Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века

скачать книгу бесплатно

Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века
Эдуард Яковлевич Баталов

Проблема демократии всегда занимала важное место в политической мысли Соединенных Штатов Америки. Но в условиях XX века с его политическими и экономическими кризисами, войнами, революциями, ставившими под вопрос устойчивость и само существование демократических режимов, эта проблема становится одной из центральных и привлекает внимание широкого круга американских исследователей.

В работе прослеживается эволюция взглядов американских политологов и философов на демократию на протяжении минувшего столетия, рассматриваются идеи и концепции таких крупных демократологов, как Гэбриел Алмонд, Сидни Верба, Роберт Даль, Энтони Даунс, Гаролд Лассуэлл, Сеймур Липсет, Чарлз Мерриам, Йозеф Шумпетер, и других.

Книга завершается разделом «Проблема демократии в свете НТР», в котором рассматриваются представления американских политологов о возможности использования современных технических средств для развития демократии и практические успехи США в формировании электронного правительства.

Работа построена на основе анализа широкого круга источников и представляет интерес для всех, кто интересуется проблемой демократии. Может быть использована в качестве учебного пособия для студентов и аспирантов, изучающих историю политической мысли.

Эдуард Яковлевич Баталов

Проблема демократии в американской политической мысли XX века

ВВЕДЕНИЕ

Одна из самых известных и глубоких книг о Соединенных Штатах была написана более полутора веков назад и называлась «Демократия в Америке». Ее проницательный автор, молодой француз Алексис де Токвиль, обнажил на страницах своего труда[1 - Сами американцы столь высоко оценивают исследование Токвиля, что удостоили его – явление исключительное – отдельной статьи в “Encyclopedia Americana”. И хотя ее автор, крупнейший историк Генри Коммаджер находит в нем некоторые недостатки, творение молодого европейского юриста характеризуется им как «классическая интерпретация демократических и эгалитарных институтов в Соединенных Штатах…» (Encyclopedia Americana, у. 4. Р. 692).] нерв всей политической – да и не только политической – жизни США. Причем сделал это в тот момент, когда феномен национальной демократии еще не находился в центре внимания американских исследователей, да и само слово «демократия» не пользовалось большой популярностью. Должно было миновать не одно десятилетие, чтобы оно не просто вошло в политический обиход, но и стало чуть ли не вербальным символом Соединенных Штатов. И не только Соединенных Штатов. «Сегодня идея демократии получила всеобщее признание. Большинство режимов претендует на право обозначаться словом демократия», – констатирует известный американский обществовед Роберт Даль[2 - Даль Р. Демократия и ее критики. Пер. с англ. М., 2003. С. 8.].

И все же, когда заходит речь о демократических странах, или, как теперь часто говорят, о «демократиях», на ум первым делом приходят именно США. И не без оснований. Именно там появилась первая в истории Нового времени демократическая республика, а ее политические институты достигли высокой степени развития. Именно там была выработана первая в мире Конституция, которая (с учетом Билля о правах) при всех ее недостатках была проникнута демократическим духом.

В советское время доброжелатели Америки непременно подкрепили бы эту оценку цитатой «из Маркса». Но почему бы не сделать этого и сегодня, если цитата по делу, а Маркс как был, так и остается одним из крупнейших мыслителей XIX века? Так что уместно напомнить, что в приветствии Международного Товарищества Рабочих Аврааму Линкольну, написанном Марксом по случаю победы республиканцев на президентских выборах 1864 года, Соединенные Штаты характеризовались как страна, «где возникла впервые, около ста лет назад, идея великой демократической республики, где была провозглашена первая декларация прав человека и был дан первый толчок европейской революции XVIII века…»[3 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 17. Можно оспаривать буквальную точность этой характеристики, но сама идея первенства США в деле развития современных демократическо-республиканских институтов бесспорна.].

Демократия, открывавшая перед гражданами США широкие возможности самоуправления и политической самореализации, немало способствовала – в сочетании с либерализмом – превращению Америки в передовое буржуазное общество. К этому следовало бы добавить, что со временем именно Соединенные Штаты возложили на себя (хотя никто их об этом не просил) бремя гаранта мировой демократии, а с конца XX века – еще и промоутера глобальной демократизации.

Многое сделала Америка и для теоретического осмысления феномена демократии и распространения выработанных в стране демократологических теорий и концепций за пределами США, особенно после Второй мировой войны. Правда, некоторые крупные мыслители, внесшие весомый вклад в их создание, имели европейское происхождение и образование. Но они трудились на американском научном «поле» и их творения составляют органическую часть американской политической мысли.

Автор этих строк в целом разделяет высказанный профессором В.В. Согриным, сделавшим больше, чем кто-либо из отечественных историков для изучения американской демократии, взгляд на периодизацию ее истории. Демократические формы, пишет он, «зародились в Северной Америке уже в колониальный период, но оформились в систему только с образованием Соединенных Штатов. В последующем эта система постоянно обновлялась, причем время от времени изменения носили радикальный характер. В целом же история американской демократии, насчитывающая уже без малого четыреста лет, может быть разделена на пять периодов: 1) XVII–XVIII вв. – этап генезиса; 2) 1770–1810-е годы – этап первой радикальной трансформации; 3) 1820–1860-е годы – этап второй радикальной трансформации; 4) 1870–1920-е годы – этап консервации и застоя; 5) с 1930-х годов до наших дней – современный этап, включивший качественные нововведения и их консолидацию»[4 - Согрин В.В. Переосмысливая американскую демократию: генезис, этапы, современность // «США – Канада: экономика, политика, культура», 2002, № 5. С. 5.].

Возникает, однако, вопрос, можно ли события 1870–1920 годов рассматривать в рамках одного периода и характеризовать его как консервативный и застойный. Как известно, в начале XX века прогрессисты добились заметных успехов на поприще демократических реформ. В 1913 году была принята XVII поправка к Основному закону США, передавшая право избирать сенаторов рядовым избирателям, а в 1920 году – XIX поправка, предоставившая избирательное право женщинам. Да и сам Согрин пишет, что в 1900–1914 гг. – в так называемую Прогрессивную эру удалось «восстановить пошатнувшиеся позиции демократии» и произошло «возрождение демократии»[5 - Согрин В.В. Переосмысливая американскую демократию: генезис, этапы, современность // «США – Канада: экономика, политика, культура», 2002, № 5. С. 20.].

Затем в процессе демократических преобразований наступил некоторый спад (связанный, в частности, с Первой мировой войной), но вскоре реформы рузвельтовского «Нового курса» открыли новый этап эволюции американской демократии. В итоге «серьезным образом расширились и упрочились институциональные, нормативные и процессуальные основы демократии» в США[6 - Согрин В.В. Переосмысливая американскую демократию: генезис, этапы, современность // «США – Канада: экономика, политика, культура», 2002, № 5. С. 21.].

Как и в других странах, демократическая практика в Америке в целом опережала развитие демократического сознания. Исследовать всерьез в теоретическом плане феномен демократии как таковой и национальной демократии в частности американцы начали не ранее второй половины XIX века. Могут возразить, что рассуждения о демократии мы находим уже на страницах «Федералиста», а к мыслям Джефферсона и Мэдисона о демократическом идеале теоретики обращаются и по сей день. Всё так. Отцы-основатели Американского государства сформулировали базовые принципы демократии, как они ее понимали, однако никто из них не предложил, как это сделал, скажем, Руссо, целостную теорию (концепцию) демократии, да и не претендовал на роль теоретика. Более того (мы вернемся к этому вопросу позднее), они характеризовали Соединенные Штаты Америки не как демократию, а как республику. Теоретики, пусть и уступавшие Джефферсону или Мэдисону по масштабу личности и глубине проникновения в политику, но профессионально занимавшиеся политической наукой и целенаправленно исследующие феномен демократии, стали появляться в США лишь ближе к концу XIX века, да и число их было в то время сравнительно невелико.

В XX столетии ситуация меняется существенным образом. Практически на всем его протяжении американская политическая мысль, в том числе на теоретическом уровне, проявляет неизменный интерес к феномену демократии:: демократии per se, демократии американской, а со второй половины столетия – демократии в других регионах и странах и, наконец, демократии в глобальном масштабе.

При этом само понятие демократии приобретает во многих случаях широкое толкование и порой отождествляется со всеми мыслимыми добродетелями, включая свободу, прогресс, эффективность и т. п. и начинает рассматриваться едва ли не как панацея от всех политических, социальных и экономических зол. Нередко оно становится главным критерием оценки политических режимов, государственных и общественных деятелей, моделей поведения, политических, экономических и культурных ориентаций, равно как и отдельных высказываний и оценок и т. п. Происходит фетишизация демократы. А демократизация других стран (с помощью или даже под руководством США) превращается в одну из главных стратегических целей Америки.

Этот интерес к проблеме демократии и эта фетишизация, проявившаяся как на практическом, так и на теоретическом уровнях, определялись совокупностью причин – политических, экономических, социальных, причем как внутренних, связанных с развитием американского капитализма, так и внешних, вызванных процессами общемирового развития.

