скачать книгу бесплатно
Чукотский вестерн
Андрей Бондаренко
Группа «Азимут» #1
Когда-то этот роман (по настоянию Санкт-Петербургского издательства «Крылов»), назывался – «Седое золото». Прошли годы, права на книгу вернулись к Автору. По этому поводу роману возвращено первоначальное название, «нарисована» новая обложка и произведена дополнительная (объёмная), авторская редактура.
Итак. 1937-ой год. Приближалась война. Страна нуждалась в золоте. В настоящем и большом. Сотрудники группы «Азимут» откомандированы – для разведки перспективного золоторудного месторождения – на далёкую и загадочную Чукотку, где их ждут самые невероятные и изощрённые приключения…
Андрей Бондаренко
Чукотский вестерн
Александру Бушкову, эсквайру,
с уважением и сентиментальным восторгом…
Миттельшпиль
Ник полз куруманником. Хотя этот термин вряд ли приемлем для описания природных ландшафтов Чукотки. Куруманник, как услужливо подсказывала память, это где-то там, в Сибири: ракита, ива, вереск, багульник, прочие симпатичные растения.
Славный такой кустарник, главное, что высокий, до полутора метров бывает, прятаться в таком – одно удовольствие.
А здесь? Карликовые берёзки, такие же осинки, хилые ёлочки. Причём высотой всё это – сантиметров тридцать-сорок, не больше. Поэтому ползти приходилось не то что по-пластунски – по-змеиному, ужом натуральным вертеться.
Поднимешь голову или какую-нибудь другую полезную часть тела – вмиг засекут.
Хорошо ещё если просто «засекут», так ведь, сгоряча, и отстрелить чего нужное могут.
Он полз уже часов пятнадцать: вниз по склону сопки, слизывая время от времени капельки воды с листьев и цветков морошки. Вода была сладковатой, с лёгким привкусом мёда.
Рядом, в широкой ложбине, начиналось обширное болото, покрытое относительно высоким сосняком, там спрятаться можно было уже по-настоящему. Спрятаться, отсидеться, поразмыслить над случившимся.
Вот и край куруманника, до спасительного леска оставалось всего метров двести – двести пятьдесят.
Ник осторожно приподнял голову над кустами.
Визуально всё было спокойно, солнышко скупо освещало каменистое плато, вокруг – ни души. Вот только те большие, густо поросшие рыжим мхом валуны, беспорядочно разбросанные в отдалении, внушали некоторое опасение. С одной стороны, далековато до них, метров четыреста будет, а с другой, именно там снайпера опытного, с нарезным карабином, он сам и расположил бы.
Полежал Ник в берёзках-осинках ещё минут десять, да и припустил по нагорью короткими зигзагами – где наша не пропадала?
Метров двадцать и пробежал всего – выстрел щёлкнул сухо и как-то очень уж печально.
Правое плечо тут же занемело.
Больно-то как! А главное, обидно – так лохануться: всё вдаль смотрел, камушки всякие, мхом поросшие, осматривая тщательно, а дозорный, видимо, в куруманнике и засел, совсем где-то рядом. Ник упал на левый бок, пытаясь сорвать винчестер с раненого плеча, – не получилось. В сторону перекатился, нож выхватил из ножен: поздно, припечатало по затылку чем-то тяжёлым, дальше – темнота, круги фиолетовые заплясали неистово…
Сознание вернулось как-то сразу – внезапно и прочно.
Но Ник не спешил сразу открывать глаза, решил для начала прислушаться к ощущениям организма. Правая сторона тела не ощущалась совсем, будто и не было её никогда, шевелились пальцы левой руки – уже хорошо.
Пахло тундровым разнотравьем, родниковой водой и, как это ни странно, аптекой. То ли йодом, то ли мазью Вишневского, сразу не разобрать.
– Спокойно лежи, друг, – протяжно произнёс кто-то, пока невидимый. Голос, похоже, принадлежал подростку. – Всё хорошо. Живым будешь. Рана простая у тебя. После порошка голубой травы быстро заживёт. За три дня. Не сомневайся.
Ладно, поверим. Ник открыл глаза. Оказалось, что он голый по пояс, правое плечо туго перевязано плотной белой тканью, ноги у щиколоток крепко перехвачены тонким кожаным ремешком.
Ну, и кто же здесь такой хваткий?
Господи, Отец мой небесный, стыдно-то как!
Напротив него, метрах в пяти, сидела на корточках чукчанка, зажав между худенькими коленями какое-то древнее ружьишко.
Молоденькая совсем, лет двадцать, хотя у чукчей этот возраст считается уже весьма почётным – как у русских сороковник.
