скачать книгу бесплатно
Далекое и близкое, старое и новое
Евгений Иванович Балабин
Россия забытая и неизвестная
Мемуары Е.И. Балабина «Далекое и близкое…» рисуют историю дворянского рода Балабиных, этапы становления кадрового офицера, донского казака: кадетский корпус в Новочеркасске, Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, служба в кавалерии. Суровые испытания и трагедия русского офицерства после 1917-го, преданность своим идеалам на службе России, в том числе за ее пределами, скитания по чужой земле (Турция, Чехословакия, Австрия, Чили) – все пережитое автором поможет читателю глубже понять наше непростое прошлое. Книга является 68-й по счету в книжной серии «Россия забытая и неизвестная», выпускаемой издательством «Центрполиграф» совместно с Российским Дворянским Собранием. Как и вся серия, она рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, а также на государственных и общественно-политических деятелей, ученых, причастных к формированию новых духовных ценностей возрождающейся России.
Евгений Балабин
Далекое и близкое, старое и новое
Серия «Россия забытая и неизвестная» основана в 2000 году, первая книга вышла в начале 2001 года
Под общей редакцией авторов проекта
Валентины Алексеевны БЛАГОВО
и Сергея Алексеевича САПОЖНИКОВА,
членов Российского Дворянского Собрания
ПРЕДИСЛОВИЕ
В последние годы в Россию стало возвращаться имя еще одного белого генерала – Евгения Ивановича Балабина
(1880 – 1973). Его имя – в «Энциклопедии Гражданской войны. Белое движение» и справочнике «Офицеры Российской гвардии», подготовленных одним из ведущих отечественных специалистов по истории Белого движения С.В. Волковым. Генерал Е.И. Балабин неоднократно упоминается в монографии московского историка Ю.С. Цурганова «Неудавшийся реванш. Белая эмиграция во Второй мировой войне», а также во 2-м выпуске сборника «Материалов по истории Русского Освободительного Движения» под редакцией А.В. Окорокова. Однако едва ли кто-то из отечественных историков знал о том, что существуют воспоминания самого генерала Е.И. Балабина в машинописном варианте, написанные им в конце 50-х годов уже прошлого, ХХ века в Чили, когда наиболее яркая и активная часть жизни казачьего генерала уже осталась позади и можно было в спокойной обстановке перебрать в памяти основные события своей долгой жизни.
Как и большинство мемуаристов, генерал Балабин начинает свое повествование с истории своей семьи, ограничиваясь, правда, XIX веком, хотя дворянский род Балабиных был известен Царю Петру I. Помимо детских воспоминаний и впечатлений, автор подробно и с большой любовью описывает имение своих родителей. Читатель невольно будет сравнивать эти страницы книги генерала Балабина с описаниями казачьих усадеб в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон». В этом отношении мемуары Е.И. Балабина пополняют ряд появившихся в 90-х годах прошлого века произведений других авторов – казаков, оставивших описания казачьего быта, природы и драматических и трагических событий Гражданской войны 1918 – 1920 годов на Дону, в частности, профессора Н.В. Федорова «От берегов Дона до берегов Гудзона» и доктора Н.А. Келина «Казачья исповедь». Оба автора – из донских казаков.
Однако генерал Балабин не ограничивается описанием казачьего быта и уклада жизни, он рисует быт соседей донских казаков – калмыков. В этом – несомненная новизна мемуаров.
По семейной традиции, в соответствии с которой мужчинам полагалось воинское поприще, будущий генерал поступил в Донской кадетский корпус, а по его окончании – в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, неофициально именовавшееся «славной гвардейской школой». И снова заинтересованный читатель сможет сравнить описание службы юнкеров в Императорской России в мемуарах Е.И. Балабина с произведениями таких известных авторов, как генерал П.Н. Краснов
и писатель А.И. Куприн.
Несомненную ценность представляют те страницы воспоминаний генерала Балабина, которые посвящены службе в рядах лейб-гвардии Казачьего Его Императорского Величества полка. Читатель обратит внимание, что среди сослуживцев будущего генерала – знаменитые П.Н. Шатилов и И.Н. Оприц[1 - См. примечание 16, с. 269.].
Интересны воспоминания генерала Балабина о Великой войне 1914 – 1918 годов, которую в России называли Второй Отечественной, по аналогии с Отечественной войной 1812 года против наполеоновской Франции.
