скачать книгу бесплатно
Пещеры тысячи будд
Ясуси Иноуэ
В романе «Пещеры тысячи будд» знаменитый японский писатель Ясуси Иноуэ (1907–1991) пытается раскрыть тайну происхождения буддийских свитков, много столетий назад захороненных в гротах у подножия Минша близ города Дуньхуан на западе Китая и обнаруженных археологами лишь в начале XX века.
Чжао Синдэ, верноподданный империи Сун, волей случая спас от смерти молодую тангутку и получил от нее в подарок грамотку с незнакомыми символами. Так просвещенный ханец впервые увидел письменность Западного Ся – тангутского государства, враждовавшего с Поднебесной, – и желание прочесть таинственные знаки бросило его в водоворот войн и политических страстей, бушевавших в Центральной Азии XI века.
Ясуси Иноуэ
Пещеры тысячи будд
Глава 1
Весной 1026 года Чжао Синдэ[1 - У китайцев принято на первое место ставить фамилию, на второе имя; такой порядок в романе сохранен. (Здесь и далее примеч. ред.)] прибыл в Бяньлян,[2 - Бяньлян – старое название города Кайфын в Китае.] восточную столицу империи Сун,[3 - Сун – имеется в виду Северная Сун (960 – 1127), императорская династия, основанная военачальником Чжао Куаньинем (император Тай-цзу; 927–976).] из своей родной провинции Хунань, решившись принять участие в дворцовых экзаменах, которые открывали дорогу к власти. В ту пору правительственные чиновники обладали неслыханным могуществом – даже для контроля над армией на ответственные должности Сын Неба[4 - Сын Неба – обозначение китайского императора.] назначал гражданских лиц, и те занимали ведущие позиции в войсках. Мечтающие преуспеть подданные должны были упорно учиться, дабы выдержать особые испытания, проводившиеся каждые три года. Император Чжэнь-цзун[5 - Чжэнь-цзун (968 – 1022) – государь из династии Сун.] сложил для своих придворных наставление в стихах о важности образования:
Зачем земли приобретать и множить богатства семьи,
Коли в книгах найдешь тысячу мер проса.
К чему строить дома и жить в них покойно,
Коли в книгах тебя ждут горы златые.
Не ропщи, что ты одинок, покидая пешим свой кров,
В книгах пасутся табуны лошадей.
Когда женишься, не оплакивай расставанье с красавицами
В книгах живут сонмы дев светлоликих.
Тот, кто знает, к чему стремиться,
Сядет у окна перечесть Шестикнижие.[6 - Шестикнижие («Лю цзин») – общее название шести древних трактатов, составивших конфуцианский канон: «Книга перемен» («И цзин»), «Книга песен» («Ши цзин»), «Книга документов» («Шу цзин»), «Записи о ритуалах» («Ли цзи»), «Книга музыки» («Юэ цзин»), «Весны и осени» («Чунь цю»).]
Если подданный сдавал дворцовые экзамены, впоследствии он мог дослужиться до должности министра или другого высокопоставленного столичного чиновника, к тому же из числа преуспевших выбирались управляющие провинций. В наставлении Чжэнь-цзуна недаром намекалось на то, что богатства, красивых женщин и почти всего на свете можно добиться благодаря знаниям.
Тридцать три тысячи восемьсот цзюйжэней[7 - Цзюйжэнь – обладатель второй ученой степени, которая присваивалась людям, сдавшим экзамены на уровне провинции; цзюйжэни получали доступ к столичным экзаменам на высшее ученое звание цзиньши.] из провинций съехались в Бяньлян. Из этого числа соискателей, среди которых были и стар и млад, надлежало отобрать всего пятьсот. Синдэ вместе со своим другом жил в столице с весны в доме близ Ворот Западного великолепия и к началу лета уже успел держать перед Советом судей экзамены по толкованию классической прозы, по истории и поэзии. Все три он сдал блестяще.
В один чудесный день, когда лучи летнего солнца просвечивали сквозь зелень вязов на главной улице города, Синдэ получил из дворцовой канцелярии уведомление о том, что ему предстоит пройти предпоследний экзамен – по каллиграфии и литературному слогу. Это испытание требовало физической выносливости и чувства прекрасного, способности точно и свободно выражать свои мысли, умения четко и красиво писать, изящно и логично выстраивать сочинение. Если Синдэ справится, то ему останется лишь один устный экзамен у самого государя – собеседование на тему политической ситуации. Самые даровитые цзюйжэни получали звания Первого, Второго и Третьего из соискателей ученой степени, и всех их ждало великое будущее.
Синдэ был уверен, что никто из соперников не превосходит его в знаниях. Он был родом из семьи ученых и с младых ногтей вплоть до своего тридцать второго дня рождения окружал себя книгами. Первые экзамены он сдал с легкостью. Тысячи претендентов отсеивались, но Синдэ ни на мгновение не усомнился в себе.