Современная состязательная демократия, предполагающая конкурентные выборы должностных лиц и/или конкурентное замещение руководящих постов, вполне согласуется с принципами капитализма как конкурентной рыночной системы. Более того, важным условием функционирования свободного (либерального) рынка экономических товаров и услуг становится существование свободного (либерального) рынка политических товаров и услуг в форме состязательной демократии. Именно по этой причине возрождение демократии как политического явления, после почти тысячелетнего перерыва[7 - «С падением республики в Риме “народные правительства” полностью исчезли в Южной Европе. О демократии, если не считать того, что она оставалась политической системой немногочисленных, разбросанных по территории Италии племен, забыли почти на тысячу лет» (Даль Р. О демократии. Пер. с англ. М., 2000. С. 20).], происходило параллельно становлению капитализма в Европе и Америке и в тесном сопряжении с ним.

Одним из стимулов роста научного интереса в США к феномену демократии становится массовизация американского общества, т. е. ломка традиционных барьеров между социальными классами, возрастание социальной и политической роли масс как трансгрупповых общностей и появление на социально-политической арене «человека массового». Как свидетельствует исторический опыт XX века, существуют два способа более или менее эффективного политического управления массой: ее подавление сверху с помощью системы тоталитарных механизмов и ее более или менее широкое вовлечение в политический процесс (точнее говоря, создание возможностей для такого вовлечения) и открытие для отдельных ее представителей доступа во власть, включая высшие эшелоны последней. Такого рода вовлечение в политику и доступ во власть осуществляются с помощью демократических механизмов. Соединенные Штаты пошли именно по этому пути.

На протяжении минувшего столетия численность американского электората постоянно возрастала за счет предоставления избирательных прав женщинам и национально-этническим меньшинствам, так что сегодня те их представители (как и представители белого мужского населения), которые располагают необходимыми финансовыми средствами – собственными либо предоставленными в целевом порядке определенными заинтересованными группами и/или лицами – имеют возможность попытаться вполне законным способом «купить» властный мандат. Осуществить такую «покупку» в условиях развитого капитализма можно с помощью демократической системы конкурентных выборов. Это не может не привлекать на сторону демократии представителей самых разных социально-профессиональных групп, рассчитывающих получить личный доступ во власть или обеспечить в ней групповое представительство.

В том же направлении действуют бюрократизация и сциентизация американского общества. Гигантский рост властно-бюрократического аппарата ведет к созданию сотен тысяч «теплых местечек», которые в условиях капитализма могут быть получены преимущественно демократическим (состязательным) путем. Добавим к этому, что в поддержке демократических механизмов заинтересованы не только те, кто в состоянии «купить» (затратив более или менее солидные суммы на проведение избирательной кампании) властный мандат, но и те, кто, не располагая средствами, но, обладая необходимыми профессиональными знаниями и навыками, может рассчитывать на место в аппарате многочисленных представителей власти – от президента и членов Конгресса США до губернаторов, членов легислатур и т. д. и т. п.

Если учесть, что в условиях научно-технического прогресса и развития информатизации борьба за власть и просто за политическое влияние невозможна без соответствующего научного и технического обеспечения (деятельность политтехнологов, специалистов по рекламе, исследователей общественного мнения, представителей массмедиа и т. д и т. п.), то станет очевидным, что институт демократии как состязательного процесса открывает возможность для «кормления» множества людей, которые в массе своей не найдут себе применения при недемократическом режиме.

Коротко говоря, в условиях развитого капитализма, где политические отношения становятся одной из разновидностей (хотя и разновидностей специфических) рыночных отношений, демократия выступает в роли товара, который в некризисных ситуациях пользуется большим или меньшим спросом. А наступающая при определенных условиях вышеупомянутая фетишизация демократии (с которой мы столкнулись в США второй половины XX века) есть не что иное, как одна из разновидностей товарного фетишизма.

Конечно, по мере развития политической и политологической мысли многое менялось: методика и методология исследований, их направления, проблематика и даже тип исследователя. Но во всех случаях это были попытки предложить идейно-теоретический (с более или менее отчетливой политической окраской) «отзыв» (response) на «вызов» времени (challenge)[8 - По формуле challenge – response, предложенной Арнольдом Тойнби, развиваются, видимо, все науки, в том числе естественные. Но, пожалуй, нигде «вызовы» и «отзывы» так не обнажены, как в политической науке, включая такую ее отрасль, как демократология.]. Менялся характер «вызова» – изменялся характер «отзыва», в результате чего на передний план выступали новые теории и концепции демократии, позволяющие оптимизировать политическое управление бюрократизированным массовым обществом.

После Второй мировой войны у Соединенных Штатов Америки появляется новый мощный стимул развития национальной демократологии. Успешную борьбу с мировым коммунизмом можно было вести лишь при наличии эффективного идейного оружия. Таким оружием, способным противостоять социалистическому идеалу, мог быть только демократический идеал[9 - Не случайно одним из направлений деятельности Информационного Агентства Соединенных Штатов (USIA) становится распространение литературы по проблемам демократии. В качестве примера можно сослаться на подготовленный в первой половине 1990-х годов (точная дата не указана) его Специальной Информационной Службой (USIA Special Features Service) сборника на русском языке «Демократия 1990-х», включавшего перепечатанные из разных изданий статьи 36. Бжезинского, С. Хантингтона, Д. Горовица, А. Вилдавского и других известных политологов.]. С его помощью можно было также попытаться привлечь на свою сторону страны третьего мира, искавшие пути в «светлое будущее».

Со временем вырисовывается еще одна причина роста интереса американских аналитиков (преимущественно из числа международников, но не только) к проблемам демократии: становится все более очевидным, что демократизация мира (пусть и не поступательно-прямолинейная) превращается в одну из ведущих тенденций глобального развития, в одно из проявлений процесса глобализации. Требовалось осмыслить этот процесс на теоретическом уровне и исследовать возможные пути управления этим процессом.

Одним словом, у американцев было немало причин обратить свой взор к такому явлению, как демократия, и попытаться разобраться в том, что она представляет собой per se и каковы ее разновидности; что за демократия существует в Соединенных Штатах и существует ли она там вообще; что необходимо сделать, чтобы укрепить демократические институты в стране и за ее пределами, и т. п.

В американской политической науке отсутствует общепризнанная периодизация истории национальной демократической мысли XX века. И это объяснимо: в отличие от политических событий с их более или менее четкой временной локализацией, мыслительные процессы, даже если говорить о крупных трендах, имеют размытые временные границы. Чаще всего выделяют демократическую мысль Прогрессивной эпохи; демократическую мысль 30-х – первой половины 40-х годов; демократическую мысль второй половины 40–80-х годов; демократическую мысль постхолодно-военного периода.

Автор предлагаемой книги, над которой он работал много лет, не ставит своей задачей написание истории американской демократологии XX столетия. Его исследовательская цель более скромна: предложить очерк базовых представлений о демократии, складывавшихся в американской политической мысли на протяжении XX века и получивших более или менее широкое распространение в политической науке и в политической практике. Иными словами, он хочет показать, что американские политические мыслители минувшего столетия понимали под демократией; какими признаками и функциями ее наделяли; как увязывали теорию с практикой и как все это менялось на протяжении десяти десятилетий. При этом следует подчеркнуть: предлагаемое исследование ограничивается сферой мысли и ни о демократическом строительстве и функционировании политических институтов, ни о борьбе тех или иных сил за демократию речи в работе не идет или идет в тех ограниченных пределах, которые необходимы для решения поставленной задачи.

Исходя из сказанного выше, автор выделяет три крупных периода в американской демократологической мысли XX века: 1) с начала века примерно до конца 40-х – начала 50-х годов; 2) с 50-х – до конца 80-х – начала 90-х годов; 3) с начала 90-х годов по настоящее время. Деление, естественно, условное, ибо историческое время континуально, и любая периодизация носит искусственный, конвенциональный характер. Это относится и к членению исторического времени на тысячелетия и столетия, и к внутривековой периодизации, когда в качестве «демаркационных линий», отделяющих один период от другого, могут приниматься разные феномены.

Демократологическая мысль первого периода складывалась под влиянием Первой мировой войны и ее итогов[10 - Особое влияние на ход развития американской демократологической мысли (и политической мысли в целом) на протяжении XX века, на переломы в ее течении и направлении оказывали войны: Первая и Вторая мировые войны и «холодная война». Дело, разумеется, не в самих войнах – дело в тех радикальных преобразованиях, которым подвергается под воздействием войн и их последствий материальный и духовный мир человечества. Окончание войн привело к крушению старых мировых порядков, что не могло не найти отражения в представлениях о мире, о человеке, о ходе истории, о наилучшем политическом устройстве, о перспективах жизни народов и т. п. И все это накладывало печать на рождавшиеся на протяжении XX века взгляды на демократию: ее содержание, структуру, политическую значимость, эффективность и т. п.]; «Великой депрессии» и «Нового курса» Франклина Рузвельта; кризиса европейской демократии, одним из проявлений которого стало появление нацистского и фашистского режимов.

На содержание демократологической мысли второго периода большое воздействие оказали такие события, как победа над фашизмом и нацизмом (как воплощением тоталитаризма) во Второй мировой войне; развитие демократических институтов в стране, сопровождавшее формирование так называемого государства благосостояния; «холодная война» как форма конкурентной борьбы между двумя мировыми системами; научно-техническая революция; постепенное формирование в США постиндустриального общества.

