А там и узнавать нечего было! Эм и так догадывался! Скорее всего, это будет обычное кидалово, ведь, так? Уж сколько времени прошло, а в их стране так до сих пор не придумали ничего более оригинального, чем игра в пирамидки. Знаменитые пирамиды в Гизе по сравнению с нашими финансовыми пирамидами, это детские игрушки». Подтверждая его собственные опасения на этот счёт, Эма без предупреждения забрали утром из его ночлежки в Казачьей Слободе, что находится на улице Малая Полянка в Москве, молча усадили в жёлтую маршрутку «Газель», до половины заполненную такими же, как он, несчастными, тут же прыснули ему в лицо каким-то вонючим аэрозолем, а через час с небольшим (он собственной рукой переворачивал песочные часы!) доставили к одному из полуразвалившихся кирпичных строений, сиротливо возвышавшихся над пустырём на самой окраине Москвы. Позже, проходя коротким путём от микроавтобуса до покосившегося подъезда, с головой накрытым съехавшей с крыши яндовой, Эм успел всё же расшифровать забавную, как ему тогда показалось, растопырчивость золочёных букв на малиновом самоклеящемся фоне:

«Ипносфера»

(Русский филиал)

…И всё! Ни часов работы, ни полагающегося в таких случаях указания административного округа – ничего! Впрочем,…экскурсия во времени началась для Эмигранта с обычной, в общем-то, процедуры: с закатанного до локтя рукава, одноразового шприца с розовой жидкостью внутри и, конечно, маленького ватного тампона, на редкость щедро смоченного в спирте. Эм всякое успел передумать за эти несколько коротких минут. Первой мыслью было вообще вскочить с табуретки и бежать, куда глаза глядят. А что? Мы, ведь, сами порой не знаем, стоит ли будить лихо, пока оно тихо? Эм опасался, что его усыпят, чтобы не церемониться словно шавку, покусавшую пьяного дворника. Отлетая в странный сон, он успел заметить, как ловко, в виде клипа, они смонтировали всю его прошлую жизнь, а потом объявили на выбор: «степень метафизического отправления», «уровень резонансности отголосков из прошлого» и, наконец, самое главное – «хотите или нет, узнать своё будущее?» Он отказался. Просто испугался! «В принципе, вы можете идти!» – тогда сказали ему, когда он, пробудившись от странного сна, тут же попытался задавать профессионалам вопросы, не относящиеся к делу.

– «Не бойтесь! – сказали ему, – там уже проживают несколько резидентов!»

Эта фраза, впервые произнесённая вслух одним из сотрудников «Ипносферы», запомнилась Эму с такой неподражаемой чёткостью, что ему невольно захотелось отыскать ещё одного свидетеля данного происшествия. Это было именно происшествие! Любая трагедия случается там, где происходит мотивированное искажение привычного времени. Ежедневно в какой-либо точке земного шара происходит что-то подобное: либо бесконтрольная утечка времени, либо его невероятное уплотнение. И то, и другое для живой материи, было всегда чревато катастрофой. Странный укол! Во время взрыва Эмигранту приснился довольно странный сон, будто он увидел себя во сне в компании весьма похожих на себя людей, и этими людьми были Рисовальщик, Музыкант, Мечтатель, Дембель, Эмигрант, Клещ и его напарник Гарант. Кажется, он видел ещё двоих, но те постоянно отворачивались от него спиной… Почему? Этот вопрос он и пытался задавать сотрудникам «Ипносферы», на что смазливая туроператор, назвавшаяся Мариной Даниловой, уклончиво ответила ему, что она, возможно, и является той дамой пик, которой в самое ближайшее время и надлежит закрыть все возникающие вопросы. «Однако, вряд ли их заочное знакомство с замечательным персонажем Анной Клок на этом отрезке времени будет столь же эффективным, как и ответы, созревшие слишком рано!» – сказала она. Она говорила, обворожительно улыбаясь ему в лицо и Эм решил, что она просто пудрит ему мозги… «Конечно! Она пудрит ему мозги! Красивая девчонка, чёрные волосы, дорогая косметика…Такие в Москве наперечёт, как будто все остальные давно свалили за границу!» Но Данилова исчезла, а он остался, и новое состояние лёгкости сопровождает его теперь при каждом движении, а мыслительный процесс разбит на несколько других, совершенно не связанных между собой пограничных состояний, как будто с Эма ободрали его привычный панцирь, до последнего времени служившим ему надёжной защитой. Панцирь иметь, конечно, неплохо, но он же теперь доставлял ему и массу неудобств: хочешь почесаться, и не можешь. Панцирь или гипс – у них схожий диагноз. В полуразжижённом состоянии, когда большую часть твоего тела составляет мозг, который и язык-то как-то не поворачивается назвать теперь «головным», находиться и вправду немного жутковато, зато теперь внутри него кто-то явно издевается над ним. Постоянно провоцируя новорождённого на конфликт, он пытается убедить его не задаваться больше ненужными вопросами по поводу стихийно меняющихся ситуаций. «Эм! Принимай мир таким, как есть!» – говорит ему некто недоступный примитивному пониманию, образом и подобием своим опять предпочтя остаться в стороне абсолютно невидимым. В этом его вещем сне, где все вещи занимали строго просчитанное положение, Маленькая Планета казалась Эму точной копией Земли и (что было совершенно точно) она явно выходила за параметры обычных прижизненных измерений. Он успел облететь её всю, поочерёдно меняясь местами с тем, кого он всегда считал своим первым «я». Эта планета была равноудалена от Земли, именуемой существами похожими на людей, Старой Планетой (СП) и Триады планет в Созвездии Трёх Видимых Лучей, именуемой стагами[1 - Стаги – существа, населяющие триаду планет в СТВЛ (Созвездие Трёх Видимых Лучей); Преимущественно, Крап, Леофорос и Ют.] Трилистником, этой медленно угасающей от филантропии миролюбивой империи трёх остывающих солнц ОЙО: Красного – крови, Оранжевого – земли и неба и Синего – воды.

