скачать книгу бесплатно
Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!
Фарход Абдурасулович Хабибов
Военно-историческая фантастикаДивизия особого назначения #1
Правду говорят: пограничники бывшими не бывают.
Если в наше время ты служил срочную на таджикско-афганской границе, то и провалившись в 1941 год, быть тебе лейтенантом Погранвойск НКВД и носить зеленую фуражку.
Вот только не рассчитывай на обычные в романах про «попаданцев» легкие и скорые победы.
Пограничнику из будущего предстоит пройти через множество мучительных смертей – от штыка в грудь, от очереди в живот, под гусеницами немецкого танка, – каждый раз «перезагружаясь» в том же теле, накапливая бесценный боевой опыт, преображаясь в матерого фронтовика и грамотного командира «Дивизии особого назначения», которая способна изменить ход войны, деблокировав защитников Брестской крепости!
Фарход Хабибов
Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!
© Хабибов Ф.А., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
Пролог
2014 год. г. Верхняя Пышма. Андрей Нечипоренко
Народу у дома генерала Нечипоренко собралось много, даже во дворе все не вместились, многие стояли на улице. А машины почти всю улицу заняли. Дед у Андрея уважаемый человек… То есть был… Андрей никак не может привыкнуть к тому, что его деда уже нет. Генерал-майор танковых войск в отставке Александр Никитич Нечипоренко умер, и сегодня его провожают в последний путь. Все, как положено: почетный карул, военный оркестр, награды на подушечках… Только Александру Никитичу уже все равно. А Андрею?.. Этого даже сам Андрей не знает. Умом он, конечно, понимает, что его дед все эти последние почести заслужил, а вот душой… Только душу лишний раз рвут всеми этими церемониалами. Еще и родители Андрея не приехали, ведь они сами болеют. Отец, конечно, рвался, и Андрей его еле отговорил. Куда ему! Чтоб потом вторые похороны устраивать! Нет, пусть дома сидят, в своем Подмосковье, и сыну спокойнее. Ведь не мальчик он давно, сам со всем справится. Хоть и немного растерялся поначалу. Так уж вышло, что Андрей самостоятельно еще никого в этой жизни не хоронил. Ну ничего, справился. Да и военкомат, командование округа, даже из музея Боевой славы Урала помогли, ему почти ничего делать и не оставалось… Правда, они хотели хоронить генерала на мемориальном кладбище. Да внук не дал. Решил, что деду лучше будет лежать рядом с бабушкой. Есть ли там что, после смерти, нет ли, а все равно дед бы согласился. Он и при жизни не особо все эти церемонии любил. У него соседи-то не знали, что рядом отставной генерал живет.
Когда уже могилу зарывать начали, Андрея как заело. Стоял, слушая, как комья земли по крышке гроба стукают, а в голове у него ворочалась одна мысль всего, но дурацкая-предурацкая. Не о деде думал Андрей и не о том, что его не стало, а: «Получается, что 9 Мая мне теперь поздравлять уже некого!» И стыдно было Андрею, но и мысль эту навязчивую он отогнать никак не мог…
На третий день решил Андрей вместе с сыном Артемкой разобрать дедовы вещи. Ну, какие там вещи! В основном книги, документы старые. Книжными стеллажами почти вся гостиная уставлена была, свободное место только для дивана со столом оставлено было. А в спальне у генерала письменный стол стоял, рядом – этажерка, которая, наверное, еще дедовых родителей помнила. Вот на верхней полочке этой этажерки Андрей и обнаружил альбом со старыми фотографиями. Огромный такой, в переплете из натуральной кожи с тиснением, странички калькой проложены, а на каждой странице фигурные прорези, чтоб в них уголки фотографий заправлять. Еще в детстве Андрей у деда с бабушкой не раз гостил, и фотографии, конечно, ему показывали много раз. Видел он, конечно, разные фотографии семейства всех времен. Но этот альбом ни разу на глаза Андрею не попадался. Ведь те свои фотоснимки, которые дед показывал ему, тогда еще мелкому (да и потом), были или еще довоенными, или уже примерно с 1943 года, где дед уже был с погонами.