Содержание демократологической мысли третьего периода определялось прежде всего такими историческими событиями, как распад мировой социалистической системы и Советского Союза; окончание «холодной войны»; формирование нового мирового порядка, протекающего в условиях ускоряющейся глобализации; массового «демократического транзита» в рамках так называемой третьей волны демократизации.

Развитие американской демократологии в рассматриваемый период происходило на широкой научной основе, далеко выходившей за пределы дисциплины, именуемой «политической наукой». Как резонно замечает Пэтрик Нил, оно было «тесно связано с подъемом общественной науки (social science) как дисциплины, широко практиковавшейся в университетах Англии и Америки. Научные аргументы, касающиеся критериев идентификации демократических правительств, часто становились и аргументами, касающимися критериев самой теории, охватывая понятия очевидности (evidence), ценности (validity) и научной объективности. Это смешение вопросов политической теории с вопросами философии науки временами порождало путаницу и более чем легкое взаимное недопонимание среди тех, кто был вовлечен в дискуссии. И вместе с тем такого рода развитие порождало невероятную жизнеспособность и интеллектуальную энергию»[11 - Neal P. Theory, Postwar Anglo-American //The Encyclopedia of Democracy S. M. Lipset Ed. in chief. Congressional Quarterly Incorporated. Wash. D. C., 1995. P. 1247.].

Особо следует отметить значительную роль, которую сыграла в формировании методологических, теоретических, культурно-антропологических и нравственных оснований американской демократологии XX века национальная философия, представленная такими видными фигурами, как Джон Дьюи, Джосайя Ройс, Джордж Сантаяна, Джон Ролз, Ричард Рорти и некоторые другие[12 - Хотя прямых обобщающих исследований, раскрывающих эту роль, насколько нам известно, не существует, определенную информацию по данному вопросу читатель может извлечь, в частности, из следующих работ: Американская философия. Введение. Под ред. Марсубяна А. Т. и Райдера Д. Пер. с англ. М., 2008; Юлина Н. С. Очерки по философии в США. XX век. М., 1999; Дьюи Д. Реконструкция в философии. Пер. с англ. М., 2001; Дьюи Д. Общество и его проблемы. Пер. с англ. М., 2002; Дьюи Д. Демократия и образование. Пер. с англ М., 2000; Сантаяна Д. Характер и мировоззрение американцев. Пер. с англ. М., 2003.]. Современные американские историки философии обращают внимание, в частности, на исследование ими (прежде всего Ройсом и Дьюи) зависимости между демократией и такой традиционной для Соединенных Штатов формой социетального общежития, как сообщество, без понимания которой (зависимости) трудно понять специфику формирования как американской демократии, так и американской демократологии. «История Америки – история сообществ, – пишет философ Джеймс Кэмпбл. – Данное утверждение вполне справедливо для всех обществ, но история Америки – это еще и история демократии, свободного и равного членства в сообществах… Понимание демократии, лежащее в основе классической американской философии, построено на понимании сообщества. Демократическая защита равенства основывается на равной ценности каждого человека внутри сообщества. Защита демократией свободы основывается на свободе, которую каждый должен иметь, чтобы внести в общество свой достойный вклад. Ценности демократии – ”взаимное уважение, взаимная терпимость, гибкость, обмен опытом” – имеют в своей основе сообщество и совместные усилия членов сообщества в стремлении к общему благу»[13 - Американская философия. Введение. С. 413, 420–421.].

Литература, в которой находит отражение американская демократологическая мысль XX века, весьма обширна. Один лишь перечень названий книг и статей мог бы составить целый том. Причем большая часть этих работ была опубликована во второй половине века, особенно в последние три десятилетия[14 - Некоторое представление о динамике и направлении исследования феномена демократии западными политологами (ведущее место среди них занимают американцы) в послевоенные годы читатель может составить по книге «А New Handbook of Political Science». Ed. By Robert E. Goodin and Hans-Dieter Klingemann. Oxford Univ. Press, 1996. (В русском переводе: «Политическая наука: новые направления». М., 1999) и антологии «The Democracy Sourcebook» под ред Р. Даля и Й. Шапиро, опубликованной в США в 2003 году. (В русском переводе: «Теория и практика демократии. Избранные тексты». Пер. с англ. под ред. В Л.Иноземцева и Б. Г. Капустина. М., 2006).]. Наряду с ростом числа монографий (многие из них анализируются в соответствующих главах предлагаемой книги) увеличивается число статей, посвященных проблеме демократии, публикуемых на страницах таких авторитетных периодических изданий, как «American Political Science Review», «American Journal of Political Science», «Current History», «The National Interest», «The Public Interest», «Foreign Policy», и других. Открывается новый специализированный журнал (рассчитанный в основном на профессионалов) – «Journal of Democracy». А в середине 90-х годов под эгидой Congressional Quarterly Inc. и под общей редакцией Сеймура Мартина Липсета, одного из самых авторитетных представителей американской политической науки, издается четырехтомная “The Encyclopedia of Democracy” (в состав редколлегии которой входят видные специалисты в области демократологии – Арендт Лейпхарт, Хуан Линц, Люсьен Пай, Филипп Шмиттер, Сэмюэль Хантингтон и др.)[15 - См.: The Encyclopedia of Democracy. S. M. Lipset Ed. in chief. Congressional Quarterly Incorporated. Vol. 1–4. Wash. D. C., 1995. Издание это производит двойственное впечатление с точки зрения как состава словника, так и содержания и уровня статей. Джон Дьюи, который внес в разработку теории демократии огромный вклад, удостоен весьма поверхностной пол страничной статьи, тогда как некоторым другим, причем менее значимым, демократологам посвящены статьи не только значительно большие по объему, но и более высокого аналитического уровня. То же касается и вопросов теории. Представляющая для нас особый интерес статья Пэтрика Нила «Послевоенная англо-американская теория», в общем и целом, достаточно корректно с научной точки зрения обрисовывает контуры диалектики развития американской демократологии в послевоенный период, однако грешит, на наш взгляд, натяжками и серьезными пробелами.]

Особое место в общем блоке американской демократологической литературы занимают исследования историографического плана. Это, в основном, работы, посвященные либо отдельным мыслителям (от «отцов-основателей» до наших современников с особым акцентом на наследие Джефферсона, Мэдисона, Гамильтона, Линкольна, Вильсона, Франклина Рузвельта, Шумпетера, Дьюи, а из политологов наших дней – Даля, Лейпхарта, Хантингтона, Линца, Липсета, Сартори)[16 - См., напр.: Von der Muhll G. Robert A. Dahl and the Study of Contemporary Democracy: A Review Essay // “The American Political Science Review”, 1977, vol. 71; Farr J. John Dewey and American Political Science // “American Journal of Political Science”, 1999, vol. 43; American Political Thought. The Philosophic Dimension of American Statesmanship. Ed. by Frisch М., Stevens R. Itasca (111), 1983 (1971); Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. Пер. с англ. М., 1996; Майроф Б. Лики демократии. Пер. с англ. М., 2000.], либо отдельным направлениям (например, прогрессистской демократологической мысли), либо отдельным периодам (например, первым двум десятилетиям XX века – «золотому периоду» в истории заокеанской демократии). Крупные исследования, посвященные общей истории американской демократологической мысли (самое солидное из которых – книга Ралфа Гэбриэла «Путь американской демократической мысли»[17 - Gabriel R. The Course of American Democratic Thought. Third edition with Robert H. Walker. N. Y. et al., 1986. Некоторые общие сведения об американской демократологии XX века можно получить из книг: Curti М. The Grouth of American Thought. New Brunswick and London, 1983 (1943) и Bums E. Ideas in Conflict. The Political Theories of the Contemporary World. N. Y., 1960.] – было опубликовано полвека назад и переиздано с дополнениями в 1986 году), можно пересчитать по пальцам одной руки. Что касается истории американской демократологической мысли XX века, то, насколько известно автору этих строк, крупных обобщающих работ на эту тему не существует вообще.

Подобное положение дел, в общем, объяснимо: XX столетие только завершилось, временная дистанция, отделяющая от него, невелика и для осмысления его наследия требуется время. Однако факт остается фактом – попыток оглянуться назад, во вчерашний день и хотя бы бегло очертить пути эволюции национальной демократологической мысли в завершившемся веке не предпринял пока никто.

Что касается отечественной научной литературы, то число работ, посвященных американской демократологической мысли XX столетия, невелико, причем это в основном публикации постсоветского периода[18 - Из работ советского периода, так или иначе затрагивающих демократологическую проблематику, отметим прежде всего монографию В.В. Согрина «Идейные течения в американской революции ХУШ века», М., 1980; главу «Современная политическая социология США» (и в первую очередь ее третий параграф «Теории демократии и концепции элитизма – автор Э. Н. Ожиганов) коллективной монографии «Современная буржуазная политическая наука: проблемы государства и демократии». М., 1982; предисловие Л. X. Зиглера. М., 1984; статью A. Л. Алюшина и В. Н. Поруса «Власть и “политический реализм“» в коллективной монографии «Власть: очерки современной политической философии Запада». М., 1989; Цыганков А.П. Политология Роберта Даля // «Социально-политические науки». М., 1990.].