В решающий день он отправился в приемный покой. Все соискатели уже собрались во внутреннем дворе, от которого лучами расходились галереи дворца. Чиновник вызывал цзюйжэней одного за другим и провожал по длинному коридору к экзаменационному залу. В ожидании своей очереди люди отдыхали на скамьях, расставленных по двору, или прогуливались. В сухом горячем воздухе едва ощущалось слабое дуновение ветерка. Сначала Синдэ с нетерпением ждал, когда выкрикнут его имя, потом присел у корней огромного дерева хуай и, скрестив руки на груди, прислонился к стволу. Постепенно его стало клонить в сон, веки сомкнулись. Иногда до слуха Синдэ доносились имена других претендентов, но голос глашатая звучал все глуше.
Цзюйжэнь заснул, и ему приснился сон. Его, Синдэ, проводили в государевы покои. По обе стороны рядами стояли вельможи в церемониальных одеждах. В центре зала возвышалась скамья. Синдэ бесстрашно подошел к ней и сел. На некотором отдалении от него находился помост, загороженный тонким пологом. «Что ты думаешь о предложении Хо Ляна по поводу обеспечения безопасности границ?» – донесся из-за полога громовой голос. Тридцать лет назад, в годы Юней,[8 - Юней, 984–987 гг. – один из девизов правления во времена императора Тай-цзуна (976–997).] военачальник Хо Лян командовал армией. В ту пору молодую сунскую империю потрясали набеги тангутов,[9 - Тангуты – племена тибето-бирманской группы.] бесчинствовавших на западном рубеже, и, когда Хо Лян, осмотрев приграничное поселение Линчжоу, предложил свой план обороны, положение уже было критическим. Чиновники из Высшего совета не вняли Хо Ляну, а другого решения так и не нашлось – угроза нападения со стороны Западного Ся[10 - Западное Ся (Си Ся) – государство, основанное тангутами в конце X в. на территории современной китайской провинции Ганьсу и западной части провинции Шэньси. Сначала Западное Ся формально входило в состав империи Сун тангутские ваны из рода Тоба признавали себя вассалами сунских государей. С 982 г. тангуты сражались за независимость и в 1006 г. фактически добились ее признания от императора Чжэнь-цзуна, но распри с Китаем продолжились.] существовала по-прежнему.
Западное Ся было маленьким государством в восточной части территории Улян. Задолго до описываемых событий его основали тангуты. Кроме тангутов, в тех краях проживало множество других варварских племен, таких как туфани и уйгуры.[11 - Туфани – китайское название тибетцев, в VII в. основавших в верховьях реки Брахмапутры государство Туфань; в эпоху расцвета их власть распространялась на Восточный Туркестан, западный Китай, склоны Гималаев Уйгуры – один из древнейших тюркоязычных народов Центральной Азии, выходцы из Восточного Туркестана; после распада в IX в. Уйгурского каганата на реке Орхон уйгуры создали два независимых государства с центрами в Кочо (современный китайский город Турфан в Турфанской впадине, Синьцзян-Уйгурский автономный район) и Ганьчжоу (Чжанъе в провинции Ганьсу).] Некоторые из них тоже создавали государственные образования, но только Западное Ся обрело могущество. Оно подчинило себе соседние племена и совершало опустошительные набеги на западные рубежи Поднебесной. Официально тангуты признавали власть сунских правителей, но в то же время вступали в тайные сношения с киданями,[12 - Кидани (цидань) – племена монгольской группы, создавшие одну из самых мощных держав Восточной Азии X–XI вв.; с 947 г. их страна носила название Великое Ляо (Да Ляо), с 983-го Великое государство киданей; ее границы охватывали территорию Маньчжурии, Внутренней Монголии и север современных китайских провинций Хэбэй и Шаньси. С 1005 г. киданям ежегодную дань платила империя Сун.] давними врагами империи. Годами такое положение дел угнетало Сынов Неба. Уезд Линъу, граничивший с Уляном, ежегодно подвергался разбойным нападениям тангутской конницы, и ситуация стала настолько угрожающей, что за год до того, как Хо Лян внес свое предложение на рассмотрение в Шумиюань,[13 - Шумиюань – Высший военный совет.] многие военачальники высказывались за то, чтобы уйти из Линъу.