Симпатичная даже: пикантный разрез глаз, чувственные губы, фигурка гибкая, точёная. Во всем облике сила звериная ощущается, грация дикая.
Про такую Саня Бушков обязательно бы что-нибудь эдакое выдал: «Прекрасная охотница, восхитительная в своей первобытной дикости, чувственная и опасная…»
Ладно, Санёк далековато нынче, не докричишься, не дозовешься. Если правильно формулировать и в корень вещей зрить, то он и не родился ещё вовсе…
Девчонка невозмутимо смотрела на Ника своими угольно-чёрными глазами и молчала.
«Да без вопросов, мы ребята тоже неразговорчивые, в молчанку играть не впервой», – подумал Ник, стараясь сохранять на лице маску невозмутимости и полного покоя.
После нескольких минут тишины девушка всё же спросила, указав на Ника тоненьким указательным пальчиком:
– Как зовут того, кто живёт на твоём плече?
Хороший вопрос. Ник сразу понял, что это она про татуировку спрашивает.
Только, вот, какое плечо имелось в виду?
На левом у него Че Гевара был изображён: славный такой, светло-зелёненький, в лихо заломленном берете, с «калашом» в руках. Лет двенадцать уже той татуировке.
А на правом плече – свежая совсем, нанесённая в канун Нового Года.
Нового – тысяча девятьсот тридцать восьмого, в соответствии с модой нынешней.
Это Сизый посоветовал, мол, не стоит выделяться из общей массы, ближе к народным чаяниям надо быть. Сам и наколол, ясен пень.
Чукчанка оказалась сообразительной, сразу просекла те его сомнения и любезно уточнила:
– Того, кто на забинтованном живёт.
– Его зовут, – ответил Ник, стараясь говорить неторопливо и внятно, – Иосиф Виссарионович Сталин.
– Правильно, – неожиданная собеседница кивнула головой. Мимолётно улыбнулась даже.
Ещё помолчали.
– А на другом?
– Того что на другом – Эрнесто Че Гевара.
– Симпатичный какой, – заявила девица, пристально глядя в глаза Нику. – Только мне это всё равно – как их зовут. Те, в пятнистой одежде. Они по-русски плохо говорят. Хуже чукчей. Они обещали за тебя – чай, табак, спирт. Но ты мне нравишься. Покрасивше этого зелёного будешь. Понимаешь? – улыбнулась лукаво и медленно, с намёком, провела ладошкой по своей коленке.
Чего ж тут непонятного? Ник всегда знал, что нравится девушкам. Много всяких у него было, даже американка одна…
Глава первая
Чужой парашют и Кресты
Мокрая, местами пожелтевшая трава частного аэродрома, где-то между Красным Селом и Ломоносовым. Самолёт неуклюже оторвался от взлётной полосы и неровными толчками начал набирать высоту. В этот момент громко зазвонил мобильник.
Инструктор Петрович скорчил недовольную мину, но всё же разрешающе махнул рукой: мол, давай, поговори, – я добрый сегодня.
– Да? – спросил Ник, нажимая нужную кнопку.
– Здесь Ахмет, – оповестила трубка с лёгким кавказским акцентом. – Твоя дочь и жена у нас. Вах, какие красивые девочки, просто персики! Три дня у тебя на всё. Хочешь женщин своих обратно получить – рассчитайся полностью, будь мужчиной. Всё ясно?
– Всё, – прошептал Ник.
– Тогда – Роджер…
Длинные гудки, отбой.
Похоже, действительно – всё. Где взять миллион баксов? Негде, сожрал всё долбанный финансовый кризис. Ещё несколько месяцев назад Ник был преуспевающим бизнесменом, а ныне? Ныне – банкрот полный, даже квартиру и две машины в пользу кредиторов пришлось отписать, а долгов ещё осталось – выше крыши среднестатистического небоскрёба, проценты по ним ежедневно бегут.
Нет денег, совсем нет. Вот, хотел годовой абонент на прыжки с парашютом обратно сдать, хоть немного наличности получить на руки, не согласились в Авиаклубе. Мол, денег у самих нет, да и в договоре отсутствует такой пункт, а прыгать хочешь – так это пожалуйста, просим…
Конечно, решил прыгнуть, раз всё равно приехал. Тем более что и осень в этом году на удивление тёплой выдалась: первая декада ноября на исходе, а в лесах ещё грибы вовсю собирают.
Любил Ник это дело: небо бездонное над головой, домики крошечные проплывают внизу, свежий ветерок, воздух – как после дождя в деревне, пахнет чем-то свежим и влажным, совсем чуть-чуть угадывается аромат полевого разнотравья …
– Всем приготовиться! – громко скомандовал Петрович. – Начинаю обратный отсчёт: тридцать, двадцать девять, двадцать восемь… два, один, ноль. Первый – пошёл!