А этот альбом был заполнен снимками, сделанными, судя по всему, в начальный период войны. Вот генерал (тогда еще лейтенант) на фоне сгоревшего немецкого танка с куцым стволом – дед в форме РККА тех времен, без погон, с какими-то геометрическими знаками различия на петлицах, что там у него конкретно – не разобрать. А вот дед в немецкой форме, а вокруг улыбающиеся лица его сослуживцев, причем часть из них в немецкой форме, часть – в советской, некоторые и вовсе в гражданской одежде. Но все с оружием, видимо, партизаны.
Почему Андрей никогда не видел этого альбома? Не знает никто… Ведь он в детстве каждое лето проводил в этом доме, да и потом старался почаще заезжать, особенно после того, как бабушка умерла. И Андрей наизусть знает здесь вроде бы каждую мелочь, каждую безделушку! Но этот альбом не приметил ни разу.
Присел Андрей с альбомом на краешек дедовой кровати. Сидел, медленно перелистывал, рядом Артемка сидел, сопел и внимательно рассматривал фотографии. Из начала в конец, из конца – опять в начало. Всматриваются внук и правнук генерала в лица, разглядывают детали… Отец с сыном, наверное, так часа два просидели, не меньше. И вот в какой уже раз перевернул Андрей последнюю страницу и заметил, что из-за фотографии, изображающей деда у немецкого танка со звездой на башне, торчит уголочек бумажки. Причем если фотографии старые, давно пожелтевшие, с трещинками, то бумажка свежая и беленькая. Андрей вытаскивает бумажку, Артем нетерпеливо берет бумагу из рук отца и читает:
«Алексей, если ты читаешь эту записку и смотришь эти фотокарточки, значит, меня уже нет в живых. Я никогда не рассказывал тебе про начало Великой войны и хочу, чтобы ты, открыв сундук, что стоит в подполе избы, ознакомился с содержимым. А дальше решай сам, что с содержимым делать. А обо мне скорбеть не надо, я прожил долгую и насыщенную событиями и встречами жизнь. Дай бог каждому прожить столько.
Твой дед, советский танкист Александр Нечипоренко».
Артем с Андреем наперегонки спустились в подпол. Это даже не подпол, а целый подвальный этаж с окошечками под потолком! Там, кроме солений-варений бабушкиных, у деда еще и целая мастерская была оборудована. Старый сундук Андрей помнил хорошо, он там, рядом с верстаком, стоял всегда, но был постоянно заперт. Когда-то он спрашивал бабушку, что же в нем хранится, и она тогда ответила: «Да ничего, просто выбрасывать жалко, вот и убрали, чтоб не мешался». Сундук обнаружился там, где всегда и стоял. Но в замке торчал ключ. Артем быстро повернул его, затем не без труда откинул довольно-таки тяжелую крышку…
Поверх всего лежала аккуратно сложенная форма командира Красной Армии – тех самых времен, когда в РККА еще не было погон, под ней обнаружился комбез танкиста, хорошо знакомый и внуку и правнуку по фильмам о войне. А ниже вдруг оказался немецкий мундир – с дырочкой над левым карманом кителя. «С убитого немца, что ли, сняли?» Под фрицевским мундиром они обнаружили завернутый в тряпицу немецкий пистолет, весь в затвердевшей, густой смазке, жестяную коробочку с немецкими же наградами, танковый кожаный шлемофон. Такие делали только до войны, потом перешли на тканевые. На самом дне, завернутая в клеенку, лежала стопка тетрадей, судя по обложке, выпущенных еще в Германии времен гнуснопрославленного III рейха.