Прежде всего Хо Лян перечислил контрмеры, выдвинутые его предшественниками, резко раскритиковал их недостатки и решительно отверг за невыполнимостью. Среди этих контрмер были предложения вывести войска из Линъу, впустить туда тангутов и развязать партизанскую войну, а затем напасть на Западное Ся. Хо Лян же заявил, что, если Линъу перейдет в руки тангутов, они тем самым расширят свои границы и, возможно, объединятся с другими западными племенами. Кроме того, лошади, которых разводили в Уляне, уже не достанутся Поднебесной. Поспешное нападение на врага сопряжено со множеством трудностей: на границах недостаточно ратников, не хватает припасов. Если на помощь выслать маленькие отряды, вражеское полчище легко перекроет им путь. Если же отправить туда многочисленную армию, то на плечи гражданского населения ляжет тяжелейшая повинность по обеспечению войск продовольствием. Если поднять на борьбу с тангутами народное ополчение, появится надежда на подписание вечного мира, но, с другой стороны, Западное Ся с его неистребимой жаждой власти способно заключить союз с мелкими племенами, рассеянными по землям Уляна, и таким образом создать серьезную угрозу будущему Поднебесной. В общем, партизанская война неминуемо приведет империю Сун в ловушку, расставленную Западным Ся.
В конце доклада Хо Лян изложил собственные соображения по выходу из сложившейся ситуации: «Надобно построить крепость на плодородных равнинах рядом с тем местом, где тангуты могут разбить лагерь перед вторжением на наши западные земли. Дождаться появления их армии и лишь потом атаковать. До сего дня мы не сумели победить Западное Ся, потому что у нас не было возможности встретиться с их основной армией в открытом бою – тангуты вынуждали нас бросаться за ними вдогонку по пустыне, распыляя силы. Когда же враг выйдет с нами на битву, уничтожить его будет нетрудно. Коли тангуты не нападут, надобно построить вторую приграничную крепость и использовать наравне с первой в качестве форпоста с усиленным гарнизоном. Объединить обе эти крепости в монолитный оборонительный рубеж и управлять ими будет весьма сложно и накладно, однако что нам мешает прибегнуть к услугам обедневших местных жителей? Для защиты крепостей необходимо выбрать опытных военачальников, обучить простой люд ратному делу и в итоге победить врага». Таков был план Хо Ляна, предложенный тридцать лет назад.
Синдэ заговорил: «В те времена придворные советники и высокие чины из Шумиюань не послушали Хо Ляна – выбрали партизанскую войну. Из-за их недальновидности вопрос охраны границ по-прежнему остается без ответа. Глядя на то, что происходит ныне, я с сожалением понимаю, что все обернулось именно так, как предсказывал Хо Лян». Начав выступление в защиту плана старого полководца, Синдэ знал, что его голос дрожит от волнения. Он слышал, как опрокидывались скамеечки, топали ноги, раздавались сердитые возгласы, но был твердо настроен закончить свою речь. «Сейчас Западное Ся подчинило себе все местные варварские племена, тангутская империя набирает силу и скоро будет представлять огромную опасность для Поднебесной. По сей причине нашему государству приходится держать в боевой готовности огромную армию из восьмисот тысяч воинов, а это приносит казне великие убытки. Кроме того, пастбищные земли – места разведения лучших в мире лошадей – находятся в руках противника, и мы не в состоянии пополнять ряды нашей конницы…» Внезапно полог, закрывавший трон, качнулся. В следующее мгновение к Синдэ ринулись стражники. Он попытался встать, но ноги отказались служить ему. Бедняга оцепенел от ужаса, потерял равновесие и упал.
В этот миг Синдэ проснулся – он лежал, уткнувшись носом в землю. Цзюйжэнь поспешно вскочил и огляделся: слепящие лучи солнца озаряли пустынную площадку. Он отряхнул пыль с ладоней и расправил одежды. Внутренний дворик, который недавно был полон соискателей, теперь опустел. Остался лишь глашатай.
– А экзамен? – полушепотом спросил Синдэ.
Чиновник презрительно нахмурился и ничего не ответил. Синдэ понял, что упустил возможность стать цзиныни[14 - Цзиньши – третье, высшее ученое звание в Древнем Китае.] из-за того, что заснул. Наверное, его выкликали по имени, но он не услышал…
Незадачливый цзюйжэнь вышел за ворота на тихие безлюдные улицы и принялся бродить по округе в полузабытьи. Экзамен во дворце, пир с высокопоставленными чиновниками после сдачи, возможность облачиться в белые одеяния придворных вельмож, слышать, как к тебе обращаются «ваше превосходительство», – теперь ничего этого не будет, и все потому, что он имел глупость заснуть! На ум пришли строки Мэн Цзяо:[15 - Мэн Цзяо (751–814) – известный китайский поэт эпохи Тан.]
Вдыхая весенний ветерок,
Мой конь ускоряет свой шаг.
Всего через один скоротечный день
Узрею я все пионы Чанъани.[16 - Чанъань – современный город Сиань в китайской провинции Шэньси; с 535 по 907 г. столица империи при династиях Западная Вэй, Северная Чжоу, Суй и Тан.]