Короче, так он попал на Маленькую Планету. Но укрытие – не значит спасение. Стремятся многие, да не все попадают! Просто в этом случае у человека появляется немного времени, чтобы понять, что и оно тоже временно. Зато здесь все носятся с одним и тем же вопросом: – «А ЧТО, СОБСТВЕННО, ПРОИСХОДИТ?» Не было ни трапа, ни самолёта; не было ничего, что сопровождает человека в его привычном состоянии ожидания чуда, а резидентом в действительности оказался задумчивый человек лет 40–45, представившийся просто:

– «Мечтатель»!

– Эмигрант! – ответил эмигрант, после чего они с удовольствием пожали друг другу руки. Мечтатель, явно тяготившийся своей ролью аборигена на МП, сразу предложил Эмигранту наведаться в его «одинокую хижину», что стояла на самом отшибе, почти у самого края Вселенной. Это был дом, войдя в который, можно было легко себе представить, что внизу находится верх, а вверху – низ; просто так страннику было легче понять, отчего это, словно волны вдоль высоких бортов, у его порога трутся большие зелёные облака. Подходя к дому, Эм считает шаги, шагов немного и все они, почему-то, легко укладываются в конкретную цифру три;

– «Три шаги налево, три шаги направо, шаг вперёд и две назад!» Не может быть, чтобы здесь не осталось никого, кто был хранителем свинговых шестидесятых! Аркадий Северный витает тут же, рядом; Джон Леннон тоже тут, он молод и весел, как битл. Эм смотрит на Мечтателя, а тот смеётся и тычет в него пальцем:

– Ну, ты даешь! – смеясь, говорит он.

– Нет! Это ты даёшь!

Было бы куда проще понять, что Эмигрант оказался в комнате смеха, где они оба, как две капли воды, оказались похожими друг на друга! Но Меч первым заметил его замешательство и спросил:

– Эм, стоит ли вообще придавать значение тому, что до тебя не сделали другие? Ты думаешь, они были хуже нас? «Он прав, этот Меч. В самом деле; что с того, что ты не видел своего отражения в таёжной реке Усть – Калым, как минимум, лет сто?»

– Фактически, нас здесь трое! – сказал Мечтатель; он почему-то даже не удосужился сделать так, чтобы Эмигранту самому непременно захотелось бы последовать его примеру – например, угоститься дорогой сигарой? Ну, из приличия, хотя бы!

– «Эм! Напрасно ты так! – возразил ему невидимый Внуг (Внутренний голос); – ты когда-нибудь сам желал себе зла?»

В это время Мечтатель внимательно посмотрел на Эмигранта, но ничего ему не ответил. Или просто сделал вид, что ничего не заметил?

– И кто же третий? – спросил Эм.

– Рисовальщик! Осенью он целыми днями пропадает на пленере. Там он пишет свои волшебные картины в стиле «ля прима».

– «Ля «Прима» или ля «Ватра», это уже не имеет никакого значения! – подумал Эм; – вот, не дай Бог, если прямо сейчас у него снова начнётся отходняк!» Эта мысль, как пуля прошла навылет и тут же застряла в одном из холстов, написанных Рисовальщиком накануне. Но Мечтатель еле заметно взмахнул рукой, словно ловя над своей головой маленький неопознанный предмет и, зажав его в своей руке, как бабочку, стал медленно разжимать ладонь, сам с любопытством заглядывая внутрь. Открытая ладонь была пуста, но Меч загадочно улыбался, глядя на Эмигранта;

– Не бойся! – шёпотом сказал он, – я поймал её!

Потом они долго сидели у камина и пили молча терпкое молодое вино, которое Мечтатель вырастил специально для гостей по старинному дядюшкиному рецепту, доставшемуся ему в наследство от далёких предков, живших в недавнем будущем. Кажется, это будущее называлось «эмиграцией»?

– Я знал, что ты придёшь! – сказал Мечтатель: – приятно, чёрт возьми, спустя тысячи лет забвения предаться экскурсам в недавнее прошлое, посидеть просто так, быть может впервые в жизни никуда не торопясь, и ни за что не ответствуя!

Эм улыбнулся и продолжил дальше;

– …И пить вино, смотреть в окно и, о чём-то негромко споря со своим собеседником, с удовольствием поглощать сакраментальную кильку в томатном соусе?

Соглашаясь с ним, Мечтатель поднял кверху указательный палец:

– Точно! Причём, никак не связанную ни с одним из устоявших винодельческих изысков!