Большинство из них – либо предисловия и послесловия к переводам книг американских авторов, либо статьи, посвященные отдельным американским политологам и их работам[19 - См., в частности: Рогулев Ю.Н. Индустриальная демократия в постиндустриальной Америке // Исторический образ Америки. М., 1994; Оберемко О.А. Чикагская традиция и политическая наука Гарольда Лассуэлла // «Социологический журнал», 1994, № 1; Автономов B.C. «Несвоевременные» мысли Йозефа Шумпетера // Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия». М., 1995; Покровский Н.Е. Джефферсон вчера, сегодня и завтра //Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. Пер. с англ. М., 1996; Салмин А.М. Предисловие научного редактора //Лейпхарт А. Демократия в многосоставных обществах: сравнительное исследование. Пер. с англ. М., 1997; Ильин М.В. Самокритика демократии (Послесловие научного редактора) //Даль Р. Демократия и ее критики. Пер. с англ. М.,2003 и ряд других, о которых пойдет речь в соответствующих главах нашей работы.]. Есть несколько монографий, рассматривающих отдельные теории и концепции демократии и, естественно, так или иначе оценивающих взгляды американских демократологов[20 - Это, в частности, книга А. Ю. Мельвиля «Демократические транзиты. Теоретико-методологические и прикладные аспекты». М., 1999, а также книга А.М. Салмина «Современная демократия». М., 1997. Хотя ни одна из этих работ не посвящена непосредственно американской демократии XX века, обе они обращаются в той или иной мере (особенно книга А.Ю. Мельвиля) к исследованиям заокеанских демократологов минувшего столетия.]. Опубликованы также несколько статей общего плана[21 - См.: В.В. Согрин. Переосмысливая американскую демократию: генезис, этапы, современность» // «США – Канада: экономика, политика, культура», 2002, № 5; Загладин Н.В. Проблемы демократии в современной политической мысли США; две статьи Г. И. Вайнштейна: Закономерности и проблемы посткоммунистических трансформаций и Российский транзит и проблема типологического разнообразия «глобальной демократизации». Все – в книге «Политические институты на рубеже тысячелетий». Дубна, 2001. См. также: Баталов Э.Я. Идея демократии в Америке XX века // США – Канада: экономика, политика, культура, 2006, № 2.], но ни одна из них не представляет собой комплексного исследования проблемы демократии в американской политической мысли XX века.

Внимание автора предлагаемой работы сосредоточено на основных течениях американской демократологической мысли XX века, основных представителях этих течений, основных проблемах, которые они поднимали, и основных решениях, которые они предлагали. При этом в поле его внимания находятся не только целостные демократологические теории и концепции, создававшиеся профессионалами из академической среды (хотя они, конечно же, в центре исследования), но и отдельные мысли о демократии, которые хотя и не всегда могут претендовать на теоретическую значимость, однако помогают составить более полную картину представлений американцев о демократии. Речь идет прежде всего о мыслях и высказываниях таких политических деятелей, как Джефферсон, Мэдисон, Линкольн, Лафоллетт и другие.

Большинство серьезных американских авторов, посвятивших себя изучению феномена демократии, отдают себе отчет в том, что объект их исследования – крепкий орешек. И некоторые их заявления выглядят, чуть ли не как капитулянтские. По словам профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Маттеи Догана, «в настоящее время слово “демократия” без предшествующего определения в большинстве случаев оказывается обманчивым»[22 - Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина и Х.-Д. Клингеманна. Пер. с англ. М., 1999. С. 135.]. А из уст Йэна Шапиро (Йельский университет), изучающего феномен демократии не один десяток лет, вырывается прямо-таки крик отчаяния: «…Состояние теории демократии слегка напоминает штат Вайоминг – обширный, ветреный и по преимуществу пустынный. Беспорядочное развитие этой гуманитарной дисциплины показывает: кое-что зная об экономических предпосылках жизнеспособной демократии, мы, вопреки самонадеянным заявлениям некоторых комментаторов, в основном пребываем в неведении относительно влияющих на ее жизнеспособность культурных и институциональных факторов. Мало что известно о том, какие из институциональных установлений демократии являются наилучшими. Здравомыслие подсказывает, что было бы разумно постараться привить приверженность демократии тем, кто в ней задействован. Но далеко не ясно, насколько это важно и как этого достичь»[23 - Шапиро И. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // Полис, 2001, № 3. С. 7.].

Но эти и другие подобные им заявления – вовсе не проявление капитулянтства или паники. Это призыв к отказу от действия по шаблону. Призыв, который заставляет исследователя вспомнить (и взять на вооружение) замечательные слова Джона Дьюи, сказанные им много десятилетий назад, но и сегодня звучащие свежо и актуально: «Необходимо снова и снова изучать саму идею, сам смысл демократии. Демократию надо постоянно открывать и переоткрывать заново… Демократия как форма жизни не может стоять на месте. Чтобы жить, ей нужно развиваться в соответствии с переменами, уже свершившимися и еще только предстоящими. Если демократия не движется вперед, если пытается остаться неизменной, она вступает на путь регресса, ведущий к ее угасанию»[24 - Dewey J. The Later Works: 1925–1953. Vol. 11. Carbondale, 1981/1990. Р. 182.]. Словом, все меняется или, по крайней мере, должно меняться: и сама демократия, и идея демократии, и наше представление о путях осмысления этой идеи. Об этом старался не забывать и автор предлагаемой работы.

Размышляя над методом изложения материала, он стоял перед дилеммой: прибегать или не прибегать к широкому цитированию анализируемых текстов; рассказывать или не рассказывать подробно о содержании рассматриваемых теорий и концепций. Можно было бы, предполагая, что читатель хорошо знаком с работами Алмонда, Даля, Даунса, Дьюи, Мерриама, Лейпхарта, Липсета, Сартори, Шумпетера и других видных представителей американской политической науки, ограничиться простой отсылкой к тем или иным положениям их теорий и концепций, сосредоточив внимание на анализе и оценке последних. Однако автор пошел по другому пути, полагая, что его труд может заинтересовать, хотя бы в отдельных аспектах, и неспециалистов, которые не брали и, возможно, никогда не возьмут в руки книг (в большинстве своем не переведенных на русский язык) названных представителей политической науки[25 - Американцы не пользуются понятием «политология»: они говорят «политическая наука» (political science). Автор этих строк полностью разделяет такой подход. Однако в некоторых случаях по соображениям стилистического характера ему все же приходится прибегать к неуклюжему слову «политология» и производным от него.], не говоря уже о менее известных американских исследователях, сочинения которых тем не менее представляют интерес для понимания сути рассматриваемой проблемы.

Два слова о понятийном аппарате, который используется в работе. В принципе он традиционен. В наш политологический и даже политический лексикон давно уже вошли такие слова и словосочетания, как «праймериз», «электорат», «полиархия», «партиципаторная демократия», «консоциативная демократия» и т. п. Пользуется этими понятиями и автор книги. Но в дополнение к ним он вводит некоторые новые понятия, позволяющие, на его взгляд, излагать мысль более экономно или более точно.

Пример первого рода (экономность) – слово «демократология» и производные от него. Вместо громоздкого «американские исследования, посвященные проблеме демократии» проще сказать «американская демократология», а вместо «американские обществоведы, занимающиеся исследованием проблемы демократии» – «американские демократологи» и т. п. Введение этого понятия представляется тем более правомерным, что в русский политологический лексикон уже вошло понятие «кратология» (учение о власти, теория власти).

Теперь пример второго рода (точность). Отечественные переводчики политологических текстов переводят понятие «deliberative» как «совещательный», что не дает представления о его реальном содержании, а другое слово, которое можно было бы использовать в качестве его эквивалента без ущерба для смысла, в русском языке отсутствует. По этой причине автору предлагаемой работы пришлось ввести слова «делиберативный» и «делиберация» (deliberation). Разумеется, в тексте дается подробное разъяснение этих понятий.

И в заключение – об адресате книги. Ее автор хотел бы надеяться, что она будет полезна и профессиональным американистам, и представителям отечественной политической науки, и политическим аналитикам, и студентам-политологам. Ну и, конечно, тем, кто, как принято говорить, «интересуется» политикой и знанием о политике. Хотелось бы, разумеется, чтобы ее взяли в руки и наши политические деятели, но они такие занятые люди…

Глава первая

ПРОБЛЕМА ДЕМОКРАТИИ В АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА

Вехи традиции

Характер исследования и интерпретации демократии американскими мыслителями XX века определялся не только спецификой конкретной исторической обстановки (в частности, порождаемыми ею общественными и групповыми потребностями и интересами, а также социально-политическими и экономическими противоречиями эпохи), но и идейнополитической традицией, сложившейся в США. Последняя, в свою очередь, несла на себе печать истории становления и развития демократии в стране.