Он сочинил их в возрасте пятидесяти лет, в тот день, когда сдал наконец экзамен на степень цзиныни. Но для Синдэ не будет пионов – только безжалостное летнее солнце. Оно ослепило его, когда он стоял на улице, погруженный в отчаяние. Придется ждать еще три года…
Синдэ продолжил бесцельно идти вперед. Не успев опомниться, оказался на базаре за стенами города. С наступлением сумерек узкая дорога начала заполняться бедно одетыми людьми. По обочинам стояли лавки с едой – там продавали вареных и жареных цыплят и уток; в воздухе перемешивались тяжелые запахи сгоревшего масла, пота и пыли; под навесами покачивались куски копченой баранины и свинины. Синдэ понял, что проголодался, – он ничего не ел с самого утра. Пройдя несколько рядов, молодой человек наткнулся на толпу, перегородившую узкий проулок, подошел поближе и попытался разглядеть, что происходит. Он заметил голые ноги женщины, лежащей на толстой доске поверх деревянного ящика, и принялся пробираться сквозь толпу. Приподнявшись на цыпочки, рассмотрел саму женщину. Она была совершенно обнажена. Синдэ тут же отметил, что она не принадлежит к народу хань.[17 - Хань (ханьцы) – самоназвание китайцев.] Кожа у нее отличалась смуглостью, но было в женщине что-то чувственное, незнакомое. Синдэ увидел высокие скулы, заостренный подбородок и глубоко посаженные черные глаза. Он подошел еще ближе. Рядом с женщиной стоял голый по пояс свирепый мужчина с огромным ножом в руке и злобно косился на любопытствующих.
– Ну, какую часть вам отрезать? Продается! Продается! – Мужчина кровожадно ухмыльнулся.
Зеваки зашептались, не отводя глаз от странной сцены.
– Что это с вами? Никогда не встречал таких трусливых людишек! Неужто ни у кого не хватит смелости купить свежего мяса?
Никто не ответил. Тогда из толпы выступил Синдэ и спросил:
– В чем провинилась эта женщина? – Его охватило любопытство, он больше не мог сдерживаться.
Дикарь с ножом смерил Синдэ недобрым взглядом.
– Она из племени дансян.[18 - Дансян – китайское название тангутов.] Эта развратная девка спала с мужчиной, а потом пыталась убить его жену. Я продам ведьму по частям. Если хочешь, отрежу тебе любую – ухо, нос, грудь, ляжку, все, что пожелаешь. Цена та же, что и на свинину.
Мужчина тоже не был ханьцем. Его глаза имели синеватый оттенок, а волосы на груди отливали золотом. На загорелых могучих плечах красовались причудливые узоры.
– Она признала свою вину и готова понести такое наказание?
На вопрос Синдэ ответила сама женщина:
– Да, готова. – Голос у нее был высокий и пронзительный. Когда она заговорила, по толпе пронесся ропот смятения.
Синдэ не мог понять: то ли тангутка смирилась со своей судьбой, то ли в ней просто пробудился дух противоречия.
– Эй вы, олухи! Долго еще будете стоять и глазеть? – рявкнул палач. – Если не можете выбрать, я вам помогу. Как насчет пальцев?
В следующую секунду в воздухе блеснул нож. Раздался глухой удар по дереву, и из груди тангутки вырвался странный звук, не похожий ни на крик, ни на стон. Увидев брызнувшую кровь, Синдэ подумал, что женщине отрубили руку. Но рука была цела – варвар отхватил ножом кончики двух пальцев на ее левой кисти.
Зрители ужаснулись и невольно отпрянули, расширив кольцо вокруг жертвы и палача.
– Хорошо, я куплю ее! – быстро выкрикнул Синдэ. – Куплю целиком!
– Да ну? – недоверчиво уставился на него варвар.
Пока они переговаривались, женщина села, опираясь на доску окровавленной рукой. Ее щеки пылали, когда она обратилась к Синдэ:
– Прости, но мы не продаемся целиком. Если хочешь купить меня, покупай по частям. – После этого она опять легла.
Сначала Синдэ не понял значения ее слов. Потом, сообразив, что тангутка неверно истолковала его намерения, смутился и поспешно проговорил:
– Я хотел сказать, что выкуплю тебя и ты сможешь пойти куда пожелаешь.
Он принялся торговаться с варваром. Поскольку других покупателей не было, они без труда сошлись в цене. Цзюйжэнь вытащил из-за пазухи нужную сумму и, бросив связку монет на землю, приказал освободить женщину. Жадно схватив деньги, варвар повернулся к тангутке и принялся осыпать ее оскорблениями на незнакомом языке. Она медленно поднялась на ноги. А Синдэ пошел восвояси сквозь толпу зевак, которые с изумлением таращились на него. Не успев далеко отойти, он услышал, как кто-то окликнул его, и обернулся. К нему бежала тангутка. На ней было грубое одеяние уроженцев северных земель, левая рука была забинтована. От потери крови лицо женщины побледнело.