Андрей попросил Артема запереть сундук, а тетрадки взяли с собой. Артем по просьбе отца поставил чайник, затем оба устроились на кухне в дедово любимое кресло и начали читать, осторожно перелистывая пожелтевшие хрупкие странички, порой с трудом разбирая побледневший текст, написанный то чернилами, то карандашом. Пусть в кресле было неудобно сидеть вдвоем, но скоро неудобство было забыто, не до него было.
Самым большим шоком было то, что язык автора тетрадей оказался… ну уж очень специфичным. Со страниц тетрадок (особенно первой) на Артема и Андрея неожиданно полился обильно сдобренный «падонкаффским езыгом» лексикон-жаргон НТВ, вперемешку с ТНТ, да дешевых боевиков, выскочивших из-под пера «колычевых» или прочих, подобных им, борзописцев. Да не выражались так в середине двадцатого века! И ни отец, ни сын долго не могли понять, что это: чей-то розыгрыш, какая-то мистификация или… Но чем дальше они читали, тем язык становился культурней и приличней, да и текст перестал коробить Андрея, а Артемка сразу привык.
Спустя несколько недель после того, как я попал сюда, я решил записывать все, что со мной произошло. На эту мысль меня натолкнула чистая общая тетрадь, обнаруженная в ранце убитого немецкого солдата. Все свои мысли, эмоции постараюсь передать максимально подробно, даже дословно, как бы нелепо ни звучала фраза о «дословности передачи мыслей». За некоторые моменты мне стыдно, но писать буду только так, как было на самом деле. Вдруг это когда-нибудь кому-нибудь пригодится. И благодаря моим запискам кто-то сможет разгадать таинственный механизм, закинувший меня в это время. Да и мне самому эти записи крайне необходимы, потому что я уже порой сам не знаю, было ли со мной когда-либо хоть что-то «до того», была ли у меня в реальности жизнь в другом времени и с другой географией? Или же все эти воспоминания из двадцать первого века, который еще не скоро наступит и до которого я не доживу – всего лишь память о приснившемся странном, нелепом сне.
Виталий Любимов
Глава I
«Как кур в ощип»
24 июня 1941 года, где-то в Белоруссии, в полусотне километров от границы с Польшей
Открываю глаза, думаю: «Покемарил чуток, и баста, скоро Машундра должна подтянуться…» А вокруг какая-то хрень происходит, и не просто хрень, а гигамегатеракилохрень. Лежу я с какого-то перепугу в окопе (или то – ячейка, ну, не спец я). Короче: в земле – яма, в яме – я! Однозначно припорошен землицей… Странно, а почему не песком, я ж на пляже? Оглядываюсь тихонечко, себя осматриваю: ба! – на мне форма военная! Только вот такого фасона я точно никогда не носил… Хотя знакомая форма – по фильмам да по картинкам. Не сказать, что я к форме совсем непривычен. Когда служил на границе, у меня сперва советское х/б[1 - Хлопчатобумажная униформа.] было (причем, по-моему, рабочее, стройбатовского образца), после окончания учебки выдали «трехцветку» (так у нас камуфляж обзывали). А эта одежка, хоть и явно военная, но уж слишком непривычная, не ходил я в такой даже на маскарадах. Да и не видел вживую людей в такой… ну разве что – в кино. Плюс к тому – без погон! Я-то когда-то привык, что на мне погоны зеленые, еще и с буквами «ПВ», вдобавок – шеврон на плече «ПВ РОССИИ» с триколором. Правда, с тех пор прошло много лет. Ну, как я погранцом-то на таджикско-афганской границе был. К тому же на петлицах вместо нормальных эмблем обнаружилась какая-то фигня из скрещенных на фоне кружка мишени винтовок (Блин! – ВОХРа, что ли? Видел в детстве что-то похожее на петлицах охраны заводской проходной, когда нас на экскурсию водили), плюс какие-то три параллелепипеда или как их там – параллелограмма, что ли. Да и красный цвет петлиц до этого ко мне никакого отношения не имел… То ли мент, то ли мотострелок… На рукаве какие-то желтые уголки в количестве трех штук на красном фоне… Штаны синие с кантом, вместо берцев – сапоги… Сапоги, правда, качественные, не кирза. Яловые или хромовые, под слоем пыли не понять. Портупея офицерская, на ремне пряжка непривычной конфигурации, хоть и со звездой, кобура непривычной формы… Бред да и только!