На начальном этапе Гражданской войны, когда генерал Балабин оказался на Дону, он встречался с такими известными своими земляками, как атаманы А.М. Каледин
и П.Н. Краснов, а также генералами Ф.Ф. Абрамовым
и П.Х. Поповым
, сыгравшими значительную роль в истории Гражданской войны и русского зарубежья. Читаешь страницы, посвященные событиям конца 1917 – начала 1918 года, и невольно вспоминаются произведения советских писателей, более или менее объективно описывавших те же самые события – М.А. Шолохов в упоминавшемся уже романе «Тихий Дон» и А.Н. Толстой в трилогии «Хождение по мукам».
Можно сказать, что в 1918 году в жизни Е.И. Балабина наступил первый «звездный час». Сначала он командовал казачьими частями, сражавшимися против красных у Новочеркасска, затем стал членом Войскового Круга[2 - Здесь и далее в наименованиях исторических реалий в тексте сохраняется их традиционное написание. (Примеч. ред.)] и Донского правительства. Еще раньше, приехав на Дон из Петрограда, свое первое назначение на фронт разгорающейся Гражданской войны он получил от атамана А.М. Каледина. Генерал Балабин пишет, как в Новочеркасске, когда город был занят красными казаками Голубова, ему приходилось скрываться у незнакомых людей. Генерал П.Н. Краснов, единогласно избранный Кругом Спасения Дона Войсковым Атаманом, предложил генералу Е.И. Балабину возглавить Управление коневодства, поскольку у генерала был опыт коннозаводчика. Весной 1920 года генерал Балабин вместе со своей семьей более или менее благополучно эвакуировался из Новороссийска в Турцию. Так в жизни генерала закончился первый «звездный час». Интересно отметить, что такой авторитетный историк Гражданской войны, как Н.Н. Рутыч (Рутченко)
, не стал включать в свой «Библиографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных сил Юга России» генерала Е.И. Балабина на том основании, что в 1917 – 1920 годах он не занимал строевых должностей и не принимал непосредственного участия в боевых действиях. Как следует из воспоминаний самого генерала, участие в боях он принимал. В этом также можно удостовериться в «Энциклопедии Гражданской войны. Белое движение» С.В. Волкова.
В Турции генерал Балабин жил в Константинополе. Оттуда он выезжал на остров Лемнос, где изучал условия пребывания русских беженцев. Предполагаемая поездка в Крым осенью 1920 года сначала была отложена, а потом оказалась невозможной в связи с прорывом советских войск в Крым.
Пробыв в Турции около двух лет, генерал Балабин вместе со своей семьей уехал в Чехословакию. Начав работать воспитателем в русской гимназии еще в Константинополе, генерал Балабин и в последующие годы продолжал занимать эту должность и в русской гимназии в Моравской Тржебове[3 - В написании этого топонима встречаются разночтения. Наиболее распространено в воспоминаниях русских эмигрантов написание «Моравска Тржебова», этот русифицированный вариант мы и принимаем в качестве основного как самый частотный (нормативным является написание «Моравска-Тржебова», однако русское языковое сознание стремится к разделению этого слитного наименования на два компонента по модели словосочетания). (Примеч. ред.)], которая считалась одним из лучших учебных заведений русского зарубежья.
В 1920 – 1930-х годах генерал находился в тени. Его бывшие сослуживцы из числа лейб-казаков, те, с кем вместе он боролся против красных на Дону, играли активную роль в русском зарубежье, и имена их были в те годы у всех на слуху. Генерал от кавалерии П.Н. Шатилов
в течение ряда лет возглавлял 1-й отдел Русского Обще-Воинского Союза[4 - Этот Союз, существующий и ныне, в 2008 году, сохраняет в наши дни сложившийся ранее орфографический облик своего названия. (Примеч. ред.)]. Генерал-майор И.Н. Оприц написал фундаментальный труд «Лейб-гвардии Казачий Е. В. полк в годы революции и Гражданской войны 1917 – 1920». Генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов в течение многих лет возглавлял 3-й отдел Русского Обще-Воинского союза. Е.И. Балабин знал генералов А.П. Богаевского
, графа М.Н. Граббе
, П.Х. Попова, которые были атаманами Всевеликого войска Донского в изгнании. Причем к П.Х. Попову Е.И. Балабин испытывал явную антипатию, в то время как к А.П. Богаевскому и графу М.Н. Граббе он относился, как свидетельствуют мемуары, не без симпатии.