– Я хочу отблагодарить тебя, незнакомец. Прошу, возьми вот это. Больше у меня ничего нет. – Она протянула спасителю небольшой кусочек ткани, сложенный вдвое.
Тряпица развернулась, и Синдэ увидел на ней странные символы, похожие на иероглифы, начертанные в три строки по десять знаков на каждой.
– Что это?
– Я не умею читать, но думаю, что там мое имя и место рождения. Нам нужно это, чтобы войти в Ургай. Мне грамотка больше не понадобится, так что отдаю ее тебе.
Что такое Ургай?
– Ты не слышал об Ургае? «Ургай» означает «Драгоценный город». Это столица Западного Ся. – Темные, глубоко посаженные глаза тангутки сверкнули.
– А откуда тот варвар? – полюбопытствовал Синдэ.
– Он уйгур. Из всех негодяев самый отвратительный. – Женщина вложила тряпицу в руку Синдэ и быстро растворилась в толпе.
Цзюйжэнь побрел дальше, чувствуя, что в нем произошла перемена. Он не мог понять, что именно изменилось, но какая-то часть его существа стала иной. Синдэ недоумевал, как он мог совсем недавно переживать из-за того, что проспал экзамен, – теперь его отчаяние, внушенное упущенной возможностью, выглядело нелепо. То, что произошло на рынке, не имело никакого отношения к знаниям и книгам. Малый жизненный опыт не позволял Синдэ осознать огромное значение случившегося, и все же то, что он только что увидел и услышал, потрясло его, перевернув ход мыслей и мировосприятие.
О чем думала эта молодая женщина из Западного Ся, лежа на доске? Неужели смерть была ей безразлична? Почему она не хотела, чтобы ее тело купили целиком? Из скромности? Синдэ не понимал варвара, который собирался продать человека по частям и мог безжалостно отрезать пальцы женщине. А она даже не дрогнула!.. Эти странные мысли будоражили воображение, и никак не удавалось от них избавиться. В ту ночь, вернувшись в свой дом, Синдэ вновь изучил подарок тангутки, приблизив его к свету. Всего несколько знаков из тридцати напоминали ханьские иероглифы, но в то же время и отличались от них. Он никогда прежде не видел подобных символов. Значит, это письменность Западного Ся, страны, породившей столь необыкновенную женщину… Раньше Синдэ не знал, что у тангутов есть своя грамота, служащая людям для общения друг с другом. Рассматривая кусок ткани, он вспомнил об одном седовласом чиновнике из Ведомства образования, который присутствовал в экзаменационном зале. Ему было около семидесяти, и молодому цзюйжэню тогда подумалось, что это очень мудрый человек, раз его избрали в экзаменационный совет. Да и судя по случайно подслушанным обрывкам разговоров, знания чиновника были весьма обширны. Синдэ много раз встречал его в зале и, хотя не был с ним знаком, решил, что сей ученый муж непременно сумеет расшифровать таинственные символы.
На следующий день Синдэ выяснил, что седовласый чиновник является главой Совета судей, и отправился к нему. Ужас от того, что он проспал экзамен, прошел. После третьей попытки пробиться в канцелярию цзюйжэню наконец позволили встретиться с мудрецом. Молодой человек показал старику тряпицу и попросил его прочитать написанное. Чиновник долго с хмурым видом разглядывал символы. Синдэ, не выдержав, объяснил, как этот кусочек ткани попал к нему. Тогда старик поднял глаза:
– Неудивительно, что я не сумел распознать эти письмена. Мне ведома грамота киданей и уйгуров, но я не слышал, что она есть у тангутов. Должно быть, ее придумали недавно. Как бы то ни было, эти знаки – всего лишь жалкое подражание ханьским иероглифам. Сами по себе они ничего не стоят.
Синдэ возразил:
– Но разве нельзя считать достижением уже то, что люди научились записывать слова и тем самым делиться знаниями, сохранять их для потомков? Если Западное Ся обретет могущество, то все книги с запада будут переводиться на язык тангутов, и культурные ценности, которые до сих пор проходили мимо них, станут оседать внутри границ империи.
Чиновник какое-то время молчал, потом сухо произнес:
– Не думаю, что нам стоит об этом беспокоиться. Вряд ли тангуты когда-либо обретут могущество.
– Но разве наличие письменности не доказывает, что они уже стали самостоятельным народом?
– Когда варвары начинают расширять границы своих владений, они тотчас принимаются подражать просвещенным людям и похваляться своими «достижениями». Тангуты – те же варвары. Их нельзя назвать народом, сравнимым с нами, подданными Сына Неба.