Голубой купол неба, восхитительное чувство свободного падения…
Тут, в считанные секунды, Ник и понял, что надо делать. Года полтора назад, когда денег было навалом, застраховал он свою жизнь в солидной зарубежной компании, причём со страховой премией родственникам в случае чего, более чем значимой. И с Ахметом рассчитаться хватит, и девчонкам ещё останется на безбедную жизнь. Нормально всё должно сойти. Какое такое самоубийство? Несчастный случай обычный: просто парашют не раскрылся – по неустановленной причине.
Рука разжалась, отпуская заветное кольцо…
Ник летел с огромной скоростью по узкому чёрному туннелю; где-то в конце туннеля чуть виднелось, вернее, только угадывалось крохотное белое пятнышко. Пятно неуклонно приближалось, расширялось, из него, словно щупальца спрута, вылетали разноцветные спирали, опутывали Ника, пеленая в радужный кокон…
Господи, страшно-то как! Господи!!!
Рука судорожно потянулась к отпущенному только что кольцу, но пальцы предательски занемели, совсем не слушались.
Ну, ещё немного, последнее усилие…
Голубое небо, восхитительное чувство свободного падения. Рука уверенно сжимала кольцо парашюта. Только, вот, кольцо какое-то другое: было маленькое латунное, а это большое, деревянное на ощупь.
Ладно, потом сообразим, что к чему. Рывок!
Как в плечи-то ударило, больно!
Ник посмотрел вверх: над его головой громко хлопал незнакомый купол светло-коричневого цвета, раза в три больше обычного. Что за хрень такая?
Посмотрел вниз: приближалась земля.
Какие-то конники скакали навстречу друг другу, много-то их как, не иначе – целая дивизия.
Танки группкой стояли на отшибе. Только неправильные какие-то, неуклюжие, словно выпиленные лобзиком из фанеры.
Трибуна просторная, на ней несколько человек руками приветственно размахивали, вокруг трибуны – толпа, красные флаги, многочисленные плакаты.
Земля всё ближе, ближе…
Уже отчётливо были видны буквы на самом большом плакате, белые буквы на алом фоне: «Да здравствует двадцатая годовщина Великого Октября!»
Вот, и другой: «Ленинградцы – на нас смотрит товарищ Сталин!».
Надо сразу оговориться, что про Кресты – это так, чисто для красного словца. Достаточно несерьёзно к Нику отнеслись: то ли приняли за обычного хулигана, то ли праздничная суета всему виной.
Правда, повязали тут же и качественно, что совсем неудивительно.
Было бы удивительно, если бы не повязали: все, приземлившиеся рядом с Ником, были одеты в коричневые мешковатые комбинезоны, а он – в фирменный, тёмно-зелёный, с многочисленными прибамбасами. А главное, на груди крупными красными буквами было написано «Coca-Cola». Иностранными буквами, причём!
Тут же многие пальцами стали в его сторону показывать, вскоре послышались и трели свистков, всякие разные набежали – в синей форме, кожаными портупеями перетянутые.
Руки назад заломили, потащили куда-то.
Ник и не сопротивлялся совсем. А смысл? Тем более что после всего произошедшего прибывал в полном трансе: ноги ватные, на лице пот холодный, голова пустая, без единой мысли.
Только где-то на уровне подсознания рисовались тоскливые картинки, основанные на отрывочных знаниях обэтих временах. Расстрелять должны были всенепременно: либо как шпиона иностранного, либо просто как саботажника и обычного врага народа…
Хорошо ещё, что по лицу не настучали, хотя и могли запросто.
Запихали в неуклюжую чёрную машину, где водитель от Ника и двух сопровождающих был отгорожен железной решёткой, повезли.
Недолго совсем ехали, в полной тишине, минут сорок всего. Ясно, что до Ленинграда так и не добрались. Судя по всему, Пушкин, или же Красное Село, а может, и Ломоносов.
Забор с колючей проволокой по периметру, ворота тёмно-зелёные, в цвет его комбинезона, на воротах – одинокая красная звезда.
Въехали на территорию: здание двухэтажное, красного кирпича, с зарешёченными окнами, над входной дверью висела скромная табличка «Следственный изолятор».
Понятное дело, странно было бы табличку «Гостиница» увидеть, да ещё с пятью золотыми звёздочками пониже надписи.
Двое обломов в тёмно-синем поволокли Ника по коридору. Там, в тупичке, обнаружилось что-то вроде регистратуры: сидел себе дядя заспанный за столом, тоже весь в тёмно-синем, газетку листал. Посмотрел на Ника, газету в сторону отложил, открыл толстый журнал, ручку достал – из деревянного школьного пенала.