Потом незаметно объявился Рисовальщик, около трёх часов он рисовал свою ночь, пока у него не закончились тёмные краски и тогда в сажу газовую ему пришлось добавить немного белил цинковых. Что поделаешь, время шло. Нет! Оно двигалось, летело и – даже останавливалось несколько раз! Наконец, оно всеми доступными ему средствами старалось явственно обозначить своё присутствие на МП. Скорее всего, таким образом в большей мере сказывалось наличие старых привычек, а не просто мерное пощёлкивание методично отпускаемых пружиной колёсиков и шестерёнок. «Тик – так! Тик – так! Если так, то всё ещё не так уж и плохо? Да всё, вообще, тип-топ, Эм! Хорошо на МП!» Короче, ежедневно, время занималось положенным ему в таких случаях делом: тикая, оно сокращало чью-то жизнь. Но, это благодаря ему, между отшельниками завязалась настоящая, а не задекларированная никакими дурацкими клятвами и обещаниями мужская дружба. (В данном случае о приличиях говорить было бы просто неуместно!) Хотя, кто во что верит, тот это так и называет; то есть своими словами. Про себя Эмигрант называл всегда Мечтателя Чудотворцем. Наблюдая, как тот денно и нощно кроптит над своими Чистыми Белыми Листами, он всё больше проникался к нему уважением. Было видно невооружённым взглядом, что Мечтатель не принадлежит к числу адептов оккультных наук. Мечтатель был также чист, как его Белый Лист Бумаги. В отличие от ясновидящих, Мечтатель никому и ничего не предсказывал никогда, он лишь предписывал нуждающимся их собственные фантазии и те со временем становились явью. «Самое страшное, – не уставал повторять Мечтатель, – это проснуться однажды утром и ничего не увидеть на чистом листе бумаги!» Потом вслед за Эмигрантом на МП приехал Музыкант. Он просто не мог не приехать, так как (и это был неоспоримый факт) не смотря на всемирную глобализацию, господин Эмечхумуз, а не его Высочество Смерть Всеродная, продолжала править этим миром. Сразу было видно, что этот парень был старой лабухской закваски и тоже явно неземного происхождения, весь в диезах да бекарах, да с прочими специальными штучками типа «берлять», «лабать» и «кочумать». Забавный малый! Иначе, как объяснить его способность извлекать из ничего волшебное нечто, что способно было завораживать внимание огромного числа поклонников? Ясно, что подобным талантом могли обладать только избранные. Эмигрант всегда завидовал музыкантам. Он почему-то был всегда уверен в том, что, скажем, такие люди, как математик Лобачевский и музыкант Римский-Корсаков, являются людьми одной творческой обоймы, «сливками» своего рода! «Хорошая музыка – это как высшая математика – она тоже завораживает людей своими странными формулами!» – часто говаривал он. Ещё он утверждал, что, хотя музыка и состоит из невидимых нот, но достаточно только протянуть свою руку, чтобы нащупать их в воздухе, мол, хорошо, когда их сразу набирается на аккордик-другой. К сожалению, Музыкант недолго гостил на МП, но к счастью для него самого, настоящие музыканты, вообще-то, народ более востребованный, чем остальные. Особенно, такие уникумы, как Музыкант! Как назло, той осенью его акустическая красавица «Герберт Кёхнер» перестала строить по ладам, и он, страдавший от абсолютного слуха, вконец отчаявшись, решил навсегда податься на заработки в старую добрую Англию – родину современных роковых(здесь – музыкальный рок) тенденций. Музыка была его живописью, его жизнью, фальшивые же звуки делали её просто невыносимой. Теперь их снова на МП осталось трое: как три аккорда, как три простых мажорных трезвучия, впоследствии ставших известным «квадратом», неизвестно кем в первый раз по-настоящему поднятые на гитарный гриф – Полом Анкой или Чаком Берри? Каждый раз душа измученного странника просила гармонии, которая жила в музыке, придуманной другими, а он впервые ушёл за своей, лившейся в потоке невидимых созвучий. В такие минуты не от рубля зависевшая троица каждый раз добрым словом вспоминала своего старого приятеля. Часто подшофе они весело пересказывали друг другу, как тот мог часами возиться с лютней, пришедшей к ним из Эпохи Итальянского Возрождения или, с ног до головы обложившись виниловыми пластинками, самозабвенно подпевать «Juke-Box», с энциклопедическим проворством воскрешая в своей памяти мелодии и тексты известнейших шлягеров последних пятидесяти лет прошлого столетия. Где ты сейчас, приятель? Может, бродишь как встарь неприкаянным менестрелем по узким улочкам старых европейских городов? А, может, часами простаиваешь в душных переходах столичного метро, разложив у своих ног распахнутый чехол от гитары? Возникшая на перекрёстке всех космических дорог, спокон веку МП служила странникам их кратковременным или же пожизненным прибежищем. Хотя за всю историю её долгого существования, люди редко когда рождались или умирали здесь. Пожалуй, это было её главным отличием от Мортала. Но со временем и она стала приходить в упадок, так как люди всё реже посещали её. Зато всё чаще сюда стали наведываться чиновники из «Путешествий в Эфире Снов». Особенно эти, друзья из Поднебесной! Они никогда не скрывали, что их в первую очередь интересует механизм многократного подключения к другому «эфиру» – креативным зонам параллельного фантомного образования. В принципе, не жалко! На Малой Планете нет ничего такого, о чём бы не знали на Старой Планете.

– «Ох, уж, мне эти искусствоведы! – бывало скажет Мечтатель, глядя, как все ночи напролёт те просиживают свои атласные штаны в залах Всемирной Библиотеки, или до одури в глазах копаются где-нибудь в развалах на территории Старых Вещевых Складов в поисках хоть какой-нибудь залежалой сенсации. Для тех, кто ещё не в курсе, Мечтатель будет рад пояснить, что слухи во Вселенной распространяются со скоростью мысли! Как раз это и привлекает сюда господ из «Ипносферы», база которой находится на Старой Планете. Хотят летать дальше, выше, быстрее? Формула скорости мысли проста и очевидна: не нужно ракет, не нужно топлива! Мысль, как чёлн, и духовная сила, выпрямляющая пространство до самых отдалённых её пределов! Мечтатель говорит, что Музыканта унесла река жизни, а сам, между прочим, не торопится признать, что как только все юридические формальности между ними были соблюдены, то Музыкант, в соответствии с его новым статусом «путешественника класса «А», был тут же отправлен Мечтателем в его новое авторское измерение. В известных попечительских кругах считается, что оно нестандартное! Это их право, выбирать язвительные формулировки и наклеивать людям ярлыки. Со скоростью мысли – это как первый полёт в космос или погружение в морскую пучину, когда, казалось бы, что все риски тобой уже давно просчитаны и остаётся всего один-единственный, который необходимо увидеть собственными глазами и прочувствовать собственной кожей. Но как сделать так, чтобы человек, когда мы действительно говорим о формуле скорости мысли, стал, наконец, тем самым соответствующим значением в уравнении, при котором путешествие по каналам собственного сознания обернулось бы для него практическим делом? Ну, во-первых, тогда ему следует избавиться от тела и стать даже не просто тонким как лист и невесомым как воздух, но доступным собственному пониманию с точки зрения его нетрадиционного перемещения в агрессивном пространстве земной утробы. Необходимо поверить в себя!..Увы, слаб человек! Его непомерно возросшие за последнее время плотские желания, наряду с техническим прогрессом, в этой жизни часто выступают за него в качестве предписанного свыше квази-оправдательного приговора. Люди сначала бегут от себя, но, едва отбежав до своего последнего предела в зоне привычной ментальной видимости, тут же стремятся вернуться обратно, оправдываясь перед собою тем, что они, якобы, были смертельно больны ностальгией. Эм не исключение! Часто оставаясь наедине со своими мыслями, Эмигрант любил побродить по окрестностям городка без названия, заглянуть на Старые Вещевые Склады, когда-то брошенные их недальновидными предшественниками.