Не менее интересные воспоминания оставил генерал Балабин о тех русских людях, с которыми свела его судьба в Чехословакии. Это и коллеги, педагоги, православные священники, и его питомцы – гимназисты, офицеры. Тепло вспоминает генерал Балабин пражского архиепископа владыку Сергия, русского офицера К.А. Ившина, донского казака Ф.М. Ерохина и многих-многих других.
К началу Второй мировой войны большинство знакомых Балабина из числа казачьих генералов Всевеликого войска Донского, сослуживцев по лейб-гвардии Казачьему полку, были людьми весьма почтенного возраста и потому не смогли активно участвовать в этой войне, тем более что в русском зарубежье, особенно среди казачества, были сильны надежды на то, что советскую власть удастся свергнуть с помощью нацистской Германии. С начала советско-германской войны генерал-лейтенант граф М.Н. Граббе, считавший себя преемником скончавшегося в 1934 году атамана А.П. Богаевского, обратился к казакам с призывом поддержать Германию. Он начал формировать свой штаб, но в силу преклонного возраста скончался в 1942 году, не успев реализовать намечаемое. Генерал П.Н. Шатилов, насколько известно, никакого участия в событиях Второй мировой войны не принял.
Именно в годы этой войны еще раз наступил «звездный час» в жизни генерала Балабина, когда он оказался активным участником развернувшихся событий. Еще в 1939 году, когда нацистская Германия расчленила и оккупировала Чехословакию, генерал Балабин был назначен немцами атаманом казаков, проживавших в Протекторате Богемия и Моравия, Венгрии, Словакии и Германии. Без предубеждений он поддержал Русское Освободительное Движение генерала А.А. Власова. Евгений Иванович принял участие в Учредительном собрании, провозгласившем в ноябре 1944 года в Пражском кремле создание Комитета Освобождения Народов России – КОНР. С 1944 года генерал Балабин был начальником казачьих формирований, а затем служил в штабе казачьих войск при штабе Русской Освободительной Армии – РОА и был членом Совета казачьих войск КОНР.
Страницы, рассказывающие об участии генерала Балабина в Русском Освободительном Движении, могут вызвать у некоторых читателей неоднозначную оценку, ибо в современном российском обществе мнения о самом Русском Освободительном Движении могут быть диаметрально противоположны. В главе «Власовское движение» автор рассказывает о своих встречах с генералом А.А. Власовым и о самом генерале пишет с явными симпатией и уважением. Пишет он и о встречах с ближайшими соратниками генерала А.А. Власова – генералами В.Ф. Малышкиным, Ф.И. Трухиным, Г.Н. Жиленковым. Тогда же в Берлине генерал Балабин встречался с атаманом П.Н. Красновым. Интересная деталь: автор дает свою оценку отношению атамана П.Н. Краснова к генералу А.А. Власову и атаману Т.И. Доманову
. По мнению генерала Балабина, негативного отношения со стороны старого казачьего атамана был достоин скорее не А.А. Власов, а Т.И. Доманов. Еще одна встреча: уже по окончании Второй мировой войны судьба генерала Балабина свела с генералом М.А. Скворцовым и полковником Е.К. Смола-Смоленко
, которые воевали против красных в рядах Русского корпуса в Югославии.
Не меньший интерес, чем описание войн и революции, представляет повествование о переезде большой группы европейских эмигрантов, включая и русских, из послевоенной Европы на пароходе в Южную Америку. Если эвакуации белых периода Гражданской войны, в первую очередь из Крыма, теперь хорошо известны российскому читателю благодаря многочисленным публикациям 1990-х годов, послевоенные же переезды русских людей из Европы на другие континенты еще ждут своих публикаторов. Возможно, именно поэтому рассказ генерала Балабина о своем путешествии через Атлантический океан читается с неослабевающим интересом, вызывая в памяти страницы из романа Ж. Верна «Дети капитана Гранта». Сама же Латинская Америка в ту пору была глухой периферией мировой политики. «Пылающим континентом» она стала значительно позднее.