Та-а-ак… А что так-то, коли все не так?! – как говаривал Евгений Гришковец (а кто это?)… А что у нас вокруг? Рядом человек в такой же форме лежит… Бля! – он же мертвый! Да и нижней половины тела нет!.. Вот так вот просто: ниже пояса человека нет, только что-то землей присыпанное, с землей перемешанное, тускло поблескивает, жидким сочится. Бр-р! – у меня глюки! Тут слышу, кто-то что-то непонятное говорит, причем звук, не только как будто у меня беруши вставлены, а еще и какой-то… во-во! – порнофильмовский. Ну да, точно – по-немецки гуторят. Приподнялся чуток, высунулся из ямки, оглядываюсь: двое типусов в классическом гитлеровском прикиде из фильмов. Смотрю на них с интересом: блин, реконструкторы, что ли? Вот психи! Какого хрена немцев в Таджикистане реконструировать? Ну я б еще понял реконструкцию боев с басмачами (с татаро-монголами какими, накрайняк).
И тут в мою бедную башку паровым молотом лупит мысль: «Вокруг моря нет, да и лес рядом, и кусты вокруг, и все тут какое-то подозрительно нетаджикское!» Да ни херадзе себе, чего-то я наш пляж вообще не узнаю! А за это время типусы, прикинутые в немецкое, подходят ближе и, лопоча на своем, чего-то мне говорят:
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.
Во! В роль вошли, заигрались!
– Хоре, пацаны кино мочить, че за херня происходит? Может, уже по-русски чего-нибудь скажете?
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым…
– Пацаны, хватит выеживаться! Я ж могу и в тыкву дать, да так, что голова в трусы провалится и памперс не поможет. Что происходит, где я, кто вы?
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым… – произнося эту нечленораздельную (фу, какое некрасивое слово!) фразу, немцеприкинутый эдак непринужденно берет свою ружбайку, передергивает затвор и стреляет в меня. Пуля попадает в голову. Бо-о-ольно же! И я даже чувствую, как разлетаются осколки черепушки, и мой несчастный мозг так и брызжет в стороны… Я что – умер?
Темнота!.. И тут же свет!..
Черт побери, я снова жив? Или меня никто и не убивал? Во, блин, солнышком головушку напекло! Щупаю дырку во лбу. Оп-па! А ее-то и нету! Что за дела?!
Опять доносится какая-то чепуха, похожая на немецкий язык… Что, все сначала?!
– Хоре, пацаны кино мочить, че за херня происходит? Может, уже по-русски скажете?
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым…
– Пацаны, да хватит уже выеживаться! Я ж могу и в тыкву дать, да так, что голова в трусы провалится и памперс не поможет! Что происходит, где я, кто вы?!
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым… – произнося эту нечленораздельную фразу, одетый в фашиста мужик опять снимает свою ружбайку с плеча, снова передергивает затвор и снова стреляет в меня.
Мне показалось, или это со мной уже было? Опять мощная пуля пробивает мне на фиг черепушку и разносит на брызги мозг… Бо-о-о-о-ольно же!!!
Темнота!.. И тут же снова свет!..
Перемотка! Черт побери! Я снова жив?!! Это что, компьютерная игра и я, так сказать, засейвился и сохранил прогресс?! Ну, бре-е-ед!!!