– «Здесь никому ничего не нужно! – с горечью констатировал он и вдруг, неожиданно оппонируя себе самому, вслух возражал: – а, тебе?»

– «И мне!» – тут же отвечало эхо, его двойник.

Но там, на Складах, при ломком свете от допотопного динамо можно было, не торопясь, полистать полуистлевшие страницы огромных, как столешницы, фолиантов или послушать сливающийся в единый литургический мотив бой старинных часов, свезённых сюда со всего Света. Старые Вещевые Склады были самым настоящим царством антиквариата. Это Меч присоветовал Эмигранту наведываться сюда «для психотерапии». Сейчас уже многое подзабылось, а тогда, на месте привычного времени, перед Эмигрантом образовалась вдруг огромная чёрная дыра, грозившая поглотить вместе с ним не только мир материальный, но и мир его духовных ценностей. Кажется, «самолечение» не дало побочного эффекта? Теперь Эмигранту требовалось последнее усилие, чтобы окончательно вырвать себя из цепких лап депрессии, но ему по-прежнему чего-то не хватало. Пытаясь вспомнить, что именно, Эм напряг свою память, как делал это всегда в своё отсутствие, и вдруг снова увидел Мечтателя перед собой;

– Меч?

– Держи! – сказал Мечтатель, протягивая Эму Чистый Лист Бумаги, на нём снова отпечаталось ключевое слово.

– Сам понимаешь! Никаких аналогий не провожу… – Мечтатель глубоко затянулся горьким сигарным дымом, так что, глядя на него, Эмигрант вдруг невольно сам закашлялся:

– Не тяни Меч, говори! Но Меч! Этот Меч, как всегда, лишь молча улыбался в ответ, – ну, точно! Что-то случилось, да?

– Не паникуй! – Мечтатель расстелил перед ним пожелтевший от времени лист бумаги современного формата А-4, был он весь исчиркан детской рукой и все эти каракули светились, будто отслаивались от поверхности, и если долго смотреть на них, то они становились похожими на нейронные связи в мозгу у человека, словно пучки, часто пересекаемые поперёк другими красными линиями.

– Сможешь прочесть? – спросил Мечтатель, улыбаясь.

Эм пожал плечами и неуверенно произнёс:

– Ну, я попробую…

Вздохнул.