В 1960-х годах генерал Е.И. Балабин вернулся в Европу. Послевоенные бури улеглись. Русская белая эмиграция старела. В отношениях между западными демократиями и СССР наступал период разрядки. Поэтому старый казачий генерал уже не вызывал былого интереса у советских спецслужб. Он поселился в австрийской столице – Вене, у своей дочери Ольги, где и прожил все оставшиеся годы. Еще при жизни он дал возможность познакомиться со своими воспоминаниями некоторым своим друзьям и знакомым. Их отзывы были весьма благожелательными.
Скончался генерал Е.И. Балабин в 1973 году. В журнале «Часовой», издававшемся в Брюсселе, в № 5 за 1974 год появился следующий некролог: «27.10 1973 г. умер в Вене Донского войска генерал-лейтенант Евгений Иванович Балабин, бывший командир 12-го Донского Генерал-Фельдмаршала князя Потемкина Таврического полка, затем начальник 9-й Донской дивизии, в Белом движении член Донского правительства (Донской кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище, кадровый офицер лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка)». Единственное, о чем умолчали авторы некролога, так это об участии генерала Балабина в Русском Освободительном Движении в годы Второй мировой войны. Сам же генерал Балабин считал свое участие в РОД важным этапом в своей жизни, и едва ли можно усомниться в патриотизме и монархических убеждениях автора. Такой же точки зрения придерживались и остальные русские генералы А.А. фон Лампе
, Ф.Ф. Абрамов, А.В. Туркул
, Г.В. Татаркин
и другие, так же как и Е.И. Балабин принявшие участие в Освободительном движении. Они считали Русское Освободительное Движение продолжением Белого дела времен Гражданской войны.
Как заметит читатель, книга написана прекрасным, живым русским языком, а самому автору не изменяет чувство юмора. Текст сохранен таким, каким его подготовил сам генерал Балабин. Он же подобрал большую часть фотографий к тексту, которые теперь представляются уникальными. Это и фотографии сослуживцев по лейб-гвардии Казачьему полку и по фронту Великой войны 1914 года. Интересны и фотографии московских достопримечательностей времен хрущевской «оттепели». Генералу Балабину нужны были московские виды для тех страниц, где он описывал свое пребывание в Москве, когда, окончив кадетский корпус, направлялся в Петербург для поступления в Николаевское кавалерийское училище. Тогда он проездом побывал в Москве. В середине 1950-х годов младшая дочь генерала Лидия Евгеньевна Балабина – артистка Чешского национального театра – побывала вместе со своей труппой на гастролях в Москве. Сделанные в Москве видовые фотоснимки она выслала отцу в Чили.
Возможно, читателю будет интересно узнать, как воспоминания генерала Е.И. Балабина попали в Москву. Впервые имя генерала Балабина я услышал в Праге летом 1996 года. В чешской столице когда-то жили мои родственники, покинувшие Россию в конце Гражданской войны. Приехав в Прагу, я «с пристрастием» расспрашивал старых русских пражан о моих родственниках, а заодно и о белых офицерах и казаках, попавших в эту страну в начале 1920-х годов. Среди русских военных был упомянут и Е.И. Балабин. Мои собеседники вспоминали, что во время Второй мировой войны часто видели этого генерала на богослужении в кафедральном соборе Святого Николая Чудотворца на Староместской площади. В храм он приходил со своими взрослыми дочерьми Ольгой и Лидией. Генерал овдовел в 1935 году. Будучи в Праге, я несколько раз посещал Ольшанское кладбище и видел могилу генеральши Александры Вячеславовны Балабиной, урожденной Воробьевой. Сам же генерал во время богослужения обращал на себя внимание своей выправкой. Среди прихожан храма Святого Николая было немало недавних военных, но в случае с генералом Балабиным выправка кадрового гвардейского офицера была особенно заметна.
Тогда, в 1996 и в 1997 годах, мне рассказывали в Праге об исходе русских эмигрантов из этого города весной 1945 года. Среди покинувших Прагу был и генерал Балабин со своими дочерью Ольгой и внучкой Зоей. Ольга Евгеньевна и Зоя после войны обосновались в Австрии, а Лидия Евгеньевна осталась в Праге. После войны сотрудники советских спецслужб уговаривали Лидию Балабину написать письмо отцу в Южную Америку с предложением вернуться обратно в Прагу. Однако отец и дочь поняли друг друга. В ответном письме генерал написал своей дочери, что он уже слишком стар и дальняя дорога из Южной Америки в Европу ему не по силам.