Щупаю лоб, затылок: дырок нет! А тогда откуда мозги брызгали?! А как же кровь, залившая глаза?! Я ЭТО чувствовал!!! Это что за «Каунтер-Страйк»?! Блин, в жизни наркотики не пробовал!.. Может, мне их подкинули в овсянку, что я лопал на завтрак? Есть же какие-то наркодилеры, которые так вот, по-хитрому, подсаживают! Не так давно в инете читал про что-то подобное. Неужели влип?!
А «оно» не унимается:
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым…
И меня, как «заело» на одном, ничего другого сказать не могу:
– Хоре, пацаны, кино мочить, че за херня происходит? Может, уже по-русски скажете?
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым…
– Пацаны, хватит выеживаться! Я ж могу и в тыкву дать, да так, что голова в трусы провалится и памперс не поможет. Что происходит, где я, кто вы?
– Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым… – произнося эту нечленораздельную фразу (она меня уже не напрягает), немцеприкинутый эдак непринужденно берет свою ружбайку, поудобней.
Блин! Опять же убьют!.. Не, ребята, надо что-то делать… Делаю милое доброе лицо. «Немцу это, видимо, нравится. И он лениво так, всего лишь – хрясь! – мне по башке. И взрыв мозга на фиг! Не знаю, что больнее было, пуля или приклад! Все! Что ли, опять убили меня?! Два раза меня убили выстрелом, а на третий обошлись прикладом?! Охренеть!..
Темнота… свет…
Что-то вжикнуло, и, блин, опять немец ружжом замахивается. Это что, включили опцию «повтор понравившегося зрителям кадра»? А кто зрители-то?! Мама! Опять на голову опускается приклад проклятого карамультука! И снова аццкая боль!.. Да что это со мной?! Да где же это я?! Вспышка… Я умер… Темнота… Вспышка… Снова немец с занесенным прикладом… Да сколько ж можно?! Приклад летит к моей дыне с огромной скоростью и силой, а у меня успевает сверкнуть мысль: «День сурка»???[2 - Название голливудского фильма, где главный герой застревает в одном дне, во втором февраля.]
Точно! Видимо, как и герой того фильма, я что-то должен сделать, чтобы остановить этот одноместный конвейер смерти!..
Не-а, не успеваю! Опять убили… в какой уж раз… Вжик… Вспышка… Вжик… Вспышка… Может, мне голову чуть отодвинуть? Не пойму, когда и где, но я отодвигаю ее вправо… Вжик… Убили… Темнота… Вспышка… Вжик… Убили… Темнота… Вспышка… Блин! Надо было голову влево сдвигать! Вроде где-то сдвигаю… Бам-м!!! Больно, сука!
Хоть что-то изменилось! Потому что жив, и доказательством тому в глазах заплясали не то чтобы звездочки, а целые галактики. На хрен! – я столько звезд и ясной ночью на высокогорье не видал! Реконструкторы[3 - Реконструкторы (реконы, меченосцы) – люди, занимающиеся воссозданием определенного исторического периода. Под воссозданием понимаются изготовление оружия, доспехов и предметов быта времен реконструируемого периода, изучение военного искусства и нравов мира того времени и выезды на пленэр с целью пожить жизнью предков.] хреновы! Офигели, что ли?!.. Упал, конечно…
– Ты че, с дуба рухнул, верблюдофил обдолбанный?! В немцев заигрались?! – заорал я, поднимаясь и одновременно потирая ушибленное место (шишка – с кулак, не вру!), отряхивая голову и форму от землицы (прикиньте: по-моему, это чернозем! Это в Таджикистане-то?). – У тя че, лишние яйца завелись?! – и буром пру на ударившего. А тот почему-то чуть сел на очко и взглядом другого просит хелпнуть.