Строить демократию в Америке было, конечно, легче, чем в Европе, не говоря уже об Азии. Тем не менее многие американские исследователи настаивают на том, что Соединенные Штаты демократию выстрадали. Как пишет в своей новой книге «Восхождение американской демократии. От Джефферсона до Линкольна» профессор Принстонского университета Шон Виленц, – книге, получившей благосклонный отклик Артура Шлесинджера-мл., «американская демократия не взошла подобно солнцу в назначенный природой час истории. Ее подъем, зачастую сопровождавшийся трудностями, стал исходом человеческих конфликтов, приспособлений и непредвиденных событий, а те результаты, которые мы имеем, могли бы быть совершенно иными»[26 - Wilentz S. The Rise of American Democracy: Jefferson to Lincoln. N.Y, London. R XVII. Об этих трудностях пишут и отечественные американисты. См.: В. В. Согрин. Переосмысливая американскую демократию: генезис, этапы, современность // «США – Канада: экономика, политика, культура», 2002, № 5.].

По мнению Виленца (отнюдь не оригинальному), американская республика 1780-х годов «не была демократической. Да и те, кто управлял ею, не собирались делать ее таковой»[27 - Wilentz S. The Rise of American Democracy: Jefferson to Lincoln. N.Y, London. R XVII.]. Но тут же добавляет: «В юной республике существовали важные элементы демократии». И их дальнейшее «наращивание» происходило в борьбе, растянувшейся на два века. Борьбе за отмену рабства, борьбе за предоставление избирательных прав более широкому кругу белых мужчин, борьбе за предоставление избирательных прав женщинам, борьбе афроамериканцев за свои права и т. п. Это была именно борьба, не только упорная, но подчас и кровавая.

Параллельно политической борьбе в обществе шла дискуссия – то обострявшаяся, то утихавшая и не всегда вырывавшаяся на обозримую для стороннего наблюдателя поверхность – относительно феномена демократии как таковой и демократии в Америке – прежде всего.

Как показывает сравнение предлагавшихся в ходе этой дискуссии понятийных определений демократии, равно как и представлений о демократии, лишенных четкого понятийного оформления, в большинстве своем они достаточно близки друг другу в предметном плане. Иными словами, демократия понимается как более или менее устойчивая и, как правило, институционально оформленная система констант, характеризующих сущность и способ организации властных отношений в государстве (власть многих, власть большинства, власть всех – в отличие от власти одного, характерной для монархии или власти немногих, характерной для аристократии и олигархии), а также положение человека в обществе и государстве (права и обязанности гражданина, его реальные возможности участия во власти).

Однако, более или менее согласно трактуя демократию как способ организации властных отношений, увязанный с социально-политическим статусом гражданина, американские политики и аналитики – все, кто рассуждал о демократии, – часто расходились в конкретной интерпретации того и другого.

Различия касались, прежде всего, трактовки содержания феномена и понятия демократии. Соглашаясь, что демократия – это власть демоса, спорили, кто входит в этот демос[28 - Любопытный анализ взглядов американских теоретиков на демос и его собственное представление о последнем содержатся в книге известного исследователя демократии Роберта Даля «Демократия и ее критики». Пер. с англ. М., 2003.]: то ли весь народ, то ли какая-то его часть и как трактовать само понятие «народ». Спорили, должен ли демос осуществлять свою власть непосредственно (прямая демократия) или через выборных представителей (представительная демократия). Спорили о роли элиты (используя порой иные понятия вроде «естественной аристократии»). Затрагивали и такой немаловажный вопрос, как соотношение между сущностью и способом организации властных отношений в обществе, с одной стороны, и статусом личности – с другой (степень их взаимообусловленности и взаимозависимости, способы обеспечения их взаимосвязи и др.).

Само собой разумеется, что различное понимание содержания демократии предопределяло различную трактовку ее общественной роли. При всем том, что американское общество было, в общем и целом, ориентировано на демократические ценности, в стране в течение длительного времени существовали силы, пусть ограниченные и маловлиятельные, которые видели разрушительное начало не только в конкретных формах демократии, но и в демократии как таковой.

Отсюда и еще одно различие, касающееся трактовки статуса демократии в американском обществе. Возможно, кому-то это покажется странным, но вплоть до XX века в стране раздавались голоса (подробнее об этом речь впереди), требовавшие отказаться от понятия демократии, как не отражающего истинную природу американского общества.

Естественным результатом споров по этим и другим, связанным с ними вопросам становились взгляды и позиции, приобретавшие со временем более или менее устойчивый (архетипический) характер и составившие в итоге основу того, что принято называть традицией. И хотя фундамент ее начал закладываться еще до провозглашения независимости, наиболее активно и интенсивно этот процесс происходил именно в период между провозглашением независимости и принятием Конституции США (включая Билль о правах). Именно в тот короткий промежуток времени были обнародованы тексты, которые во многом предопределили рамки политического философствования заокеанских мыслителей. И именно тогда сложились в главных чертах два основных подхода (о них речь ниже) к пониманию и толкованию демократии – мэдисоновский и джефферсоновский, – которые можно проследить в американской политической мысли, пусть порой в непрямой форме, по сей день.

Идея власти народа (народовластия) пронизывает американскую политическую мысль эпохи революции и становления США как суверенного государства. «…Если какой-либо государственный строй нарушает эти права (которыми наделены все люди. – Э.Б.), то народ вправе (it is the right of the people) изменить его…». «…Мы, представители Соединенных Штатов Америки …именем и властью доброго народа наших колоний (in the name and by authority of the good people of these colonies) торжественно и во всеуслышание объявляем…». Это слова из Декларации независимости. «Мы, народ Соединенных Штатов (We the People of the United States)…». Это первые слова Конституции США. Джордж Вашингтон в инаугурационной речи 30 апреля 1789 года говорит о чести возглавить «правительство, учрежденное… самим народом…»[29 - Инаугурационные речи президентов США. М., 2001. С. 39. Курсив мой – Э.Б.]. Джон Адамс, вступая в должность Президента США (4 марта 1797 года), возносит хвалу «народу Америки», который в условиях «опасного кризиса… не утратил присущих ему здравого смысла, присутствия духа, решительности и чистоты помыслов»[30 - Инаугурационные речи президентов США. М., 2001. С. 47.]. Еще дальше идет Томас Джефферсон, не просто восхваляя народ, но снова и снова напоминая о его праве самому решать свою судьбу и подтверждая «наши равные права на развитие собственных способностей, на результаты деятельности собственной промышленности, на почет и уважение сограждан, и не по праву рождения, а по результатам наших действий и их оценки соотечественниками…»[31 - Инаугурационные речи президентов США. М., 2001. С. 57.]. Рассуждения о власти народа встречаются на многих страницах «Федералиста», в речах, письмах, других сочинениях «отцов-основателей».

Но вот что любопытно: ни в Декларации независимости, ни в Конституции США мы не встретим слова «демократия». Равным образом никто из «отцов-основателей», включая автора «Декларации независимости», не называл себя демократом. «Мы все, – объяснял Джефферсон, выступая как от имени своих сторонников, так и от имени оппонентов, – республиканцы, мы все – федералисты»[32 - Инаугурационные речи президентов США. М., 2001. С. 56.].

Это весьма показательная самоидентификация, характеризующая менталитет людей, закладывавших и фундамент американской политической системы и основы национальной политической мысли: они считали себя революционерами, федералистами, республиканцами, но только не демократами. Больше того, многие исследователи полагают, что важнейшей задачей Конвента, собравшегося в Филадельфии (и заседавшего при закрытых дверях), было создание такой конституции, которая предотвратила бы развитие страны по демократическому пути. «Конституция, по замыслу ее создателей, была призвана упрочить господство власть имущих, чтобы избавиться от “ужасов неконтролируемой демократии”, “найти своего рода убежище от демократии”…Как справедливо отметил американский историк М. Дженсен, члены конституционного конвента единодушно усматривали основное зло в демократии и стремились выработать меры, чтобы остановить политическую активность масс, требовавших расширения своих прав»[33 - История США в четырех томах. Том первый. М., 1983. С. 182–183. Автор (А.А. Фурсенко) ссылается на работу: Jensen М. The American People and the American Revolution // «Journal of American History», 1970, vol. 57. P. 5–6.]. В таком же духе высказывался и авторитетный американский историк Ричард Хофстадтер[34 - Hofstadter R. The Anerican Political Tradition and the Men Who Made It. N. Y., 1948. P. 4–5.].

В чем дело? Действительно ли Джефферсон, Мэдисон, Гамильтон и их политические соратники были антидемократами? «“Отцы-основатели»”, создавшие Американский союз, – объясняет один из исследователей, – с большим подозрением относились к слову “демократия”. Для них оно означало разновидность прямого самоуправления, имевшего практический смысл лишь в небольших общинах и высмеянного классическими критиками вроде Платона как управление мудрыми, осуществляемое невеждами или власть вожделения над разумом. Они предпочитали слово “республика”, которое также означает правление народа – буквально “общественное дело” – но не несет с собой такого уничижительного смысла, как демократия. Республика понималась как альтернатива монархии, в которой ни одна группа, ни даже большинство народа (demos, как говорили греки) не занимали господствующего положения и в котором благожелательное правление осуществлялось теми, кто преуспел в гражданских добродетелях»[35 - Lakoff S. Democracy. Boulder, 1996. P. 26.].

Но послушаем самих «проектировщиков Союза». В статьях 10 и 14 «Федералиста» Джеймс Мэдисон довольно подробно останавливается на вопросах о том, что такое демократия и республика, чем они отличаются друг от друга и почему Америке подходит республика и не подходит демократия.