После второй моей поездки в Прагу летом 1997 года мне удалось списаться с внучкой генерала – Зоей Александровной Фабинской. Благодаря завязавшейся переписке и телефонным звонкам из Вены в Москву стала возможной присылка воспоминаний генерала Е.И. Балабина. З.А. Фабинской принадлежит одно интересное свидетельство о ее деде – даже в последние годы жизни, будучи в весьма преклонном возрасте, он «вел переписку с целым светом» и встречался с разными людьми. В частности, с казачьим офицером Г.М. Гриневым.
Как любой человек, генерал Балабин в своих оценках и суждениях мог быть в чем-то субъективен. В таком случае тем более интересно сопоставить его суждения и оценки с другими мнениями и свидетельствами – о том, например, что генерал В.И. Сидорин никогда не говорит правду. Или прочитать о том, что в боевой обстановке генерал А.П. Богаевский спокоен и хладнокровен. Зная, что генерал П.А. Лечицкий
поступил на службу к большевикам, генерал Балабин тем не менее отзывается о нем с уважением, вспоминая Великую войну.
Как уже говорилось выше, на страницах этой книги проходит вереница самых разных персонажей, начиная с Государя Николая Александровича и заканчивая воспитанниками генерала из Моравской Тржебовы. Биографии одних из них хорошо известны, как, в частности, генералов П.Н. Краснова, А.М. Каледина, А.П. Богаевского, Ф.Ф. Абрамова, И.Н. Оприца
, П.Н. Шатилова, сотника Г.А. Грекова
, профессора А.А. Кизеветтера
и некоторых других, включая генерала А.А. Власова
. Другим повезло меньше. Они не оставили такого яркого следа в истории, поэтому примечания будут посвящены в первую очередь им. Своим долгом я считаю также выражение глубокой признательности Зое Александровне Фабинской за оказанное доверие и разрешение опубликовать мемуары ее деда – генерала Балабина в России.
В.Г. Чичерюкин-Мейнгардт, к. и. н. (Москва)
Оглядываясь на далекое прошлое, на долгий пройденный мною путь, решил написать свои воспоминания для своих дочерей Ольги и Лидии, внучки Зои и племянника Олега.
Записываешь главное, а вспоминаешь все мелочи и в мыслях снова переживаешь всю свою жизнь.
Е. Балабин
Сантьяго-Чили
1959
Глава 1
ДЕТСТВО ДО ПОСТУПЛЕНИЯ В КАДЕТСКИЙ КОРПУС. ДОНСКИЕ СТЕПИ, ТАБУНЫ ЛОШАДЕЙ, ЖИЗНЬ КАЛМЫК И ИХ ОТНОШЕНИЕ К ПРАВОСЛАВИЮ
Семья у нас была большая – отец, мать, четыре брата и сестра. И умерли, до моей памяти, два брата и две сестры. Два брата были старше меня, а один и сестра – моложе. И часто гостили у нас какие-либо родственники или знакомые.
Отец мой, Иван Иванович Балабин, полковник, донской казак старинного рода, Семикаракорской станицы. Он командовал казачьим полком, одиннадцать лет служил на Кавказе под начальством донского героя генерала Бакланова
, воевал с Шамилем
, имел много орденов. С Баклановым был в большой дружбе, и у нас, в старинном альбоме, было много фотографий, подписанных Баклановым.
Вышел отец в отставку по болезни – без палки не мог ходить и не мог ездить верхом. Это был старый, на 20 лет старше матери, человек, очень добрый и очень религиозный. Все к нему относились с большим уважением и любовью. Он жил в отдельном флигеле, так как детский шум и игры его беспокоили. К нам же в дом он приходил только завтракать, обедать и ужинать и иногда, когда были интересные для него гости. Ежедневно он долго молился, прочитывая вслух часы и всю литургию.
Когда мы, дети, или кто-либо из взрослых приходили к нему во время его молитвы, он не обращал внимания и не оглядывался.
Во время полевых работ он ежедневно выезжал в поле и давал указания приказчику. Мы, мальчики, очень любили слушать его бесконечные рассказы о войне на Кавказе, о походах в Финляндию и Польшу и, вообще, о военной жизни. Помню его рассказ, как он на Кавказе ехал впереди сотни казаков и с двух сторон дороги, из кустов, черкесы сделали по нему два выстрела, и у одного была «осечка», то есть не разбит пистон, а у другого «вспышка» – пистон разбит, а выстрела не последовало. Не успел отец моргнуть, как оба черкеса были без головы.