– Хорошо! Начнём вот отсюда! – Меч пальцем ткнул в самый центр листка и нейронные линии, прижатые им, закрутились спиралькой, наподобие пружины в часах, – чего не хватает…ну? Эм смотрел, раздёргивая веки, но ничегошеньки не видел. Ему вдруг стало обидно до слёз, что он, бестолочь, не может разобрать таинственных символов, закрученных спиралью. Похожее чувство неловкости ему доводилось уже испытывать однажды на сеансе у гадалки, когда, окончательно изуверившись в благосклонности судьбы по отношению к её благоверному, жена уговорила Эмигранта пойти вместе с ней для снятия порчи, как она считала. Он пошёл и даже высидел до конца унизительный сеанс спиритизма, и его тоже тогда подмывало встать и уйти, но ему тогда так и не достало мужества это сделать. Кажется, это было так давно, а сегодня, находясь в окружении своих несимметричных отражений, ему самому пришло время проявить талант нелицензионного экстрасенса. Путешествуя во времени, мы часто думаем, что однажды это уже происходило с нами. Тогда, почему мы не хотим возвращаться туда, когда сами только и мечтали о том дне, чтобы заглянуть в своё будущее? И чего добивается Меч? У него, вообще, может быть свой интерес в этом деле? Меч самодостаточен, а не знает, что Чёрную Дыру Сознания невозможно стереть посредством исследовательского приближения изнутри? Мечтатель аккуратен, хотя и не дипломат. Эму кажется, что Меч во многом схож со своим прототипом, тот тоже лучше рубит вдоль под тяжестью собственного знания, проходя сквозь мягкую плоть, он врезается в твердь под нею и… увязает! Ему б пойти назад, а он не может? «Подсказками сыт не будешь» – это, ведь, его слова? «Мы разрываемся между снов, не зная, что происходило с нами на Земле пока мы спали?» – мысль, показавшаяся Эмигранту несвоевременной, немного отвлекла его, но даже того, что было сказано кем-то за несколько секунд до его окончательного пробуждения, само, пройдя сквозь будничный сон, послушно вернулось к нему обратно в явь, обычно легко творимую людьми в состоянии аффекта. Тая, строка в его пробуждающемся сознании говорила ему, что не пришло ещё время для осознания всех тех глубинных процессов, что впервые за много лет так явственно обнаружили себя наличием прямой связи между прошлым и будущим. Странно, но когда он открыл глаза, то вместо памяти, зацепившейся за последнне воспоминание, перед его глазами вдруг опять возник листок, охваченный желтизной, так происходит, когда под ним помещают горящую свечу или спичку. Но жёлтые пятна почернели, а вместо огня наружу прорвались огненные строки: – «Я – «Кига Без Названия!» Во Всемирной Библиотеке пахнет временем, таким его больше нигде не встретишь, и оно здесь совсем не опасное, и если броситься в него, как в реку, то стопроцентно не утонешь. Эм бродит среди высоченных стеллажей, плотно заставленных книгами, снизу они выглядят как стены, покрытые плесенью и проход между ним настолько узок, что когда ты идёшь по нему, то словно скользишь между двумя тонкими стеклянными пластинами, поэтому идти приходится осторожно, опасаясь, чтобы они не треснули ненароком и не посыпались на тебя сверху острыми осколками. Сквозь время, спрессованное в стекло, Эм проходит почти наощупь, но если совсем закрыть глаза, то проводником сквозь эти книжные туннели становятся прозрачные тени, которые скользят вместе с тобой как призрачные видения. «Возможно, это и есть воспоминания, что сами когда-то оторвались от большой памяти по имени «молодость»? Чудеса случаются, когда их планируешь и только в твоём собственном измерении всё принадлежит тебе одному, вот почему здесь человеку нет нужды заботиться о хлебе насущном. Едва касаясь стёкол руками, Эм представил себе год шабад, растянувшийся на века. Теперь, чтобы взяться рукой за книжный переплёт, Эму нужно думать о том, как плохо должно быть жить, совсем не отдыхая. Вчера он представлял себе жизнь совсем иной, а сегодня, проходя вдоль длинных стеллажей, огороженных стеклянными плитами, Эм боится разбить их; снизу – это дни и годы, а сверху, это то, о чём можно мечтать, но достичь вряд ли удасться. Боясь неверных движений, Эм крутится на месте, вряд ли осознавая, что таким образом он вкручивает себя в землю, Джордж Харрисон был прав, – «There's people standing around, who'll screw you in the ground! Эм оступился, эхо упругим крылом ударило рядом и он от неожиданности опрокинулся спиной на стеллаж, с которого тут же взъерошенными курицами спархнули старые книги. Книг было так много, что шорох их страниц полностью заглушил звон разбитого стекла, нагнувшись, Эм в ужасе закрыл глаза, а уши зажал ладонями, он успел ощутить только несколько ударов сверху, а потом навалилась тишина, сопоставимая с полным безмолвием – миллионы листков формата А-4 кружили в небе и Эму было странно осознавать, что здесь все книги, окзывается, были без названия!

– Наверное, потому что они ещё не окончены?

Глава 2

Рисовальщик Рис

Рисовальщику нравилось, когда его называли Художником. Чаще намекая, правда, что это слово, мол, является производным от одного известного тюркского вульгаризма?

– «Как нужно писать, что б тебя признали?» – часто спрашивал себя Рисовальщик и не находил ответа. Было ли это гласом вопиющего в пустыне или иное что, что было всегда и будет? В начале 80х годов прошлого столетия, как волкодавы натасканные Системой на западном постмодернизме, почти все без исключения члены Союза Художников только и жаждали, что его дилетантской кровушки. Родившись Художником от Бога, с годами Рисовальщик совершенно потерялся среди людей. И всё равно, это было здоровское время, потому что когда ты молод… К тому времени все мало-мальски престижные профессиональные ниши были давно уже заняты другими художниками Своей Эпохи или своими художниками Другой Эпохи. «Впрочем, – успокаивал себя Рисовальщик, – такой порядок вещей, наверняка, существовал всегда, с того самого дня, когда, ни сном ни духом не ведая о том, люди сами создали себе свой самый первый в мире первобытно-общинный строй». Короче говоря, советские художественные мастерские, в основном, ломились от заказов «на», и ни-ка-кой другой самодеятельности в принципе не допускалось. А потому, клонированные лики коммунистических вождей едва успевали рождаться под штихелями «номенклатурных» скульпторов, да кистями обласканных Партией «элитных» живописцев. «Тон-тон, полутон!» – хрипела заезженная пластинка, без конца проигрываемая рукою пьяного ремесленника от искусства. От нереализованности своей попивали в СССР непризнанные таланты не хило, но такое положение вещей устраивало многих, в том числе пьющих – диссидентство тогда было в моде. Не имея специального художественного образования, а, главное, холуйского чутья на политическую конъюнктуру, Рисовальщик вряд ли мог рассчитывать на покровительство со стороны сильных мира сего. «Сильные мира сего, это кто ж, такие? – часто спрашивал он себя, – сверходарённые, сверхполезные сверхчеловеки? А ты, значит, парень, мордой не вышел? Но спиваться Рисовальщик не хотел, тем более опускаться до плебейского уровня в искусстве.

– «За сим прощай, моя Старая Планета! – однажды сказал он; – всё равно мы все когда-нибудь да возвращаемся! Но чаще к себе домой, к тому изначальному состоянию небытия, на осознание которого у нас уходит почти вся наша жизнь». И как это часто случается в нашей жизни, его уход был никем не замечен, и только медленно сохли краски на неоконченном холсте, словно мироточа. Ему, безусловно, было проще, он просто взял и нарисовал свой уход, а со временем задуманное им эпическое полотно вылилось в грандиозный проект. Это он не счёты с жизнью сводил, так он пытался сохранить своё достоинство. Зато, Мечтателю на МП его работа сразу понравилась, «в ней был стиль», как он заметил ему однажды. Эм помнит их недавний разговор, тогда Мечтателя было просто не узнать;