Под демократией (или, как он сам говорит, «чистой демократией») Мэдисон понимает «общество, состоящее из небольшого числа граждан, собирающихся купно и осуществляющих правление лично…»[36 - Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. Пер. с англ. М., 1993. С. 83. В статье 14 Мэдисон почти дословно повторяет это определение. «… При демократии народ собирается купно и осуществляет правление лично… Демократическое правление, стало быть, ограничено небольшим клочком… Естественным территориальным пределом демократии является расстояние от центра, которое живущие в самой отдаленной от него точке граждане способны преодолеть всякий раз, когда их призовут собраться в центре, и так часто, как того требуют их общественные обязанности; следовательно, демократия включает число граждан, не превышающее того, какое может принять участие в исполнении этих обязанностей» (Там же. С. 104–105).]. Республика же представляет собой «правительство, составленное согласно представительной системе», причем «правление в республике», простираемое на «большее число граждан и большее пространство» передается «небольшому числу граждан, которых остальные избирают своими полномочными представителями»[37 - Федералист. С. 83. В статье 14 Мэдисон поясняет, что в отличие от демократии «в республике съезжаются и управляют страной его (народа. – Э.Б.) представители и уполномоченные на то лица… Республиканское [правление] может простираться на значительную территорию» (Там же. С. 104).].

Демократия, согласно Мэдисону, характеризуется рядом серьезных изъянов. Она «не имеет средств против бедствий, чинимых крамолой», которая всегда пугала основателей Союза. К тому же в условиях, когда власть принадлежит большинству, «нет ничего, что помешало бы расправиться со слабой стороной или каким-нибудь неугодным лицом»[38 - Федералист. С. 83.]. И еще один недостаток: демократию «можно учредить только для небольшого числа граждан, обитающих на небольшой территории»[39 - Федералист. С. 104. Что касается республики, то ее «естественным пределом» служит «такое расстояние от центра, какое могут без труда преодолеть представители, чтобы встречаться так часто, как это необходимо для вершения общественных дел. Можно ли сказать, что размеры Соединенных Штатов не отвечают этому условию?» (Там же. С. 105). Естественно, Медисон дает отрицательный ответ на этот вопрос, ссылаясь на опыт деятельности «членов конгресса», накопленный за «истекшие тринадцать лет» (Там же. С. 105).]. И вот общий итог: «демократии всегда являли собой зрелище смут и раздоров, всегда оказывались неспособными обеспечить личную безопасность или права собственности, существовали очень недолго и кончали насильственной смертью»[40 - Федералист. С. 83.].

Иное дело республика. Она «сулит искомые нами целительные средства»: «общественные взгляды в республике возвышеннее и шире, ибо просеиваются отборным органом, состоящим из граждан, чья мудрость позволяет наилучшим образом определить интересы страны, а любовь к отчизне и справедливости с наибольшей вероятностью не допустит принести их в жертву сиюминутным и своекорыстным соображениям»[41 - Федералист. С. 84.]. Больше того, при республиканских порядках «общественное мнение, выражаемое представителями народа, скорее окажется сообразным общественному благу, чем при демократических, где оно выражается самим народом, собираемым для этой цели»[42 - Федералист. С. 84.].

Мэдисон убежден, что в Америке можно построить республику. Больше того, он убежден в том, что «Америка может притязать на честь открытия основ для создания подлинных, обнимающих большие территории республик. Остается лишь сожалеть, что среди ее граждан находятся такие, кто не прочь лишить свою отчизну дополнительной заслуги – показать во всем объеме эффективность республиканского правления, учредив всеобъемлющую систему этой ныне рассматриваемой формы»[43 - Федералист. С. 104. В этой же статье Мэдисон высказывает мысль о том, что Америка не должна бояться отступить от признанных канонов и идти собственным путем. «Разве не тем славен народ Америки, что, отдавая должное воззрениям прежних времен и других народов, не впадал в слепое благоговение ни перед древним миром, ни перед вековыми обычаями, ни перед прославленными именами, а руководствовался собственным здравым смыслом, знанием собственных дел и уроками, извлеченными из собственного опыта? Этой стойкости и мужеству грядущие поколения будут обязаны своим достоянием, а мир – многочисленными освоенными на американской земле новшествами ради частных прав и общественного блага… Они (американцы. – Э.Б.) заложили основу власти, не имеющую образца ни в одной точке земного шара» (Там же. С. 108–109). Тут уже отчетливо просматривается мысль, которая получит в дальнейшем широкое распространение – мысль о том, что на американской земле были совершены открытия, которые будут использованы другими странами.].

Большинство историков демократии и, в частности, Роберт Даль, сходятся в том, что «предложенное Мэдисоном различение (между демократией и республикой. – Э.Б.) не имело реальной исторической основы: ни в Древнем Риме, ни, к примеру, в Венеции не существовало “представительной системы”. На самом деле ранние республики почти полностью соответствовали мэдисоновскому определению демократии»[44 - Даль Р. О демократии. С. 22.].

Критическое отношение Мэдисона, Гамильтона, Джея, других видных американских политических деятелей к демократии не было оригинальным. По определению Ральфа Кетчема, «…в XVIII веке “демократия была грозным словом почти для всех: оно означало беспорядок, насилие, нестабильность, охлократию и кровавую революцию”»[45 - Ketcham R. Notes on James Madison’s Sources – “Midwest Journal of Political Science”, 1957, May. P. 25. Цит. по: Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 100.]. А один из лидеров федералистов Джордж Кэбот (1804 г.), считал демократию «правлением наихудших» («the government of the worst»)[46 - Cabot to Timothy Pickering, Feb. 14, 1804, in Henry Adams, ed., Documents Relating to New England Federalism, 1800–1815 (Boston, 1877), 346. Цит. no: Sean Wilentz. The Rise of American Democracy: Jefferson to Lincoln. N.Y., London, 2005. P. XVII.]. Если же говорить об авторах «Федералиста» и их единомышленниках, то их негативное отношение к демократии было вызвано, видимо, целой цепью причин. Тут и давление авторитета Платона и Аристотеля, которые, как известно, относили демократию (трактуемую как власть эгоистического, корыстолюбивого большинства, не желающего печься об общем благе) к порочным формам устройства государства. Тут и трезвое осознание невозможности использования института полисной (то есть прямой) демократии – а именно с ней и ассоциировалось в первую очередь это понятие – в условиях такой страны, как Соединенные Штаты конца XVIII века. Тут и проявление столь характерного для американских лидеров той эпохи почтительного отношения к республиканскому Риму, усовершенствованной копией которого они хотели видеть Америку. Тут и желание успокоить крупных собственников, опасавшихся «тирании большинства» и заверить их, что никакой имущественной уравниловки не будет[47 - В той же статье 10 читаем: «Политики от теории, ратующие за этот образ правления (демократию. – Э.Б.), ошибочно полагали, что, осчастливив человечество равенством в политических правах, они тем самым полностью уравняют и сгладят все различия в отношении владения собственностью, как и в мыслях и увлечениях» (Федералист. С. 83).]. Но тут, конечно, и страх перед массой, или, как говорят некоторые историки, перед «властью толпы» (mob rule)[48 - См.: Bums J., Peltason J., Cronin T. Government by the People. Englewood Cliffs, N. J., 1981. P. 5.], перед «мобократией».

К последнему вопросу мы еще вернемся. Однако надо сразу сказать, что страх перед «толпой» (перед «массой», как сказали бы сегодня), перед «прямой», «чистой», «народной» демократией не делал «отцов-основателей» противниками демократии в представительной форме, а значит, и противниками демократии как таковой, которая, как известно, полиморфна.

И создававшуюся ими Конституцию Соединенных Штатов в целом можно характеризовать как демократическую[49 - Интересный аргумент в защиту идеи о демократической природе Конституции США приводит один из крупнейших американских демократологов Уолтер Дин Бернхем. Об этом, пишет он, свидетельствует тот факт, что в нашем неизмеримо более развитом в демократическом отношении обществе мы продолжаем пользоваться документом, созданным более 200 лет назад. (.Burnham W D. Democracy in the Making. American Government and Politics. Englewood Cliffs. N. J., 1986. P. 45.)]. Заметим, кстати, что серьезные советские правоведы, отмечая, что Основной Закон США создавался «для защиты классовых интересов буржуазии, ограждения наипервейшей американской свободы – свободы частно-предпринимательской деятельности и наипервейшего буржуазного права – права частной собственности»[50 - Мишин A.A., Власихин B.A. Конституция США. Политико-правовой комментарий. М., 1985. С. 15.], признавали, что «вместе с тем дух американской революции и борьбы за независимость придал основному закону США демократические черты»[51 - Мишин А.А., Власихин В.А. Конституция США. Политико-правовой комментарий. С. 15.].