Еще помню рассказ. Одно время отец был полковым казначеем, и в его ведении был денежный ящик, замкнутый и с сургучной печатью. Производилась, по закону, ежемесячная проверка сумм. Пачки денег вынимали из ящика и считали. Подсчет окончен, все в порядке, положили деньги обратно в ящик, замкнули его и запечатали. На следующий день денщик отца подает ему пачку денег, незаметно упавшую под стол, когда деньги прятали обратно в ящик.
Денщик подметал и нашел эти деньги. Этот денщик окончил службу и через два дня после этого должен был совсем уехать на Дон в свою станицу. Если бы он утаил эти деньги, он был бы богатый человек и на него никто не подумал бы, да и открылась бы пропажа только через месяц, во время следующей проверки. Отец спросил его, не было ли у него мысли утаить деньги? Денщик ответил: «На секунду была такая мысль», но вспомнил, что, когда он шел на службу, отец, провожая, говорил: «Помни, сын, никогда не бери чужого, приди нищим, приди оборванным, но приди честным».
Отец всегда говорил нам, мальчикам: «Помните, что вы казаки, вы должны быть безукоризненно честными, храбрыми в бою и в жизни и не бояться жизнь свою отдать за Веру, Царя и Отечество. Лучшей смерти для казака не может быть, как смерть за Царя».
Моя мама, как я уже говорил, была на двадцать лет моложе отца. Когда мы были маленькими, ей было уже около сорока лет. Она была очень энергичная и деловая. Она вела наше большое хозяйство и во все входила. Вела подробную опись всего табуна (стат-бук), как полагается коннозаводчику. Заботилась об остальных животных – скот, овцы, птица, свиньи… Распределяла, где какой хлеб сеять. Выписывала особые семена дынь, арбузов, и они были у нас замечательные. Бахчи сеяли две десятины, чтобы арбузов, дынь и огурцов хватило на всю дворню и на калмык[5 - Здесь и далее сохранена разговорная форма родительного падежа множественного числа «калмык» как характерная для авторской речи. (Примеч. ред.)]. Мать ездила на ярмарки, покупала все, что нужно для хозяйства. Хороших помощников не было, кроме старшего табунщика Буюндука, жившего у нас больше двадцати пяти лет, и садовника. Приказчики все время менялись.
Мама имела два шкафа с медикаментами – один для людей, другой для лошадей и остальных животных – и лечила не только своих служащих, но и соседей и, вообще, всех, кто к ней обращался, и делала это совершенно бесплатно.
Часто приходили к ней служащие с жалобами друг на друга. Она разбирала ссоры, судила, мирила, и ее решения принимались без рассуждений и без возражений.
Один раз на Цыган-Сара
– это самый большой калмыцкий праздник, когда они напиваются аракой, которую сами варят, и скачут на лошадях, и часто, в азарте, бьют друг друга плетью, а плети у них двух сортов: одна для лошадей, легкая, из сшитых ремней и называется «ташмаком», другая для волков и людей, сплетенная из тонких ремней и твердая, как железо, – так вот на Цыган-Сара пришел калмык Санжа и жаловался, что Учур так его ударил плетью, что от плеча до поясницы рассек рубашку. «Я требую с него за рубашку 20 копеек, а он не хочет давать». И при этом повернулся спиной, чтобы показать, как у него рассечена рубашка. На спине был страшный кроваво-багровый рубец в большой палец шириной, и из нижнего конца его сочилась кровь. Мама приказала немедленно, при ней, отдать пострадавшему 20 копеек и занялась лечением этой ужасной раны.
Я родился там же, на зимовнике[6 - Зимовник – хутор в коннозаводческой степи, где табуны зимуют под крышей. (Примеч. ред.)], 22 декабря 1879 года по старому стилю в степях у реки Маныч
. Для человека, живущего в гористой местности, степи кажутся скучными и неинтересными, но для степного жителя лучше степей ничего не может быть. Весной степи одеваются чудной травой, и всегда, сколько я помню, на Пасху вся степь покрывается тюльпанами. Их миллионы. Если вы стоите в степи, то только на десять шагов вокруг вас вы видите тюльпаны с зелеными листьями, а дальше это сплошной красный ковер на много верст вокруг, и только на некоторых местах попадаются площади желтых тюльпанов, белых, оранжевых. Накануне Пасхи мы всегда ездили в степь за тюльпанами и очень любили эти поездки. Тепло, чудный весенний воздух, очаровательная в вышине песнь жаворонка, лучше всяких соловьев, и их сотни. Здесь же плачет чибис, стараясь отвести непрошеных гостей подальше от своего гнезда с яйцами. Здесь же вертится большой кроншнеп, иногда прикидываясь раненым, чтобы погнались за ним подальше от гнезда. Весело, хорошо, степь живет полной жизнью, и, кажется, никогда не покинул бы эти места. Трава так душиста и так хороша для корма лошадей, что один ветеринар, приехавший из Центральной России, осматривая конюшню, понюхал сено и сказал: «Никогда не видел такого сена – жалко лошадям давать, сам бы ел».