Рывком выхватываю ружбайку (офигеть! – она какая-то… необычная) и наотмашь хреначу фулюгана по башне. Тут уже второй снимает с плеча свое ружье. Карамультук у него – вроде как точная копия того, что у меня в руках, он пытается передернуть затвор…
Я отчего-то вдруг широко зеваю, а у этого баобаба патрон идет в ствол… И он, вскинув винтовку, стреляет прямо мне в грудь! Мама! – как же больно-то!.. Вжик… Убили… Темнота… Вспышка… Вжик… Вспышка… Твою мать, это что, компьютерная игра с полным погружением?! Больно же! Это, блин, Мюнхгаузен в фильме говорил: «Господи! Как умирать надоело!» Его бы на мое место, что бы он тогда сказал, враль немецкий!.. Хотя… какой он, на фиг, немецкий, если никакой державе, кроме России, в жизни не служил. А служил кирасирский ротмистр достойно, турок зачетно лупцевал под Очаковом… А я?.. Что, хуже?..
Пока я раздумываю над ситуацией, одетый в ископаемого нацика дятел снова стреляет… Меня опять убили… Ну, сколько можно-то! Кто это так надо мной издевается? Кто-нибудь объяснит мне, что на фиг тут происходит?! Что за серийный геноцид в отношении отдельно взятого индивидуума, гражданина суверенного Таджикистана?!
Вжик… Вспышка… Темнота… Вжик… Вспышка…
Кажется, я понял тутошний расклад! Мне надо увернуться от пули! Ну, или чморнуть второго фулюгана, первый-то уж какой раз тихо-мирно лежит, пуская кровавые сопли. Урод снова вскидывает ружжо, и я в последний миг делаю шаг влево. Не, Нео из «Матрицы» отдыхает: пуля кретина в фельдграу летит мимо, а я поднимаю захваченную винтовку над котелком (то есть головой немца), тот судорожно (так он все-таки немец?!) пытается дослать патрон в ствол своего гансегана… А вот хрен тебе! – я научен горьким опытом…
Да куда там тебе, кривоногому?! Хренанасеньки! – Прикладом: «получи фашист гранату»! И получивший блаженствует. Результат наконец-то радует: оба дебошира лежат у моей ямки (окопа, щели, ячейки – выберите нужное сами), раздвинув пасти на ширину собственных винтовочных прикладов (как нас в свое время учили правильно «Ура!» кричать). Кстати, если это все-таки реальная немчура, то отчего у них на пузе нет знаменитых «Шмайссеров» и почему рукава до локтя не завернуты, да и на поясе тушек куриных не видно? Неужели киношники обманули, а?
– Не, пацаны, в чем дело, я, в натуре, что ли, в танке?!
«Второй», прямо вот так вот – лежа на спине, опять тянется ручонками очумелыми к своей ружбайке… Ну, нет! Хрясь! – получает прикладом по опрометчиво подставленным колокольчикам. Минуты три высокооктанового оргазма ему обеспечены как минимум, да и детей у него теперь, видимо, не будет. А то ж они опять меня строить начнут, то есть убивать немножко, а местами – так даже очень множко.
Значицца, фулюганы Вилли и Рулле[4 - Персонажи книги Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон» – мелкие жулики.] валяются, и оба уж очень недобро смотрят на меня. Стою я над ними, в руках, как неандерталец дубину, держу одно ружьецо, второе уже тоже подобрал, себе за спину повесил.
– Ну и кто вы такие, гады?!
Они не то чтобы совсем не отвечают мне. Нет, что-то лопочут-бормочут. Только мне их ответ – набор неинформативных звуков, причем звучащих как-то по-немецки. Вот ведь утырки!..
Оп-па! Кто это кричит за спиной? Не дай бог, еще такие же пожаловали! И будет мне: «Гуляй, «узбеки», рыдай Европы! – Я попал в самую, самую глубокую… опу!» А как это еще назвать-то?!
– Товарищ старший лейтенант… а, товарищ старший лейтенант, – кто-то кого-то упорно зовет. Осматриваюсь: ко мне идет паренек в такой же форме, как и моя. Только штаны зеленые…
Оглядываюсь, старлеев вокруг никаких и нигде не видать… Че? И у этого глюки? Где ж он старлея увидал?