– Прошу прощения, но я не согласен с вами, почтенный господин. Уверен, тангуты станут великим народом. Как и предсказывал Хо Лян, когда-нибудь войска Западного Ся будут представлять большую угрозу для Поднебесной.
Синдэ не испытывал угрызений совести от того, что высказал свои дерзкие суждения вслух перед ученым мужем, проявив тем самым непочтительность. Сейчас его похвала Хо Ляну казалась ему весомее и важнее той, что прозвучала в недавнем сне. Даже простая женщина, увиденная им на рынке, обладала качеством, которое сделает тангутское государство великой империей. Это странное спокойствие перед лицом смерти не могло быть свойством лишь ее характера – подобно бездонным темным глазам, оно должно быть отличительной чертой всех ее соплеменников.
– В любом случае я сейчас занят, – холодно закончил аудиенцию чиновник.
Синдэ понял, что обидел его, и покинул дворец с уверенностью в том, что тангутская письменность не известна никому в Поднебесной.
Глава Совета судей не проявил внимания к грамоте Западного Ся, но у Синдэ не шли из памяти загадочные символы, попавшие к нему в руки. Во сне и наяву его преследовала их тайна. У молодого человека не было причин для дальнейшего пребывания в столице, но он никак не мог начать собираться домой. Его не смущало то, что он вернется бесславно, не сломила неудача. Стремление сдать экзамен через три года пропало – теперь у него появилась иная цель. Интерес к новой письменности возрастал, и Синдэ то и дело доставал тряпицу. Глядя на незнакомые символы, он мечтал прочесть их. Судя по словам тангутки, это был официальный документ в Западном Ся, служащий для удостоверения личности и для перемещений по тангутским владениям. Скорее всего, сами слова не имели большого значения, но для Синдэ они скрывали глубокий смысл, которого не было ни в одном из произведений ханьских мудрецов. И когда он сидел над книгами, в памяти то и дело всплывал образ дерзкой обнаженной женщины из племени тангутов.
О тангутах Синдэ почти ничего не знал. Наверное, в их северной стране властвует какая-то странная могучая сила, не поддающаяся определению, думал он. Ему захотелось поехать туда и увидеть все собственными глазами. Врожденная узость мышления ханьца чудесным образом, благодаря встрече с тангутской женщиной, превратилась в навязчивый интерес ко всему населению Западного Ся, и жизнь его перевернулась: Синдэ уже не мог избавиться от желания посмотреть на эту страну.
Глава 2
В первом месяце следующего, 1027 года Синдэ добрался до города-крепости близ Линчжоу. Сменилось шесть лун с тех пор, как он покинул в начале лета Бяньлян. В крепости размещался передовой гарнизон сунской армии, а в городе кипела и бурлила жизнь – улочки кишели воинами и недавно приехавшими из других краев поселенцами, так что трудно было себе представить, что всего-то несколько лет назад здесь царило запустение, не насчитывалось и трех десятков домишек. Примерно в десяти ли[19 - Ли – мера длины; в данном случае 1 ли составляет примерно 4 км.] к северу располагался Линчжоу, бывший когда-то приграничным форпостом, основанным в эпоху Тан,[20 - 618–907 гг.] и главной ставкой военачальника Северной армии. Четверть века назад Линчжоу попал в руки тангутов.
К западу от сунского гарнизона располагались четыре штаба Западной армии и территория Улян, которая была освоена еще в пору правления У-ди[21 - У-ди (140 – 87 гг. до н. э.) – император из династии Ранняя Хань (202 г. до н. э. – 25 г. н. э.).] и служила коридором, связывающим Китай с Центральной Азией. Со времен императоров династии Хань Китай управлял западными землями из этой приграничной крепости. Затем, много лет назад, ставку военачальника, контролировавшего Улян, перенесли в Лянчжоу,[22 - Лянчжоу – современный город Увэй в китайской провинции Ганьсу.] а когда в Шачжоу[23 - Шачжоу – современный Дуньхуан.] было организовано китайское наместничество, все полномочия отошли к тамошнему правителю. В обоих случаях Улян находился под властью Поднебесной. Позднее эту землю занимали попеременно туфани и уйгуры, и она уже больше не принадлежала Китаю. К 1027 году отдельные племена объединились в маленькие царства. Больше всего своим могуществом гордилось государство тангутов, чей главный гарнизон располагался в Синцине.[24 - Синцин – столица Западного Ся, современный город Иньчуань в автономном районе Нинся-Хуэй.] В Лянчжоу хозяйничали туфани, в Ганьчжоу[25 - Ганьчжоу – современный город Чжанъе в провинции Ганьсу.] – уйгуры, а Шачжоу удерживали ханьцы.