– «Знаешь, Рис! Ты сейчас находишься в одном шаге от своей мечты! – говорил он, – и не беда, что обилие солнца в твоей картине напоминает мне блеск скифского золота! А ты умеешь рисовать дожди?» Вот именно, дожди…Казалось бы, чего проще: берешь сначала синюю краску, потом чёрную, смешиваешь, в них добавляешь белил… А можно и наоборот! Но если бы вы только знали, сколько краски перевёл Рисовальщик, пока не осознал, что дождей в его палитре нет. Дожди рисуются настроением, а не депрессией, и чаще обычный талант здесь просто бессилен. Но, не смотря ни на что, Рисовальщик был по-своему уникален, и, хотя, художественных школ не кончал, зато, уже с четырёх лет отроду увлекался натурой, бессознательно перенося на лист увиденное им только что. Он растворялся в ней без остатка, а огрызок химического карандаша в его маленькой руке сразу превращался в волшебную палочку. К концу сеанса маленький Рисовальщик преображался настолько, что утрачивал всякое сходство со своей первоначальной энигматичной внешностью, и, как он сам частенько любил пошутить по этому поводу: – «Если бы не козни врагов, быть бы ему Карлом Брюлло! Ну, на худой конец, «Леонардо Да Иначе!» Нашими бы устами! В следующую пятницу, на одном из обязательных мальчишников, Мечтатель передал ему бумажный листок со странной надписью: – «Не в этом суть». В эту же пятницу всех ожидал неприятный сюрприз: их уведомили, что верховным постановлением Правящей Коллегии Мортала (ПКМ) им предписывалось немедленно освободить занимаемоё ими жизненное пространство. В оттенках мира, между светом и тьмой, спряталось счастье. Его дробили, его укатывали в асфальт и говорили, что это никому не нужно. Вон из Мурманска, вон из Воронежа, вон из Красноярска с Белёвым! Кто вешается, а кто стреляется. Тоже как способ выживания через смерть. Заманчиво пустить себе пулю в лоб из дарственного оружия? Какие странные аббревиации: АКМ, БМП, ПКМ? Мечтатель пояснил собравшимся, что точечная московская застройка скоро до Марса доберётся. Старый жилой фонд на МП больше не устраивает частный бизнес? Вряд ли они планируют построить здесь что-то полезное для людей, скорей всего это будут банки, фирмы-однодневки и хаты для нелегалов. Сколько им осталось: лет двадцать пять-тридцать? Они словно проснулись все, и гонят, гонят! Меч саркастически подметил на днях, что во всём виноват бюджет с профицитом, каким-то образом должный повлиять на среднюю продолжительность человеческой жизни. Звери не в счёт, оттого их и становится всё больше и больше среди людей. Уже сегодня пропасть между бедными и богатыми столь велика, что с размещением на МП большой геолого-разведывательной экспедиции она ожидается стать и вовсе непреодолимой. Но кому нужна эта гигантская кимберлитовая трубка, если пользы от неё простому обывателю никакой? Меч шутит, что у них даже алмазной пыли не найдётся, чтобы её пустить в глаза нашему стремительно убывающему населению. И, как всегда, весь их привычный уклад в одно мгновение был перечёркнут всего лишь одной строкой на бумаге. Слушая Мечтателя, Эм посетовал про себя, что тому не надо было вчера прикладывать свой листок к небу. Однако, нельзя сказать, чтобы на МП собрались одни неудачники. Проживать в Не Тобою Построенных Городах только для людей непросвящённых представляется обычным делом, и то до тех пор, пожалуй, пока жареный петух их не клюнет в одно место. Это Чёрные Попечители с изяществом фристайлеров на корню скупают всё, что является общим историческим наследием. Лотами скупая города, они тут же бросаются переиначивать их. Сначала они путают названия улиц, а потом перекраивают культурные исторические слои, подменяя их сомнительной ценностью американских чизбургеров. Им неаплевать на скверы и аллеи, на детские площадки и парки отдыха, они успокаивают себя тем, что в аду, куда они направятся сразу после своей смерти, больше не будет Красной Площади с Некрополем. Повсеместно насаждая революционный террор, они как прежде стыдливо прячут его за вывеской культурной революции. И, вообще, они делают города похожими на соковыжималки, на мясорубки, на приспособления для измельчения человеческих овощей.

– Ну, что, друзья? Будем переквалифицироваться на маркшейдеров? – перепачканный краской Рисовальщик сейчас походил на клоуна из провинциального цирка Шапито, а Эмигрант напротив, огорошенный последней новостью, насупившись, молча сидел в углу у камина.

– А мне не привыкать! – весело сказал Мечтатель и вдруг понимающе посмотрел на Эмигранта; – «парню следует сделать перестановку в душе!» – подумал он.

– В любом случае, – продолжил Рисовальщик, – отчаиваться не следует! В Небесной Канцелярии, – он глазами показал на потолок, – наверняка, не обходятся без собственных бюрократов! Так давайте же выпьем за чиновников в белых тогах! – в глубоком книксене выставив вперёд до локтя перемазанную в краске руку с палитрой, он кистью в воздухе изобразил несложную фигуру, в коей без труда угадывалась винная бутылка. Глядя на него, Эмигрант слегка повеселел, но сил у него хватило только на слабый кивок головой; он давно устал от бесконечных перемещений вникуда. И только Мечтатель долго уговаривать себя не стал:

– Правильно! – поддакнул он, – дуракам нельзя, а почтенным людям можно! – тут он ловко нырнул под стол, вскоре достав оттуда десятилитровую бутыль с мутноватой жидкостью, точь в точь такую же обнимал гайдук Сметана из «Свадьбы в Малиновке», – это как раз соответствует нашему случаю, – весело объявил он, и тут же принялся собирать стаканы на столе. Эм и не предполагал, что МП окажется такой разгуляйкой!

– А что? – ухватившись за бутыль обеими руками, Меч ловко разлил содержимое по стаканам; – как от бражки, некоторые воротят нос от правды? Хотя, ведь, всем давно известно, что правды нет, а есть лишь её верительные ориентиры! Ну, будем?