В демократическом духе выдержаны в целом и статьи «Федералиста». Это демократия, которую позднее назовут элитистской[52 - Уолтер Дин Бернхем, обращая внимания на то, что делегатами конституционного конвента были представители элиты (факт, акцентируемый едва ли не всеми историками – как американскими, так и зарубежными), делает заслуживающее внимания пояснение, которое может быть отнесено и к другим документам эпохи американской революции, которые тоже создавались представителями элиты (Томас Пейн – едва ли не единственное исключение). «…Мы должны иметь в виду, – пишет Бернхем, – что делегатами были [представители] элиты, но американской элиты. Их политические ценности не так уж сильно отличались от ценностей мелких фермеров. Почти все американцы принимали в той или иной степени [идею] народного правительства (popular government), и почти все хотели иметь правительство, которое бы уважало и защищало жизнь, свободу и собственность, несмотря на различия в их истолковании» (Burnham W. D. Op. cit. P. 45).], но это тем не менее демократия. Да иначе и быть не могло: ведь они ставили своей целью защиту принципов Конституции, которая, как только что было отмечено, имела демократический характер. Больше того, ряд авторитетных исследователей считает этот сборник одним из важнейших источников американской демократической мысли. Не случайно в упомянутую антологию «The Democracy Sourcebook» ее сотавители Роберт Даль и Йэн Шапиро включили восемь статей (10, 14, 23, 47, 48, 62, 70 и 78) из «Федералиста».

Действительно, в «Федералисте» поставлены и рассмотрены в демократическом духе вопросы, волновавшие американских (да и не только американских) политических мыслителей и в XVIII, и в XIX, и в XX веках. Это, во-первых, вопрос об отношении народа и власти (правительства). По мнению Александра Гамильтона, республика находится в безопасности (в политическом отношении) лишь в том случае, если имеет место «должная опора [власти] на народ»[53 - Федералист. С. 459.]. Наделение правительства необходимыми полномочиями может быть безопасным для республики лишь при условии «самого бдительного и пристального внимания народа» к его деятельности[54 - Федералист. С. 165.]. Цель деятельности власти – «благосостояние народа»[55 - Федералист. С. 412.]. Законодательное собрание должно стремиться к завоеванию «доверия народа», обеспечению его «привилегий и интересов»[56 - Федералист. С. 459.]. «Коренной принцип республиканского правления» заключается в том, что «народ имеет право изменять или отменять существующую конституцию, если сочтет ее не отвечающей его благополучию»[57 - Федералист. С. 507.].

Эти и ряд других постулатов имеют, вне всякого сомнения, демократический характер, ибо, по существу, отстаивают фундаментальный тезис демократии о народном суверенитете, т. е. о народе как источнике и конечном носителе власти в государстве. Другое дело, что неопределенность содержания такого широкого понятия как «народ» привносит в эти постулаты элемент декларативности, чтобы не сказать демагогии в прямом (demos – народ) смысле этого слова[58 - Понятие «народ» – одно из самых неопределенных в обществоведении. Его можно отнести к числу «понятий-прикрытий», поставив в один ряд с такими понятиями, как «свобода», «независимость», «счастье» и пр. Очевидно, что Гамильтон, Мэдисон, Джефферсон, их соратники понимали под «народом» не то, что позднее понимали под ним Маркс, Ганди, Ленин и другие.]. Но это свойство едва ли не всех форм демократии.

Другой вопрос, рассматриваемый в «Федералисте», – разделение властей. «Сосредоточение всей власти – законодательной, исполнительной и судебной – в одних руках, независимо от того, предоставлена ли она одному лицу или многим, по наследству, назначению или избранию, можно по праву определить словом тирания»[59 - Федералист. С. 323.]. При этом совсем не требуется, «чтобы законодательная, исполнительная и судебная власть были наглухо отгорожены друг от друга… Эти три ветви власти – разве только они связаны и слиты с тем, дабы каждая осуществляла конституционный контроль над двумя другими, – на практике не могут сохранить ту степень разделенности, которая, согласно аксиоме Монтескье, необходима свободному правлению»[60 - Федералист. С. 331.]. По сути, перед нами еще одна формулировка знаменитого принципа «сдержек и противовесов» (checks and balances) – т. е. взаимозависимости и взаимоограничения трех ветвей государственной власти. Принципа, который был заложен в Конституции США и развит Джефферсоном в его «Заметках о штате Вирджиния».

Большое внимание уделяется в «Федералисте» специфике законодательной и исполнительной власти и различиям между ними. «В законодательном органе стремительность принятия решений чаще зло, чем добро. Различие во мнениях и столкновение партий в этой ветви правительства, хотя иногда и препятствуют полезным планам, тем не менее чаще способствуют размышлениям и осмотрительности, пресечению крайностей большинства»[61 - Федералист. С. 462.]. Разногласия же, или, как говорит Гамильтон, «плюрализм», внутри исполнительной власти, напротив, пагубны. «…Никакие благоприятные обстоятельства не заменят и не загладят невзгоды несогласия в исполнительной власти… Они служат препятствием и ослабляют с начала до конца осуществление планов или мер в области, их касающейся»[62 - Федералист. С. 462.].

Федералисты выступают в защиту института сильной президентской власти, отвергая «суждение… что дееспособный президент несовместим с духом республиканского правления»[63 - Федералист. С. 458.]. Напротив, «дееспособность президента – главная черта, которая характеризует хорошее правительство… Составляющие дееспособности президента: во-первых, единство, во-вторых, продолжительность пребывания на посту, в-третьих, достаточные ресурсы для его поддержки, в-четвертых, компетентность власти»[64 - Федералист. С. 458–459.].

Такая позиция не мешает сегодня некоторым американцам видеть в федералистах, особенно в Мэдисоне, одного из тех основателей республики, на идеи которых можно опереться в усилившихся в последние годы в США поисках новых форм прямой демократии. Речь идет о так называемой делиберативной («совещательной», как у нас иногда переводят этот термин) демократии[65 - Подробнее об этой форме демократии см. гл. III этой книги.], отстаивающей необходимость развернутых публичных дискуссий по широкому кругу волнующих общество вопросов, включая вопросы государственной политики, и обеспечения не только их решения, но и достижения большего согласия и взаимопонимания между гражданами.

У идеи делиберации, утверждают американские эксперты, на самом деле глубокие корни. «В своей наиболее общей форме требование совещательности – давно известная тема в рамках американской конституционной традиции. По мнению отцов-основателей США, это неотъемлемый компонент идеального республиканского правления. Джеймс Мэдисон оценивал устройство политических институтов исходя в частности из того, насколько они придерживаются принципа совещательности»[66 - Гутманн Э. и Томпсон Д. Демократия и разногласия // Теория и практика демократии. С. 17. К Мэдисону апеллирует и крупнейший американский специалист в области делиберативной демократии Джеймс Фишкин. Важнейшим аргументом противников демократии, начиная с Платона, пишет он, всегда был аргумент о недостаточной информированности народа (people) и о его недостаточной способности к рефлексии. «Американские отцы-основатели, – утверждает Фишкин, – были обеспокоены этой проблемой и предложили свой ответ на нее. Их решение, – как его очертил Джеймс Мэдисон, – заключалось в том, чтобы сделать делиберацию ключевой частью плана создания (design) американской демократической республики. Его идея заключалась в том, чтобы “рафинировать и расширить взгляды общественности, передавая их через посредство избранного гражданами органа” – то есть осуществлять фильтрацию общественного мнения через посредство представителей, которые бы обсуждали (who would deliberate) общественные проблемы (public issues). Конституционный Конвент – и Сенат – служили воплощением того, что Мэдисон называл своей стратегией “последовательной (successive) фильтрации”. Даже коллегия выборщиков должна была, по замыслу, стать базой для делиберации (по штатам) и отбора наиболее компетентных кандидатов» (Fishkin J. The Nation in a Room. Turning public opinion into policy // http: www.bostonreview.net/BR3L2/fishkin.php). To, что пишет Фишкин о замысле Мэдисона, мало походит на стремление просветить народ и приобщить его к политике и вполне вписывается в рамки демократии для элиты.]. При этом поясняется, что «Мэдисон отдавал предпочтение политическим дискуссиям, в которых “меняются мнения”, “многое достигается с помощью духа уступчивости и взаимоприспособления” и в которых ни один гражданин “не обязан придерживаться тех или иных взглядов, если не удовлетворен их содержанием и не считает их правильными”»[67 - Гутманн Э. и Томпсон Д. Демократия и разногласия // Теория и практика демократии. С. 17.].

Ситуация, в общем, объяснимая. «Федералист» – американская политологическая классика, а судьба классики такова, что последующие поколения, желая обосновать и легитимизировать свои теоретические и политические новации, часто обращаются к классическим произведениям, обнаруживая в них и то, что действительно хотели сказать их авторы, и то, чего они на самом деле не имели в виду, но то, что хотели бы услышать от классиков некоторые из их потомков.

В американской политической науке и прежде всего в демократологии всегда уделялось большое внимание судебной власти как одной из основ демократии. Не будет преувеличением сказать, что «отцы-основатели» внесли существенный вклад в формирование этой традиции. В ряде статей «Федералиста» были поставлены и рассмотрены вопросы о порядке назначения судей, условиях нахождения их на своих постах, разделении полномочий между различными судами, отношениях между судебной властью с одной стороны и законодательной и исполнительной властями – с другой.

Гамильтон, сопоставляя судебную власть с остальными, приходит к выводу, что поскольку она является «слабейшей среди трех»[68 - Федералист. С. 503.], то нуждается в защите от посягательств со стороны законодательной и исполнительной власти, как «цитадель общественной справедливости и безопасности». Важнейшее условие дееспособности суда и непревращения его в источник «притеснения» и «угрозы свободе народа» – реальная отдаленность от законодательной и исполнительной власти[69 - Федералист. С. 503.].