Синдэ не мог поверить, что, попав в эту северную приграничную крепость, в оплот сунской армии, он по-прежнему находится на земле Поднебесной. Здесь проживало очень мало ханьцев, их численно превосходили представители других народов, основавшие поселения у городских стен. По пути в гарнизон Синдэ проехал мимо семи таких укрепленных поселений, находившихся под властью сунского военачальника. Да и среди солдат было так много чужеземцев, что ему казалось, будто он находится в другой стране.
Последние полгода Синдэ изучал языки. Он познакомился с молодыми ханьцами, знавшими тюркские и тангутские наречия, и, путешествуя с ними, имел возможность упражняться, так что к концу пути уже вполне сносно объяснялся по-уйгурски, на языке тангутов и туфаней. Но ему так и не удалось еще раз увидеть тангутскую письменность. Те представители дансян, что проживали на земле Поднебесной, не могли считаться истинными тангутами. Да, в их жилах текла тангутская кровь, но, кроме происхождения, ничто не связывало их с людьми, которые недавно создали новое государство и чье могущество быстро возрастало. Тангуты, жившие за пределами своей страны, были всего лишь неграмотными крестьянами, изгоями из среды настоящих подданных Западного Ся. Так что тангутами их назвать уже было нельзя, да и ханьцами они так и не стали.
Синдэ снял каморку в храме в северо-восточной части города и поступил на службу в управу – составлял доклады о получении ежегодной дани и обязательной военной службе. Весной он собирался отправиться в Улян.
Снег шел четыре дня в первом месяце, шесть дней во втором и три дня в третьем. Несмотря на зиму, в гарнизон по-прежнему то и дело прибывали одни полки, а другие покидали его. Синцин – столица Западного Ся – находился примерно в пятнадцати ли отсюда. Это был тот самый «Ургай», «Драгоценный город», о котором толковала тангутская женщина с базара в Бяньляне. В течение нескольких лет войска Западного Ся угрожали ханьской армии, отвечавшей им взаимной ненавистью, но сейчас тангуты были заняты переговорами с соседними племенами, заключали союзы, накапливали силы и пока не хотели ввязываться в войну с Поднебесной. В самой же Поднебесной опасались, что в случае открытого конфликта с тангутами может вмешаться самый страшный враг империи – кидани.
Страх страхом, однако осторожности и благоразумия он никому не прибавил: ситуация была настолько напряженной, что война между двумя государствами казалась неизбежной.
В один из дней ранней весны, когда солнце начало пригревать плодородные равнины вокруг города, Синдэ обратился к чиновнику из гарнизона за разрешением на пребывание в Лянчжоу. Зимой он уже столковался с уйгурскими купцами – те обещали взять его с собой. Через три дня после подачи прошения чиновник сообщил, что просьба отклонена, однако Синдэ просто необходимо было попасть в Лянчжоу, поэтому он решил рискнуть и втайне войти туда с одним из уйгурских караванов.
В Лянчжоу давно обосновался маленький ханьский клан Чжэбу, противостоявший туфаням. В крепостных стенах образовалось своего рода крошечное государство. В самом городе и вне его проживало около пятисот ханьских семей, вместе с другими племенами работавших на земле. Город располагался в восточной части области, название которой переводилось как «Западный край», – это был крупный торговый путь. Говорили, что нигде в мире нет такого количества животных, как в Лянчжоу. С древних времен город славился своими чистокровными лошадьми. Из-за этого среди местного населения и соседних племен часто вспыхивали распри – все стремились завладеть таким богатством. На эту землю также постоянно совершали набеги тангуты. В 1015 году воины Западного Ся одержали верх над лянчжоускими купцами и некоторое время безраздельно владели территорией. Однако местные жители при поддержке уйгуров атаковали армию тангутов, вынудив ее отступить. Несмотря на поражение, тангуты продолжали разбойничать в окрестностях Лянчжоу, сжигая дома и уводя лошадей. Оставаться в тех землях надолго они не осмеливались по вполне понятной причине – знали, что тогда ханьцы обязательно нападут на них, поскольку сунская империя не пожелает расстаться с плодородными пастбищами. Таким образом, Лянчжоу был стратегически важным пунктом для ханьцев, тангутов и уйгуров. Конницы Поднебесной и Западного Ся нуждались в поставке лошадей, а уйгуры получали огромную выгоду, продавая их. Если бы между Сун и Ся разразилась война, то это случилось бы именно в Лянчжоу – так считал каждый знающий о положении на границах. Синдэ отказали в пропуске для входа в Лянчжоу, потому что тангуты в любой момент могли захватить город, а Поднебесная расширяла зону размещения своих войск, и лишние люди, болтающиеся под ногами, сунским военачальникам были не нужны.