– Будем! – хором ответили остальные. Выпили.

– Точно! – вдруг отозвался Эмигрант, – Собака Года лает, а ветер вечности носит!

Меч с Рисовальщиком переглянулись; сказано было не к месту, зато отпала необходимость произносить второй тост.

– А ну, юмористы! – внимательно целясь по краям, Меч также быстро и точно разлил по гранёным стаканам желтоватую бражку;

– Ещё?

– «Будем!» – вторила ему булькающая тишина. Потом молча накатили ещё по одной. Вытерев пальцем седеющие усы, по традиции Мечтатель снова обратился к коробке с архивом, где всегда хранились его Чистые Белые Листы. На этот раз, эхом отразившись от волшебных предгорий, бражка будто сама расплескалась по гранёным стаканам, мутновато-жёлтая, с нифелями.

– Дивная вещь! – крякнул Мечтатель; – не то что дядюшкины изыски! Так, посмотрим, что тут у нас… – Меч раскрыл свою дивную коробку, улыбнувшись уголком рта; – можно сказать, здесь покоятся вещие сны! Иногда я и сам не брезгую послушать полезных рекомендаций! Тяните, кто первый? – Мечтателя занимало, с какой нерешительностью близняшка Эм попробовал тянуть свой листок, словно это был экзаменационный билет.

– Мне, вот, непонятно, Меч! – задумчиво прочтя адресованное ему сообщение, Рисовальщик черенком кисточки почесал свой затылок под съехавшим на лоб беретом; – как это следует понимать: «ненаписанные картины хранятся в запасниках других стран?» Не спеша отвечать, Мечтатель медленно перевёл хитрый взгляд на Эмигранта, словно спрашивал его: – «А тебе что непонятно?» Все уже давно успели заметить, что сегодня Рисовальщик принёс с собой необычную картину, она заметно бросалась в глаза на фоне замылевшего глаз пёстрого коллекционного вернисажа, преимущественно представленного образцами так называемой «салонной живописи». Небольшая по формату, она была написана в строгой дихроматической гамме и изображала плачущую свечу, но вместо пламени у неё был нарисован женский глаз с накрашенными ресницами и стрелкой в верхнем уголке. С его слов, название картины пришло Рисовальщику во сне, когда он увидел себя в компании похожих на себя людей. Называлась картина тоже странно – «Агент Чёрно-Белый». После четвертого стакана для удобочитаемости коллективно её переименовали в «свечу венчальную», ту, что приносит счастье! Прошёл ещё один час, так как ходики на стене протренькали половину седьмого вечера. Время на Земле не вечно, оно переходит от одного умершего к другому. По-мечтательски это называется «чаем на посошок». На перекрёстке всех космических дорог их было четверо. У Музыканта, например, его дорога оказалась самой длинной. Теперь они все возвращались домой, каждый своей дорогой. Сидя в кресле, Меч неспешно чадил своей вонючей гаванской сигарой, со смаком прихлёбывая остывший чай из блюдца, в то время как Эмигрант, счастливый обладатель почерневшего от времени мельхиорового подстаканника, словно впервые разглядывал с любопытством металлические завитушки на семейном геральдическом знаке, давно изученные им с детства до мельчайших подробностей, и только Рисовальщик, задумчиво глядя в дождливое окно, что-то набрасывал на листке, неотступно следуя за поводырём, шедшим впереди него по тесным закоулкам абстрактного мышления. Новое слово, подаренное ему сегодня Мечтателем, было «трай». Ироничное, по сути оно являлось эквивалентом английскому слову «дерзай». Его, наверное, следовало бы адресовать заметно погрустневшему Эмигранту, но людские судьбы пишутся на звёздах, а слова на небе. Отставив подстаканник в сторону, Эм опять повернулся к огню и стал разговаривать с ним, как с живым:

– Реки впадают в моря, моря граничат с океанами, но и у них есть свои берега, не так ли? Услышав эту фразу, Рисовальщик лишь замер на мгновение, но тут же продолжил опять мазать кистью по холсту, он словно ждал чего-то, потому что в его движениях появилась неторопливость, свойственная людям насторожённым, сосредоточенным на вопросе, происходящем не из звука, а из ощущения недосказанности.

– Хм! – Мечтатель отложил сигару, – видишь ли, мой друг! Когда сосуд наш полон, и мы бываем пленены! Да, да! Возвращаться необходимо, потому что эксперимент закончен! Мы шли по дороге, выложенной из умных книг и вдруг поняли, что использовали её лишь как опору! Но если вникать, что у тебя под ногами, то никуда, ведь, не придёшь?

– Знаете, я думал, что поступаю правильно…ну, когда первый раз поехал за границу…

– И? – Мечтатель стал мимикой подбадривать Эмигранта, – что?

– Ведь, я хотел как лучше! Мне казалось, что я поступаю правильно!

– М-да…Нам кажется, мы так думаем, мы уверены… Усложняя себе жизнь, мы делаем её качественнее, поверь! Просто пришло время вернуться к своим истокам. Идти от сложного к простому, это удел мудрецов! Важно понять, что прежняя жизнь полностью поменяла своё качество, но и теперь она также похожа на марафон со смертельным исходом, как это было и сто, и более лет назад. Старея, человек словно сыр стирается об тёрку. Стало быть…

– Предвижу вопрос! – улыбнулся Рисовальщик.

– Да? Ну и в чём же он по-твоему?

Эмигрант с любопытством посмотрел на Мечтателя.

– Смысл жизни в том, чтобы рождаться и умирать! – бодро отчеканил Рисовальщик.

Глянув на Эмигранта, Меч молча кивнул, эстафету передавая ему. Но Эм лишь пожал плечами и спросил:

– Чтобы жить?