Летом, в июле и августе, если нет дождей, что часто бывает в этих местах, степи выгорают и становятся желтыми, на земле появляются трещины. Конечно, траву косили, и огромные скирды сена, запас на несколько лет, стояли в определенных местах участка.
Степь простирается до реки Маныч, протекающей в трех верстах от зимовника. Маныч – небольшая извилистая речка, южный приток Дона, иногда в десять шагов ширины, а в других местах ширина ее больше версты. В Манычи горько-соленая вода, очень целебная. Весной вода разливается в целое море и имеет очень красивый вид.
Когда после разлива вода спадает, образуется целый ряд озер-лиманов, окаймленных густым высоким камышом. Между лиманами растет луговая трава, в некоторых местах высотой закрывающая лошадь с всадником. Эту траву тоже косили, но давали только быкам и коровам. В лиманах было много водяной и болотной птицы, а в камышах скрывались волки.
Зимой степь, ровная, как стол, покрывается снегом, и, если не ставить вех, легко сбиться с дороги, особенно ночью. Один раз мама ехала с ярмарки, и ее, уже на своем участке, застигла ночь и метель. Вех не было, дорогу занесло снегом, с дороги сбились, долго крутили лошадей, разыскивая ее, несколько раз кучер слезал и прощупывал ногами дорогу. Наконец он сказал: «Барыня, измучили лошадей, не видно ни зги, куда ехать, не знаем, пустим лошадей идти, может, чутьем найдут дорогу». Пустили. Вскоре лошади остановились. Кучер сошел с саней и говорит: «Какая-то глубокая канава, надо здесь заночевать, кутайтесь хорошенько, чтобы не замерзнуть». А когда утром начало рассветать, путники и лошади, засыпанные снегом, увидели, что стоят у канавы своего собственного сада и до дома осталось несколько сот шагов.
Весной снег в степи обыкновенно быстро тает. Балки, сухие летом, сразу наполняются водой и обращаются в бурные реки. Вода несется с такой быстротой, что переехать балку невозможно, и путешественники нередко ждут дня два, пока вода протечет. У нас говорят – «балки играют».
Длинные осенние вечера мы обыкновенно сидели в столовой, и каждый занимался своим делом. Мама вязала или шила, а мы, дети, слушали бесконечные рассказы отца и горели желанием воевать, бить французов и немцев и, вообще, быть героями. Часто все играли в лото. Я не любил эту игру, но заставляли играть, и я иногда засыпал за столом, и соседи передвигали пешки на моих картах.
Но часто поздней осенью или зимой вдруг раздавался вой волка. На зимовнике полный переполох. Собаки, а их во дворе было около двадцати штук, спешили спрятаться по всем стрехам и закоулкам. Комнатный пес, чистокровный английский пойнтер, старался забраться под кровать. Мы, дети, сидевшие на диване у стола, сразу поджимали ноги под себя, боясь, что волк уже и под стол заберется. Но несколько выстрелов кого-либо из взрослых отпугивали зверя, нарушившего покой.
Но иногда волки молча являлись на зимовник, перескакивали кирпичный забор, высотой выше роста взрослого человека, на баз, хватали овцу и, взвалив ее себе на спину, вместе с овцой перепрыгивали этот высокий забор и уходили в степь. Иногда, прежде чем утащить овцу, резали, как у нас говорят, еще две-три на запас – это манера волка – и уже с одной уходили. Конечно, собаки чувствовали приближение волка, поднимали вой и панику, но выскочившие люди не успевали предупредить нападение, и, когда являлись с фонарями на место происшествия, уже все было окончено – находили на земле кровь, пару зарезанных овец и дрожащее стадо.