«Федералист» защищает принцип «постоянного пребывания» судей в должности, полагая, что это избавляет от «опасности подчинения, запугивания или влияния равных ей властей» и содействует твердости и независимости судей[70 - Федералист. С. 504.]. При этом в ситуациях, когда «воля законодательной [власти], выраженная в ее статутах, противоречит воле народа, выраженной в конституции, судьи должны руководствоваться последней, а не первой»[71 - Федералист. С. 505.].

В демократическом духе выдержаны инаугурационные речи Вашингтона, Адамса, Мэдисона, не говоря уже о Джефферсоне. Излагая свое видение «основополагающих принципов нашей формы правления», третий президент Соединенных Штатов упоминает среди них «равное и справедливое правосудие для каждого человека, независимо от его статуса и религиозных или политических убеждений;… ревностную заботу о праве народа на выбор – мягкое и надежное средство устранения злоупотреблений, которые отсекаются мечом революции в случае недоступности мирных средств (по существу речь идет о праве народа на революцию. – Э.Б.); подчинение военного руководства гражданскому; экономию государственных расходов в целях сведения к минимуму их бремени для трудового населения;… распространение информации и вынесение всех злоупотреблений на суд общественного разума; религиозную свободу; свободу печати и свободу личности под защитой принципа «Хабеас корпус»

(#litres_trial_promo); суд свободно избираемых присяжных»[72 - Инаугурационные речи президентов США. С. 57–58.].

Невозможно обойти вниманием еще один демократический принцип, акцентируемый Джефферсоном: защиту законных прав меньшинства (или, как говорят многие исследователи, предотвращение «тирании большинства»). «Все также должны будут помнить священный принцип, что при всем том, что во всех случаях должна превалировать воля большинства, для доказательства своей правоты такая воля должна быть разумной; что меньшинство в такой же мере обладает равными правами, которые справедливый закон должен защищать и нарушение которых должно считаться притеснением»[73 - Инаугурационные речи президентов США. С. 55–56.].

Тем не менее вопрос о роли основной массы рядовых граждан в политическом управлении обществом (иначе говоря, в государственном управлении), об их принципиальной способности к такому управлению (вкупе с рядом других вопросов) вызвал раскол среди американских демократов конца XVIII века и привел к формированию двух линий, двух традиций в демократической политике и политической мысли: традиции, которую можно условно назвать мэдисоновской (федералистской), и традиции, которую обычно именуют джефферсоновской (так называемая джефферсоновская демократия).

Джефферсоновская демократия – не попытка вернуться в новых исторических условиях к классической модели прямой полисной демократии. Скорее это была, как верно замечает Гэррет Шелдон, попытка «приспособить» «классическую концепцию демократии «к огромному Американскому континенту»[74 - Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. Пер. с англ. М., 1996. С. 151.]. Хотя, правильнее, наверное, было бы говорить не о классической концепции (единой концепции не было, к тому же, как уже отмечалось, для таких мыслителей, как Платон и Аристотель, «демократия» была плохой формой правления), а о классической модели полисной демократии вроде той, что существовала в Афинах.

Джефферсон мечтал о создании «небольших местных (окружных) республик, граждане которых принимают регулярное участие в общественной жизни, наряду с системой представительства, которая вырастает из демократии на местах и характеризуется природной аристократией мудрости и добродетели…»[75 - Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. С. 151.]. Конечно, Джефферсон не был абсолютным, если можно так сказать, эгалитаристом: его представление о равенстве, зафиксированное в Декларации независимости («все люди сотворены равными») предполагает признание равенства людей как «общественных животных, обладающих способностью к нравственному выбору и справедливым поступкам»[76 - Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. С. 154.], не говоря уже, конечно, об их правовом равенстве. Но джефферсоновская демократия предполагает неравное распределение мудрости и добродетели среди людей, равно как и имущественное неравенство граждан. Отсюда и возможность выдвижения на руководящие позиции представителей «естественной аристократии», способных наилучшим образом позаботиться об общем благе. Как заключает Шелдон, характеризуя джефферсоновскую позицию, «страна, состоящая из небольших республик, обеспечивающих политическую свободу, возможность получить образование и экономическое равенство скорее всего будет избирать своих представителей из естественной аристократии мудрости и добродетели, способной понять, в чем состоит общее благо; тогда как общество, которому недостает подобных характеристик классической демократии скорее всего будет управляться аристократией по богатству и происхождению, которая в лучшем случае способна понять лишь свое собственное, частное благо»[77 - Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. С. 152–153.].

Федералистская концепция демократии (сегодня ее назвали бы «элитистской демократией», «концепцией демократического элитизма») предполагает иное качество элиты, иные способы ее рекрутирования и иное положение граждан в обществе. Властные функции последних (фактически отождествляемых с непросвещенной, грубой, склонной к насилию и разрушению толпой) ограничиваются фактически тем, что в ходе (предположительно) свободных, регулярных, но на самом деле далеко не всеобщих[78 - В Соединенных Штатах избирательных прав на протяжении длительного времени были лишены рабы, индейцы, женщины и значительная часть мужского белого населения.] выборов они формируют властные органы, осуществляющие реальное повседневное, не контролируемое даже электоратом (не говоря уже о всех гражданах) управление страной. При этом в число управляющих попадают не представители естественной аристократии, наделенные превосходящими нравственными качествами, а удачливые эгоисты-собственники, одерживающие верх над себе же подобными в жестокой конкурентной борьбе (что воспринималось федералистами как естественное, нормальное явление)[79 - Как замечает в этой связи отечественный исследователь Н.Покровский, «с неизменным упорством Гамильтон подчеркивал связь власти с экономическими интересами людей и собственностью. Показывая, что в различные исторические периоды власть находилась в руках то военных, то аристократии, Гамильтон рассматривал современное ему общество как арену столкновения фракционных интересов различных групп, в результате которого должна победить торговая и финансовая буржуазия как группа, наиболее одержимая собственническим стремлением. “Править должна та власть, в руках которой находится кошелек”, – резюмировал свои аргументы лидер федералистов» (Покровский Н. Джефферсон вчера, сегодня и завтра // Шелдон Г. Политическая философия Томаса Джефферсона. С. 16.).].

Принимая во внимание, что в разработке федералистской концепции демократии ведущая роль принадлежала Джеймсу Мэдисону, Роберт Даль считает возможным говорить о «мэдисоновской» теории демократии[80 - В этой работе мы используем понятия «мэдисоновская теория демократии» и «федералистская теория демократии» как тождественные.]. Он характеризует ее как «попытку компромисса между властью большинства и властью меньшинства, между политическим равенством всех взрослых граждан – с одной стороны, и стремлением ограничить их суверенитет – с другой»[81 - Даль Р. Демократия Мэдисона // Теория и практика демократии. С. 175.].

Даль выделяет два аспекта «мэдисоновской демократии» – практический и теоретический и стремится доказать, что в теории Мэдисона концы не сходятся с концами. «В качестве политической системы компромисс (за одним важным исключением) оказался надежным. Более того, американцам он, кажется, по душе. В качестве политической теории компромисс, однако, [лишь] затушевывает противоречия, но не скрывает их полностью. Не случайно, – добавляет Даль, – что вопрос о плюсах и минусах мажоритарной системы с 1789 г. красной нитью проходит через американскую политическую мысль. Так что, если большинство американцев и приняли легитимность мэдисоновской политической системы, то критика по поводу ее логического обоснования никогда не сходила на нет»[82 - Даль Р. Демократия Мэдисона // Теория и практика демократии. С. 175.].

Даль в принципе прав, и за полвека, минувших с тех пор, как были написаны эти слова, теория Мэдисона не раз становилась объектом критики[83 - См. об этом, в частности: Согрин В.В. Идейные течения в американской революции XVIII века. М., 1980.]. Вместе с тем, оценивая вклад «отцов-основателей» американской республики в развитие демократической мысли, а оценка, на наш взгляд, должна быть в целом позитивной, следует принимать во внимание, по меньшей мере, два обстоятельства. Во-первых, демократия, будь то на теоретическом или практическом уровне, – это всегда компромисс, а значит и внутреннее противоречие – она всегда антиномична. Демократия – это всегда состязание, борьба, в которой есть выигрывающие и проигрывающие, но в которой нежелательно иметь победителей и побежденных, выпадающих из политического процесса, и тут без компромисса не обойтись. Во-вторых, американская демократия создавалась людьми, которым было что терять (и в материальном плане, и в политическом) и было бы странно, если бы они не попытались легитимизировать механизмы защиты собственного интереса, в том числе и на конституционном уровне.

Нужно ли говорить, что ускоренное движение американского общества в направлении капитализма изначально предопределяло исход спора между джефферсоновцами и федералистами в пользу последних? Но вот что примечательно: дискуссии о демократии, развертывавшиеся в США на протяжении XIX и XX веков, снова и снова подтверждали: дух и идея джефферсоновской демократии, не погибли, они продолжают жить в душах американцев, проявляясь в форме альтернативных, пусть и маргинальных концепций демократии (о чем речь впереди).