– Ну, что я говорил? – Меч затянулся и с облегчением выпустил дым изо рта; – смысл – это прежде всего слово такое. Причём, единственное в своём роде! Убери его, и сразу исчезнет то, о чём мы говорим сейчас. По сути, жизнь – ничто, обычный набор мотиваций, которые через тело гонят нас к какой-то цели. Был бы смысл, то есть, имело бы смысл упираться, если бы за человеком сохранялся хотя бы микроскопический шанс уцелеть, став бессмертным. Но ты прав, Рис, есть смысл в том, чтобы стремиться к вечности и каждый раз терпеть фиаско. Бытует мнение, что Земля является зоной межгалактического эксперимента.

– Факты? – Рисовальщик оторвал свой взгляд от этюда, вопросительно уставившись на Мечтателя.

– Факты? То, например, что по собственной воле человек не может покинуть экспериментальную площадку! Но нас могут отключить в любой момент!

– А суицид?

– Суицид? – Мечтатель благодушно улыбнулся, как будто речь шла не о самоубийстве, а о катании на лыжах по горному склону; – не то, друзья! Н-е то! Суицид положен вне закона и потому является злейшим из зол. Это грех! Недостаточно просто убить тело, и душу истребить нельзя! Это против всех правил! Выбывать из игры человеку предписано честно: по болезни, из-за несчастного случая, состарившись, наконец!

Эму не нравилось, что Меч постоянно улыбается, как будто заранее знает обо всём. Он подозрительно скосил глаза на Рисовальщика, что-то не видать было, чтобы тот тоже сокрушался по поводу своего запрограммированного исчезновения с планеты. Они как будто сговорились с Мечом и оба вели себя так, словно хотели Эма чему-то научить. Стоя у мольберта в неизменной позе рисующего мима, он продолжал набрасывать на холсте свой новый изотерический эскиз, а сам нет-нет да и бросит взгляд в его сторону. «Нет, ну должен же быть хоть какой-то смысл в том, что он оказался в их компании?»

– Тебе какой нужен? – прочёл его мысли Мечтатель, – разве, смысл не в том, что жизнь должна иметь хоть какой-то смысл?

– Хорошее резюме! – поддакнул Рисовальщик.

– Вот именно! Важно как мы сами относимся к нашим ощущениям! Но если фазность бытия обусловлена наличием трёх непреложных факторов – начала, срединой точки и кульминации, то что тогда главное – шаг? Прыжок? Перелёт? Эмигрант с тревогой посмотрел на Мечтателя, что-то вынудило его сделать это прямо сейчас, складывалось впечатление, будто тот разговаривал сам с собою. И только Рисовальщик был традиционно спокоен, как будто он давно уже привык к его эксцентричным выходкам. И всё же, не смотря на кажущуюся индифферентность, он был весь глаза и уши. Эмигрант был новичком на МП, поэтому и комплексовал немного, как комплексуют первоклассники, новобранцы и вообще неофиты. С Мечтателем сейчас творилось что-то неладное: он как бы состоял из двух тел: вот одно его тело наклонился к столу, потянувшись за кресалом, а другое в это время продолжает покоиться в кресле и говорить, то и дело попыхивая гаванской сигарой. Испугавшись слегка, Эм решил отвернуться к огню, делая вид, что он занят, а сам стал кочергой ворошить прогоревшие поленья, побуждая красные стайки искр вспыхивать над очагом. Но Меча несло покруче Бендера! Раздвоившись окончательно, он теперь в четыре руки размахивал за столом, а его две головы на шее, похожей на дрожащую рогатину, по-меньшей мере смотрелись абсурдно.

– Разве, этот благословенный огонь, что согревает нас во время нашей беседы, не является ярчайшим примером унифицированного подхода в объективном анализе окружающих нас реалий? Обращаяь к кому не понятно, Меч выглядел более чем странно. Эм вопросительно посмотрел на Риса, но Рис был тоже невозмутим, сменив широкий флейц на острый колонок, он принялся им увлечённо прописывать в центре холста какой-то странный объект, похожий на комбинацию разбитого яйца, вытекающего из расколотого надвое куба и словно распарывающую их сбоку летающей тарелки. В это время ходики на стене пробили ещё один час израсходованного времени, а Эму было неловко ощущать себя простым человеком, оказавшемся среди, мягко говоря, неземной богемы. Мысль расшевелить как-то эту парочку посетила его давно, но Эмигранту никак не удавалось нащупать повод, верный ход, и он сидел напротив камина, временами даже боясь пошевелиться. Меч что-то говорил, Рис как-то реагировал, и только Эм сидел, сжавшись, словно ёж, ловя каждый звук, каждый шорох. Пятница на МП была сродни священной корове и тоже имела статус неприкосновенности. Это был единственный день недели, когда, чтобы не происходило под крышей этого дома, это следовало принимать если не с юмором, то по-крайней мере, спокойно. Пребывание на МП дело не простое, вроде трудового стажа, только обретаемого его резидентом за более короткий период времени. Но за сколько здесь один день идёт на самом деле, за два? За три? А, может, за год? Следя за всем, что присходит в комнате, Эмигрант не упускал возможности поразмышлять немного о ситуации; – «Тары-бары!» Сильного лишают инициативы действий! Почему?»

– Я не силён в теологии! – вдруг отозвался Мечтатель из-за стола. Оторвавшись, наконец, от своего двойника, он тоже подошёл к камину и сел на табуретку рядом с Эмигрантом, придвинувшись поближе к огню, он развернул свои ладони над угасающим теплом, всё время сжимая и разжимая их; – в «Книге Без Названия» сказано, что когда человек лишается права выбора, то его ведёт сам Господь!

– Но для чего? – голос Эма прозвучал еле слышно, в нём было полно отчаяния.

– Думаю,…чтобы сделать его ещё сильнее!