В Манычи, на горке, стояла дикая груша. Часто, в сумерки, волк садился возле этой груши и выл на разные голоса. Казалось, что воет не один волк, а несколько. Калмыки говорили, что волк, перед тем как идти на «работу», молится Богу…
Донское Войско
, по соглашению с государственной властью, на известных условиях отвело для коннозаводчиков огромный округ по реке Маныч. Каждый коннозаводчик ежегодно от каждого участка в 2400 десятин за небольшую плату должен был сдавать в ремонт кавалерии определенное количество лошадей. Мы сдавали ежегодно по 40 лошадей. За каждую непринятую комиссией лошадь коннозаводчик платил штраф. Обыкновенно штраф взимался, но коннозаводчик должен был на следующий год пополнить не сданное в этом году количество лошадей.
Табун круглый год ходил на подножном корму, и даже зимой лошади, разгребая снег, находили обильный корм. Во время гололедицы или очень большого снега для корма раскидывали сено по снегу. Если замечали, что лошадь худеет, ее отделяли и ставили до весны в конюшню. И таких у нас за зиму из пятисот лошадей было не больше двадцати. Называли их «худорбой». Плодовых жеребцов на зиму всегда ставили в конюшню. Поэтому у нас было две конюшни – одна для жеребцов, другая для упряжных лошадей.
С началом весны табун разбивали на косяки и каждый косяк вручали жеребцу. Он и пас своих маток, и в определенное время пригонял их на водопой. Табунщики только смотрели, чтобы косяки не смешивались (да этого не допускали и жеребцы), а главное, чтобы жеребцы не дрались, так как во время драки они наносят друг другу страшные раны. Драки бывают часто, когда жеребец увидит матку, бывшую в прошлом году у него в косяке и теперь переданную в косяк другому жеребцу.
Косяки весной представляют собой исключительно красивое зрелище. Матки беспрекословно слушаются своего жеребца, когда он перегоняет их с одного места на другое. И как приятно смотреть на жеребят, когда они скачут вокруг своих матерей или гоняются друг за другом.
Отвечает за табун старший табунщик. Все табунщики калмыки
. Сосед, коннозаводчик В.Я. Корольков, попробовал завести русских табунщиков, дал им лошадей с седлами, но они, пробыв у него несколько дней, на этих же лошадях и удрали, а калмык имеет семью, собственную кибитку, которую не так легко собрать и увезти, и никуда не сбежит.
Каждый коннозаводчик имел рогатый скот, овец, свиней, птицу и имел право пахать и сеять хлеба сколько ему угодно. Тракторов тогда не было, и все пахали на волах. У нас хозяйство было сравнительно небольшое: сеяли десятин сто. Рогатого скота было штук двести, из них дойных коров было немного больше двадцати и овец тысяча штук. Сосед, В.Я. Корольков, сеял тысячу десятин и имел тридцать тысяч овец. У нас на зимовке все внимание было обращено на лошадь и хозяйством занимались как подсобным делом, чтобы прокормить рабочих и служащих.
Гусей, уток, кур, индеек у нас было множество, и ни мать, ни заведующая птичней не знали, сколько чего. Помню, как-то перед вечером мы пили чай на открытой веранде, а гуси, никто не пас их и не смотрел за ними, возвращались со степи к птичне и, как полагается гусям, шли гуськом. Мама насчитала их сто три. Но часть гусей шла другим путем через пруд, сзади дома, и еще часть ночевала на берегу у пруда.
Питались мы дома бараниной, птицей и дичью. Редко свининой, а быка резали только под Пасху и под Рождество. Баранина, благодаря прекрасным кормам, была замечательной, как на Кавказе знаменитые карачаевские барашки. Российская баранина даже не напоминала нашу донскую.
Но Великий пост держали очень строго. За все семь недель поста нам, малым детям, никогда не давали не только мяса, но даже молока, масла. Зато как мы чувствовали Пасху! К заутрене мы, к сожалению, не могли ездить, так как ближайшая церковь была от нас в тридцати верстах. А святить куличи, пасху, яйца и прочее заранее посылали туда кучера.
Подготовка к Пасхе – целое событие: стряпали, варили, жарили, красили… Пальцы у нас, детей, были выкрашены во все краски, и мы ухитрялись покрасить не только яйца, но и «аиданчики» – косточки, которые у нас на юге заменяют российские бабки.