А парень прет на меня как паровоз, а сам через слово на второе тормозит, воздух широко открытым ртом набирает:
– Товарищ командир… значит, мы только… двое выжили… тут по полю… такие же, как эти… немцы ходят… добивают наших.
– Это кто командир? Я, что ли? – чувствую, что шизею окончательно и бесповоротно.
– Товарищ… старший лейтенант… что с вами?.. А вас, по-моему, контузило… у вашей ячейки мина упала… я думал, что вас – в куски… а у вас, значит, только контузия…
– Ты кто, боец?
– Красноармеец Василь Тыгнырядно.
– А я кто?
– Как кто? Старший лейтенант Любимов.
– Слышь, Василь, а число сегодня какое?
– Так двадцать четвертое июня, второй день немец прет… Вчера вечером вы с группой пограничников вышли к нашему батальону… с самой границы, видать, шли… а у нас комроты-три[5 - Командир третьей роты батальона.] убило… ну, и комбат, как старший по званию, вам приказал принять третью роту… а теперь… роты нет… да и батальона… тоже…
По грязным щекам Василия, оставляя отчетливые светлые дорожки, прокатились слезы – ровно две штуки. Это я так подумал почему-то: «ровно две штуки – и все».
Я тупо сел… Домечтался, блин! Вот тебе – Белоруссия (или Украина?) образца 1941[6 - Через одну-две страницы поймете, в чем дело.] года: бери и жри ее! Мне это видится в непонятном состоянии? Или я реально попал в 24 июня 1941 года?
– Васек, ущипни меня.
Васек подошел и сделал какое-то ласкательное движение. Вроде дотронулся до меня, но уж как-то… Муха сядет – и то больше чувствуешь.
– Вам что, приказ непонятен?! Приказано ущипнуть командира, япона мать!
И вот тогда этот исполнительный сукин сын мне чуть бок не оторвал! Нет, блин, не снится! – от такой боли мертвый проснулся бы на фиг! Так ведь перед тем и по голове прилетало очень больно (что пулями, что прикладом), и в грудь фашик стрелял тоже – ого-го, без обезболивающего. Похоже, все-таки я в сорок первом! Домечтался, идиот! Дочитался книжек про попаданцев! И что я тут смогу сделать? Да ни хрена я не смогу! Очень хреново… Машуня осталась там, на берегу моря… а я тут…
Блин! Знал бы, что сюда попаду, я бы себе в голову схемы ППС[7 - Пистолет-пулемет Судаева, наиболее технологичный ПП Второй мировой войны.], ИС-2[8 - Один из лучших танков ВОВ (и вообще Второй мировой войны).], Б-29[9 - Стратегический бомбардировщик США, бомбы на Хиросиму и Нагасаки были сброшены с этого самолета.] (или как там амерский бомбоносец обзывался?), ядрен-батона и так далее, напихал бы. А так я только нарисовать могу ППС (ни разу не Рубенс и даже не чертежник!). Только вот нарисованный мною ППС ничем от МП-38 отличаться не будет. Короче, Иосифу Виссарионычу я как бензонасос от «Мерседеса W-210» нужен, ну или, вариант, как кресло от «Боинга-777». То есть на фиг не нужен.
– Товарищ старший лейтенант, давай…те уж немцев прибьем, да и пойдем от греха подальше в лес. А то маячим тут как три тополя на Плющихе (блин, это мне точно показалось, фильма еще не было!.. Или тогда так тоже говорили?).
Пытаюсь взять себя в руки, раз уж я теперь командир и аж цельный старлей:
– Хорошо, добьем. А как?
Боец долго не размышлял:
– Ну… сперва прикладом по кумполу, как без чувств будет, тогда или штыком или душите, а можно сразу, без нежностей, нож в грудину, и поминай как звали.