Синдэ все это прекрасно понимал, но отказываться от воплощения своей мечты не желал. В Лянчжоу жили тангуты, ханьцы, представители других племен, и каждый имел право свободно путешествовать между этим городом и Синцином. Будучи ханьцем, Синдэ не мог отправиться прямо в столицу Западного Ся, но, попав в Лянчжоу, он сумел бы найти способ туда пробраться.
Как-то утром цзюйжэнь встал до зари и вывел лошадь из конюшни. Эта кобыла, купленная им в Ганьчжоу, была уже третьей по счету после отъезда из Бяньляна. Молодой человек принялся навьючивать на нее свои вещи. В эту минуту появился посланный из храма слуга и спросил, что он делает. Синдэ поглядел на парня, стоявшего, словно призрак, в полумраке, подумал и честно признался, что хочет попасть в Лянчжоу, но подорожной у него нет, поэтому он собирается выскользнуть из города, смешавшись с уйгурскими караванщиками.
Слуга пришел в изумление.
– Если вас поймают, господин, не ровен час, отрубят голову, – сказал он.
– Кабы я боялся потерять голову, сидел бы смирно, – отозвался Синдэ, который знал, что ему грозит опасность, но не испытывал страха. – Вместо того чтобы беспокоиться о моей голове, помоги лучше приторочить вещи к седлу. – Синдэ указал на мешки, лежавшие у его ног. Он не отличался физической силой, и ему было тяжело навьючивать лошадь.
Когда небо на востоке посветлело, цзюйжэнь присоединился к одному из караванов, выходивших из города. Там было двадцать верблюдов и тридцать лошадей. Синдэ ехал позади всех. У него не было подорожной, но он сумел выскользнуть за ворота, потому что уговорил караванщика подкупить стража отрезом ткани из Ханчжоу.
Караван шел на запад по равнинам. Сначала в пути попадались засеянные земли и деревья с набухающими почками, а к полудню путники ступили на бесплодную почву. Ветра не было, но за караваном вился столб пыли. К вечеру они достигли бассейна Желтой реки. Весь следующий день шли по течению Хуанхэ, а на третий добрались до плато горной цепи Холань. К полудню четвертого дня спустились с плато и оказались в плодородной долине, а на пятый их взорам открылась пустыня – впереди была самая трудная часть пути.
Два дня караван бороздил пески. Близ Лянчжоу барханы стали постепенно, с большой неохотой уступать место растительности. Ночью, когда уйгуры в последний раз разбили шатры на склоне холма, их разбудил шум – приближаясь, набирал силу конский топот. Синдэ выскочил из шатра и увидел сотни, а может, даже тысячи всадников. Луна еще не взошла, и в призрачном полумраке темные очертания воинов и боевых коней, скачущих к Лянчжоу, сливались в серый речной поток. Один за другим они проносились мимо.
– Битва! Битва! – закричал кто-то.
Удостоверившись, что конница растворилась в ночи, уйгуры, ждавшие затаив дыхание, сорвались с мест, быстро свернули шатры, сгрудились вокруг верблюдов и лошадей и, поеживаясь от холода, поспешно принялись навьючивать на сонных животных тюки с товарами. Когда караван собирался повернуть на север, подальше от Лянчжоу, люди вновь услышали далекий цокот копыт и ржание боевых коней. На этот раз всадники промчались вблизи каравана в другом направлении. Было неясно, где идет битва, – на севере или на западе. И никто не мог сказать, являлись эти две проскакавшие мимо конницы союзниками или врагами.
Весь день караван то и дело менял курс. Когда купцы поворачивали на юг, воины появлялись с юга, когда устремлялись на север – кони и всадники неслись оттуда. То же самое происходило с востоком и западом. Никто не понимал, какой стране принадлежали эти армии. Многие караваны столкнулись с подобными затруднениями: повсюду склоны возвышенностей пестрели шатрами – это перепуганные купцы пережидали боевую сумятицу.
Потратив целый день на бессмысленное блуждание по кругу, уйгурский караван тоже расположился на склоне холма, похожего на тот, где они ночевали накануне. Старейшины обсудили положение и решили продолжить путь к первоначальной цели – Лянчжоу. Поздней ночью длинная цепь верблюдов, лошадей и людей отправилась на запад. Как и прежде, то совсем рядом, то вдали слышался конский топот, но уйгуры уже не обращали на него внимания и упрямо шли дальше.
На рассвете все смешалось. Караванщиков неожиданно осыпал град стрел. Перепуганные лошади взвились на дыбы, верблюды дали стрекача. В разгар всеобщего смятения купец приказал своим помощникам бросить животных, поклажу и спасаться. Люди рассыпались по равнине, бегом припустили на запад. Только Синдэ не бросил свою кобылу – не мог расстаться с верной подругой, кроме того, к седлу были приторочены все его вещи – и побежал, ведя лошадь под уздцы. Он бы предпочел скакать верхом, но не хотел стать мишенью для лучников.
